CC BY
107
7. Ehmann, H. Voll konkret. Das neuste Lexikon der Jugendsprache. Munchen Verlag C.H. Beck, 2. Auf-lage, 2003.
8. Erben, J. Einfuhrung in die deutsche Wortbildungsleh-re / von Johannes Erben. - 2., durchges. U. verm. Aufl.
- Berlin: E.Schmidt, 1983.
9. Fleischer, W. Wortbildung der deutschen Gegenwarts-sprache/ W. Fleischer, I. Barz. - Max Niemezer Verlag, Tubingen 1992.
10. Ortner, H. Zur Theorie und Praxis der Kompositafor-schung/ H. Ortner, L. Ortner. - Gunter Narr Verlag, Tubingen, 1984.
11. PONS. Worterbuch der Jugendsprache. Von Schule-rinnen und Schulern aus ganz Deutschland. 1. Aufla-ge. Stuttgart, 2008.
12. PONS. Worterbuch der Jugendsprache. Von Schule-rinnen und Schulern aus ganz Deutschland, Osterreich und der Schweiz. 1. Auflage. Stuttgart, 2009.
13. Romer, Christine; Matzke, Brigitte. Lexikologie des Deustchen. Eine Einfuhrung. Gunter Narr Verlag Tubingen, 2005.
14. The Oxford Dictionary of the English Language / Хокинс Дж.М. Оксфордский толковый словарь английского языка: 40 000 слов/ Дж.М. Хокинс. - М.: АСТ: Астрель, 2007.
15. Wahrig, Gerhard. Deutsches Worterbuch. 7., vollstan-dig neu bearbeitete und aktualisierte Auflage. Bertelsmann Lexikon Institut, Munchen, 2005.
УДК 81-114.2 ББК 81.2
Л.С. Гуревич
о соотношении когнитивныХ и лингвистических категорий в анализе глагольной семантики
Статья посвящена исследованию соотношения когнитивной и семантической структур лексической единицы и проблеме когнитивного моделирования. В процессе когнитивного моделирования автор пытается найти объяснение причины изменений значения слова, найти источник и основу появления метафор, истолковать контекстуально обусловленное окказиональное значение слова, а также объяснить возможности прогнозирования развития семантики языковой единицы.
Ключевые слова: когнитивная и семантическая структуры лексической единицы; когнитивное моделирование, когнитивное пространство
L.S. Gurevich
on the correlation of cognitive and linguistic categories IN THE ANALYsis of THE vERB Meaning
The article deals with the analysis of correlation of a lexical unit’s cognitive and semantic structures and with the problem of cognitive modeling. In the process of cognitive modeling the author tries to find the reasons for changes in the meaning of the word, to find the source of metaphors, to explain occasional meanings and to discuss opportunities for prognostication of a language unit’s meaning development.
Key words: cognitive and semantic structures of a lexical unit; cognitive modeling; cognitive space
Интерес к теме концептуального анализа и когнитивного моделирования в последние десятилетия был вызван твердым убеждением в том, что «языковая компетентность людей носит познавательный, не лингвистический характер» [Сильдмяэ, 1987, с. 85], и «ведущими познавательными категориями являются
концепты и связи, которые образуют конкретные познавательные структуры» [Баранов, 1993, с. 14]. В процессе языковой деятельности человек вынужден обращаться к мыслительным конструктам, своему опыту осознания и осмысления окружающего мира - мира, который запечатлен в человеческом сознании
в виде когнитивных структур, причем не всегда имеющих форму жестко конкретизированного способа языкового выражения. Проблема концептуализации мира, или когнитивного моделирования, вскрывающего особенности соотношения лингвистических и когнитивных категорий в процессах порождения и восприятия речевого произведения, стала одним из спорных вопросов последнего десятилетия.
Понятие когнитивного моделирования достаточно часто ассоциируется с процессом категоризации эмпирических объектов и явлений на основе имеющихся у человека определенных представлений об их сущностных свойствах, или, другими словами, процессом классификации явлений действительности. По утверждению Н.Д. Арутюновой, «когнитивный цикл развивается от восприятия к знанию» [Арутюнова, 1988, с. 112], но именно от того, как осмысливается само понятие знание, существенным образом зависит трактовка понятий когнитивных моделей и категоризации как таковых.
Существует мнение, что «в процессе категоризации при помощи средств языка фиксируются выделяемые признаки, в связи с чем в языковых категориях осуществляется сохранение и закрепление этих самых признаков» [Костюшкина, 2006, с. 5].
По определению Н.Н. Болдырева, суть категоризации заключается в том, что в процессе познания окружающей действительности человеком у него «формируются общие понятия, которые затем превращаются в систему знаний о мире. Эти знания, связанные со всем предшествующим опытом человека, хранятся в его памяти в категориальной форме. Обмен информацией с помощью языка сводится к соотнесению с имеющейся у человека системой знаний, к идентификации предметов и событий с определенной группой аналогичных предметов и событий, т.е. с определенной категорией» [Болдырев, 2000, с. 3].
Такое понимание категоризации, сводимое к соотнесению определенных явлений действительности с конкретными словами [Там же. С. 7], с одной стороны, значительно упрощает представление о восприятии и познании мира, с другой стороны, наталкивает на сомнительное заключение по поводу того, что язык является единственно возможным ин-
струментом познания и осмысления мира, из чего следует еще более спорное предположение о том, что мыслительные конструкты, или когнитивные модели, по своей структуре идентичны языковым.
Принимая данную точку зрения (поскольку она не лишена рационального смысла), следует признать и то, что язык не может являться единственным инструментом познания и категоризации реальной действительности. В противном случае было бы неясно, например, каким образом осуществляется познание и осмысление мира у глухонемых от рождения людей, не владеющих «нормальным» человеческим языком.
Исследования многих современных отечественных и зарубежных ученых убедительно доказывают существование другого, дополнительного механизма концептуализации. Многочисленные примеры анализа доязыковой стадии формирования индивидуальной когнитивной системы человека [Баранов, 1993; Кошелев, 1996; Панкрац 1992; Piage, 1976 и др.] не оставляют сомнения в том, что развитие сенсомоторного интеллекта ребенка, служащего базой его когнитивной системы, происходит изначально без поддержки языковой опоры.
По утверждению А.Г Баранова, довер-бальная стадия формирования индивидуальной когнитивной системы (ИКС) уже включает уровень концептуальной логики, на котором ребенок учится классифицировать и объединять предметы по признаку сходства/различия и вырабатывать схемы действий, манипуляций данными предметами, которые впоследствии усложняются с каждым более высоким вербальным уровнем. Отсюда следует то, что образный код - «код внутреннего осмысления и переживания действительности» - является первичным в процессе познания и категоризации действительности, на который наслаивается концептуальный (логический) код, «образующий блок мыслительных структур», оперирующий семантическим кодом и выразительными средствами языка [Баранов, 1993, с. 15-25]. Здесь уже нужно говорить не просто о наличии отдельных образной и логической систем познания мира, а о «диффузно сосуществующих невербальном и вербальном функциональных способах осмысления действительности» [Там же. С. 21].
Широко распространенная гипотеза об организации знаний о мире в человеческом мозгу в виде ментальных репрезентаций - фреймов (фрейм-картина, фрейм-сцена, фрейм-сценарий и т.д.) [Минский, 1979; Филлмор, 1988; Taylor, 1989 и др.] имеет в своей основе ряд веских доводов, касающихся вопроса концептуализации. Если признать данное предположение правомерным, то следует также признать, что, к примеру, фрейм-картина не является аналогом вербальной реализации данного фрейма, которая представляет собой, по утверждению А.Г Баранова, элементарный текст-рассуждение. Вербализованный конструкт более прост по своей структуре, ограничен по многим параметрам и логически обоснован, в то время как мысленный образ может содержать множество второстепенных деталей, часть из которых может даже не поддаваться логическому осмыслению.
Примерно в таком же соотношении находится когнитивное содержание лексических единиц с их семантическим содержанием, которые нередко отождествляются исследователями при осуществлении лексического анализа.
Подмена двух понятий происходит по достаточно банальной причине: исследо-
вание семантики слова в функциональнопрагматическом аспекте не может не затрагивать энциклопедических (экстралингвистиче-ских) знаний о мире, которые ассоциируются с данным словом, позволяя в некоторых случаях ставить между ними знак равенства. Описывая языковое окружение лексической единицы, некоторые исследователи часто забывают о том, что сама лексическая единица, взятая обособленно от данного окружения, не несет всей той информации, которая передается в комплексе словосочетанием или предложением, участвующими в описании целой ситуации. В заблуждение вводит сам процесс восприятия и категоризации графического или звукового образа слова (так называемое геш-тальтное мышление), который пробуждает в сознании человека целостную картину, мыслимую нерасчлененно. Особенно это касается признаковых имен, которые являются атрибутами предметных сущностей, поэтому вряд ли можно представить действие без того, кто это действие совершает, или качество объекта без самого объекта. За счет данной особен-
ности, когнитивная модель признакового имени оказывается намного объемнее и содержательней его семантики.
Образность восприятия и категоризации сущностей, номинируемых лексическими единицами, лежит в основе когнитивного моделирования семантических категорий, которым в последнее время уделяется большое внимание в лингвистике. Данный подход к изучению семантики слова порождает новые проблемы, которые требуют адекватного решения. В частности, Э. Рош отмечает, что остается неясным, какого рода представление возникает в сознании человека при звуковом восприятии общего имени (a category word) естественного языка, такого, как мебель или птица. Невыясненными остаются: список признаков, необходимых и достаточных для принадлежности к данной категории; конкретный образ, который репрезентирует эту категорию; список членов категории; способность употреблять категориальные термины без опоры на ментальные представления и другие трудноопределимые формы представления [Rosch, 1975, с. 193].
Отсутствие однозначного решения озвученной проблемы заключается, по утверждению А. Вежбицкой, в том, что слова птица и мебель относятся к разным категориям. Слово птица - таксономическое понятие, соотносимое с определенной категорией живых существ - птиц, в то время как слово мебель -понятие собирательное, не связанное ни с одним конкретным ментальным образом - образом мебели. Хотя при произнесении данного слова в человеческом воображении может возникнуть некий предмет мебели как типичный представитель данной категории, «нельзя представить себе или изобразить экземпляр мебели вообще» [Wierzbicka, 1990, р. 359; Вежбицкая, 1996, с. 209], так как собирательного образа мебели не существует. Иными словами, в данной ситуации образный код слова рассогласован с кодом семантическим, нарушено диффузное функционирование двух разных систем, что еще раз доказывает неконгруэнтность когнитивных и семантических структур.
Принимая за основную единицу когнитивного моделирования концепт, представляющий собой, по определению В.Н. Телии, «знание, структурированное во фрейм», которое
«отражает не просто существенные признаки объекта, а все те, которые в данном языковом коллективе заполняются знанием о сущности» [Телия, 1996, с. 96], рассмотрим влияние концептуального поля языковой единицы на ее семантику и семантики на концептуальное поле.
С точки зрения психологии восприятия концепт играет одну из наиболее важных ролей в процессе категоризации, являясь, по утверждению Ж.Ф. Ришара, «базовой когнитивной сущностью», позволяющей «связывать смысл со словом, которое мы употребляем» [Ришар, 1998, с. 15]. Однако концептуальная структура языковой единицы не только не является зеркальным отражением ее семантической структуры, она может по определенным параметрам вообще не соотноситься с таковой. Для иллюстрации данного утверждения обратимся к процессу формирования концепта действия, обозначаемого глаголом, и сопоставим концептуальные составляющие глагола с его семантической структурой.
На основании исследований, посвященных изучению проблемы о содержании знаний о действиях [Richard, 1986; Sacerdoti, 1977 и др.], действие можно рассматривать, по крайней мере, в трех основных аспектах (фазах): развертывание действия, результат действия и априорные требования. Остановимся на каждом из аспектов подробнее.
С позиции психологического осмысления, действие воспринимается как реализованная склонность объекта к изменению (положения, состояния, соотношения с другими объектами и т.д.). Динамическая картина действия (фрейм-сценарий), существующая в нашем воображении, соотносится с конкретными языковыми единицами, служащими для номинации данного действия. Существование большого количества глагольных единиц для называния одного и того же действия оправдано наличием дифференциальных признаков у синонимичных глаголов, позволяющих фокусировать внимание на особых, свойственных только им, компонентах их значения. Отсюда вытекает особенность репрезентации действий в семантике отдельных глаголов, согласно которой удалось выделить две большие группы: 1) процессуальные глаголы, указывающие на способ осуществления действия
(развертывание действия); 2) результативные глаголы, указывающие на результат действия.
Некоторые глаголы действия указывают только на результат, оставляя «за кадром» сам процесс выполнения действия. Это результативные глаголы. Примером таких глаголов может служить глагол «прибыть», который указывает лишь на результат (конец) перемещения субъекта, но не дает информации о способе перемещения: пешком, на велосипеде, машине, самолете и т.д. Другие глаголы содержат указание на способ осуществления обозначаемого им действия, элементарные действия (процедуры) легко восстановимы из его семантики. Это сложноструктурированные глаголы, семантику которых, по определению Ю.Г. Панкраца, составляют несколько не синонимичных глагольных лексем [Панкрац, 1992, с. 267]. В качестве примера таких глаголов можно взять глаголы accost = «come» + «speak»; купить = «отдать деньги» + «получить товар» и др.
Однако образность восприятия и категоризации действительности человеческим сознанием стирает существенные различия в репрезентации действий этими двумя группами глаголов. «Недостатки» глагольной семантики компенсируются когнитивным содержанием глагола - пытливый человеческий ум достраивает образную структуру, активизируемую в сознании глаголом, используя резервные элементы когнитивной структуры, к коим довольно часто относятся компоненты значений согласующихся с глаголом лексических единиц. Так, например, действие, обозначаемое результативным глаголом прибыть, воспринимается как неопределенное действие с альтернативными процедурами: приехать(?), прилететь (?), прийти пешком (?) и др. В более широком контексте способ осуществления действия проясняется за счет других элементов контекста: Он прибыл последним почтовым поездом.
Указание на средство передвижения позволяет выбрать из всех альтернативных процедур одну единственную, соответствующую данному контексту, дающую возможность конкретизировать семантику глагола прибыть = приехать (на поезде). Образное восприятие действия, обозначенного глаголом, или когнитивное содержание глагола, вполне конкретизировано, несмотря на то, что в семантике
данного глагола содержится лишь указание на результат действия. Когнитивное содержание результативных глаголов, таким образом, оказывается намного полнее и четче, чем их семантика.
Увлечение образной репрезентацией действия, обозначаемого глаголом, расширило спектр явлений, рассматриваемых в соотношении с семантикой глагола, включив в качестве обязательного компонента семантической структуры глагола априорные требования к выполнению действия. Например, описывая глаголы целесообразной деятельности, В.М. Труб высказывает предположение, что в семантическую структуру сложноструктурированного глагола, помимо собственно процедур, репрезентирующих сложное действие, входят также процедуры, обозначающие состояние или действие, предшествующие данному действию. В.М. Труб описывает весь обозначаемый глаголом процесс следующим образом: «отправным пунктом любого целевого акта является желание (здесь и далее в цитате курсив мой - Л.Г.) (того, чтобы что-то произошло или избежать, предотвратить какую-либо ситуацию)», далее идут: «предполагание - практическое рассуждение (ПР): соотнесенность желания со структурой пути к его удовлетворению и с потенциалом субъекта - теми реальными возможностями, которые он может употребить для достижения желаемого; => обдумывание - взвешивание, т.е. оценка неизбежных или возможных побочных эффектов от деятельности, направленной на удовлетворение желания; => решение - положительный или отрицательный результат оценки; => намерение => действие => «аналог предметной области целенаправленного действия (ЦД)» (т.е. результат -Л.Г.) [Труб, 1993, с. 58]. Данная схема, по свидетельству автора, находит свое подтверждение в исследованиях целенаправленного действия с позиции философии, психологии и искусственного интеллекта. Вполне допустимо, что все предшествующие действию процедуры составляют когнитивную структуру глагола, т.е. включаются в образную репрезентацию обозначаемого глаголом действия, но являются ли они частью семантики данного глагола - вопрос весьма спорный.
По крайней мере, результаты исследования большой группы глаголов [Гуревич, 2002]
доказывают, если изменение или исчезновение предполагаемых процедур когнитивной структуры глагола не оказывает существенного влияния на семантику сложноструктурированного глагола, мы можем с уверенностью утверждать, что эти процедуры не являются частью его семантической структуры. Так, изучив предполагаемые (исходя из концепции В.М. Труба) составляющие семантики глагола целенаправленного действия сообщать -желать, намереваться и решиться - в различных языковых ситуациях, мы можем определить, насколько они релевантны для семантики данного глагола.
Обратимся к языковым ситуациям, предполагающим отсутствие одной (или более) вышеперечисленных процедур, в когнитивной структуре глагола сообщать:
1. Отсутствие процедуры «желать»: Под воздействием транквилизаторов он сообщил все шифры, пароли и явки агентов (действие было совершено автоматически, без желания его осуществления).
2. Отсутствие процедур «намереваться» и «решиться»: В приватной беседе он и не заметил, как сообщил всю необходимую для конкурента информацию (действие совершено без намерения и осознанного решения сообщать что-либо).
Как видно из примеров 1 и 2, в семантике глагола сообщать, если следовать определению и классификации контролируемости Т.Д. Шабановой, можно отметить переход «сознательной контролируемости» в разряд «автоматической», «неосознанной» [Шабанова, 1998], которая характеризуется отсутствием у Агенса волеизъявления и осознанного намерения. Исходя из того, что данный глагол, несмотря на сдвиг в семантике (здесь сообщил = выболтал), сохраняет способность номинировать ситуацию передачи информации без партитивов (процедур) «желать», «намереваться» и «решиться»,
Безусловно, наблюдается некоторое изменение значения глагола, но изменения эти связаны лишь с тем фактом, что все три составляющих (желание, намерение, решение) являются категориальными, т.е. принадлежат скрытой семантической категории, характеризующей любое контролируемое действие. Контролируемость/неконтролируемость действия проявляется в интенции субъекта дей-
ствия, но не влияет на глагольный референт (действие или состояние, номинируемые глаголом) - со стороны наблюдателя действия, действия в описываемых выше ситуациях внешне ничем не отличаются от действия в типичной для глагола сообщить ситуации: Он сообщил мне дату своего отъезда. Изменения происходят на модальном уровне, когда осуществляется оценка Адресата сообщения (не тот, кому следовало сообщить) или же оценка самого сообщения (не то, что следовало говорить этому Адресату).
Рассмотрим процедуры предполагать, обдумывать в структуре целенаправленного действия, обозначаемого глаголом рисовать. Ю.Д. Апресян описывает значение этого глагола следующим образом: А рисует Х У-м на 2-е [Он (на)рисовал дерево цветными мелками прямо на тротуаре] = «Человек А двигает предмет Y или предмет, содержащий вещество У, по поверхности 2 так, что на ней появляется видимый образ Х или видимый образ объекта Х [Апресян, 1991, с. 34].
По утверждению А.Д. Кошелева, «это толкование - классический прототип, подробное описание типичного референта» [Кошелев, 1996, с. 126], в экспликации которого, заметим, нет ни одного из предполагаемых В.М. Трубом процедур. Вполне возможно, что в пресуппозиции глагола присутствует перечисленные элементы, но в семантической структуре глагола они не прослеживаются. Это означает, что в ситуации «А рисует X У-м на Z-е», А, только предположительно (того, что было в действительности, не знает никто), захотел, продумал способ осуществления данного действия, взвесил свои возможности, принял решение и, наконец, осуществил действие. Но в семантической структуре глагола рисовать такая цепочка действий не прослеживается. Ср.:
Художник нарисовал картину.
Обезьяна нарисовала картину, которая была продана за десять тысяч долларов.
Вряд ли здесь можно предположить, что во втором случае происходил процесс обдумывания, взвешивания возможностей и т.д., и в то же время мы не можем сказать, что это случай метафорического употребления глагола. Следовательно, в обеих ситуациях значения глагола рисовать совпадают.
Та часть информации, которая выделена М.В. Трубом как семантическая составляющая любого глагола целесообразного действия, принадлежит фреймовой структуре глагола (динамическому фрейму, или фрейму-сценарию) или его когнитивному содержанию. Она может быть представлена частично или полностью в домысливании ситуации, обозначаемой глаголом, но не включается в семантическую структуру сложноструктурированного глагола в качестве его семантических составляющих.
Несовпадение когнитивного содержания с семантикой слова прослеживается не только у признаковых имен, к которым относится глагол. Это явление типично также и для лексических единиц, обозначающих предметные сущности. В качестве примера возьмем концепт деньги в американской культуре.
Анализ языковых ситуаций, активизирующих концепт деньги, показывает, что деньги являются важнейшим компонентом культуры американского общества (в американском варианте современного английского языка насчитывается около 140 лексических единиц для обозначения денег) [Агаркова, 2000, с. 87120]. Опыт взаимодействия представителей данного социума на основе товарно-денежных отношений, где деньги, являясь универсальным эквивалентом произведенного на обмен продукта, неизменно и каждодневно участвуют в удовлетворении насущных потребностей индивидов, лег в основу формирования многогранного и сложного концепта денег в американском обществе.
Когнитивное моделирование данного концепта осуществляется путем вычленения наиболее характерного признака денег с целью номинации данного предмета новым именем, т.е. по типичному принципу образования метафоры. Так, на основании сходства функциональной способности денег и смазочного вещества - уменьшая сопротивление, облегчать движение чего-либо - лексема grease (смазочное вещество) приобретает способность актуализировать в контексте значение деньги. Являясь лишь контекстуально-обусловленным значением слова grease, семема деньги имеет все шансы в ходе развития языка получить статус его вторично-номинативного (производного) системного значения. То же можно сказать по поводу таких наименований денег,
как bread, dough, cake, cabbage и др., хотя нет полной уверенности в том, что на основании данной метафоры окказиональные значения перейдут в разряд узуальных, или, другими словами, системных. Выстроенный ряд слов по принципу ассоциативного сходства обозначаемых ими понятий не является синонимическим рядом. Эти слова скомпанованы по принципу общности обозначаемого ими денотата, что дает им возможность замещать друг друга в контексте. Тем не менее, ассоциативно обусловленные элементы концепта деньги не входят в понятийную структуру данного слова, т.е. не включаются в его семантику. Они лишь дают основания не воспринимать окказиональные значения вышеперечисленных лексем в контексте как аномальные.
То же можно сказать по поводу персонификации в контексте, когда слово money, не содержащее в своей семантике семы одушевленности, сочетается с глаголами, требующими одушевленный субъект (come back, move, talk, work, take advantage, buy, look good и др.). И в данном примере наблюдается не столько некое мистическое отождествление артефакта с живым существом, сколько свойственная языку компрессия, когда малозначимые элементы смысла опускаются, аккумулируясь в более значимой для контекста лексеме. Фактически за словом money стоит целая фраза any person, who has money, но так как субъективные характеристики лица для данного контекста не релевантны, и любой человек, будь то министр, уголовник, врач, бизнесмен и др., может, имея деньги, купить, заставить работать, получить преимущество и т.д., нет смысла о нем упоминать - все решили деньги. Более того, персонификация неодушевленного объекта усиливает ощущение отсутствия значимости лица в контексте, на чем, собственно говоря, и выстраивается метафора, весь ее глубинный смысл. Таким образом, когнитивное моделирование расширяет границы семантических и синтаксических валентностей слов, позволяя слову, обозначающему неодушевленный предмет и употребляющемуся чаще всего в функции объекта действия (to take money, to spend money, to earn money и т.д.), во-первых, занимать позицию субъекта действия; во-вторых, сочетаться с глаголом, требующим одушевленного субъекта. Несмотря на не совсем стандартное функционирование данной
лексической единицы в контексте, когда такое сочетание, как money talks, не воспринимается как аномальное, нужно отметить, что и как нормальное оно также не воспринимается. Неназываемое лицо имплицируется, подтверждая эллиптический генезис данного сочетания, на уровне глубинного смысла предполагает полное развертывание фразы с указанием на лицо.
Когнитивное содержание лексической единицы, имея тенденцию к расширению и обогащению за счет формирования новых ассоциативных элементов концепта, стимулирует развитие семантики слова, но сомнительно предположить, что является тождественным содержанию оной. Еще одним веским аргументом в пользу данного утверждения является само определение концепта как «знания о сущности в данном языковом коллективе». В концептуальной (когнитивной) структуре языковой единицы могут быть заключены специфические знания, свойственные той национальной культуре, которой принадлежит эта языковая единица. Эти знания могут совпадать и могут разниться с концептуальными составляющими слова со сходным значением в другой культуре. Понятийная же составляющая слова, его семантика, относится к разряду универсальных категорий, и, как любая универсальная категория, отличается особой устойчивостью и относительным постоянством своей структуры. Доказательством тому могут стать многочисленные примеры анализа семантики лексических единиц в современной лингвистической литературе, в которой отмечается такая закономерность их функционирования, как сохранение устойчивости семантической структуры в различном семантическом окружении. В частности, например, в анализе Л.М. Ковалевой лексемы отец доказывается сохранение практически полного ее компонентного состава в различных контекстах с незначительными уступками «отрицания» того или иного признака в отдельном контекстном окружении, где вопрос о многозначности лексической единицы даже не возникает [Ковалева, 2009, с. 10-11].
Универсальность и устойчивость семантической структуры лексемы обусловлена основной функцией языковых единиц -коммуникативной. Сложно представить себе функционирование лексических единиц с
размытой семантикой до уровня концепта -слишком разноречивыми, а иногда и взаимоисключающими, бывают ассоциативные компоненты их концептуальной структуры. К примеру, американцу, при относительной доступности его пониманию смысла фразы crazy money, трудно было бы понять разницу в значениях дословно переведенных фраз сумасшедшие деньги и бешеные деньги, так как за схожестью определений слова деньги скрываются отличные друг от друга концептуальные образы. За фразой сумасшедшие деньги закреплен смысл «количество денег настолько велико, что может свести с ума», а фраза бешеные деньги может обозначать одну из двух ситуаций: «легко доставшиеся большие деньги» или «чрезмерно большие деньги». То же самое можно сказать по поводу перевода с английского языка на русский такого предложения, как: He has a lot of dough. Не сведущему человеку трудно догадаться, что за привычным русским эквивалентом тесто стоит слово деньги, так как только американской культуре свойственно отождествлять деньги с данным полусъедобным продуктом. Особенности концептуализации феномена деньги в двух культурах различаются, только на основании универсального знания - семантики слова деньги, точнее его интенсионала - «металлические и бумажные знаки, являющиеся мерой стоимости при купле-продаже» [СРЯ, 1989, с. 163] - удается достичь эквивалентности при переводе.
Если же взять за основу утверждения: деньги - зло, деньги - грязь, деньги - благо, деньги могут все, не в деньгах счастье, а в их количестве, без денег ты не человек и др., то можно зайти в тупик в определении сущности такого понятия, как деньги. В одном концепте уживаются взаимоисключающие ассоциативные компоненты, не позволяющие дать точное определение понятию, обозначаемому данной языковой единицей. Отсюда возникает закономерный вопрос: для чего тогда изучать концептуальное содержание языковой единицы, если оно не равнозначно семантике слова? Может, просто ограничиться внутритекстовым анализом, не выходя за рамки лингвистического знания? Ответ на эти вопросы напрашивается сам собой в ходе анализа функционирования лексической единицы в языке: экстралингвистическое знание, разви-
вающееся и изменяющееся в связи с развитием общества гораздо быстрее, чем сам язык, предопределяет пути развития того или иного понятия. Иными словами, концептуальное поле лексической единицы становится резервом для формирования ее новых значений, а также ложится в основу формирования синонимического ряда лексических единиц по вторично-номинативному значению, формируемому у далеких по смыслу слов по культурно-ассоциативным признакам.
Подводя итог вышесказанному, следует отметить, что когнитивное моделирование позволяет объяснить причину языковых изменений, найти источник и основу появления метафор, истолковать контекстуально обусловленное окказиональное значение слова, а также дает возможность прогнозировать развитие семантики той или иной языковой единицы в ближайшем обозримом будущем.
Широкая система концептуальных ассоциативных связей, выстраиваемая в процессе когнитивного моделирования, создает обширную базу для развития внутрисистемных значений слов, служит стимулом изменения старых и формирования новых лексических значений.
Неразрывная связь когнитивного моделирования с актуализацией семантики лексических единиц выводит данную проблему уже на новый исследовательский уровень - уровень соотношения коллективного и индивидуального когнитивных пространств в коммуникации и метакоммуникации. В этих процессах прослеживаются и преломление, и преобразование устойчивых, на первый взгляд, лексических образований. Смысловые трансформации, осуществляемые в коммуникации и метакоммуникации, невозможны без учета векторных преломлений информации в когнитивном пространстве. Когнитивное пространство, таким образом, становится не только основным «вместилищем» процессов языковых изменений, но и инструментальной базой трансформационных языковых процессов.
Библиографический список
1. Агаркова, Н.Э. Исследование концепта MONEY в
языковой картине мира / Н.Э. Агаркова // Когнитивный анализ слова/ Под ред. Л.М. Ковалевой. -
Иркутск: Изд-во ИГЭА, 2000.
2. Апресян, Ю.Д. Словарная статья глагола рисовать / Ю.Д. Апресян // Семиотика и информатика. - М.: ВИНИТИ, 1991. - Вып. 32. - С. 34-41.
3. Арутюнова, Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт /Н.Д. Арутюнова. - М.: Наука, 1988.
4. Баранов, А.Г. Функционально-прагматическая концепция текста /А.Г. Баранов. - Ростов-н/Д.: Изд-во Ростовского ун-та, 1993.
5. Болдырев, Н.Н. Отражение пространства деятеля и пространства наблюдателя в высказывании /Н.Н. Болдырев //Логический анализ языка. Языки пространств. - М.: Языки русской культуры, 2000.
- С. 212-216.
6. Вежбицкая, А. Прототипы и инварианты /А. Веж-бикая //Язык. Культура. Познание. - М.: Русские словари, 1996. - С. 201-231.
7. Гуревич, Л.С. Методика семантического исследования сложноструктурированных глаголов (на материале глаголов управления в современном английском языке) /Л.С. Гуревич. - Чита: Изд-во ЧитГТУ 2002.
8. Ковалева, Л.М. О когнитивных категориях пропо-зитивного конституента предложения / Л.М. Ковалева // Когнитивные категории в синтаксисе: кол. монография/ Под ред. Л.М. Ковалевой. - Иркутск: ИГЛУ, 2009.
9. Костюшкина, Г.М. Категоризация опыта в языковых системах / Г.М. Костюшкина // Концептуализация и категоризация в языке: Вестник ИГЛУ -Иркутск: ИГЛУ, 2006. - С. 4-46.
10. Кошелев, А.Д. Референциальный подход к анализу языковых значений /А.Д. Кошелев //Московский лингвистический альманах. - М.: Языки русской культуры, 1996. - С. 82-194.
11. Минский, М. Фреймы для представления знаний /М. Минский. - М.: Энергия, 1979.
12. Панкрац, Ю.Г. Пропозициональные структуры и их роль в формировании единиц разных уровней: дис. ... д-ра филол. наук /Ю.Г. Панкрац. -М., 1992.
13. Ришар, Ж.Ф. Ментальная активность (Понимание, рассуждение, нахождение решений) / Ж.Ф. Ришар.
- М.: Институт психологии РАН, 1998.
14. Сильдмяэ, И.Я. Знания (Когитология) / И.Э. Силь-дмяэ. - Таллин: Ээсти раамат, 1987.
15. СРЯ- Словарь русского языка / С.И. Ожегов; под ред. Н.Ю. Шведовой. - М.: Рус. яз., 1989.
16. Телия, В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты /В.Н. Телия. - М.: Языки русской культуры, 1996.
17. Труб, В.М. Лексика целесообразной деятельности (опыт описания) / В.М. Труб // Логический анализ языка: Ментальные действия. - М.: Наука, 1993. -С. 58-66.
18. Филлмор, Ч. Фреймы и семантика понимания /
Ч. Филлмор //Новое в заруб. лингвистике. - М.: Прогресс, 1988. - Вып. 23. Когнитивные аспекты языка. - С. 52-92.
19. Шабанова, Т.Д. Семантическая модель английских глаголов зрения // Т.Д. Шабанова. - М.: ИЯ РАН -Уфа, 1998.
20. Richard, J.-F. The Semantics of Action: It’s Processing as a Function of the Task / J.-F. Richard. - Rapport de recherche, 542, INRIA, 1986.
21. Rosch, H.E. Cognitive representation of semantic categories. Toward an Experimental Psychology /H.E. Rosch. - General 104, 1975.
22. Sacerdoti, E.D. Planning in a Hierarchy of Abstraction Spaces / E.D. Sacerdoti. - Artificial Intelligence. -N.Y., Amsterdam: Elsevier Computer Science Library, 1974. - Vol. 5, № 2.
23. Taylor, J.R. Linguistic categorization. Prototypes in linguistic theory /J.R. Taylor. - Oxford: Clarendon Press, 1989. - XIII.
24. Wierzbicka, A. Prototypes saves: on the uses and abuses of the notion of prototype in linguistics and related fields /A. Wierzbicka //Edited by S.L. Tsohatsidis. Meaning and prototypes: Studies in linguistic categorization. - N.Y.: Routledge, 1990.
УДК 415
ББК 81.411.2 - 2
Д.М. Дедковская
несклоняемость имен в аспекте коммуникативного членения текста
(на материале текстов газетных объявлений )
Статья посвящена вопросу проявления несклоняемости имен в современном русском языке. Анализ данного явления предлагается с опорой на принципы коммуникативной грамматики, что позволяет изучать не просто грамматику языковой единицы, а ее функционирование в тексте. Основная мысль статьи: коммуникативные параметры текста - условие для проявления несклоняемости.
Ключевые слова: несклоняемость; текст; коммуникативная грамматика; коммуникативное членение; газетное объявление
