CC BY
147
О СООТНОШЕНИИ ПОНЯТИЙ «ПРЕДИКАТИВНОСТЬ»
И «ПРЕДИКАТИВНОЕ ОТНОШЕНИЕ» В ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОГО И ЗАРУБЕЖНОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Л.Г. Казарян
Kazaryan, L.G. On the correlation between the notion of predicativeness and that of predicative relation in the history of Russian and foreign linguistics. The article discusses the two notions and analyses their interpretations by renowned Russian and foreign linguists.
Многочисленность и несогласованность мнений о сущности предложения, а также принципах его изучения на материале самых разных языков во многом определялись неоднозначным подходом к трактовке его основных признаков, к оценке их роли и места, степени их универсальности в характеристике данного языкового феномена. Особого внимания в этой связи заслуживает, на наш взгляд, «предикативное отношение» - признак, отличающий предложение от всех других языковых единиц. Благодаря этому признаку «предложение не просто содержит в себе номинацию, но и придает этой номинации смысл... Совершается это потому, что предложение семантически всегда соотносит друг с другом два каких-то понятия или представления, утверждая или отрицая связь тех предметов, процессов, признаков и так далее, которые этими понятиями и представлениями обозначены, то есть обнаруживая их (положительную или отрицательную) экзи-стенцианальную связь» [1].
Уже в античной теории предложения учение о предикативности, или, как тогда именовали, сказуемости, занимало центральное место. Оно было тесно связано с теорией частей речи. Понятие предикативности выросло в рамках этой теории из противопоставления глагола и имени. В диалоге Платона «Софист» развивается логическое учение о субъекте и предикате как необходимых, но отличных друг от друга составных частей предложения (то есть суждения). Лишь в сочетании имени с речением образуется простейшее предложение типа: «Человек учится». Глагол здесь - это глагольный предикат суждения.
Дальнейший шаг в развитии учения о глаголе как об основном организующем элементе предложения - суждения сделан Аристотелем. Для него суждение не может быть выражено без глагола, взятого в каком-либо
времени. Глагол определяется как «то, что обозначает еще и время, часть которого в отдельности не имеет значения, и которое служит всегда обозначением для высказывания об ином», между тем как имя лишено этого временного соозначения. Глагол, «высказанный сам по себе», то есть не предикативно, является именем. Глагол, таким образом, отличается от имени не своим основным значением, а временным соозначением и предикативной функцией. Согласно логическому учению Аристотеля, предикация состоит в соединении или разделении 2-х понятий. Подлинной предикативностью обладает, строго говоря, лишь глагол «быть», implicite содержащийся в других глаголах или подразумеваемый в предложениях с номинальным предикатом [2].
Учение о предикативности, отражая и возобновляя в своеобразной культурной и языковой среде опыт прошлого и традиции античности, выступает позднее важнейшей составной частью многих «частных грамматик». Так, В.В. Виногорадов приводит следующее высказывание М.В. Ломоносова из его «Российской грамматики»: «Сложение знаменательных частей слова, или речений, производит речи, полный разум в себе составляющие через снесение разных понятий». Под «снесением» здесь подразумевается сопоставление, объединение разных понятий в акте предикации [2, с. 16].
«Предикативность» на правах «метакатегории» (в терминологии И.И. Мещанинова -«универсальной» понятийной категории) становится также элементом создания универсальной, всеобщей грамматики. Идеи всеобщей грамматики увлекли сначала западноевропейских филологов и философов. Всеобщая грамматика стремилась на основе априорных логических и метафизических соображений раскрыть общие законы происхождения и функционирования речи. Особая
роль здесь принадлежит немецкому философу и филологу К.Ф. Беккеру. Его труд «Organism der Sprache als Einleitung zur deutschen Grammatik» имел огромное влияние на формирование взглядов целой плеяды русских лингвистов и синтаксической науки в России XIX века в целом. Одним из наиболее ярых поклонников и последователей проводников идей К.Ф. Беккера был академик И.И. Давыдов. Вслед за Беккером в своем труде «Опыт общесравнительной грамматики русского языка» он следующим образом определяет цели и задачи универсальной грамматики. «Идея организма, объемлющая слово и проникающая его во всех отношениях, должна быть путеводною идеею всякого языкознания. Показать общие законы слова человеческого, на началах мышления, и частные особенности, объясняемые сравнением отечественного языка с языками однородными и соплеменными - вот, по моему мнению, цель... Грамматики общесравнительной» и далее: «Ни одна частная грамматика не может обойтись без помощи общей, лишь из взаимного их соединения образуется система [3].
К всеобщей грамматике, как того требовал первоисточник «Organism...» К.Ф. Беккера, провозгласивший тезис о синтаксисе как центральном ядре всей системы языкознания, были отнесены, в первую очередь, синтаксические проблемы: правила соединения слов в предложении и предложений в периоды. Теория частей речи также тесно связывается с синтаксисом, с функциями слов в структуре предложения.
Складывающееся в недрах всеобщей грамматики «синтаксическое направление получает развитие в работах русских филологов XIX века: Н.И. Греча, А.Х. Востокова, К.С. Аксакова, И.И. Давыдова, Ф.И. Буслаева и многих других. Особое место в теории предложения, базировавшейся на логикосемантических критериях, занимали вопросы, связанные с функциями различных частей речи, и, в первую очередь, значение и функции имени и глагола для структуры предложения.
«Как в мире вещественном мы видим действие и бытие, так и в языке, представляющем духовное воссоздание этого мира посредством слова, находим две стихии: глагол и имя; один означает деятельность, другой - бытие, то есть предмет видимый или умственно представляемый. Из этих двух понятий - действие и предметы, приведен-
ных в единство, образуется мысль. Единство двух понятий, выраженных словом, составляет предложение» [3, с. 61-64]. Далее следует очень тонкое и важное наблюдение: «Сверх двух существенных элементов в предложении находится связь, которую сказуемое с подлежащим соединяет в одно целое».
Связь, существующая между подлежащим и сказуемым, позже обозначенная как предикативная связь или предикативное отношение, не получает своего уточнения ни в работе самого И.И. Давыдова, ни в последующих за ней или появившихся вместе с ней синтаксических трудах (например, Греча, Востокова, Буслаева). У представителей западноевропейских школ, прежде всего Германии и Франции (например, Беккера, Бернгарди, Слиттенера, Терлинга и так далее), на которых поначалу опираются русские лингвисты и которые в исследовании синтаксиса проходили примерно один и тот же путь развития, связь, возникающая в предложении между подлежащим и сказуемым, остается вообще незамеченной. Более того, и далее, вплоть до настоящего времени, предикативное отношение как таковое в трудах западноевропейских лингвистов, в отличие от славистов, не приобретает статуса лингвистической проблемы и, по сути дела, сводится к глагольности.
На первых порах термин «предикативность» и в русском языкознании приравнивался к терминам «сказуемость» и «глагольность» в силу традиционно (начиная с античных времен) абсолютизированной роли и места глагола-сказуемого в предложении. По мнению А.Х. Востокова, наличие глагола является непременным признаком предложения. Следовательно, все предложения русского языка, по Востокову, - глагольные. Там, где нет налицо глагола, должно подразумевать вспомогательный глагол. Например: Надобно (есть) работать [4].
Проблема сказуемости выступает как центральная часть синтаксиса предложения также и в концепции К.С. Аксакова, утверждавшего, что «вся сила заключается в сказуемом». В.И. Буслаев в признании первостепенной роли сказуемого и первозданности глагольного типа предложения пошел еще далее своих предшественников. Глагол, по Буслаеву, конкретнее, нагляднее и перво-бытнее имени, которое более отвлеченно. «Собственная и первоначальная форма ска-
зуемого есть глагол». Вся сущность суждения содержится в сказуемом. Без сказуемого не может быть суждения. Отмечая наличие именных конструкций, Буслаев объясняет их появление способностью глагола переходить в имя» [5].
Однако все расширяющиеся наблюдения над различными типами предложений, их структурными особенностями показали, что при такой «глагольной» точке зрения оказываются как бы «неучтенными» и выпавшими из системы довольно многочисленные типы предложений с «безглагольной» структурой. Наличие таких структур в русском языке объяснили с позиции теории «сокращения», «подразумевания», «опущения». Впервые в славистике эти термины были введены
Н.И. Гречем и получили поддержку в работах А.Х. Востокова и И.И. Давыдова, Ф.И. Буслаева. Сам Н.И. Греч явно заимствовал их из работ немецких грамматистов, которые, как он признавался, служили для его грамматических руководств образцами.
Безглагольные предложения в немецком языке - явление довольно старое и было зафиксировано многими репрезентативными словарями (Я. Гримм, Д. Зандерс), в грамматиках (И. Гейзе, Т. Верналекена, К. Бругмана и др.). Отсутствие личной формы глагола связывается с явлением «опущения», или «эллипса». Правда, в названных работах сведения о безглагольных предложениях весьма кратки. Это, скорее всего, констатация неглагольного оформления предложения, присущая в целом языкам индоевропейской группы. Однако ведущим типом предложения как в индоевропейском, так и в немецком признается глагольный тип.
Признание факта неглагольного оформления предложения со всей очевидностью обнажило несоответствие в содержании и объеме понятий глагол - глагольность, сказуемое - сказуемность. Возникла необходимость расширить понятие глагольности / вербальности с тем, чтобы подвести под него все формы сказуемности. А.А. Потебня, убежденный в сосредоточении предикативности в глаголе, все же указывал на взаимодействие глагольного типа предложения с именным. «Допуская одновременное возникновение имени и глагола и их противоположности, - замечает Потебня,- мы тем самым признаем их взаимную связь и непосредственную близость.... Понимая язык как деятельность, невозможно смотреть на грамма-
тические категории, каковы глагол, существительное, наречие, как на нечто неизмененное, раз навсегда выведенное всегдашних свойств человеческой мысли. Глагол, как сказуемое, не мог остаться прежним. Глагольность предложения, степень его единства с течением времени изменяются. Степень атрибутивности и предикативности имени и его противоположности глаголу изменяется» [6].
Считая тип глагольного предложения с именительным падежом основным и центральным для индоевропейских языков,
А.А. Потебня указал на его взаимодействие с глагольно-именным и нарисовал общую картину изменения связочно-именного сказуемого. Вследствие этого он увидел также в одночленных или односоставных предложениях разные формы последующих преобразований основного глагольного типа предложения.
А.А. Потебня, анализируя подлежащее и сказуемое (простое и составное), вводит термин и понятие «предикативная связь». Правда, называя ее «душой» предложения, рассматривая глагол как главное орудие «речевого синтеза», он также отождествляет понятие глагольности, сказуемности и предикативности.
Значительный шаг вперед в уточнении понятия «предикативности» был сделан академиком А.А. Шахматовым. «Учение, утверждающее, что естественным и единственным способом выражения сказуемого является глагол, - замечает Шахматов, - представляется мне ошибочным по своему существу и по противоречию с данными истории языка» [7].
Ошибочность такого утверждения Шахматов видит в том, что оно не учитывает то обстоятельство, что зависимость сказуемого от подлежащего вызывает соответствующее уподобление его форме подлежащего, а отсюда следует, что существительное, прилагательное, а также глагол, как слова изменяемые, а следовательно, способные к уподоблению, могут в равной степени выступать в качестве «словесного выражения, зависимого от подлежащего представления», то есть сказуемого.
В соответствии со своими взглядами на синтаксическое отношение, возникающее в предложении между подлежащим с сказуемым, Шахматов выделяет именные односоставные предложения на равных правах с
другими предложениями, не усматривая в них каких-либо «опущений». «Мы признаем, -пишет Шахматов, - их односоставными и притом полными...» [7]. Шахматовская трактовка «предикативного» отношения близка современной точке зрения, сложившейся в языкознании в результате довольно яростных споров и дискуссий. Общим местом большинства синтаксических теорий является утверждение о том, что именно свойство предикативности отличает предложение от прочих языковых единиц. Такой точки зрения на предикативность придерживаются:
В.В. Виноградов, В.Г. Адмони, А.Г. Руднева,
В.З. Панфилова, В.И. Банару. Особый взгляд на предикативность выразил М.И. Стеблин-Каменский, отрицавший какую-либо пользу понятия предикативности для структуры предложения и сузивший «предикативность» до «сказуемности» [8]. Отсутствие в предложении глагола-сказуемого свидетельствует, по его мнению, об отсутствии предикативности. Отсюда следует, например, что номинативные предложения, не имеющие в своем составе глагольной формы, лишены предикативности, поскольку в них нет ни сказуемого, ни репрезентирующей его формы.
С подобным утверждением трудно согласиться уже потому, что оно выводит за рамки «предложения» огромную массу безглагольных, в том числе, и номинативных предложений.
Разногласия в определении сущности предикативности коснулись не только факта «признания - непризнания» предикативности в качестве конститутивной характеристики любого предложения, но и относительно правомерности включения в понятие предикативности категорий модальности, времени и лица, совокупность которых выражает общее грамматическое значение отнесенности содержания предложения к действительности. Такое последовательное применение этого определения, а по сути, отождествление предикативности с вышеназванными категориями, может привести, как замечает Ю. Шведова, к исключению из числа простых предложений целого ряда предложений [9].
С опорой на трактовку В.В. Виноградова, академическая грамматика русского языка определяет предикативность как выраженную специально для этого предназначенными формальными средствами отнесенность в тот или иной временной план действительности. В данном определении четко
совмещены 2 плана: план соотнесения высказывания к действительности, что составляет суть модальности, и план отнесения сообщения в определенную временную плоскость. При таком понимании предикативности за рамками данной категории остается еще что-то, что как раз и составляет первооснову данного понятия, а именно, утверждение динамической связи субъекта и предиката, обязательно происходящей в момент построения предложения, ибо непосредственно эта связь обеспечивает формирование сообщения. Сам момент соотнесения субъекта и предиката имеет смысл именовать предикацией, а возникающее вследствие этого акта предикации отношение - предикативным. В.Г. Адмони указывал: «Под предикативным отношением понимается взаимона-правленная сочетаемость 2-х компонентов, обусловленная не семантикой лексем, а самой синтаксической направленностью сочетающихся компонентов... Предикативное отношение обычно сопряжено с категориями модальности и темпоральности, но не сводится к ним и не реализуется в них» [10]. Сложный характер вышеназванных категорий подчеркивали и другие лингвисты: А.В. Бондарко, Е.В. Гулыга, А.М. Мухин, Л.И. Иофик. В частности, А.В. Бондарко, посвятивший целый ряд работ исследованию функционально-семантических категорий темпоральности и модальности, отмечает: «Сущность и предназначение функциональ-но-сематических категорий модальности, темпоральности, персональности и временной локализованости не сводится к выражению предикативности. С другой стороны, проявление и выражение предикативности не исчерпывается этими категориями» [11].
В соответствии с приведенными определениями, необходимо подчеркнуть, что в них можно обнаружить два неразрывно связанных аспекта, две стороны, существенные для восприятия данной языковой категории: логический - это то, что определил Адмони как «экзистенциональная» связь двух или представлений, и синтаксический - это грамматические способы, на основе которых осуществляется эта связь, то есть это различные способы приспособления, «уподобления» 2-х компонентов друг другу.
Выделенный нами «логический» аспект И.П. Сусов называет «предикативным», а все предикативное отношение - субъектно-предикативным, или предикацией. «В рамках
предикационной трактовки в соответствие субъекту ставится предмет (в широком смысле слова), выступающий носителем предикативного признака. Предмет может быть одушевленным и неодушевленным, конкретным и абстрактным, активно действующим и инактивным. Функция субъекта заключается в том, чтобы служить исходным звеном мысли - сообщения. В соответствие предикату (предикату 1) ставится актуальный признак, приписываемый предмету мысли - сообщения именно в данный момент времени посредством данного высказывания. Возникающая в этом высказывании субъектно-предикативная связь, или предикация, сиюминутна. Предложение строится ради такой сиюминутной, живой, динамической связи предикативного признака с предметом -носителем этого признака. Поэтому может утверждаться, что предикация представляет собой конститутивный признак предложения, что она создает предложение» [12].
Наиболее бесспорной частью приведенного высказывания, безусловно, является признание связи, существующей между субъектом и предикатом, и роли этой связи в формировании предложения - высказывания. Однако не может не вызывать возражения неправомерная абсолютизация роли предиката в осуществлении этой связи, вследствие чего происходит сужение, отождествление предикативности и предикации. Рассмотрение предиката как сложной структуры (отсюда появившийся термин «предикат»), совмещающей предикационные, субъектнопредикативные и реляционные свойства (предикатно-аргументативные), представляется нам весьма искусственным и туманным, уводящим от сути предикативного отношения.
Наиболее плодотворным нам представляется сложившееся традиционное понимание предикативности как логико-синтаксической категории, поскольку оно базируется на анализе структуры акта сообщения, лежащего в основе предложения, учитывает своеобразие и гибкость языковой формы выражения этой категории в типологически разных построениях и создает тем самым базу для изучения любого структурного типа предложения» двусоставных и односоставных. При таком восприятии становится очевидным и соотношение предикативности с понятием модальности и темпоральности, как категории более широкой, более общей к
категориям более узким. Так, Е.В. Милосер-дова, исследовавшая категорию модальности в немецком языке, справедливо отмечает: «Предикативность, понимаемая как акт отнесения содержания предложения к действительности, неизбежно соприкасается с модальностью, как только этот акт отнесения к действительности включается в субъективный познавательный процесс, который через коммуникацию направлен на конкретную речевую ситуацию, то есть как только мысль - эта способность соотнести с действительностью определенное содержание - из свойства некоего абстрактного сознания становится фактом вполне конкретной индивидуальной личности» [13].
Факт соотнесения с действительностью неразрывно связан и с темпоральностью, поскольку ни одно содержание немыслимо «вне времени и пространства». Таким образом, обнаруживается, что предикативность -это также качество конструкции, заключающейся в том, что грамматическими средствами обеспечивается «встраивание» в ситуацию речевого общения по линии координат «я - здесь - сейчас».
1. Адмони В.Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. Л., 1988. С. 16.
2. Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса. М., 1958. С. 9.
3. Давыдов И.И. Опыт исторической грамматики русского языка. С.-Пб., 1858. С. 61-63.
4. Востоков А.Х. Русская грамматика. С.-Пб., 1844.
5. Буслаев Ф.И. Опыт исторической грамматики. М., 1959. С. 27.
6. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., 1958. С. 82-94.
7. Шахматов А.А. Синтаксис современного русского языка. Л., 1941. С. 31.
8. Стеблин-Каменский М.И. Спорное в языкознании. М., 1974. С. 142.
9. Шведова Н.Ю. Парадигматика простого предложения в современном русском языке. Русский язык. М., 1967.
10. Адмони В.Г. О предикативности: Уч. зап. ГЛПИ им. А.И. Герцена. 1957. Т. XXVIII. С. 23.
11. Бондарко А.В. Вид и время русского глагола. М., 1971. С. 31.
12. Сусов И.П. Предикат и предикация // Семантика и прагматика синтаксических единиц. Калинин, 1981. С. 94.
13. Милосердова Е.В. Семантика и прагматика модальности. Воронеж, 1991. С. 22-23.
