CC BY
71
УДК 811.1/.2
О СООТНОШЕНИИ СИНГУЛЯТИВОВ И СОБИРАТЕЛЬНЫХ ФОРМ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОГО: НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
© Вера Николаевна ДАШКОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, аспирант, кафедра русского языка, e-mail: weradaschkova@yandex.ru
Рассмотрено соотношение сингулятивов и собирательных форм существительного в речи с целью осмысления данного явления с позиций грамматики (взаимодействие с категорией числа). Данное рассмотрение тесно соприкасается с вопросом о языковом статусе т. н. собирательных существительных и является одной из сторон его освещения в рамках грамматического подхода. Заявленное осуществляется с привлечением метода оппозиций и на материале художественного текста как наиболее ярко и полно раскрывающего возможности реализации слова в речи. Приводимые примеры из художественных текстов иллюстрируют соответствие сингулятивов и форм собирательности раздельному (счетному) и собирательному способам восприятия и представления количества, а в рамках теории оппозиций объясняются причины такого соответствия. Соотношение сингулятивов и собирательных форм существительного в русском языке продиктовано взаимодействием раздельного и собирательного способов восприятия и представления количества в пределах одной лексемы-субстантива. Син-гулятивная оппозиция признается одним из способов раздельного представления количества, востребованным у лексем с высокой степенью нейтрализации исходной числовой оппозиции (при преимущественно собирательном представлении количества в форме нейтрализации числа). Это позволяет квалифицировать явление сингулятивов в русском языке как закономерное проявление свойств грамматической категории числа в противоположность традиционно принятому мнению о статусе данных образований как словообразовательного класса. Помимо объяснения места собирательных и сингуля-тивных форм в системе существительного, работа обладает новизной еще и в том плане, что представляет собой опыт применения теории оппозиций к грамматическому материалу.
Ключевые слова: лексико-грамматический разряд; сингулятив; собирательное существительное; категория числа; оппозиция; нейтрализация.
Вопрос о соотношении сингулятивов (от лат. singularis - единственное число) и собирательных существительных напрямую связан с вопросом о статусе данных образований. Если собирательные существительные традиционно выделяются в качестве особого лексико-грамматического разряда, то в отношении сингулятивов этого не наблюдается, и большинство ученых рассматривают их внутри конкретных лексико-грамматических разрядов (далее - ЛГР). Эту точку зрения хорошо обозначил А.В. Бондарко: «Имена существительные единичные (сингулятивы) образуют словообразовательные разряды, ср. пылинка, бусинка, песчинка, соломинка и т. п., но не составляют особого лексико-граммати-ческого разряда, т. к. с грамматической точки зрения они не отличаются от других конкретных существительных» [1, с. 172]. Поэтому существительные единичные привлекают внимание современных исследователей преимущественно как словообразовательный класс (или классы) [2-4].
В то же время отмечается, что существительные единичные противопоставлены собирательным существительным - это «противопоставление единичного и общего» [5, с. 28]. По логике традиционного подхода такое противопоставление носит лексический характер, однако оно может быть иначе истолковано в свете грамматического подхода к явлению субстантивной собирательности [6-9]. Если отталкиваться от того, что собирательность на когнитивном уровне представляет собой способ представления количества, противопоставленный раздельному, или счетному, представлению количества, и реализуется в рамках грамматической оппозиции категории числа, то и на роль сингуля-тивов в речи и их место в системе языка можно будет взглянуть по-новому.
Последнее утверждение заставляет более внимательно отнестись к самой категории числа, а точнее, к ее строению. Категория числа существительного в русском языке представлена корреляцией оппозиций форм
ед. ч. и мн. ч. Сама же оппозиция форм числа, по мнению Л.А. Брусенской и В.А. Лазарева, является привативной, с маркированным членом в форме мн. ч. и немаркированным в форме ед. ч. и, кроме того, отмечена слабой асимметрией [10-11]. Это означает, что при противопоставлении форм числа эти формы обладают смыслоразличительной функцией, находятся в сильной позиции и передают раздельное представление количества, ср.:
Геннадий отвалил от подножия башни какой-то камень, положил автомат в ямку и забросал его сухими ветками и листвой. <...>
Геннадий понял, что каменный пол башни опускается и поднимается наподобие лифта. Он осмотрелся и увидел, что одна из щелей между камнями кладки шире других. (В. Аксенов. Мой дедушка - памятник).
Однако у формы ед. ч. камень есть потенциал обозначать камень не как единицу, противопоставленную множеству таких же единиц, а как единицу материального мира, противопоставленную другим единицам материального мира: песку, земле, воде и т. п. В этом случае на первый план выдвигается качество, а не реальное количество камня (камней). Количество же представляется собирательно, а языковым механизмом, обеспечивающим собирательное представление количества, является нейтрализация числовой оппозиции камень - камни. Для лексемы камень эта нейтрализация происходит в форме ед. ч.: именно форма ед. ч. чаще оказывается немаркированной и отмечается в слабой позиции:
Ну и остров - прям тоска! - / Сплошь из камня и песка. (Л. Филатов. Про Федота-стрельца).
Таким образом, можно говорить о том, что раздельное количество в пределах лексе-мы-субстантива обслуживается посредством противопоставленных друг другу форм числа, а собирательное представление количества находит свое выражение в форме нейтрализации числа, в качестве которой чаще выступает форма ед. ч. Однако в отношении каждой конкретно взятой лексемы этот механизм проявляет себя по-разному.
Во-первых, возможен вариант, при котором маркированной окажется форма ед. ч., а не мн. ч. Немаркированная форма ед. ч., как
уже было показано, имеет два значения: единица материального мира и единица, противопоставленная множеству единиц. Маркированность формы мн. ч. в этом случае обусловлена тем, что формой мн. ч. всегда обозначена единица + признак множественности. В слабой позиции именно этот признак множественности и теряется. При перестановке маркированности, наоборот, формой мн. ч. обозначается единица материального мира и множество реальных единиц, которым противопоставляется единица (ед. ч.). Маркированность такого ед. ч. складывается из того, что им обозначается единица + признак единичности. С утерей последнего происходит нейтрализация числовой оппозиции в форме мн. ч., которой, т. е. собирательно, вполне может обозначаться реальная единица:
- Документы, - тоном, не терпящим возражений, сказали мне.
Пришлось достать паспорт и ждать, пока охранник, неумело тыча пальцами по клавиатуре, введет в компьютер мои данные. (С. Лукьяненко. Фальшивые зеркала).
- Он унес наши припасы! - завопил Ипполит Матвеевич, подбегая к Остапу...
- Отдай колбасу! - взывал Остап. -Отдай колбасу, дурак! Я все прощу! (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев).
Во-вторых, сила оппозиции, т. е. количество позиций в речи, в которых встречается различение форм числа, может оказаться значительно выше силы нейтрализации - количества позиций, в которых различение форм числа стирается и они нейтрализуются (см. о понятиях силы оппозиции и силы нейтрализации на примерах фонем [12, с. 59-61]). В этом случае может потребоваться новая форма нейтрализации, которая отличается от членов числовой оппозиции и имеет потенциал выражения собирательного количества там, где без нее это было бы невозможно [9]. При этом принято говорить о суффиксально выраженной собирательности, поскольку большинство таких форм обладает суффиксами собирательности типа - - (зверье), -ств- (студенчество), -от(а) (беднота) и др.
Возможен и противоположный вариант, а именно, преобладание силы нейтрализации над силой оппозиции. Так, формы камень и песок из текста Л.А. Филатова находятся в абсолютно идентичной позиции - и в смысловом (остров состоит из камня и песка, ка-
мень и песок - вещества, преобладающие на острове), и в грамматическом отношении (позиция, в которой отсутствует различение форм числа, и камень, и песок - формы нейтрализации соответствующих оппозиций). Однако если для форм лексемы камень реализация оппозиции камень - камни наблюдается (см. примеры выше), то количество сильных позиций для форм песок - пески сведено к минимуму. Песок воспринимается изначально как единица качества, а не количества: песком можно назвать и кучу песка (множество), и всего одну песчинку. Поэтому и форма пески оказывается ограниченной в представлении раздельного множества, конкретного множества песчинок: нет единицы - нет и множества. Тем не менее эта форма встречается в речи, является маркированной и передает представление о каком-то необычном песке - вероятно, о песке в большем, чем то, которым привык оперировать человек, количестве. Однако такое количество продолжает быть собирательным: пески всегда можно заменить на песок (при этом обратное возможно далеко не всегда) и пески нельзя посчитать. Ср.:
Дрожа и склоняясь к пепельному песку (^ пески. - В. Д.), он кутался в черный плащ со змеевидной застежкой... (В. Набоков. Совершенство).
Я сам не поехал с тобой по пустыням - / И вот мой оазис убили пески (= песок. - В. Д.). (В. Высоцкий. Запомню, оставлю в душе этот вечер).
На фоне такой закрепленности в речи посредством оппозиции песок - пески затруднительно или даже невозможно выразить представление о счетной единице и счетных единицах песка (раздельном множестве). Между тем эта единица существует, она когнитивно релевантна, и в определенный момент в речи возникает необходимость ее обозначить, т. е. оказывается необходимым передать счетное представление песка. Именно с этой целью и привлекается оппозиция сингулятивов - форм, которые дублируют исходную оппозицию с целью внешнего отличия противопоставленной формы от формы смешения числа, а сильной позиции -от слабой. Ср.:
Вот сыплются песчинки в часах - идет время. Хоп! - «остановилось мгновенье» -застыли песчинки, и никогда больше не упа-
дут. ... Ничто не может измениться в мире, ни одна песчинка, ни один атом, ни одна элементарная частица с места не сдвинется, если нет ни мига времени для этого. (М. Веллер. Все о жизни).
Так же, как формы камень и песок из первого примера «равноправны» - именно они избираются для выражения собирательного количества, равноправны и формы камень - камни и песчинка - песчинки в выражении раздельного количества:
Аркаша показал под ноги, и Алиса поняла, что для него песчинки на тропинке были острыми камнями. <...> Может, и в самом деле Аркашу тащит себе в нору какой-нибудь барсук, а пленник старается оставить следы: вот он сделал зарубку на стволе - то есть на травинке, вот он кинул камень - то есть песчинку. (К. Булычев. Война с лилипутами).
Таким образом, можно утверждать, что сингулятивы - это один из способов представления раздельного количества, который естественным образом взаимосвязан с собирательностью в пределах одной лексемы-субстантива. Сингулятивы обладают особыми суффиксами, которые при подобной трактовке приобретают статус формальных и среди которых первым наиболее характерным следует признать суффикс -ин: «.Значение окончания ин или ина есть: частность, единичность предмета, т. е.: всякий в отдельности, какой-нибудь, такой-то, один» [13, с. 51]. Можно также говорить о том, что наибольшее распространение сингулярных форм наблюдается у существительных, обозначающих вещества. На соотношение вещественных существительных и сингулятивов обратил внимание А.Л. Шарандин: «Проводя параллель с собирательными существительными, можно видеть в вещественных существительных особую, своего рода вещественную (лексическую) собирательность. Ср.: лист: листва = горшина: горох» [8, с. 143]. Поскольку вещественность и собирательность рассматриваются нами в разных плоскостях (вещественность как компонент лексического значения, сущностная характеристика в ряду таких, как человек, живое существо, растение, предмет, а собирательность - как способ представления количества, противопоставленный счетности, или раздельному представлению количества), то такое явление
связывается с преобладанием у большинства форм числа существительных-названий веществ силы нейтрализации над силой оппозиции. Вследствие этого мы имеем: жемчуг: жемчужина - жемчужины, хворост: хворостина - хворостины, дрова: дровина - дро-вины, песок: песчинка - песчинки, крупа: крупинка - крупинки и т. д.
Однако то же явление может быть прослежено и на примерах существительных других категорий. В категории «предмет» это ярко демонстрирует поведение в речи слова посуда, форма ед. ч. которого зачастую не обозначает конкретного единственного числа:
Рымарь толкнул дверь, которая была не заперта. Всюду громоздилась посуда. (С. Довлатов. Чемодан).
Те посуда, утварь, одежда, белье, что мы имели, всегда блестели чистотой, были отутюжены, заплатаны, накрахмалены. (И. Бродский. Полторы комнаты).
Но частое попадание в слабую позицию формы посуда не означает, что оппозиции посуда - посуды нет. Она есть, и изредка даже реализуется:
- Леночка, кофе гостю, - сказал академик. А Леночка уже несла полную пробирку, и жесты ее, как иероглифы, которые Федор Иванович сразу прочитал, говорили: хоть вы и ревизор, я вас нисколько не боюсь и даже полна любопытства.
- Такая у нас кофейная посуда, - сказал академик.
- Я примерно догадываюсь, что это за посуда, - Федор Иванович принял от Лены кофе, еле сдержав ухмылку. - Она у вас, конечно, носит ритуальный характер... (В. Ду-динцев. Белые одежды).
Поставь стакан на край стола / И рядом с ним постой... / Граненый столбик, простачок, / Среди других посуд / Он тем хорош, что одинок, / Такой простой сосуд! (А. Кушнер. Стакан).
Однако чаще внутри лексемы посуда для выражения раздельного количества используются формы из новой, сингулярной оппозиции посудина - посудины:
У вина достоинства, говорят, целебные, - / Я решил попробовать - бутылку взял, открыл... / Вдруг оттуда вылезло чтой-то непотребное: / Может быть, зеленый змий, а может - крокодил! / ... «Так, что хитрость, - говорю, - брось свою иудину / -
Прямо, значит, отвечай: кто тебя послал, / Кто загнал тебя сюда, в винную посудину, / От кого скрывался ты и чего скрывал?» (В. Высоцкий. Песня-сказка про джина).
Октябрь прогремел, / карающий, / судный. / Вы / под его огнеперым крылом / расставились, / разложили посудины. / Паучьих волос не расчешешь колом. (В. Маяковский. Про это).
Можно проиллюстрировать сказанное и на примерах категорий слов, обозначающих живых существ или человека. Так, при форме собирательности скот формируется оппозиция скотина - скотины, при форме собирательности рыба - оппозиция рыбина - рыбины [14, с. 585-587]. В категории «человек» данный процесс - востребованность сингуля-тивов и их взаимодействие в пределах лексемы с формами собирательности - наиболее ярко выражен в среде этнонимов: мордва: мордвин - мордвины, англичане: англичанин -англичанины. Правда, в последнем примере несколько настораживает форма англичани-ны - вряд ли мы встретим ее в речи, о чем писал еще А.А. Шахматов, причисляя сингу-лятивы типа литвины, мордвины, русины к разряду «книжных и искусственных» [15, с. 130]. Действительно, в сфере этнонимов наблюдается тенденция к следующему соотношению числовых форм: формой нейтрализации (англичане) обслуживается преимущественно значение собирательной множественности, а сингулятивная форма ед. ч. (англичанин) вычленяет конкретную счетную единицу из этого множества. В результате сингулятивная форма мн. ч. (англичанины) оказывается невостребованной. То, что формы собирательности и одного из сингуляти-вов достаточно для выражения количественных отношений, связано, по-видимому, со слабой потребностью счета посредством форм данной лексемы. Однако это не означает, что сингулятивной формы мн. ч. вообще нет, правомерно говорить о том, что она есть в языке, но не реализована (возможно, пока) в речи, т. е. собственно о ее невостребованности. Как доказательство сказанного - причисление А.А. Шахматовым к «книжным и искусственным» и формы воины (воя (войско): воин - воины) [15, с. 130], которая ныне в речи активно функционирует.
В связи со слабой потребностью счетного представления количества в пределах кон-
кретно взятой лексемы можно указать и еще на одно свойство оппозиции сиглулятивов, а именно, на то, что эта новая оппозиция способна нейтрализоваться в одной из собственных форм. Этому явлению мы обязаны тем, что изначально предназначенная для вычленения счетной единицы из собирательного количества, обозначаемого формой скот, форма скотина в современных словарях подается с пометой собир. - собирательное. При этом необходимо указать на позиции, в которых формы скот и скотина совпали.
Итак, в сильной позиции мы наблюдаем различение форм скот - скоты, и скот употребляется в значении один скот, а скоты - больше, чем один:
Во стенании и плаче / Я еще тужу о том, / И тужу всего я паче, / Что родился не скотом; / Кроме славы, / Все б забавы / Были в области моей. / Гнанный псами, / Я б лесами / Сокрывался от людей. (А. Сумароков. Станс (Сам себя я ненавижу...)).
Сею эпистолою доказывается премудрость строения божиего по животным скотам, зверям, гадам, рыбам, птицам и мушицам как двуножным, четвероножным, многоножным, ходящим и пресмыкающимся, так летящим и плавающим... (В. Тредиаков-ский. Эпистола III).
Однако постепенно это различие стирается, и форма скот начинает обслуживать значение не только единицы, но и множества -собирательного множества:
Для общих благ мы то перед скотом имеем, / Что лучше, как они, друг друга разумеем / И помощию слов пространна языка / Все можем изьяснить, как мысль ни глубока. (А. Сумароков. Эпистола I).
Иными словами, в форме скот происходит нейтрализация грамматической оппозиции категории числа. Это явление носит не частный, локальный характер, а напротив, распространяется, и большинство позиций в речи для форм скот - скоты становятся слабыми. Для отличия счетной единицы и множества таких единиц от собирательного количества формируется новая оппозиция скотина - скотины, дублирующая прежнюю в сильных позициях:
Двое их стервецов ускакали - ну, кони их хороши! На моем пахать надо, а я на нем воюю... Хотя на нем мне счастье - сознательная скотина!.. (А. Платонов. Чевенгур).
«Все-таки, - думал он, - до чего же люди бывают неблагодарными скотинами!» (Л. Кудрявцев. Серый маг).
Однако новая оппозиция, будучи подверженной все тем же процессам, что и прежняя, начинает нейтрализоваться не только в форме скот, но и в собственной форме скотина, и постепенно большинство позиций для форм скотина - скотины также превращаются в слабые. О результатах этого процесса было сказано выше, остается лишь привести примеры подобной нейтрализации:
Им бы в председатели Якова Лукича Островнова. Вон - голова! Пшеницу новую из Краснодара выписывал мелонопусой породы... Скотину развел породную. (М. Шолохов. Поднятая целина).
. Платили ему большие средства, которые он, не имея родных, тратил на баловство любимой скотины; например, он приобретал шерстяной материал и сам шил чулки на зиму для кроликов, угощал быков солеными пышками, построил стеклянную теплицу печного отопления, с тем чтобы там росла зимой свежая кормовая трава для мужающих телят... (А. Платонов. Ювенильное море).
На основании сказанного можно сделать следующие выводы. Соотношение сингуля-тивов и собирательных форм существительного в русском языке продиктовано взаимодействием раздельного и собирательного способов восприятия и представления количества в пределах одной лексемы-субстантива. Возникновение и реализация в речи оппозиции сингулятивов связаны с высокой степенью нейтрализации форм числа исходной оппозиции: новая оппозиция призвана отличить форму, противопоставленную другой форме, от формы нейтрализации, а сильную позицию - от слабой. В то же время сингулятив-ная оппозиция подвержена процессам, характерным для категории числа русского существительного вообще, в т. ч. нейтрализации в одной из собственных форм. В целом же на основании приведенных рассуждений можно говорить о статусе сингулятивов как особых форм числа лексем с высокой степенью нейтрализации исходной числовой оппозиции.
1. Бондарко А.В. Теория морфологических категорий. Л., 1976.
2. Трубицина И.А. Словообразовательная категория имен существительных со значением единичности в современном русском литературном языке: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ставрополь, 2006.
3. Володина Д. В. Средства выражения Бш^1апа 1аи1иш в русском и английском языках: сравнительно-сопоставительный анализ: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Душанбе, 2006.
4. Воеводина Г.А. Уникальные аффиксы в современном русском языке. Елец, 2007.
5. Чеснокова Л.Д. Русский язык. Трудные случаи морфологического разбора. М., 1991.
6. Никитин В.М. О статусе собирательных существительных // Деривация и полисемия. Тамбов, 1984.
7. Колесников А.А. Семантическое обеспечение грамматических форм имен существительных русского языка. К., 1988.
8. Шарандин А.Л. Курс лекций по лексической грамматике русского языка. Морфология. Тамбов, 2001.
9. Дашкова В.Н. Явление собирательности как свойство парадигмы форм числа русского существительного // Вестник Тамбовского
университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 2013. Вып. 3 (119). С. 228-232.
10. Брусенская Л.А. Семантический и функциональный аспекты интерпретации категории числа в русском языке: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Краснодар, 1994.
11. Лазарев В.А. Обобщенно-собирательное значение в семантической парадигме единственного числа существительного: На материале современного русского языка: автореф. дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2002.
12. Журавлев В.К. Понятие силы нейтрализации // Вопросы филологии: сборник трудов. К 70-летию проф. А.Н. Стеценко. М., 1974.
13. Аксаков К.С. Опыт русской грамматики. М., 1880.
14. Дашкова В.Н. О некоторых вариантах раздельного и собирательного представления количества в пределах одной лексемы-суб-стантива // Молодой ученый. 2013. № 10 (57).
15. Шахматов А.А. Очерк современного русского литературного языка. М., 1941.
Поступила в редакцию 2.10.2013 г.
UDC 811.1/.2
ABOUT RELATION OF SINGULATIVES AND COLLECTIVE NOUN FORMS: BY MATERIAL OF ART TEXT Vera Nikolaevna DASHKOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Post-graduate Student, Russian Language Department, e-mail: weradaschkova@yandex.ru
The article discusses the relation between singulatives and collective noun forms in a speech for the purpose of understanding of such phenomenon from the grammar point (interaction with number). This analysis is closely related to the question of the linguistic status of the so-called collective nouns, and is one of the parties within the framework of its coverage of the grammatical approach. The claimed method is carried out with the involvement of the opposition and on the material of the art text as the most clearly and fully revealing the feasibility of words in speech. The examples of literary texts illustrate compliance and forms of collectivity singulatives separate (countable) and a collective way of perceiving and representing the number, and in the framework of oppositions explain the reasons for compliance. The singulatives ratio and collective noun forms in Russian language are dictated by the interaction of separate and collective ways of perceiving and representing the number of tokens within one substantive. Singulative opposition is recognized as one of the ways to separate presentation of the amount demanded in the token with a high degree of neutralization of the original number of the opposition (mainly in the collective representation of the amount in the form of neutralization number). This qualifies singulatives phenomenon in the Russian language as a natural manifestation of the properties of the grammatical category of number, as opposed to traditionally accepted opinion about the status of these entities as derivational class. Besides explaining the place and collecting singulative noun forms in the system the work still has novelty in the sense that is the experience of applying the theory of oppositions to the grammatical material.
Key words: lexical and grammatical category; singulative; collective noun; category number; opposition; neutralization.
