CC BY
463Zhilyakov Sergey Viktorovich philological
ABOUT THE STYLE OF "WEAVING ... sciences
UDC 821.161'01"12"
О СТИЛЕ «ПЛЕТЕНИЯ СЛОВЕС» В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIII ВЕКА
© 2019
Жиляков Сергей Викторович, кандидат филологических наук,
доцент кафедры «Менеджмента» Белгородский государственный национальный исследовательский университет, филиал в г. Старый Оскол (309503, Россия, Старый Оскол, м-он. Солнечный, 18, mail: szhil@list.ru)
Аннотация. Стиль «плетения словес» как феномен литературы Древней Руси имел употребление уже в XIII веке. К этому заключению подвигает анализ некоторых литературных произведений этого периода, в особенности первой половины века. Обладая определенным набором признаков, состоящих в одновременном чередовании и следовании друг за другом однотипных словесных конструкций, аннексированных синтаксическими параллелизмами, анафорическими повторами, эмоциональной лексикой, нанизыванием синонимов и проч., он способствует выражению экспрессии и ярко ощутимого публицистического воздействия, а также развитию глубокого психологизма. В связи с этим принято считать манифестацию стиля «плетения словес» в качестве проявления пред-возрожденческих мотивов и тенденций, чуждых по своей эстетичности, орнаментальности и искусности культуре Средних веков. Однако в отличие от прежде предложенных хронологических начал, признанных за древнерусским Предренессансом, которые приходятся на конец XIV века, обусловленные обильными образцами в плане употребления «плетения словес» произведениями Епифания Премудрого, правомочно их переместить на начало (первую половину) XIII века. Источником столь раннего существования «плетения словес», вероятно, требуется признать, как собственно русский литературно-фольклорный резерв домонгольской Руси, так и, предположительно, заимствованный в результате культурных контактов из итало-византийской литературной поэтики первой половины обозначенного века. Однако последнее требует дополнительного осмысления в рамках последующих исследований.
Ключевые слова: стиль, «плетение словес», параллелизм, традиция, словесная организация, синтаксическая конструкция, риторика, торжественный, жанр, внутренний мир, ритмико-интонационная модель, проблема, генезис, феномен, структурно-типологический, пышный, нагромождение, витиеватый.
ABOUT THE STYLE OF "WEAVING OF WORDS" IN RUSSIAN LITERATURE OF THE XIII CENTURY
© 2019
Zhilyakov Sergey Viktorovich, Candidate of Philological Science, Associate Professor at the Department of "Management" Belgorod National Research University, Branch in Stary Oskol (309503, Russia, Stary Oskol, street Solnechny, 18, e-mail: szhil@list.ru)
Abstract. The style of "weaving words" as a phenomenon of literature of Ancient Russia was used in the XIII century. This conclusion is inspired by the analysis of some literary works of this period, especially the first half of the century. Having a certain set of features, consisting in simultaneous alternation and following each other the same type of verbal constructions, annexed syntactic parallelisms, anaphoric repetitions, emotional vocabulary, stringing synonyms, etc. it contributes to the expression of expression and clearly perceptible journalistic impact, as well as the development of deep psychology. In this regard, it is considered to be a manifestation of the style of "weaving words" as a manifestation of pre-Renaissance motifs and trends, alien to its aesthetics, ornamentation and skill of the culture of the Middle ages. However, in contrast to the previously proposed chronological principles recognized for the old Russian pre-Renaissance, which fall at the end of the XIV century, due to the abundant samples in terms of the use of "weaving words" works of Epiphany the Wise, it is authorized to move them to the beginning (first half) of the XIII century. The source of such an early existence of "weaving words" is probably required to recognize as the actual Russian literary and folklore reserve of pre-Mongol Russia, and, presumably, borrowed as a result of cultural contacts from the Italian-Byzantine literary poetics of the first half of the designated century. However, the latter requires further reflection in subsequent studies.
Keywords: the style, "weaving of words", parallelism, tradition, verbal organization, syntactic structure, rhetoric, solemn, genre, inner world, rhythmic-intonational model, problem, genesis, phenomenon, structural-typological, magnificent, piling up, ornate.
Постановка проблемы в общем виде и ее связь с важными научными и практическими задачами. Объектом рассмотрения данной статьи является стиль «плетения словес». Проблема стиля «плетения словес» и вопросы, связанные с его генезисом, композиционными характеристиками фактуры, структурно-типологическими характеристиками в славянских литературах обсуждались с давних пор. «Плетение словес» становится объектом пристального научного внимания с XIX века, системное же изучение этого явления приходится на XX век.
Общелитературные и общекультурные проблемы феномена «плетения словес» в свое время поставил Д.С. Лихачев. В одном из своих трудов он пишет, что в XIV веке «в Византии, на Руси, в Сербии и в Болгарии, поддерживавших между собою тесное культурное общение возникает своеобразное и единое литературное направление. Вырабатывается жанр витиеватых и пышных «похвал», первоначально обращенных к славянским святым, покровительствовавшим победам соотечественникам» [1, с. 143].
Данный витиеватый стиль (названный впоследствии «плетение словес»), пришедший путем культурных кон-72
тактов из торжественных жанров византийской литературы на Русь, рассматривается ученым как симптом древнерусского Предвозрождения в контексте всеевропейского Возрождения, являясь его стилистическим маркером, специфической формулой выражения внутреннего мира автора, показателем индивидуализма и психологизма в литературе, - характеристиками, выступающими вкупе отличительными чертами словесной культуры Ренессанса от литературы Средних веков. В связи с чем общим местом стало, что стиль «плетения словес» в древнерусской литературе связан с именем Епифания Премудрого и культурой конца XIV - начала XV в., тем временем, которое «характеризуется повышенным интересом к домонгольской культуре Руси к старому Киеву, к старым Владимиру и Суздалю, к старому Новгороду» [2, с. 165] и которое типично по своим ментальным интенциям аналогичной эпохе пристального внимания Европы к античности, начиная с XIII века. Это явилось основанием для дальнейшего понимания типологии литературы Древней Руси и Европы.
О соотношении языка и данного стиля писал Б.А. Успенский. В «плетении словес», исторически связан-Humanitarian Balkan Research. 2019. Т.3. № 1(3)
филологически науки
Жиляков Сергей Викторович О СТИЛЕ «ПЛЕТЕНИЯ СЛОВЕС» ...
ном с процессом II южнославянского влияния, главным было то, по его мнению, что «из южнославянского языка берутся, главным образом, не формы, а модели, которые стимулируют производство новых слов и выражений, -в частности, модели словообразовательные, стилистические» [3, с. 288], достигающие своего совершенства в применении мультисинонимии в целях расширения смыслового диапазона представленной темы и гипнотизирования внимания воображаемой публики. Ученый считал, что южнославянская традиция предложила готовые структурные рецепты «плетения словес», которыми все остальные авторы пользовались для решения поставленных перед собой задач. Эта идея в большей степени отражает распространения стиля как один из способов диалога культур.
В свое время было обращено на взаимосвязь философско-религиозных концепций и «плетения словес». Так было замечено, что, например, один из крупнейших деятелей тырновской литературы в Болгарии патриарх Евфимий, будучи приверженцем исихазма, в своем внимании к обновлению стиля в литературе, культивированию его в образе «плетения словес» опирался на известный тезис о том, «что слово является воплощенной сущностью бога и потому так же священно, как и обозначаемое словом явление» [4, с. 35]. Следовательно, многократно повторенное в близких коннотациях слово ритуально сакрализирует окружающий мир в целом, особо выделяя при этом объект описания, изображения и его контекст. Религиозная направленность стиля «плетения словес» дала повод рассматривать его в дальнейшем как религиозный дискурс.
Анализ последних исследований и публикаций, в которых рассматривались аспекты этой проблемы и на которых обосновывается автор; выделение неразрешенных раньше частей общей проблемы. Заявленная тема и близкие с ней аспекты: генезис, формо-содержательная конституция, смысло-выразительные характеристики стиля «плетения словес» и т.д. обсуждалась во многих современных научных публикациях. Структурно-семантическое и синтаксическое строение «плетения словес» пристально изучала С.В. Коломейченко. Она выдвигает предположение, что метод организации «плетения словес» - повтор, конституирует «маркер сакраль-ности» в священном тексте, каким представляется (не без основания) автору «Житие Стефана Пермского» Епифания Премудрого [5]. Результат изыскания священной функции «плетения словес» в контексте религиозного дискурса вылился в диссертационное исследование автора [6, с. 17, 19].
Далее логика исследователя подводит к всеохватной взаимозависимости конституции «плетения словес» в контексте всего произведения на разных ярусах языка: главные черты «моделей «плетения словес» на синтаксическом и морфологическом уровнях являются необходимым и значимым для анализа «плетения словес» на семантическом уровне, а также для описания ритмико-интонационных моделей» [7]. М.Г. Шарихина указывает на то, что переводческая традиция «Жития Николая Мирликийского» в определенной мере способствовала становлению стиля «плетения словес» на Руси в XIV-XV веках [8]. Традиционную тему связи исихазма и «плетения словес» (о чем говорилось выше) исследует В.Д. Петрова. Она приходит к выводу, в отличие от своих предшественников, что «нет особых оснований рассматривать славянское «плетение словес» как эстетическую реализацию идей исихазма» и что особое значение для оформления стиля имеет «славянский перевод Ареопагитик» [9, с. 256]. Кроме того, исследователь предлагает видеть источник «плетения словес» в собственной русской традиции - в творчестве Илариона, К. Туровского и Серапиона Владимирского, поскольку «он уже не являлся инновацией в славянских литературах XIV в.» [10, с. 260].
Итак, проблема генезиса «плетения словес» остается
в науке еще до конца неразрешенной, несмотря на то, что она многократно и с разных аспектов освещалась. Отчасти проливают свет на нее обнаружение «плетения словес» в произведениях Древней РУси XIII века. Оно становится одним из важных факторов развития этого литературного феномена, который позволяет переосмыслить некоторые существенные процессы в древнерусской литературе и переместить Предвозрождение на Руси, связанное со стилем «плетения словес», с XIV на XIII век.
Формирование целей статьи (постановка задания). Цель данной статьи заключается в том, чтобы показать на основе анализа некоторых древнерусских произведений наличие стиля «плетения словес» в XIII веке.
Изложение основного материала исследования с полным обоснованием полученных научных результатов. Важной частью презентации композиции художественного произведения для реципиента являются повторы, которые, с одной стороны, модифицируют «нормальный» текст, акцентируя внимание на его отдельных «повторяемых» элементах, с другой же, генетически восходят к речевому (долитературному) бытованию смысла, имеющему ритуальный характер. Последнее означает, что вербальные повторы не могут не иметь сакральный подтекст. Одной из разновидностей повтора является параллелизм. В универсальном значении параллелизм - «общее обозначение повтора одинаковых синтаксических конструкции: слов, словосочетаний, предложений, структурно реализующихся в анафоре, эпифоре, симплоке». Кроме того, «это особый текстообразующий (композиционный) прием, который способен образовать как симметричную, так и ассиметричную композицию» [11, с. 198].
Наличие параллелизма выявляет приметы поэтического текста или стиля в составе прозы. «Грамматический параллелизм входит в поэтический канон многочисленных фольклорных моделей» [12, с. 124-125], - утверждал Р.О. Якобсон. А потому он и является существом поэзии наряду с метафорой и иными фигурами и тропами речи и свойством поэтизации прозаической речи, которая в свою очередь представляет собой сознательную стилизацию текста художественного произведения под старинный склад; как правило, этот прием представления разностилевой парадигмы в одном целом, в котором преимущество имеет повторяемость, параллельность, отсылает нас к истокам организации архаической художественности и ритуальной речи, главным свойством которой был расчет на ее запоминание. «Удобнее запоминается то, что может пересказываться не всякими словами и словосочетаниями, а лишь особенным образом отобранными», - писал М.Л. Гаспаров [13, с. 126].
Синтаксический, как и любой, параллелизм выполняет функции нагнетания, сгущения смысла речи. Он приводит в напряженное состояние ожидания чего-то сверхъестественного, концентрирует и заостряет внимание на циклизации повествования вокруг архиважного события и такого же сверх значимого героя. Метафизическая же суть параллелизма заключается в торжестве вечности над временностью, в попытке поймать и остановить эту вечность природы и человеческого духа с помощью средств искусства. Захваченный в повторяемых конструкциях смысловой акцент эмоционально воздействует на читателя и слушателя произведения, в связи с чем оно являет установку на публицистичность и риторичность.
Применительно к древнерусской литературе повторы, параллелизмы, амплификации, чередование синонимов, гомеотелевтоны и иные риторические приемы, подпадающие под эпитеты «пышный», «многословный», «витиеватый» и др., дефинитно относятся к высокохудожественной парадигме стиля «плетения словес». Говоря о содержании термина «плетение словес», современный исследователь отмечает, что значение термина дифференцируется в зависимости от контекста, в котором тот
Zhilyakov Sergey Viktorovich ABOUT THE STYLE OF "WEAVING ..
philological sciences
употребляется: христианские тема и объект описания пронизаны положительной семантикой, а языческие реалии, напротив, - отрицательной [14]. От этого и источником стиля являются языческая риторика и христианское боговдохновенное слово.
Показательно, что данный стиль возникает как момент приобретения опыта и результат зрелости древнерусской литературы. Симптомом является освоение предшествующих античной языческой риторики и христианской традиций. С другой стороны, он представляет рудимент народного поэтического творчества. А.Н. Веселовский давно писал, что в народной поэзии присутствовала мощная традиция использования средств созвучий слов, частей речи, звукового параллелизма, имитирующего во многих случаях рифму [15, с. 118122]. Подобное находим и в «плетении словес». Три вектора существования стиля, разнящихся происхождением (языческое античное, христианское и русское фоль-клорно-литературное), обеспечивают его полифоничное нахождение (бытование) в древнерусской литературе, а вместе с тем и сложность обнаружения генетической преемственности, учитывая историю многообразия культурных связей Древней Руси. В связи с чем в одном произведении могут сосуществовать приметы стиля «плетения словес» одновременно из трех траекторий происхождения.
Обратимся к произведениям древнерусской литературы. Стиль «плетения словес» отчетливо видится в «Сказании о Мамаевом побоище» в эпизоде описания богатырей Пересвета и Челубея, поединок которых предварял саму Куликовскую битву. Вот описание Челубея, опосредованное чувством страха, вызванным образом татарского богатыря: «И бе всем страшен зело, и никто-же смеаше противо его изыти, и глаголаше кождо друг ко другу своему, да бы кто противу его изшел, и не идя-ше никтоже» [16, с. 189]. Характерной особенностью является то, что равноцельные, относительно завершенные по смыслу, логически последовательные (один вытекает из другого) синтаксические отрезки (числом три) объединены анафорическим сочинительным союзом и. Между тем, ассоциация повтора усиливается, когда на морфологическом уровне троекратно повторяется слово идти в разных формах, дважды никтоже и противу. Внутри высказывания словосочетания вступают в симметричные (зеркальные) отношения, подчеркивающие вычурность стиля: никтоже смеаше противо его изыти - да бы кто противу его изшел, и не идяше никтоже.
Равнодольные синтаксические конструкции (синтаксические параллелизмы, вызванные нагромождением однородных членов) мы встречаем в другом фрагменте, посвященном описанию русского воина: «Бе же сей Пересвет, егда в мире бе, славный богатырь бяше, великую силу и крепость имея, величеством же и широтою всех превзыде, и смыслен зело к воиньственому делу и наряду. И тако по повелению преподобнаго игумена Сергиа возложи на себя святую схиму, аггельский образ, и знамянася святымь крестом и окропися священною водою, и простися у духовнаго отца, таже у великаго князя, и у всех князей, и у всего христьяньскаго воиньства, и у брата своего Ослебя. И восплака...» [16, с. 64].
Однородные нанизывания однопадежных (гомеоп-тотон) форм (повторение родительного, винительного и творительного падежей) конституированы анафорическим союзом и, соединительными союзом и, соединительным союзом и с предлогом у в значении настойчивого и скрупулезного повествования, а также с очевидной функцией внутренней рифмы. Складывается впечатление, что такая развернутая цепочка повторов никогда не прекратиться, а будет продолжаться вновь и вновь. Таким образом, вслед за И.Ю. Абрамовой отметим, что «очень активное использование конструкций с однородными членами можно считать ярким синтаксическим показателем для «плетения словес» и отличающим тексты, написанные в такой манере, от иных текстов» [17,
с. 18]. Тут мы имеем дело с несколькими источниками, оказавшими свое влияние на представленный стиль.
Во-первых, типичная повествовательная канва, навязанная союзом и, - распространенная схема нарратива Библии, которую в качестве эталона избирает автор. И вот почему. Задача летописца или иного автора минимизирована и скромна: она сводится к тому, что «автор проповедовал не свою точку зрения, не свое личное отношение к изображаемому, а единую, общую, как ему казалось, точку зрения. Авторы русских произведений XI—XVI вв. не искали выражения своего авторского, индивидуального начала, они не стремились отличаться друг от друга. В большинстве случаев они подчиняли свое изложение трафарету, пользовались традиционными формулами» [18, с. 124] и устоявшейся системой взглядов. Отсюда может объясняться подчиненность всех авторских задумок и замыслов уже сложившимся сюжетам, темам на все случаи из жизни, продиктованные Священным Писанием.
И действительно, в нашем случае образы участников знаменитого поединка Пересвета и Челубея перефразируют библейских прототипов Давида и Голиафа из Первой книги Царств, указывая на следы влияния ветхозаветного текста на древнерусское «Сказание» [19], которое еще вдобавок заимствует синтаксические параллелизмы с анафорическим союзом и, распространенные не только в данной части, но и во всей Библии. Эти такие синтаксические формулы-клише типа: и услышал, и встал, и сказал, и выступил, и пошли и т.д.
Во-вторых, тому, что синтаксические строения, аналогичные «плетению словес», обнаруживаются в «Сказании», можно найти объяснение в хронологической близости рассмотренного произведения с «официальным» (признанным всеми исследователями) появлением литературного феномена «плетения словес» в творчестве Епифания Премудрого, сочинения которого являются образцовыми в данном стиле [20, с. 99]. Вполне вероятно, что Епифаний Премудрый, находившийся в Троице-Сергиевой лавре в 1380 году вплоть до 1390 года [21, с. 212], был знаком и контактировал с автором «Сказания», написанного, возможно, именно в этот промежуток времени по свежим следам Куликовской битвы. А если это так, то, стало быть, есть основания полагать, что явление «плетения словес», наблюдаемое в «Сказании о Куликовской битве» имеет русский аутентичный источник в двух вариантах: 1) полученный путем заимствования из творчества Епифания Премудрого; 2) доставшийся от древнерусской литературной традиции раннего времени (XIII - первая половина XIV века). Рассмотрим второй, наиболее правдоподобный, вариант существования стиля «плетения словес», значительно сдвинутый в прошлое.
Существует достаточно веское и аргументированное предположение о том, что стиль «плетения словес» существовал задолго до официального до XIV века. М.И. Мулич относит его возникновение в южнославянской литературе к середине-концу XIII века, возводя источник к творчеству древнерусских авторов Киевской Руси (Иларион Киевский и Кирилл Туровский), на стиль которых и ориентировались реформаторы сербского литературного языка (Доментиан, Феодосий и Данило) [22].
Почему же тогда традиция «плетения словес» прерывается в XIII веке на Руси, где он бытовал ранее, и вновь возрождается в XIV через посредство южнославянской литературы? На этот вопрос не может дать ответ та общекультурная ситуация на Руси в XIII веке, сложившаяся после разорительного нашествия монголо-татарских орд. Художественные произведения в XIII столетии писались - и именно в них мы находим следы величия стиля, по всем признакам напоминающего «плетение словес».
В последней композиционной части, называемой «похвала», «Жития Авраамия Смоленского», написанного по предположениям исследователей после 1237 года,
филологически науки
Жиляков Сергей Викторович О СТИЛЕ «ПЛЕТЕНИЯ СЛОВЕС» ...
автор в пространной тираде вмещает жизненные заслуги Авраамия, противопоставляя им как недостойного себя: «Онъ умиленый плачася, азъ же веселяся и глумляся; онъ иже на молитву и почитаниа Божественыхъ книгъ, на славословие въ Божию церковь тщася, азъ же на дре-мание и на сонъ многъ; онъ еже трудитися и бдЬти, азъ празденъ ходити и в лености мнозЪ, онъ еже непразденъ ходити, азъ же в лености мнозЪ; онъ еже не празднос-ловити и не осужати, азъ же осужати и празднословити; онъ же страшный судный день Божий поминая, азъ же трапезы ве- лиа и пиры; онъ паметь смертную и разлучение души отъ телеси, испытание въздушныхъ мыта-ревъ, азъ же бубны и сопели, и плясаниа ...» [23, с. 58]. Характерной особенностью «Жития» является форма тирады, основанная на антитезе (он - я), с четким интонационно-смысловым разделением анафорически связанных между собой конструкций, включающих изоморфные лексические композиты - одинаковые слова и их повторы (празденъ, непразденъ, празднословити; осужати; ходити; лености). Этот прием использования амплификативной тирады, по-видимому, автор заимствует из «Слов» Кирилла Туровского, являющийся для последнего «визитной карточкой» в литературе.
Чтобы понять, что это так, приведем цитату по И.П. Еремину с нашими незначительными соединительными вставками, не меняющими сам ход суждения. Исследователь пишет: «Завершал Кирилл свои «праздничные» слова обращением: или к слушателям с призывом еще раз прославить праздник, или к героям повествования с «похвалой» им и молитвой. Самая примечательная особенность заключительной части речей Кирилла - редкое даже у него нагромождение близких по значению слов и словосочетаний», а также «чередование близких по значению и однотипных по синтаксической структуре предложений», иногда основанных на антитезе, в которой «риторическая "цезура" делит в них каждое чередующееся предложение на две противопоставленные одна другой части, резко различные по интонации» [24, с. 133, 134, 141]. Как видим, легко и непринужденно, не нарушая общей текстовой канвы «Жития», обращается автор некий Ефрем, с приемом амплификации тирады К. Туровского.
Следующее произведение XIII века, нарочито использующее стилистику «плетения словес», - «Слово о погибели Русской Земли». Оно как самостоятельное произведение принадлежит «к числу произведений русского литературного языка так называемой «старшей поры», периода до татаро-монгольского завоевания» (хотя и выдвигались предположения, что написание его относится к «первой половине 1238 г., как отклик на Батыево нашествие на Северо-Восточную Русь» [25, с. 32]), о чем свидетельствуют данные языка текста, который, несмотря на «южно-славянское влияние» и иные исторические перипетии, «сохранил в относительной неприкосновенности ту свою языковую основу, которая была типичной для его первооригинала, произведения древнерусской литературы домонгольского периода. Заметней всего проявляется эта исконная основа языка в восточно-славянском фонетическом и морфологическом оформлении лексики» [26, с. 213, 222]. А это означает, что мы можем использовать «Слово» в данной редакции как памятник древнерусской литературы, принадлежащий XIII веку и отражающий литературный процесс этого времени.
Вот зачин небольшого по объему «Слова о погибели Русской земли» - поэтического обращения, рассчитанного на публику: «О, светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми мЪсточестьными, горами, крутыми холми, высокыми дубравоми, чистыми польми, дивными зверьми, различными птицами, бещислеными городы ве- ликыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными и князьми грозными, бояры честными, вельможами многа-
ми. Всего еси испольнена земля Руская, о прававЪрьная вЪра хрестияньская!» [23, с. 90]. Здесь мы видим многие признаки «плетения словес»: нанизывание однородных членов (образование словесных рядов), гомеотелевтон (слова с одинаковыми окончаниями - ами, ыми, оми) и гомеоптотон (однотипные слова творительного падежа), типично близкие (однокоренные) слова (светло, светлая; украсно, украшена, красотами; прававЪрьная вЪра), повторы (многыми, многами).
Возвеличивая русскую землю с высоты эпического обзора, автор прославляет ее славное прошлое. В такой эпидейктической рефлексии над былым проявляется родство «Слова о погибели Русской земли» с лучшими образцами этого жанра, например, со «Словом о полку Игореве», а также с дружинно-песенным и былинным фольклорным творчеством. От них досталась система повторов, берущая начало в форме ритуальных воззваний, связанных с воскресением и перерождением, что роднит «Слово о погибели Русской земли» с треном, сочетающим в своих жанровых основаниях торжественный плач по утраченной славе и надежду на светлое будущее. К месту сказать, характерным местом в «Слове о полку Игореве» является эпизод, вспоминающий древний способ-формулу сочинять хвалебные песни: «О Бояне, соловию стараго времени! А бы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы!» [27, с. 254]. В нем умение «свивать славы» ставилось в профессиональную компетенцию сказителя, а значит и в заслугу фольклорного песенного творчества в целом.
Однако на произведение существенное влияние оказал не только местный эпос, но и византийская традиция [28, с. 112], стилистически и риторически скорректировавшая словесный поток в единое русло. Как бы то ни было, но факт остается им - наличие элементов стиля «плетения словес». Таким образом, уже на базе русских литературно-фольклорных традиций смогли зародиться предпосылки становления «плетения словес», которые мы находим в произведениях XIII века.
Одно из поучений Серапиона Владимирского дает будто своеобразный ответ автору «Слова о погибели Русской земли», манифестирующий то, во что превратилась русская земля после набега монгол, от былой славы которой не осталось и следа: «Разрушены боже-ственьныя церкви, осквернены быша ссуди священии и честные кресты и святыя книгы, потоптана нашея святая мЪста, святители мечю во ядь быша, плоти преподоб-ныхъ мнихъ птицамъ на снЪдь повержени быша, кровь и отець, и братья нашея, аки вода многа, землю напои, князии нашихъ воеводъ крепость ищезе, храбрии наша, страха наполъньшеся, бЪжаша, мьножайша же братья и чада наша въ плЪнъ ведени быша, града мнози опустЬли суть, села наша лядиною поростоша, и величьство наше смЪрися, красота наша погыбе, богатьство наше онЬмь в користь бысть, трудъ нашь погании наслЪдоваша, земля наша иноплеменикомъ в достояние бысть, в поношение быхомъ живущимъ въскраи земля нашея, в посмЪхъ бы-хомъ врагомъ нашимъ, ибо сведохомъ собЪ, акы дождь съ небеси, гнЬвъ Господень!» [23 с. 377]. В нем также, как и в рассмотренным нами других произведениях, очевидна взаимосвязь с принципом «плетения словес». Богатое количество повторов однотипных слов, составляющих группы, в одной тираде: святыя, святая, свяще-нии, святители; братья; мьножайша, многа, мнози; наша, нашея; быша, бысть, быхомъ. Чередование словесных рядов в одинаковой падежной форме и проч. Кроме того, «Поучение» Серапиона Владимирского также, как и другие представленные тексты, функционально настроены на публицистическое их восприятие. Отсюда самая главная коммуникативная задача автора - задержать на значимых текстуальных моментах внимание слушателя/ читателя путем частотности и экспрессивности повторения слов и их дериватов, а также иных языковых ком-
Zhilyakov Sergey Viktorovich
ABOUT THE STYLE OF "WEAVING .
philological sciences
позитах - выполняется только при условии понимания, что перед нами произведение, рассчитанное именно на общественную интенцию. Причем, стиль «плетения словес», в сущности публицистический, понимается не иначе как жанровый, в той атрибутивной связке, что стиль, в данном случае берущий на себя ведущую жанровую роль, равно как и последний, «выступает в роли коммуниканта между писателем и читателем» [29, с. 6]. А значит «плетение словес» как литературный феномен содержит идею трансляции текста в ритмически удобных способах в контексте «похвальных» жанров.
Выводы исследования и перспективы дальнейших изысканий данного направления. Анализ представленных текстов позволяет говорить, что уже в XIII веке в Древней Руси на основе собственной, а также иноязычных традиций существовал (пусть даже не в таком развитом виде, как у Епифания Премудрого) стиль «плетения словес». И это произошло до времени общепризнанных интенсивных культурных связей между Русью и южнославянскими государствами: Болгарией, Сербией, Византией (конец XIV - начало XV веков), связанных с так называемым II южнославянским влиянием и способствовавших его возникновению. Что дает повод, если опираться на известную концепцию Д.С. Лихачева, к локализации Предвозрождения на Руси в XIII веке.
Предположительно, кроме исконного источника, стиль «плетения словес» обязан своим существованием итало-византийскойпоэзии, развивавшейся при дворе сицилийского короля Фридриха II (первая пол. XIII века) [30, с. 230-235], чья риторическая витиеватость путем диалога культур могла распространяться на всю Южную Европу, включая Византию, Болгарию, Сербию, а через них могла проникнуть и на территорию Древней Руси.
В связи с этим правомерным в перспективе окажется изучение параллельных «предвозрожденческих» литературных процессов в Западной Европе (например, «сладостный новый стиль» в Италии) в их взаимосвязи со стилем «плетения словес» в славянских и древнерусском словесном искусстве.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Лихачев Д.С. Предвозрождение на Руси в конце XIV — первой половине XV века // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М.: Наука, 1967. С. 136-182.
2. Лихачев Д.С. Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого (конец XIV — начало XV в.). М.; Л.: АН СССР, 1962. 172 с.
3. Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI-XVII вв.). — 3-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 2002. 558 с.
4. Андреев В.Д. История болгарской литературы Учеб. для студентов филол. спец. вузов. — 2-е изд., испр. и доп. М.: Высшая школа, 1987. 311 с.
5. Коломейченко С.В. Роль «плетения словес» в смысловой структуре предложения (на материале «Жития Стефана Пермского») // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2011. № 1(2). С. 56-60.
6. Коломейченко С.В. Стиль «Жития Стефана Пермского»: ав-тореф. дисс. ... к.ф.н. Архангельск, 2012 24 с.
7. Коломейченко С.В. О структуре «плетения словес» (на материале «Жития Стефана Пермского») // Вестник Иркутского государственного технического университета. 2012. № 3 (62). С. 303-308.
8. ШарихинаМ. Г. Синтаксические особенности славяно-русской переводной агиографииXIV-XVвв.: стилистический аспект (наматериале русских списков Жития Николая Мирликийского): автореф. дис. ... к.ф.н. СПб.: СПбГУ, 2016. 24 с.
9. Петрова В. Плетение словес в средневековой славянской книжности //Преславска книжовна школа. Т. 6. 2002. С. 260-270.
10. Петрова В.Д. Проблемы исихазма и древнеславянского «плетения словес» в современной филологии //Вестник Чувашского университета. 2011. № 1. С. 251-257.
11. Приходько В.К. Выразительные средства языка: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Академия, 2008. 256 с.
12. Якобсон Р.О. Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. М.Л. Гаспарова. М.: Прогресс, 1987. 464 с
13. Гаспаров М.Л. Поэзия и проза — поэтика и риторика // Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. С. 126-159.
14. Петрова В.Д. О содержании термина «плетение словес» в средневековой славянской книжности // Вестник Нижегородского университета Н.И. Лобачевского. 2009. № 6 (2). С. 314-320.
15. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. М.: Высшая школа, 1989. 648 с.
16. Сказание о Мамаевом побоище. Киприановская редакция //
Сказания и повести о Куликовской битве / Ответ. ред. Д.С. Лихачев. Л.: Наука, 1982. С. 49-72.
17. Абрамова И.Ю. Структурно-семантическая и синтаксическая организация агиографических текстов стиля «плетения словес» (на материале житий XIV-XV вв.): автореф. дисс. ... к.ф.н. Нижний Новгород, 2004. 25 с.
18. Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 т. Т. 3. Человек в литературе Древней Руси: Монография; О «Слове о полку Игореве»; Литература—реальность—литература; О садах. Л.: Художественная литература, 1987. 520 с.
19. Жиляков С.В. Архетипический образ поединка в древнерусской литературе: на примере «Сказания о Мамаевом побоище» //Вестник Костромского государственного университета. 2018. № 2 (24). С. 9094.
20. Спивак Д.Л. Матричные постоения в стиле «плетения словес» // Труды Отдела древнерусской литературы. 1996. Т. 49. С. 99-111.
21. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 1: А—К / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, 1988. 516 с.
22. Мулич М.И. Сербские агиографы XШ—XIV вв. и особенности их стиля // Труды Отдела древнерусской литературы. 1968. Т. 23. С. 127-142.
23. Библиотека Древней Руси. Т. 5: XIII век. СПб.: Наука, 1997. 527 с.
24. Еремин И.П. Литература Древней Руси (этюды и характеристики). М.; Л.: Наука, 1966. 263 с.
25. Горский А.А. Проблема изучения «Слова о погибели Рускыя земли» // Труды Отдела древнерусской литературы. 1990. Т. 43. С. 18-38. С. 32.
26. Мещерский Н.А. Из наблюдения над языком «Слова о погибели Рускыя земли» //Мещерский Н.А. Избранные статьи. СПб.: Языковой центр филологического факультета СПбГУ, 1995. С. 212-222.
27. Библиотека Древней Руси. Т. 4: XII век. СПб.: Наука, 1997. 688 с.
28. Пиккио Р. Древнерусская литература / Пер. с итал. М.Ю. Кругловой и др. М.: Языки славянской культуры, 2002. 352 с.
29. Шатин, Ю.В. Три аспекта жанровой теории (тезисы) // Проблемы литературных жанров: Материалы VI научной межвузовской конференции (7-8 декабря 1988 г.) / Томский гос. ун-т им. В.В. Куйбышева; ред. Н.Н. Киселев. Томск, 1990. С. 5-6.
30. Бибиков М.В. Историческая литература Византии. СПб: Алетейя, 1998. 318 с.
