УДК 343.01
ББК 67.408
КОЛОСОВСКИИ ОЛЕГ ВАЛЕРЬЕВИЧ
аспирант кафедры уголовного права Уральского государственного юридического университета им. В. Ф. Яковлева, г. Екатеринбург e-mail: [email protected] ORCID 0009-0002-7235-1814
Научный руководитель: САБИТОВ ТИМУР РАШИДОВИЧ
доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права Уральского государственного юридического университета им. В. Ф. Яковлева
OLEG V. KOLOSOVSKY
postgraduate student of the Department of criminal law, Ural State Law University named after. V. F. Yakovlev, Ekaterinburg e-mail: [email protected] ORCID 0009-0002-7235-1814
Scientific supervisor: TIMUR R. SABITOV
Doctor of Law, professor of the Department of criminal law of the Ural State Law University named after. V. F. Yakovlev
О СУЩНОСТИ И ПРИЗНАКАХ ПОЗИТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ
ON THE ESSENCE AND CHARACTERISTICS OF POSITIVE BEHAVIOR IN CRIMINAL LAW
Аннотация. Актуальность исследования позитивного поведения в уголовном праве связана с необходимостью выработки последовательной, непротиворечивой правовой регламентации данной сферы общественных отношений, которая, в свою очередь, важна как для каждого обвиняемого (индивидуальный аспект), так и для повышения правовой определенности в уголовном праве в целом (общественный аспект).
Основная цель исследования — определить социальные и психологические характеристики позитивного поведения в уголовном праве на примере деяний при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, а также некоторых видов посткриминального поведения. В статье рассматриваются проблемные аспекты соотношения позитивного поведения лица с рядом
Abstract. The relevance of the study of positive behavior in criminal law is associated with the need to develop consistent, consistent legal regulation of this area, which, in turn, is important both for each accused (individual aspect) and for increasing legal certainty in criminal law as a whole. It is important that from the content of legal norms any member of society has the opportunity to understand what socially useful actions will be guaranteed to be regarded by the legal order as a change in the tendencies of a person's behavior in a positive direction with the ensuing legal consequences (social aspect).
The main goal of the study is to determine the social and psychological characteristics of positive behavior in criminal law using the example of acts under circumstances excluding the criminality of the
смежных феноменов: социально нейтральным и рискованным поведением, посткриминальным поведением, обстоятельствами, исключающими преступность деяния.
Методологическую основу исследования составили исторический и системный подходы, методы формальной логики (анализ, синтез, сравнение, обобщение), а также формально-догматический подход. В качестве выводов обобщены выделенные автором признаки позитивного поведения, предложена авторская дефиниция позитивного поведения в уголовном праве, обозначено содержательное наполнение и выявлены сферы применения данного понятия.
Ключевые слова: позитивное поведение, уголовное право, преступность деяния, оценочные понятия, правовые стимулы.
act, as well as some types of post-criminal behavior. The article examines the problematic aspects of the relationship between positive behavior of a person and a number of related phenomena: socially neutral and risky behavior, post-criminal behavior, circumstances excluding the criminality of the act.
The methodological basis of the study included historical and systematic approaches, methods of formal logic (analysis, synthesis, comparison, generalization), and the legal-dogmatic method. As conclusions, the signs of positive behavior identified by the author are summarized, the author's definition of positive behavior is proposed and its content and scope of application are indicated.
Keywords: positive behavior, criminal law, criminality, evaluative concepts, legal incentives.
ВВЕДЕНИЕ
По замечанию Фрэнсиса Бэкона, «месть есть своего рода стихийное и дикое правосудие, и, чем сильнее стремится к ней человеческая натура, тем более закон обязан искоренять ее. Ибо если первая несправедливость лишь нарушает закон, то месть за эту несправедливость упраздняет закон» [1, с. 361]. Меры уголовно-правового воздействия призваны служить не тому, чтобы отомстить, а тому, чтобы создать такие условия жизни в обществе, в которых общественно опасное поведение будет нести риски для индивида. В конечном же счете возможность наступления нежелательных последствий призвана стимулировать индивидов к тому поведению, которое расценивается обществом как позитивное.
Достижение позитивного поведения, таким образом, является тем условием, при соблюдении которого можно утверждать, что нормы уголовного права в конкретном случае оказались эффективны, достигнув поставленной социальной цели. В силу изложенного видится актуальным научное осмысление позитивного поведения в уголовном праве.
Первое затруднение, с которым сталкивается исследователь, обративший внимание на данное правовое явление, связано с тем, что уголовное законодательство не только не содержит дефиниции позитивного поведения, но и не фиксирует раз и навсегда определенный свод правил, который позволял бы отграничить позитивное поведение от запрещенного. Уголовный кодекс РФ изменчив, а отдельные периоды его действия, по выражению А. В. Наумова, отличались даже «сверхинтенсивностью» вносимых в закон изменений [2, с. 42]. Вывести из содержания уголовно-правовых норм универсальный принцип определения того, какое поведение, с точки зрения законодателя, следует считать позитивным, проблематично, если учесть, что сам законодательный подход меняется.
Пример того, насколько радикально может измениться юридическая и общественная оценка одного и того же деяния, предоставляет ст. 154 Уголовного кодекса РСФСР от 27 октября 1960 г. То, что осуждалось правопорядком как спекуляция, в современный период требует лишь уведомительной регистрации и считается не общественно опасным, а полезным явлени-
ем, без высокого уровня развития которого «не может быть благополучного общества» [3, с. 8]. Смена парадигмы исторического развития привела к тому, что в публикациях современного периода советский спекулянт товарами даже современниками, непосредственно наблюдавшими данную деятельность, характеризуется скорее как альтруист, идущий на обоснованный интересами общества риск, чем как правонарушитель [4, с. 81-82]. Тем не менее, подобная деятельность в период ее запрета могла носить только теневой характер и уж точно не была характерна для примерного советского гражданина, каким его видел законодатель.
На основе изложенного представляется возможным заключить, что юридически значимое позитивное поведение представляет собой подлежащий законодательному закреплению образец поведения в условиях действующего общественного строя. Позитивное поведение — оценочное понятие, его объем изменяется с учетом условий жизни общества.
По справедливому замечанию Ю.В. Голика, природе неизвестны ни преступления, ни преступность, они существуют только в человеческом обществе, которое в результате договоренностей приходит к тому, чтобы считать преступными действия, имеющие определенные признаки при соблюдении определенных условий [5, с. 22].
И если данные признаки и условия в целом четко сформулированы и поддаются анализу, то мотивы, по которым законодатель в определенных случаях отдал предпочтение альтернативному механизму реакции государства на деяние, внешне сходное с преступлением, не видны. Так, отечественному законодательству известны шесть обстоятельств, исключающих преступность деяния. Следует ли из этого с необходимостью, что каждое из них исключает уголовную ответственность именно вследствие оценки поведения лица как
позитивного, или же уголовное преследование могло быть сочтено законодателем нецелесообразным и по другой причине?
Поиск ответа на поставленный вопрос приводит к необходимости более детального рассмотрения каждого из оснований освобождения от уголовной ответственности в ракурсе степени социальной полезности соответствующего поведения.
Если позитивный характер отдельных видов посткриминального поведения ранее был предметом специального исследования в литературе (см., напр.: [6, 7], то вопросу о степени социальной полезности деяний при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, внимание уделялось фрагментарно, а полученные выводы носят дискуссионный характер. Так, например, нельзя в полной мере согласиться с тем, что «деяния, совершаемые при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, вполне заслуживают конкретного поощрения со стороны государства» [8, с. 149]. Верно лишь то, что выявление обстоятельств, исключающих преступность деяния, позволяет методом исключения сделать вывод об отсутствии в содеянном общественной опасности [9, с. 104], однако из отсутствия общественной опасности в деянии не следует с необходимостью, что оно социально полезно.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Материалами исследования послужили научная юридическая литература, а также труды философов и психологов.
Исторический подход был применен автором при изучении спекуляции и фарцовки в СССР, а также при выявлении динамики развития представлений зарубежных ученых о научной методологии, в которой на определенном этапе появилась теория сдвига парадигмы (paradigm shift), призванная объяснить природу происхождения фундаментальных научных открытий. Исполь-
зование исторического подхода позволило выявить динамику изменения социальной природы позитивного поведения, а также проанализировать сущность профессионального риска с позиции социальной полезности.
Системный подход позволил выявить сущность позитивного поведения как целостного явления, обладающего юридическими и социально-психологическими признаками.
Методы формальной логики (анализ, синтез, сравнение, обобщение) были использованы для уяснения сущности представленных в литературе точек зрения ученых по смежным с темой исследования проблемам, выявления уязвимых мест в аргументации научных оппонентов.
Формально-догматический подход как частнонаучный метод познания был использован для выявления ключевых законодательных механизмов поощрения позитивного поведения.
РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ. ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ ИССЛЕДОВАНИЯ
Необходимо отметить, что вопрос об отнесении содеянного при том или ином обстоятельстве, исключающем преступность деяния, имеет не только теоретическое, но и практическое значение. Так, например, не совсем точная исходная посылка о том, что «необходимая оборона — это допустимая (курсив наш. — О.К.) реакция на непосредственную угрозу... основным благам лица, защищаемым уголовным законом» способна привести исследователя к сомнительному заключению: «Защищающийся должен доказать, что применение оборонительных действий было единственным возможным и доступным способом предотвращения угрозы» [10, с. 120-121]. Данный вывод в случае его реализации в правоприменительной практике повлияет на распределение обязанностей по доказыванию в уго-
ловном процессе, однако признать его правильным нельзя в силу его противоречия ч. 2 ст. 49 Конституции РФ. Кроме того, даже если не касаться вопроса о конституционности оспариваемого вывода, он выглядит несправедливым. Если считать верным тезис сторонников концепции естественного права о том, что у каждого человека имеется неотъемлемое право на жизнь, которое не подлежит произвольному ограничению, то право на защиту своей жизни является продолжением права на жизнь. Фактически возлагать на лицо обязанности доказывать обоснованность защиты своей жизни было бы равносильно тому, чтобы подвергнуть ограничению его право на жизнь.
Институт необходимой обороны является продолжением и развитием конституционного права каждого защищать свои права легальными способами, к числу которых отнесено и право на охрану здоровья (ст. 41, ч. 2 ст. 45 Конституции РФ). Сохранение жизни и здоровья гражданином корреспондирует интересам общества и государства, в связи с чем пресечение посягательства на данные охраняемые законом интересы не противоречит общественным интересам. Другая сторона необходимой обороны состоит в том, что она представляет собой негативную реакцию на общественно опасное посягательство нападающего [11, с. 11]. Представляется, что именно этот аспект позволяет расценивать необходимую оборону как позитивное поведение, поскольку пресечение общественно опасного поведения другого лица прямо соответствует задаче охраны общественного порядка, закрепленной в ст. 2 УК РФ. В данном случае уместно говорить о «легитимном, то есть обусловленном правом и законом насилии» [12, с. 72].
То же верно и по отношении к причинению вреда при задержании лица. При задержании правонарушителя цель заключается в том, чтобы передать последнего для осуществления над ним правосудия
и тем самым обеспечить неотвратимость наказания [13, с. 52], а в результате достичь частной и общей превенции новых преступлений. Обоснованное причинение вреда при задержании как деятельность, способствующая указанной цели, является позитивным поведением.
Причинение вреда при задержании правонарушителя сближает с крайней необходимостью то, что оба данных обстоятельства, исключающих преступность деяния, подразумевают, что цель лица — «защита правоохраняемых благ», а действия его являются «в той или иной степени вынужденными» [14, с. 72]. О вынужденности можно говорить и при психическом и преодолимом физическом принуждении — неслучайно на данные случаи законом распространены правила о необходимой обороне (ч. 2 ст. 40 УК РФ). Общественная опасность при крайней необходимости исключается при соблюдении нескольких условий — предотвращенный вред меньше, чем причиненный, и отсутствует иной способ устранить реальную опасность, угрожающую законным интересам [15, с. 68]. Для признания содеянного совершенным при крайней необходимости, как подчеркивается в доктрине, содеянное обязательно должно преследовать цель предотвращения опасности более ценному благу, причем та же цель присуща деянию и в случае преодолимого физического или психического принуждения [16, с. 78]. Защита большей ценности, чем та, которой причиняется вред, корреспондирует интересам общества, в связи с чем деяния при рассмотренных обстоятельствах можно отнести к позитивному поведению.
Несколько иной вывод видится верным по отношению к непреодолимому физическому принуждению, в результате которого лицо теряет возможность руководить своими действиями (ч. 1 ст. 40 УК РФ). При наличии данного обстоятельства лицо либо осознает общественную опасность как воз-
действия принуждающего, так и своего деяния [17, с. 468], либо осуществляется такое воздействие, в силу которого исключается возможность в полной мере осознавать последствия своих действий (принудительные инъекции веществ, воздействующих на психику [18, с. 141]).
При обоих вариантах говорить о положительном характере действий принуждающего не приходится. Воля принужденного подавлена, фактически он следует воле принуждающего, а не своей. Само по себе осознание общественной опасности, даже если оно присутствует при непреодолимом принуждении, нельзя поставить лицу в вину, поскольку оно не желает наступления общественно опасных последствий и лишено возможности их предотвратить. С точки зрения оценки социального значения рассматриваемого поведения важно то, что в обоих случаях у субъекта отсутствует возможность реализации предпочтительного для него варианта поведения, тогда как положительное поведение по самой своей природе предполагает возможность выбора между добром и злом в пользу первого, что объясняется следующим. Если в качестве отправной точки в рассуждениях принять то, что «право... в основном уголовное право, действительно, выступает в виде некоего "минимума морали"», а мораль, в свою очередь, устремлена к тому, чтобы идеалы добра «воздействовали на человека преимущественно изнутри (курсив С. С. Алексеева. — О. К.;, через его сознание» [19, с. 65-66], то получим, что при отсутствии возможности сознательного выбора предпочтительного варианта поведения действия характеризовать поведение как положительное невозможно. Позитивное поведение характеризуется именно тем, что представляет собой сознательный выбор и реализацию одного варианта поведения и отвержение иных, нежелательных.
Еще один вид обстоятельств, исключающих преступность деяния, для которого
характерен осознанный выбор — обоснованный риск. В юридической литературе справедливо сделан вывод о том, что «право на риск есть право на свободу действий в определенных пределах» [20, с. 129] Рассматриваемое основание, исключающее преступность деяния, иногда в доктрине толкуется в более узком понимании, чем предполагает грамматическое толкование ст. 41 УК РФ. Однако представляется, что de lege lata нельзя согласиться с утверждением о том, что «сфера деятельности есть по сути специфическая черта... отличающая обоснованный риск от иных» устраняющих уголовную ответственность обстоятельств, как полагают некоторые авторы [21, с. 82]. Данный вывод, по-видимому, был бы справедливым по отношению, скажем, к ст. 27 Уголовного кодекса Польской Республики, в которой законодатель не только пошел по пути исчерпывающего перечисления конкретных сфер, в которых может иметь место риск, но и обусловил применение соответствующего положения закона наличием у субъекта не любой общественно полезной, а лишь поименованной в законе цели, предполагающей использование экспериментального метода («с целью проведения познавательного, медицинского, технического или экономического эксперимента»). В сравнении с альтернативным регулированием видно, что известный российскому законодательству правовой институт обоснованного риска отличается тем, что понятие «общественно полезная цель» имеет более широкое содержание, а каких-либо конкретных ограничений по сфере деятельности причинителя вреда в порядке обоснованного риска не усматривается.
Отдельного внимания заслуживает вопрос о том, не следует ли сузить сферу действия института обоснованного риска de lege ferenda. Свое видение ответа обозначим ниже, в первую же очередь необходимо отметить сам характер аргументации, которая в литературе приводится в пользу
ограничения применения нормы об обоснованном риске только рамками профессиональной деятельности. К числу наиболее аргументированных относится позиция Н. В. Мирошниченко. Исследователь, признавая, что de lege lata субъектом деяния в случае обоснованного риска может быть не только профессионал, предлагает пересмотреть действующий законодательный подход на том основании, что «риск — это всегда... использование имеющихся знаний и опыта для достижения полезной цели» и выбор варианта поведения на основе осведомленности о достигнутых на текущий момент результатах научно-технического прогресса. Непрофессионал же, по мнению автора анализируемой позиции, во-первых, действует, «как правило, не в общественно полезных» целях, а преследует собственные интересы, во-вторых, в силу недостаточной компетентности не имеет возможности использовать специальные познания и тем более его поведенческий акт «по определению» не может быть устремленным к приращению научного знания или создание нового результата, и, наконец, в-третьих, объективно не способен предпринять достаточные меры к тому, чтобы не допустить причинения вреда охраняемым уголовным законом интересам, как того требует ч. 2 ст. 41 УК РФ [22, с. 95].
Стоит отметить, что приведенные аргументы объединяет исходная посылка о том, что лицо, действующее при обоснованном риске, должно преследовать общественно полезную цель и иметь разумные основания полагать, что в принципе в состоянии ее достигнуть, а также достаточные навыки для того, чтобы быть в состоянии принять меры, которые должны способствовать предотвращению причинению вреда охраняемым уголовным законом интересам. В данной части с анализируемой позицией необходимо согласиться. Указанное позволяет сделать вывод о том, что обоснованный риск следует отнести к разновидности
позитивного поведения в уголовном праве.
В то же время все упомянутые признаки (наличие общественно полезной цели, ненулевая вероятность ее достижения, способность рискующего принять меры по предотвращению вреда) закреплены в действующем законодательстве. Действия непрофессионала, который действовал в эгоистичных интересах, подвергая риску других без должной заботы об их благе, и так получили должную оценку de lege lata. Специально выводить данные случаи за пределы института обоснованного риска не только излишне с точки зрения законодательной техники, но и нецелесообразно по существу, на чем остановимся подробнее.
Наиболее принципиальное возражение против критикуемого решения видится в том, что даже если принять на веру, что непрофессионалы, «как правило», рискуют в эгоистичных интересах (что само по себе небесспорно), из этого логически вытекает, что в некоторых случаях они все же могут рисковать именно с той целью, которая обозначена в ч. 1 ст. 41 УК РФ.
Представим ситуацию, в которой государственные органы вынуждены заниматься уголовным преследованием некоего гражданина в связи с тем, что он действовал при обоснованном риске, но, к своему несчастью, не был при этом профессионалом (а законодателю при критикуемом подходе предлагается закрепить именно такое правило). Они вынуждены будут вопреки своему внутреннему убеждению подвергать уголовной репрессии человека только за то, что он, преследуя общественно полезную цель, потерпел неудачу. В данном случае вспоминаются слова В.Т. Томина о том, что «каждое осуждение невиновного — трагедия», причем не только для осужденного, но и для тех, кто был ответственен за принятие соответствующих процессуальных решений [23, с. 292].
Второе возражение необходимо выдвинуть в связи с тем, что понятие «професси-
онализм» оставляет широким простор для различных трактовок. В психологической литературе обращается внимание на то, что такие выражения, как «профпригодность», «если не совсем бессмысленны, то по крайней мере должны пониматься очень условно»: следует говорить лишь о некоей шкале, на основе которой «можно рассматривать людей как более или менее пригодных для данной работы "здесь и сейчас"» [24, с. 54]. По справедливому замечанию В. Н. Кудрявцева, использование в законе оценочных признаков влечет за собой «большую опасность отрыва от реальной действительности» при квалификации деяний, поскольку в таком случае их содержание в значительной степени конструируется самим субъектом правоприменения [25, с. 122]. Сказанное не означает, что оценочные признаки сами по себе вредны, но для внедрения оценочного признака («профессиональная сфера») в ст. 41 УК РФ, в которой и без того не обошлось без них, должно быть серьезное обоснование.
В самом деле, по каким именно критериям суд сможет отчетливо дифференцировать профессионализм лица (или отсутствие такового)? Можно ли назвать профессионалом специалиста-практика, у которого имеется опыт работы по специальности? А теоретически подготовленного кадра, у которого есть диплом об образовании по данной специальности? Или должны наличествовать сразу оба указанных признака? Предположим, что так. К примеру, некоторые авторы, характеризуя обоснованный риск в уголовном праве, полагают, что «в медицинской сфере деятельности человек должен быть профессионалом и обладать при этом соответствующим опытом» [21, с. 82]. Попытаемся оценить возможные практические последствия реализации данного подхода.
Ответственный труд оперирующего хирурга может привести и приводит к серьезным перегрузкам, следствием чего
порой становится потеря сознания или даже смерть врача прямо за операционным столом. Представим, что ассистент хирурга оказывается в ситуации, в которой участие хирурга в продолжении операции невозможно, а остановка вмешательства неминуемо приведет к смерти пациента, и принял рискованное решение продолжить операцию своими силами, что, несмотря на принятые меры предосторожности, закончилось смертью пациента в результате рискованной манипуляции. В данном случае правила о крайней необходимости не могут исключить уголовной ответственности, поскольку вред, который ассистент хирурга пытался предотвратить, не превышает причиненный, при этом он предвидел и допускал возможность наступления общественно опасных последствий, что соответствует нормативно закрепленным критериям косвенного умысла.
В случае нормативного закрепления профессионализма как обязательного признака обоснованного риска вместо того, чтобы при расследовании и рассмотрении дела сосредоточиться на том, был ли риск пытавшегося спасти другому жизнь обоснованным по существу, правоохранительные органы и суд будут вынуждены углубляться в казуистические нюансы того, отвечает ли взявший на себя риск человек формальным квалификационным требованиям, позволяющим считать его профессионалом. Ведь в строгом смысле профессиональная сфера деятельности лица на момент операции вполне может ограничиваться только ассистированием и не подразумевать допуска к самостоятельному проведению операций. А риск по своей природе как раз и предполагает выход за пределы известного.
Приведенный выше аргумент о том, что непрофессионал «по определению» не может прирастить научное знание, не учитывает изменения в представлениях о том, как действует научный метод, произошедшие в конце XX века под влиянием идей историка
науки Томаса Куна (Thomas Kuhn). Ранее считалось, что путь к изменениям в научных представлениях — линейный, постепенный, имеет накопительный характер, однако Томас Кун предложил альтернативную модель, в соответствии с которой настоящие прорывы (true breakthroughs) в науке происходят по другому сценарию: открытие аномалии, противоречащей принятому в научной среде набору представлений, приводит к тому, что ученые переосмысливают присущий той или иной отрасли знания набор правил, считавшихся ранее истинными, что означает, что произошло то, что Кун назвал сдвигом парадигмы (paradigm shift) (см. об этом, напр.: [26, p. 86]). Футуролог Джоэл Артур Баркер (Joel Arthur Barker), развивая введенную Куном в научный оборот теорию сдвига парадигмы, отмечает, что обладает способностью изменить текущую парадигму именно «некий аутсайдер», степень доверия к предложениям которого поначалу «нулевая», они на первых порах отвергаются специалистами как «ерунда», потому что его подход к делу противоречит привычному для опытных профессионалов, а сам он «не знает всех тонкостей доминирующей парадигмы мышления (а иногда и вовсе не имеет о ней не малейшего (так в тексте русскоязычного издания. — О. К.) понятия)» [27, с. 50-51].
С учетом указанного думается, что если отечественное законодательство откажется признавать за непрофессионалами хотя бы некоторую вероятность прирастить научное знание, то результатом рискует стать снижение в Российской Федерации прорывных открытий, претендующих на сдвиг текущей парадигмы в различных областях научного знания, что никак нельзя признать положительным последствием. В целом же видится справедливым закрепление в ст. 41 УК РФ именно института обоснованного риска, а не только профессионального.
В литературе справедливо отмечается, что признаком действий рискующего субъ-
екта выступает «признак осознаваемости (курсив в первоисточнике. — О. К.). Субъект действия должен иметь способность осознавать свое поведение и руководить им» [28, с. 10]. Признак осознаваемости свойственен и в целом для деяний при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, кроме непреодолимого физического принуждения: в последнем случае именно по причине невозможности у лица руководить поведением устраняется уголовная ответственность.
Все остальные из рассмотренных выше видов деяний при обстоятельствах, исключающих преступность деяния, носят положительную социальную направленность, что, как представляется, тесно связано с признаком осознаваемости. Чтобы оценить оправданность риска и ограничить вероятность реализации худшего сценария, сопоставить степень адекватности предпринимаемых мер уровню угрозы при обороне, крайней необходимости, преодолимом принуждении или реализовать по возможности менее опасный способ задержания правонарушителя, требуется отчетливо осознавать происходящее. Причем одного только осознания, конечно, недостаточно, необходим также добровольный выбор того варианта поведения, которое будет иметь позитивный характер.
Добровольность, таким образом, также является признаком позитивного поведения в уголовном праве. Потенциал данного признака для определения критериев поощрения лиц за позитивное поведение, как представляется, не во всех случаях в полной мере реализуется в отечественном законодательстве.
Так, например, примечание к ст. 126 УК РФ предусматривает освобождение правонарушителя от уголовной ответственности в случае добровольного освобождения похищенного. Буквальное толкование данного положения закона приводит к выводу, что в случае, если освобождение не на-
ходится в причинно-следственной связи с добровольными действиями похитителя, то предусмотренное данным примечанием поощрение посткриминального поведения не применяется.
Однако в УК РФ нет специальной нормы, которая регулировала бы пределы смягчения наказания лицу, похитившему человека в составе группы лиц, но в дальнейшем деятельно раскаявшегося, осознававшего реальную возможность удержания потерпевшего, но активно принимавшего меры к его освобождению, воля к сопротивлению которого действиям остальных участников преступной группы, однако, была ими подавлена. В то же время заслуживает поддержки точка зрения, в соответствии с которой «после захвата заложника на лице лежит некая обязанность по его освобождению» [29, с. 298], соответственно, если лицо в какой-то момент добровольно предприняло все зависящие от него меры по исполнению данной обязанности, то данное обстоятельство не должно впоследствии оставаться без внимания при решении вопроса о назначении наказания.
В данном аспекте представляет интерес закрепленное в §239а Уголовного уложения ФРГ законодательное решение, в соответствии с которым похитителю для смягчения наказания достаточно проявить «усердное старание», направленное на возвращение потерпевшего. Стоит заметить, что подобное усердное старание вполне может быть сопряжено с риском для жизни самого лица, пытающегося освободить похищенного вопреки противодействию других участников группы. В этом смысле его поведение может быть сопряжено с риском, и если закон не содержит гарантий смягчения наказания лицу, то у него не будет правового стимула для принятия на себя риска социально полезного, но опасного лично для него поведения.
Как для признания деяния общественно опасным правопорядок не дожидается того,
когда покушение на преступление обязательно завершится результатом, к которому стремится преступник, так и для констатации позитивной направленности поступка достаточно подлежащих восприятию внешнего наблюдателя признаков того, что у деяния имелась социально полезная цель. Единичного позитивного поступка далеко не всегда, конечно, достаточно для того, чтобы компенсировать вред, причиненный предшествовавшим поведением правонарушителя потерпевшему или обществу, но это и не означает, что данный поступок целесообразно оставлять вообще без оценки со стороны закона. Обозначенный подход соответствует принципу гарантированности поощрения в уголовном праве [30, с. 55].
Анализ обстоятельств, исключающих преступность деяния, необходимо завершить рассмотрением последнего из них — исполнения приказа или распоряжения. Нельзя согласиться с точкой зрения [31, 285], в соответствии с которой наличие общественно полезной цели рассматривается как обязательный признак деяния при обстоятельстве, предусмотренном ст. 42 УК РФ. Специфику данному обстоятельству придает то, что уголовную ответственность несет инициатор незаконного приказа (распоряжения). Однако при отсутствии действий исполнителя не было бы и вреда, т.е. объективно они являются общественно опасными. Более того, в доктрине не исключается, что и субъективно исполнитель «может предвидеть наступление общественно опасных последствий исполнения приказа или распоряжения. но не обладает всей полнотой информации для того, чтобы оценить этот приказ как законный или незаконный» [32, с. 210]. И в силу отсутствия заведомого понимания незаконности приказа, распоряжения уголовная ответственность не наступает. С учетом указанного деяние исполнителя незаконного приказа (распоряжения)следует расценивать как терпимое, но не положительное.
Именно в случае с обстоятельством, предусмотренным ст. 42 УК РФ, наиболее отчетливо обнаруживается методологическая ценность подразделения деяний на позитивные, терпимые и негативные (наказуемые). Если тот или иной вид деяний попадает в промежуточную группу терпимого поведения, это уже само по себе сигнализирует о том, что к возможному устранению ответственности за причиненный вред в таком случае следует подходить особенно осторожно. Если право начнет чрезмерно расширять случаи легального причинения вреда, не преследующего социально полезной цели, оно рискует превратиться в свою противоположность. Как справедливо писал И. А. Ильин, «сильная власть грядущей России должна быть не внеправовой и не сверхправовой, а оформленная правом и служащая по праву, при помощи права — всенародному правопорядку» [33, с. 433].
В свете указанного видится опасным предложение дополнить ст. 42 УК РФ «новым пунктом, в котором предусмотреть, что военнослужащий должен освобождаться от ответственности даже за исполнение заведомо незаконного приказа, полученного в боевой обстановке» [34, 11-12]. Стремясь избежать возможных негативных социальных последствий внедрения собственного предложения, его автор также приходит к заключению о необходимости дополнить ст. 42 УК РФ следующим примечанием: «Приказ, полученный в боевой обстановке, должен быть выполнен беспрекословно, точно и в срок только в случае его соответствия профессиональным функциям военнослужащего» [34, с. 68].
Профессиональную функцию военнослужащего емко описал А.Н. Трайнин, который отмечал, что «солдат сражается на поле брани; солдат сражается с солдатом, вооруженный — с вооруженными», а приказ, который требует заниматься «совершенно иным, не солдатским делом», является незаконным [35, с. 594]. Проблема, таким
образом, заключается в том, что заведомо незаконный приказ — это как раз и есть такой приказ, который явно не соответствует профессиональным функциям и долгу военнослужащего, соответственно, примечание в изложенной выше редакции создаст опасную правовую коллизию и в итоге рискует приобрести декларативный характер, не выполняя компенсаторную функцию, которой его, по-видимому, намеревался наделить критикуемый автор.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Проведенное исследование позволяет заключить, что позитивное поведение в уголовном праве представляет собой подлежащий законодательному закреплению образец поведения в условиях действующего общественного строя, для которого характерны следующие признаки: 1) социальная полезность, 2) осоз-наваемость действующим субъектом, 3) добровольность в условиях возможности выбора. Позитивное поведение — оценочное понятие, его объем изменя-
ется с учетом условий жизни общества.
Позитивное поведение не является присущим только некоторым сферам человеческой деятельности, а, напротив, может иметь место как в профессиональном, так и в ином контексте. В случаях, когда позитивное посткриминальное поведение связано с риском, особое значение приобретает законодательное закрепление правового стимула для принятия на себя действующим лицом риска.
К позитивному поведению необходимо, в частности, отнести деяния при следующих обстоятельствах, исключающих преступность деяния (в случае соблюдения условий правомерности): необходимая оборона, крайняя необходимость, причинение вреда при задержании правонарушителя, обоснованный риск, преодолимое принуждение. Не отвечают признакам позитивного поведения, а являются (в случае соблюдения условий правомерности) терпимыми деяния при исполнении незаконного приказа или распоряжения, а также при непреодолимом физическом принуждении.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бэкон Ф. Сочинения: в 2-х т. — М.: Мысль, 1972. — Т. 2. — 570 с.
2. Наумов А. В. Избранные труды. О реформе Уголовного кодекса Российской Федерации (публикации 2009-2019 гг.). — М.: Университет прокуратуры Российской Федерации, 2019. — 384 с.
3. Предпринимательство: учебное пособие / Н. Ю. Никитина, С. М. Корунов, А. А. Яшин, И. Д. Опарин; под общ. ред. Н. Ю. Никитиной — Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2020. — 256 с.
4. Клинова М. А. Спекуляция и фарцовка в СССР 1960-х — 1980-х гг.: векторы современного историографического осмысления / М. А. Клинова // Урал индустриальный. Бакунинские чтения. Материалы XII Всероссийской научной конференции: в 2-х т. Т. 1. — Екатеринбург: УрФУ, 2014. — С. 78-83. — EDN TMAPDF.
5. Голик Ю. В. Истина в уголовном праве. — СПб: изд-во «Юридический центр-Пресс», 2013. — 53 с.
6. Сабитов Р. А. Посткриминальное поведение. Понятие, регулирование, последствия. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1985. 192 с.
7. Терских А. И. Положительное посткриминальное поведение преступника как юридический факт уголовно-правового компромисса / А. И. Терских // Вестник Челябинского государственного университета. 2012. — № 27(281). — С. 114-119.
8. Абрамян К. О. Виды уголовно-правового поведения и их значение для решения задач уголовного законодательства / К. О. Абрамян // Вестник Саратовской государственной юридической академии. - 2018. - № 4(123). - С. 143-150. - EDN XYTHOX.
9. Благов Е. В. Об основании уголовной ответственности / Е.В. Благов // Lex Russica. — 2019. — № 1 (146). - С. 97-107. - EDN YVPCYP.
10. Сысоев И. Необходимая оборона и условия её правомерности / И. Сысоев // Тенденции развития науки и образования. - 2023. - № 98-4. - С. 120-123. - EDN XAXDCR.
11. Меркурьев В. В. Состав необходимой обороны. - СПб: издательство «Юридический центр Пресс», 2004. - 216 с.
12. Амиров Р. З. К вопросу о монополии государства на применение насилия / Р. З. Амиров // Пробелы в российском законодательстве. - 2015. - № 1. - С. 71-75. - EDN TKQLHL.
13. Смирнова Л. Н. Уголовно-правовое регулирование задержания лица, совершившего преступление. - СПб: издательство «Юридический центр Пресс», 2005. - С. 370 с.
14. Никуленко А. В. Актуальные проблемы разграничения институтов крайней необходимости и причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. - 2010. - № 4. - С. 72-77. - EDN NBLSQP.
15. Климанов А. М. Некоторые вопросы квалификации крайней необходимости / А. М. Климанов // Символ науки. 2018. - № 10. - С. 67-73. - EDN VLDEWI.
16. Орешкина Т. Ю. Система обстоятельств, исключающих преступность деяния / Т. Ю. Орешкина // Lex Russica (Русский закон). - 2015. - Т. 100, № 3. - С. 73-85. - EDN TMZTDL.
17. Сабитов Р. А. Теория и практика уголовно-правовой квалификации. - М: Юрлитинформ, 2013. -С. 592 с.
18. Орехов В. В. Необходимая оборона и иные обстоятельства, исключающие преступность деяния. -СПб: издательство «Юридический центр Пресс», 2003. - 217 с.
19. Алексеев С. С. Собрание сочинений. В 10 т. Том 7: Философия права и теория права. - М.: Статут, 2010. - 495 с.
20. Бязров В. Г. Некоторые проблемы правомерного причинения вреда охраняемым уголовным законом интересам при обоснованном риске / В. Г. Бязров // Актуальные проблемы экономики и права. - 2010. - № 1. - С. 127-131. - EDN KZBXMN.
21. Ишигеев В. С., Лапша В. Л. Обоснованный риск в сравнении с другими обстоятельствами, исключающими преступность деяния / В. С. Ишигеев, В. Л. Лапша // Вестник Сибирского юридического института МВД России. - 2019. - № 1(34). - С. 81-87. - EDN VXAONV.
22. Мирошниченко Н. В. Обоснованный риск как обстоятельство, исключающее преступность деяния, при исполнении профессиональных функций / Н. В. Мирошниченко // Общество и право. -2015. - № 1(51). - С. 94-98. - EDN TJYRIR.
23. Томин В.Т. Избранные труды / Предисловие С.П. Гришина. - СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004. - 586 с.
24. Климов Е. А. Введение в психологию труда. - М.: Издательство Московского государственного университета, 1988. - 197 с.
25. Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений. - М.: Госюриздат, 1963. -324 с.
26. Thomas J., Suleiman S. M. Thomas Kuhn's Paradigm Shift and Social Science: A Theoretical Analysis // International Journal of Comparative Studies in International Relations and Development. 2019. Vol. 5, No. 1. Pp. 84-95.
27. Баркер Д. Парадигмы мышления: Как увидеть новое и преуспеть в меняющемся мире/ Джоэл Баркер; Пер. с англ. - М.: Альпина Бизнес Букс, 2007. - 187 с.
28. Бабурин В. В. Понятие и виды риска в уголовном праве: учебное пособие. - Омск: Омская академия МВД России, 2006. - 104 с.
29. Кротов Д. А. Обстоятельства, исключающие преступность деяния сотрудников правоохранительных органов при освобождении заложников / Д.А. Кротов // Вопросы российской юстиции. 2023. - № 25. - С. 296-305. - EDN MWEAXO.
30. Сабитов Т. Р. Принципы поощрения в уголовном праве / Т. Сабитов // Уголовное право. - 2006. -№ 1. - С. 54-57. - EDN KXKPBP.
31. Сидоров Б. В., Гумеров И. А. Исполнение приказа или распоряжения: социально-правовая природа, вопросы ответственности, наказания и совершенствования уголовного закона за деяния, совершаемые во исполнение приказа или распоряжения / Б. В. Сидоров, И.А. Гумеров // Вестник экономики, права и социологии. 2015. - № 3. - С. 283-287. - EDN ULQZLB.
32. Леонова Т. Ю. Исполнение приказа или распоряжения как обстоятельство, исключающее преступность деяния / Т. Ю. Леонова // Правовая культура. - 2011. - № 1(10). - С. 206-214. - EDN OPGLOT.
33. Ильин И. А. Наши задачи. Статьи 1948-1954 гг. Т. 1. - М.: Айрис-пресс, 2008. - 528 с.
34. Талаев И. В. Обоснованный риск, исполнение приказа или распоряжения и отправление профессиональных функций в условиях военной службы: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2015. -208 с.
35. Трайнин А.Н. Избранные труды / Сост., вступ. статья Н.Ф. Кузнецовой. - СПб: Издательство «Юридический центр Пресс», 2004. - 898 с.
REFERENCES
1. Behkon F. Sochineniya [Works]: v 2-kh t. - M.: Mysl', 1972. - T. 2. - 570 p.
2. Naumov A. V. Izbrannye trudy. O reforme Ugolovnogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii (publikatsii 20092019 gg.) [Selected works. On the reform of the Criminal Code of the Russian Federation (publications 2009-2019).]. - M.: Universitet prokuratury Rossiiskoi Federatsii, 2019. - 384 p.
3. Predprinimatel'stvo: uchebnoe posobie [Entrepreneurship: textbook] / N. YU. Nikitina, P. M. Korunov, A.A. Yashin, I.D. Oparin; pod obshch. red. N.Y U. Nikitinoi - Ekaterinburg: Izd-vo Ural'skogo un-ta, 2020. - 256 p.
4. Klinova M. A. Spekulyatsiya i fartsovka v SSSR 1960-kh - 1980-kh gg.: vektory sovremennogo is-toriograficheskogo osmysleniya [Speculation and farce in the USSR in the 1960s-1980s: vectors of modern historiographic understanding] / M. A. Klinova // Ural industrial'nyi. Bakuninskie chteniya. Materialy KHII Vserossiiskoi nauchnoi konferentsii: v 2-kh t. T. 1. - Ekaterinburg : URFU, 2014. -P. 78-83. - EDN TMAPDF.
5. Golik YU. V. Istina v ugolovnom prave [Truth in criminal law]. - SPb: izd-vo «Yuridicheskii tsentr-PresS», 2013. - 53 p.
6. Sabitov R.A. Postkriminal'noe povedenie. Ponyatie, regulirovanie, posledstviya [Post-criminal behavior. Concept, regulation, consequences.]. Tomsk: Izd-vo Tomskogo un-ta, 1985. 192 p.
7. Terskikh A. I. Polozhitel'noe postkriminal'noe povedenie prestupnika kak yuridicheskii fakt ugolovno-pravovogo kompromissa A.I. Terskikh [Positive post-criminal behavior of a criminal as a legal fact of criminal legal compromise] // Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta. 2012. -No. 27(281). - P. 114-119.
8. Abramyan K. O. Vidy ugolovno-pravovogo povedeniya i ikh znachenie dlya resheniya zadach ugolovnogo zakonodatel'stva [Types of criminal legal behavior and their significance for solving problems of criminal law.] / K. O. Abramyan // Vestnik Saratovskoi gosudarstvennoi yuridicheskoi akademii. -2018, No. 4(123), Pp. 143-150. - EDN XYTHOX.
9. Blagov E.V. Ob osnovanii ugolovnoi otvetstvennosti [On the basis of criminal liability] / E. V. Blagov // Lex Russica. 2019. No. 1 (146). P. 97-107. - EDN YVPCYP.
10. Sysoev I. Neobkhodimaya oborona i usloviya ee pravomernosti [Necessary defense and conditions for its legality] / I. Sysoev // Tendentsii razvitiya nauki i obrazovaniya. - 2023, No. 98-4, Pp. 120123. - EDN XAXDCR.
11. Merkur'ev V. V. Sostav neobkhodimoi oborony [Composition of the necessary defense]. - SPb: izdatel'stvo «Yuridicheskii tsentr PresS», 2004. - 216 p.
12. Amirov R. Z. K voprosu o monopolii gosudarstva na primenenie nasiliya [On the issue of the state's monopoly on the use of violence] / R. Z. Amirov // Probely v rossiiskom zakonodatel'stve. - 2015, No. 1, P. 71-75. - EDN TKQLHL.
13. Smirnova L. N. Ugolovno-pravovoe regulirovanie zaderzhaniya litsa, sovershivshego prestuplenie [Criminal legal regulation of the detention of a person who has committed a crime]. - SPb: izdatel'stvo «Yuridicheskii tsentr PresS», 2005. P. 370.
14. Nikulenko A.V. Aktual'nye problemy razgranicheniya institutov krainei neobkhodimosti i prichineniya vreda pri zaderzhanii litsa, sovershivshego prestuplenie [Current problems of distinguishing between institutions of extreme necessity and causing harm when detaining a person who has committed a crime] // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta MVD Rossii. - 2010, No. 4, Pp. 72-77. - EDN NBLSQP.
15. KlimanovA. M. Nekotorye voprosy kvalifikatsii krainei neobkhodimosti [Some emergency qualification issues] / A. M. Klimanov // Simvol nauki. 2018,No. 10, Pp. 67-72. - EDN VLDEWI.
16. Oreshkina T. YU. Sistema obstoyatel'stv, isklyuchayushchikh prestupnost' deyaniya [System of circumstances excluding the criminality of an act] / T. YU. Oreshkina // Lex Russica (Russkii zakon). — 2015, T. 100, No. 3, Pp. 73-85. — EDN TMZTDL.
17. Sabitov R. A. Teoriya i praktika ugolovno-pravovoi kvalifikatsii [Theory and practice of criminal legal qualifications]. — M: Yurlitinform, 2013. — 592 p.
18. Orekhov V. V. Neobkhodimaya oborona i inye obstoyatel'stva, isklyuchayushchie prestupnost' deyaniya [Necessary defense and other circumstances excluding the criminality of the act]. — SPb: izdatel'stvo «Yuridicheskii tsentr PresS», 2003, 217 p.
19. Alekseev S.S. Sobranie sochinenii [Collected works]. V 10 t. Tom 7: Filosofiya prava i teoriya prava. — M.: Statut, 2010, 495 p.
20. Byazrov V. G. Nekotorye problemy pravomernogo prichineniya vreda okhranyaemym ugolovnym za-konom interesam pri obosnovannom riske [Some problems of lawful infliction of harm to interests protected by criminal law with justified risk] / V. G. Byazrov // Aktual'nye problemy ehkonomiki i prava. — 2010, No. 1, Pp. 127-131. — EDN KZBXMN.
21. Ishigeev V. S., Lapsha V. L. Obosnovannyi risk v sravnenii s drugimi obstoyatel'stvami, isklyuchay-ushchimi prestupnost' deyaniya [Justified risk in comparison with other circumstances excluding the criminality of the act] / V. S. Ishigeev, V. L. Lapsha // Vestnik Sibirskogo yuridicheskogo instituta MVD Rossii. — 2019, No. 1(34), Pp. 81-87. — EDN VXAONV.
22. Miroshnichenko N. V. Obosnovannyi risk kak obstoyatel'stvo, isklyuchayushchee prestupnost' deyaniya, pri ispolnenii professional'nykh funktsii [Justified risk as a circumstance excluding the criminality of an act when performing professional functions] / N. V. Miroshnichenko // Obshchestvo i pravo. — 2015, No. 1(51), P. 94-98. — EDN TJYRIR.
23. Tomin V. T. Izbrannye Trudy [Selected Works] / Predislovie S.P. Grishina. — SPb.: Izd-vo «Yuridicheskii tsentr PresS», 2004. — 586 p.
24. Klimov E. A. Vvedenie v psikhologiyu truda [Introduction to work psychology]. — M.: Izdatel'stvo Mos-kovskogo gosudarstvennogo universiteta, 1988. — 197 p.
25. Kudryavtsev V.N. Teoreticheskie osnovy kvalifikatsii prestuplenii [Theoretical foundations for qualifying crimes]. — M.: Gosyurizdat, 1963. — 324 p.
26. Thomas J., Suleiman S. M. Thomas Kuhn's Paradigm Shift and Social Science: A Theoretical Analysis // International Journal of Comparative Studies in International Relations and Development. 2019. Vol. 5, No. 1, Pp. 84-95.
27. Barker D. Paradigmy myshleniya: Kak uvidet' novoe i preuspet' v menyayushchemsya mire [Paradigms: The Business of Discovering the Future]/ Dzhoehl Barker; Per. s angl. — M.: Al'pina Biznes Buks, 2007. — 187 p.
28. Baburin V. V. Ponyatie i vidy riska v ugolovnom prave: uchebnoe posobie [The concept and types of risk in criminal law: a textbook]. — Omsk: Omskaya akademiya MVD Rossii, 2006. — 104 p.
29. Krotov D. A. Obstoyatel'stva, isklyuchayushchie prestupnost' deyaniya sotrudnikov pravookhranitel'nykh organov pri osvobozhdenii zalozhnikov [Circumstances excluding the criminality of the acts of law enforcement officers during the release of hostages] / D. A. Krotov // Voprosy rossiiskoi yustitsii. 2023, No. 25, P. 296-305. — EDN MWEAXO.
30. Sabitov T. R. Principy pooshchreniya v ugolovnom prave [Principles of incentives in criminal law] / T. Sabitov // Ugolovnoe pravo. — 2006, No. 1, P. 54-57. — EDN KXKPBP.
31. Sidorov B. V., Gumerov I. A. Ispolnenie prikaza ili rasporyazheniya: sotsial'no-pravovaya priroda, voprosy otvetstvennosti, nakazaniya i sovershenstvovaniya ugolovnogo zakona za deyaniya, sover-shaemye vo ispolnenie prikaza ili rasporyazheniya [Execution of an order or instruction: socio-legal nature, issues of responsibility, punishment and improvement of the criminal law for acts committed
in pursuance of an order or instruction] / B. V. Sidorov, I. A. Gumerov // Vestnik ehkonomiki, prava i sotsiologii. 2015, No. 3, Pp. 283-287. - EDN ULQZLB.
32. Leonova T. YU. Ispolnenie prikaza ili rasporyazheniya kak obstoyatel'stvo, isklyuchayushchee prestupnost' deyaniya [Execution of an order or instruction as a circumstance excluding the criminality of the act] / T. YU. Leonova // Pravovaya kul'tura. - 2011, No. 1(10), Pp. 206-214. - EDN OPGLOT.
33. Il'in I. A. Nashi zadachi [Our objectives]. Stat'i 1948-1954 gg. T. 1. - M.: Airis-press, 2008. - 528 p.
34. Talaev I. V. Obosnovannyi risk, ispolnenie prikaza ili rasporyazheniya i otpravlenie professional'nykh funktsii v usloviyakh voennoi sluzhby [Justified risk, execution of orders or instructions and performance of professional functions in military service]: dis. ... kand. yurid. nauk. M., 2015. - 208 p.
35. Trainin A. N. Izbrannye trudy [Selected Works] / Sost., vstup. stat'ya N.F. Kuznetsovoi. - SPb: Izdatel'stvo «Yuridicheskii tsentr PresS», 2004. - 898 p.
Статья поступила в редакцию 22.07.2024; одобрена после рецензирования 20.08.2024; принята к публикации 25.08.2024.
Автор прочитал и одобрил окончательный вариант рукописи.
The article was submitted 22.07.2024; approved after reviewing 20.08.2024;
accepted for publication 25.08.2024.
The author read and approved the final version of the manuscript.