Научная статья на тему 'О содержании Учебника японского языка П. А. Гущо и Г. П. Горбштейна, а также о картине мира в нём'

О содержании Учебника японского языка П. А. Гущо и Г. П. Горбштейна, а также о картине мира в нём Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
410
153
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
РЕЦЕНЗИИ НА УЧЕБНИК / СОДЕРЖАНИЕ УЧЕБНИКА / КАРТИНА МИРА И ОБРАЗЫ / НАЗНАЧЕНИЕ УЧЕБНИКА

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Дыбовский Александр Сергеевич

В этой статье анализируется содержание «Учебника японского языка» П.А. Гущо и Г.П. Бернштейна (М.-Л., 1934) в научном и политическом контексте СССР 1930-х гг. Автор приходит к выводу о том, что написание учебника было одним из мероприятий в ходе подготовки СССР к военному столкновению с Японией

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «О содержании Учебника японского языка П. А. Гущо и Г. П. Горбштейна, а также о картине мира в нём»

О содержании учебника японского языка П. А. Гущо и Г. П. Горбштейна, а также о картине мира в нём

В 1934 г. в СССР тиражом 25 тыс. экземпляров вышел «Учебник японского языка» П.А. Гущо и Г.П.Горбштейна [1] (далее - «Учебник»), который вызвал широкую общественную дискуссию среди советских востоковедов. Первым резко критической рецензией на «Учебник» откликнулся проф. Н.П. Мацокин, основной тезис публикации которого состоял в том, что «учебник увидел свет преждевременно» [2] и полезность его использования в советской школе сомнительна, в частности, потому, что его грамматический комментарий не согласуется с фундаментальными положениями яфетической теории акад. Н.Я.Марра [2, с. 17].

Как бывший сотрудник ИНО ОГПУ1, только что вышедший на свободу после своего первого ареста и заключения, Н.П. Мацокин проявил бдительность на «востоковедном фронте». В своей рецензии он крайне негативно оценил использование авторами «Учебника» терминов японской грамматики тайгэн и ё:гэн, поскольку последние «приобрели ... националистическую окраску» [2, с. 15]. Совершенно неуместной ему показалась принятая в «Учебнике» запись японских слов латиницей, так как «английская транскрипция ромадзи ... занимает не последнее место в арсенале «культурных» средств британского империализма» [2, с.17]. Подкрепляя свою критику авторитетом марризма, Н.П. Мацокин обвинил авторов учебника в том, что «они игнорируют одно из коренных положений яфетидологии, что язык и мышление составляют единство» [2, с.16]. В конце концов Н.П. Мацокин уличил Гущо и Горбштейна в том, что, следуя традиционным концепциям японских учёных, они «проводят в советском учебнике грамматическую систему явно феодального происхождения» [2, с.17].

1 Иностранный отдел Объединённого государственного политического управления при Совете народных комиссаров СССР.

УЧЕБНИК

ЯПОНСКОГО ЯЗЫКА

Н * Ш Ш tt Ш

ГУЩО н ГОР6ШТЕЙМ

■ч .Я tß —■

ft И ft ffl) Д 1\\ К №

издагсЛо-гьо иностранных рабочих в ссср иоснёа 1й34 ленинград

Конечно, в рецензии Н.П. Мацокина было немало и справедливых замечаний (недостаточное внимание авторов к фонетике японского языка, смешение фонетики и графики, фонетики и морфологии (с. 7), синхронического и диахронического аспектов японского языка (с. 96); отсутствие детализации в описании грамматических средств обозначения подлежащего и прямого дополнения, недостаточная обоснованность использования на начальном этапе обучения японских грамматических терминов вроде годзю:он, дакуон, хандакуон, а также таких категорий японской грамматической традиции, как тайгэн и ё:гэн [2, c.l7]; отсутствие графического анализа японской слоговой азбуки в духе Е.Г. Спальвина и прочее). Однако всё же суть рецензии Н.П. Мацокина состоит в недопустимом для академического дискурса стиле политического доноса.

Краткую рецензию на «Учебник» дали по поручению кафедры японского языка востфака ДВГУ Н.П. Овидиев и Т.С. Юркевич [3]. Их критика была более предметной и объективной. Похвалы рецензентов «с точки зрения тематики и политической выдержанности» [3, с. 139] удостоилась текстовая часть учебника. Грамматический же комментарий был признан неудачным, так как авторы «не справились с многообразием грамматических явлений в текстовой части» [3, с. 139] «Учебника». Рецензенты приводят ряд ошибок и неточностей грамматического комментария и приходят к выводу о том, что учебник Гущо и Горбштейна «может сбить с толку не только начинающего, но и продолжающего изучать японский язык» и что «такую книгу нельзя рекомендовать ни в качестве учебного руководства, ни в качестве учебно-вспомогательного пособия» [3, с. 140].

В виде реакции на рецензию Н.П. Мацокина было опубликовано письмо за подписью 37 советских востоковедов [4]. На защиту авторов «Учебника» встала востоковедная общественность обеих столиц в лице Н.И. Конрада, Н.А. Невского, А.А. Лейферта, Романа Кима и многих других известных или получивших известность впоследствии востоковедов тридцатых годов. Рецензия Н.П. Мацокина была охарактеризована как «рядящаяся в маску научности псевдонаучная попытка ... клеветнически дискредитировать советское востоковедение, воспрепятствовать его дальнейшему росту» [4, с. 148].

Авторы письма, показав несостоятельность многих критических положений рецензии Н.П. Мацокина, выступили против превращения научной рецензии в орудие политического доноса. Впрочем, вполне в духе времени они, в свою очередь, как это следует из приведённой цитаты, обвинили Н.П. Мацокина в попытке «дискредитировать советское востоковедение, воспрепятствовать его росту», то есть, как тогда говорилось, во вредительстве. Указывая на недостатки учебника Гущо и Горбштейна, Н.П. Мацокин едва ли ставил перед собой задачу дискредитировать всё советское востоковедение и тем более препятствовать его росту, но обвинение не осталось без последствий: как следует из допроса Н.П. Овидиева от 1 февраля 1938 г., в сфабрикованном деле о «контрреволюционной шпионско-вредительской организации», якобы существовавшей в ДВГУ, одним из «заданий» «резидента японской разведки» в Москве

H.П.Мацокина было «составить ряд критических статей с уничтожающим анализом появившихся за последнее время работ молодых советских японистов» [5]. Точка в описанной полемике востоковедов была поставлена репрессивной машиной государства, жертвами которой стали и авторы «Учебника», и сам Н.П. Мацокин, и его коллеги по ДВГУ - Н.П.Овидиев и Т.С.Юркевич, и значительная часть идейных противников Н.П. Мацокина, включая А.А. Лейфер-та, Н.А. Невского, Н.И. Конрада и других востоковедов, многие из которых были расстреляны.

Цель нашей статьи состоит в том, чтобы дать комплексное описание содержания «Учебника» Гущо и Горбштейна, а также показать, для кого он предназначался, какую картину мира учебник предлагал обучаемым, носителем каких ценностей и идеологических установок он являлся.

I. Общая характеристика «Учебника» П.А. Гущо и Г.П. Горбштейна

В последних абзацах своей рецензии Н.П. Овидиев и Т.С. Юрке-вич задаются вопросом: «...для кого предназначается и с какой целью издан в 25 000 экземпляров этот учебник...». Но оставляют его без ответа. Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно самого беглого знакомства с содержанием учебника. Во второй фразе первого японского текста «Учебника» вводится слово 5А «военный», во втором уроке появляются фразы ^¡^^У^'ЬШ^ЛЪ^' «Партизан стреляет из пистолета»; Щ^йЦp^^^Lfc «Началась война», а два последних урока (задания 12 и 13) посвящены теме «Допрос военнопленных» Таким образом, на фоне ухудшения

политических отношений с Японией в первой половине 1930-х гг. «Учебник», по всей вероятности, предназначался для массовой подготовки военных переводчиков на случай военного столкновения с Японией.

«Учебник» состоит из 14 разделов, среди которых одно вводное задание, 12 стандартных заданий, состоящих из грамматического комментария и японского текста, и четыре приложения с грамматическими таблицами. Поурочный словарь новой лексики содержит 734 словарных статьи, содержащих немало специальной военной лексики, например: А^ «поступление на военную службу», «пехота», й «артиллерия», «оккупация» и прочие. Словарь иероглифов отсутствует, но новые иероглифы выписаны в верхней строке над японским текстом. Их общее количество составляет 446 знаков - от 20 до 42 в одном задании и 67 иероглифов в объединённом задании № 7-8. По количеству лексики «Учебник» мог бы претендовать на введение обучаемых в элементарное общение на японском языке, причём в специфической (военной) области. В иероглифике принцип постепенности и последовательности введения нового материала «от простого - к сложному» соблюдается не строго, поэтому настоящее пособие трудно признать систематическим введением в иероглифику японского языка. Кратких замечаний о иероглифических знаках, их

структуре и принципах их композиции (с.4, § 12) явно недостаточно.

В «Учебнике» отсутствует какая-либо информация о методической концепции, которой придерживаются его авторы1. Однако по характеру представления языкового и метаязыкового материала можно заключить, как это отмечается и в рецензии Н.П. Мацо-кина, что «Учебник» составлен для аудиторной работы при помощи грамматико-переводного метода [2, с. 15], который абсолютно преобладал в методике изучения иностранных языков европейских стран в конце 19-го - начале 20-го веков.

II. Виды материалов «Учебника»

1. Текстовые материалы

Как отмечалось в рецензии Н.П.Овидиева и Т.С.Юркевича, «учебник имеет довольно удачный подбор японских текстов», написанных «националом» (то есть носителем языка - А.Д.), пожелавшим скрыть своё имя [3, с. 139]. Учебник содержит 12 оригинальных японских текстов в 13 заданиях (уроках), одно из которых является объединённым (Задание № 7-8). Вплоть до задания № 7-8 тексты записаны иероглифами и катаканой, а с девятого задания осуществляется переход на обычное японское письмо, основу которого составляют иероглифы и знаки хираганы.

Первые три текста не обладает смысловым единством. Они предназначены для введения базовой лексики и грамматики на материале кратких обиходных фраз и диалогов. Первое задание состоит из 22-х текстов, второе из 16-ти, третье из 11-ти. Четвёртое задание под названием «Япония» (В^) построено как беседа между преподавателем и студентами о географии Японии. Тема пятого задания - «Оккупация Маньчжурии» (ШУ'Нй?!). Текст построен в форме публичной речи активиста японского левого движения, выступающего за пролетарскую солидарность, поддержку СССР, против экспансионистской политики своего правительства. Задание № 6 «Жизнь рабочего» написано в виде письма японского рабо-

чего, рассказывающего о себе и своей семье. Изображается трудное детство автора, его участие в рабочем движении, военная служба в японском экспедиционном корпусе на российском Дальнем Востоке и, наконец, возвращение в японскую рабочую среду. Особенно ярко описана забастовка японских рабочих в окрестностях Иокогамы, которая закончилась победой забастовщиков. Объединённое задание № 7-8 называется «Заседание» (^Щ). Речь, по-видимому, идёт о собрании партячейки японских коммунистов, двое из членов которой, вернувшись с празднования очередной годовщины Октябрьской революции 1917 г., делятся со своими товарищами впечатлениями от

1 На последней странице «Учебника» авторы пишут, что это случилось по техническим причинам и обещают дать необходимые сведения во второй части учебника, которая, впрочем, так и не была опубликована.

поездки. Текст построен в форме вопросов и ответов. Беседа начинается с сопоставления социальной действительности СССР и Японии, а заканчивается сравнением вооружённых сил двух стран. Месседж урока - быстрое совершенствование всех видов вооружённых сил СССР, отсутствие в советской армии социального неравенства, поскольку даже нарком обороны СССР тов. К.Е.Ворошилов является выходцем из рабочих, в то время как в японской армии офицеры, как правило, - выходцы из семей помещиков и капиталистов.

В следующем (девятом) задании «Письмо к другу» ^Ш) сотрудник советского посольства в Японии пишет письмо своему товарищу, живущему в Москве, и рассказывает ему о японском Первомае, контрастирующем с празднованием Первомая в Москве, о борьбе демонстрантов с полицией во время «весеннего наступления» трудящихся. Десятое задание «Жизнь молодого человека Советского Китая» (представляет нам сценки из жизни революционного Китая в форме дневника китайского юноши. Отец этого молодого человека стал красноармейцем, отряду которого удалось нанести поражение войскам Гоминьдана, после чего крестьяне получили землю.

Текст задания № 11 «Разговор в магазине» (^©М) переносит нас в сферу японского ритуала, связанного с работой сферы обслуживания соответствующей эпохи. Текст построен в форме беседы продавца и покупателя большого магазина с искусной стилизацией речи персонажей в заданных обстоятельствах. Этот текст несколько выпадает из политически маркированного дискурса «Учебника» и на время погружает обучаемых в мир буржуазного неравенства с надлежащим использованием почтительно-вежливых и скромных форм японского языка.

Идеологически нейтральный текст 11-го задания венчается двумя крайне политизированными текстами из заданий № 12 и № 13 на тему «Допрос военнопленного» (ЯЖ©^^). В этих двух заданиях представлены примеры стандартной речи японских военных. Из вопроса «... с какой целью японские империалисты совершили нападение на СССР...?» (...

^ — ... ), фигурирующего в первом тексте

[1, с. 110], можно заключить, что «предлагаемые обстоятельства» коммуникативной ситуации - состояние войны между СССР и Японией в результате агрессии последней.

В рассматриваемых заданиях в ходе военной «спецпропаганды» искусно эксплуатируется миф о пролетарской солидарности. Офицеру, ведущему допрос, удаётся убедить японского пленного в том, что его братьями по классу являются советские рабочие и крестьяне и что СССР - это единственное отечество мирового пролетариата. После этого (а также ещё и после сытного обеда) японский пленный сообщает советскому офицеру все известные ему сведения о своём воинском подразделении, его вооружении, а также о результатах советских авианалётов.

Таким образом, можно сказать, что «Учебник» был предназначен не только для введения обучаемых в естественную коммуникацию на японском языке, но также и для того, чтобы показывать обучаемым конкретные формы политической работы с потенциальным противником, познакомить их с конкретными приёмами психологического воздействия на солдат вражеской армии. Итак, текстовые материалы, представленные в «Учебнике», хотя и тенденциозны по содержанию, но разнообразны и безупречны по стилистике речи разных представителей японского общества. По использованию иероглифики, грамматических форм и лексики авторы учебника не задерживаются на элементарном уровне и во второй половине «Учебника», начиная примерно с 9-го задания, выходят на уровень естественной неадаптированной японской речи. Впрочем, как было показано выше, целевая установка «Учебника», по-видимому, не исчерпывалась введением обучаемых в речевую коммуникацию на японском языке.

2. Грамматический комментарий

Как «Вводное задание», так и каждое из 12-ти стандартных заданий начинается с грамматического комментария - Бшрб (^¿), разбитого на параграфы (от 5-ти до 20-ти параграфов в уроке; всего 131 параграф). Фактически в учебнике представлена упрощённая практическая грамматика японского языка в виде 13 блоков, включая «Вводное задание», которым начинается «Учебник».

«Вводное задание» содержит 12 параграфов, дающих общую характеристику японского языка, который определяется как агглютинативный, но развивающийся в сторону флективного (с.1, § 1), его фонетике и графике, а также и метаязыку лингвистического описания. Вводится ряд терминов японской лингвистики, в некоторых случаях без перевода и достаточных пояснений, например: £о|Доп, dakuon, ИаМакиоп1 и прочие. Некоторые формулировки крайне труднопонятны, ср., например: «В уа £уб не достаёт двух знаков, чтение которых равно по соответствующему dan'у в а £уб» (с. 2, § 6).

Грамматический комментарий первого задания наиболее массивен. Он состоит из 20 параграфов (с. 5-8) и начинается с заявления о том, что «в японском языке все слова делятся на две части»: а) неизменяемые слова - taigen (в русском языке им соответствуют существительные, местоимения и числительные); б) изменяемые слова - уб£еп (в русском языке им соответствуют глаголы и прилагательные) [1, с.5]. Сразу оказывается, что такое тотальное деление на две категории не полностью соответствует действительности японского языка2, и авторам приходится говорить о частях речи, вводить специальные термины для обозначения служебных слов (|овЫ и teniwoha). По содержанию раздел представляет собой введение в морфологию и синтаксис японского языка. Особое внимание уделяется морфоло-

1 Графика «Учебника» сохранена.

2 Далее авторы испытают трудности в интерпретации наречий, которые при таком делении слов японского языка попадают в категорию taigen. Ср. [1, а 37].

гии глагола, которая (возможно, для простоты запоминания обучаемыми) связывается с японской слоговой азбукой и вышеупомянутой таблицей £о|йоп (что и представляет собой отмеченный в рецензии Н.П. Мацокина факт смешения фонетики и морфологии) [2, с. 16].

В грамматическом комментарии к заданию № 2 продолжается объяснение японского синтаксиса и морфологии глагола. Вводятся прямое дополнение, связка desu и основы спряжения неправильных глаголов киги и suru. Здесь имеет место отмеченная Н.П. Овидиевым и Т.С.Юркевичем ошибка [3, с. 139]: форма связки дэсё: в таблице на с. 16 характеризуется как «будущее, вероятное», а в нижеследующем примере переводится в настоящем времени («Он, вероятно, учитель»). В 12 параграфах грамматического комментария к заданию № 3 раскрывается тема простого распространённого предложения с косвенным дополнением, вводится обозначение времени. В следующем задании (№ 4) предметом рассмотрения становятся различные виды определений, вводятся отымённые послелоги. И здесь имеют место ошибки (§11; последняя фраза примечания на с.37: слово Ш^Ж «читальня» записано как shitsи), встречаются крайне неудачные формулировки, например: «Если перед глаголами сказуемым определением является прилагательное, то оно принимает наречную форму...» [1, с.37]; «Когда глагол во 2-й основе употребляется в предложении самостоятельно, он выражает отглагольное существительное...» [1, с. 38] (выделено нами - А.Д.). В пятом - восьмом заданиях продолжают рассматриваться морфология и синтаксис глагола, вводятся различные виды косвенного дополнения, а также степени сравнения прилагательных. Имеются ошибки: например, приводится повелительная форма от глагола суру ^Ыго «делай»; с.48), которой на самом деле не существует в японском языке, кроме связанных случаев типа невозможна и фраза -фВ&Н^Вй^Ш^^^, что уже отмечалось в рецензии Н.П. Овидиева и Т.С. Юркевича [3, с. 139]. В последних заданиях «Учебника» количество грамматических комментариев сокращается. В заданиях №9 и №10 рассматриваются преимущественно различные виды сложных предложений; в задании №11 предметом внимания авторов «Учебника» становятся функции союзной частицы га и связка дэ годзару. В центре внимания задания №12 морфология и синтаксис прилагательных, а также придаточные предложения условия; наконец, в последнем задании (№ 13) рассматриваются формы выражения предположения, направленности действия, а также употребление ЙЪ в качестве вспомогательного

1 Л* 2 Л', /

а т П*|Н нг» С ™ П» 1»

1 и ,. < * , |1 ■:-' -> > - ,.....а V О (, V ( |( тс ¡- * г л * М

* к' V ь [ * ........ ^ ИР лр чн 4 4 и 1 „ * ( а Ч Л У 11 ; > » .....* — — -р ■ Я"

ш ЛР 14 "1 А- Д ;; ч Р) » * 7 с -г я. * л" Л- А ■*> ( т. ■ « ■■■ С? »

■ ^ т * > ■ - ^ Й ' ■ А 1 * * +■ ■ * ! * 9 "Ь Н "Г Й 1? Н гг Н -.4 II 1 г

** .Г > ' • ** М [.1 *■ Р ■ Л 1 ^ / / • < , л - : * И> -Ф 1* и ^ * 4 Н М И *

глагола. С точки зрения японской грамматики возражение вызывает выделение «суффикса предположения» -ра (с. 106), что уже отмечалось [3, с. 139]; в плане русского языка вызывает сомнение употребление словосочетания «выражение вероятия» (выделено нами - А.Д.)

Итак, грамматические комментарии учебника крайне фрагментарны, плохо систематизированы (в них имеет место смешение описания фонетического и графического, фонетического и морфологического аспектов японского языка), содержат немало фактических ошибок и не всегда находятся на уровне лингвистической теории своего времени. Возможно, авторы сознательно шли по пути примитивизации изложения, не заботясь об академической точности своего текста, так как учебник был предназначен для массового лингвистически не подготовленного пользователя.

3. Таблицы

В «Учебнике» Гущо и Горбштейна всего 26 таблиц, включая таблицу замеченных опечаток. Шесть таблиц фонетико-графических, основной из которых является таблица японских слоговых азбук Годзю:он, вероятно, почти без переработки заимствованная из какого-то неизвестного нам источника; в неё лишь добавлена практическая поливановская транскрипция, передающая кириллицей звучание японской слоговой азбуки. 19 таблиц относятся к различным аспектам японского грамматики. Наиболее важными из них являются четыре таблицы, помещённые в приложениях к рассматриваемому изданию: 1) Список глаголов, оканчивающихся на -иру/ -эру, но принадлежащих 1-му спряжению; 2) Таблица дериватов местоимён-ных корней ко-, со-, а-, до-; 3) Таблица синтаксических дериватов вопросительных местоимений; 4) Перечень наиболее употребимых счётных суффиксов1.

4. Иллюстрации

Иллюстраций в тексте «Учебника» всего три. Одна из них относится к обозначению в японском языке времени и представляет собой циферблат часов, другая вводит детальное обозначение частей тела человека, включая обозначение пальцев рук. Наибольший интерес представляет собой третья иллюстрация, относящаяся к заданию «Разговор в магазине» (,Ш©М). Иллюстрация называется «Одежда» (Ж^). На ней представлены названия видов одежды, некоторые аксессуары последней, а также ряд предметов повседневного обихода. Любопытно, что на картинке изображён субъект вполне буржуазного вида, при портфеле, шляпе, очках2, в изысканных европейских штиблетах и с характерными для тогдашней городской моды усиками. Этот

1 1-ая и 4-ая названы в соответствии с обозначениями «Учебника», 2-ая и 3-я названы нами, так как в тексте «Учебника» их название отсутствует.

2 К несуразностям «Учебника» относится и то, что на рассматриваемой иллюстрации в категорию «одежда» попадают и очки, и портфель, и такие элементы одежды, как воротник или пуговица.

персонаж резко контрастирует с героями прочих текстов «Учебника», которые в соответствии с идеологическими установками составителей, как правило, принадлежат к низшим слоям японского общества.

III. Картина мира

Нередко критике со стороны содержания подвергаются учебники истории. Известны протесты китайских и корейских политиков и общественных деятелей против интерпретации исторических событий в японских школьных учебниках. В настоящее время бурная полемика по поводу содержания школьных учебников российской истории идёт и в России. Определённая картина мира создаётся и учебниками по иностранным языкам, которые так или иначе представляют в своих текстах и иллюстрациях мир чужой культуры, иных ценностей и личностных отношений. Поскольку лица, изучающие иностранные языки вне среды распространения последних, не всегда владеют всей информацией о соответствующих странах, они легко воспринимают заложенные в учебных текстах стереотипы, основываясь на этих стереотипах, строят свою версию чужой культуры и инокультурной личности. Учебные тексты также могут являться носителями и распространителями идеологических штампов. Тем более это характерно для учебников, создававшихся в эпоху господства «больших идеологий», к которым, несомненно, относятся и 1930-е годы.

Кроме обучения японскому языку, «Учебник» был призван формировать определённый взгляд на мир, ценностные ориентации личности, а также и её идеологические установки. Нарратив текстов «Учебника» почти всегда (ср. Задание № 11) следует официальной советской идеологии, в соответствии с которой движение мировой истории по пути всемирной пролетарской революции неизбежно; СССР, в котором уничтожена эксплуатация человека человеком, совершил прорыв в будущее и построил государство рабочих и крестьян. Поэтому уже в первом задании «Учебника» наряду с рутинной учебно-аудиторной лексикой раньше слов «мама» и «папа» вводятся слова «рабочий» и «крестьянин». Во втором задании после элементарных обиходных выражений неожиданно появляется военная тематика: «Солдат идёт по улице», «Партизан стреляет из пистолета»,

«Началась война», «Красная армия защитит Советский Союз» [1, с.22]. В других текстах описание реальных событий сочетается с идеологическими клише, например: «19 сентября 1931г. Япония оккупировала Маньчжурию. ...Японская армия подошла к советской границе. ... Начала войну для нападения на СССР. Создала плацдарм для подавления Красного Китая» [1, с.49-50]; «СССР - это единственная в мире страна рабочих и крестьян. Поэтому жизнь рабочих и крестьян в СССР гораздо лучше, чем в Японии» [1, с. 70]; «Красная армия - это не просто вооружённые силы. Вместе с тем -это школа. ... В казарме постоянно осуществляется политическое образование» [1, с. 73]. Таким образом, осваивая японский язык, обучаемые должны были стать также носителями и распространителями представленной в учебнике картины мира и идеологии.

IV. Образы Японии и японцев

В «Учебнике» нам представлен редуцированный срез японского общества. Все персонажи, в той или иной степени прописанные в «Учебнике», представляют собой рабочих, крестьян или других лиц (например, солдат) соответствующего происхождения. В центре внимания автора текстов - выходцы из беднейших слоёв общества или представители левого движения, с симпатией относящиеся к СССР. Прочие представители японского общества представлены как враги рабочих и крестьян и обозначаются собирательно как «помещики», «капиталисты» или «полицейские».

В «Учебнике» совсем нет японской экзотики, зато содержание текстов наполнено разоблачениями японского империализмы, изображениями сцен классовых конфликтов, основанных на противоречиях между трудом и капиталом, например: «Недовольство трудящихся масс возрастает. Повсюду вспыхивают забастовки. Арендаторы ведут борьбу с помещиками. Можно сказать, что японский империализм находится на вулкане» [1, с.82].

Практически все японские персонажи, фигурирующие в тексте учебника, занимают просоветскую позицию или сочувственно относятся к советской власти. Один занимается пропагандистской работой среди японских интервентов, разъясняя солдатам империалистический характер японской интервенции на Дальнем Востоке. Другой выступает с пламенной речью, обличающей экспансию Японии в Китае. Третий сообщает своим товарищам сведения о социальных достижениях советской власти. Наконец, персонаж по фамилии Си-мада (^Ш) из последних двух текстов («Допрос военнопленного») поддаётся агитации советского офицера и идёт на сотрудничество со спецорганами Красной армии. Таким образом, Япония и её обитатели представлены в «Учебнике» крайне тенденциозно, однако же в полном соответствии с идеологией советского государства.

Заключение

Как видим, «Учебник японского языка» Гущо и Горбштей-на далёк от совершенства. Его тексты пронизаны воинствующей

марксистско-ленинской классовой идеологией. Тематика заданий «Учебника», а также тираж издания не оставляет сомнений в планах его использования: он предназначался для массовой подготовки специального персонала, необходимого для военной машины государства. В середине 1930-х гг. подготовка японоведов в СССР не была массовой, поэтому на фоне империалистической экспансии Японии в Китае сам факт публикации «Учебника», имевшего военно-политическое содержание, тиражом 25 тыс. экземпляров, по-видимому, являет собой одно из свидетельств подготовки СССР к войне с Японией. И отсутствие авторского предисловия о целях издания и назначении публикуемого учебника было обусловлено вовсе не «техническими причинами», на которые ссылаются авторы «Учебника» [1, с. 126], а международно-политическими. В этом контексте становится понятной реальная опасность для авторов учебника после выхода в свет рецензий востоковедов, указывавших на крайне низкий уровень выполнения авторами важного военно-политического заказа власти. Необходимо сказать, что 1930-е гг. ознаменовались публикацией в СССР целого ряда материалов по японскому языку - учебников, грамматик, словарей, среди которых были и другие материалы военного характера, например, «Русско-японский разговорник» и «Военный русско-японский; японо-русский словарь» А.С.Игара (М., 1934); «Синтаксис японского военного языка» А.А.Холодовича (М.-Л., 1937) и другие издания. Таким образом, «Учебник» стоит в ряду других советских учебных пособий по японскому языку. По всей видимости, он оказал влияние и на последующие издания (см., например, изданные в начале 1970-х гг. учебники японского языка под ред. проф. И.В. Головнина).

ЛИТЕРАТУРА

1. Гущо, П.А., Горбштейн. Учебник японского языка. Ч. 1 / П.А.Гущо, Г.П. Горбштейн. М. ; Л. : Изд. Т-ва иностр. рабочих, 1934. 126 с.

2. Мацокин, Н. П. [Рецензия] // Литература национальностей СССР. М., 1935. № 11. С. 15-17. Рец. на кн.: Гущо П.А., Горбштейн Г.П. Учебник японского языка. Ч. 1. М.; Л.: Изд. Т-ва иностр. рабочих, 1934. 126 с.

3. Овидиев, Н.П. [Рецензия] / Н.П. Овидиев, Т.С. Юркевич // Вестник Дальневосточного филиала Академии наук СССР. - Владивосток: ДАЛЬГИЗ, 1935. № 13. С. 137-140. Рец. на кн.: 1. Н.И.Конрад. Краткий очерк грамматики японского разговорного языка. Изд. Ленинградского восточного института. Ленинград, 1934. 65 с. 2. Е.М. Колпакчи и Н.А. Невский. Японский язык. Начальный курс. Изд. Ленинградского восточного института. Ленинград, 1934. 052+232 с. 3. Гущо П.А., Горбштейн Г.П. Учебник японского языка. Ч. 1. М.; Л.: Изд. Т-ва иностр. рабочих, 1934. 126 с.

4. По поводу рецензии Н. П. Мацокина // Библиография Востока. 1936. № 8-9. С. 139-148.

5. Хисамутдинов, А. А. Репрессированные востоковеды. Конец владивостокской школы японоведения : Протокол допроса Н.П.Овидиева // Facta Slavika ¡арошса. - Hokkaido : Hokkaido University. The Slavic Research Centre, 1998. Vol. 16. Pp. 207-231. [Электронный ресурс]. URL: http://src-h.slav. hokudai.ac.jp/publictn/acta/16/kihsamu/kihsamu-1.html. (дата обращения: 20.05.2014г.).

Транслитерация по ГОСТ 7.79-2000 Система Б

1. Gushho, Р.А., Gorbshtejn. Uchebnik yaponskogo yazyka. CH. 1 / P.A. Gushho, G.P. Gorbshtejn. M. ; L. : Izd. T-va inostr. rabochikh, 1934. 126 s.

2. Matsokin, N. P. [Retsenziya] // Literatura natsional'nostej SSSR. M., 1935. № 11. S. 15-17. Rets. na kn.: Gushho Р.А., Gorbshtejn G.P. Uchebnik yaponskogo yazyka. CH. 1. M.; L.: Izd. T-va inostr. rabochikh, 1934. 126 s.

3. ^ Ovidiev, N.P. [Retsenziya] / N.P.Ovidiev, T.S.YUrkevich // Vestnik Dal'nevostochnogo filiala Akademii nauk SSSR. - Vladivostok: DAL'GlZ, 1935. № 13. S. 137-140. Rets. na kn.: 1. N.I.Konrad. Kratkij ocherk grammatiki yaponskogo razgovornogo yazyka. Izd. Leningradskogo vostochnogo instituta. Leningrad, 1934. 65 s. 2. E.M.Kolpakchi i N.A.Nevskij. YAponskij yazyk. Nachal'nyj kurs. Izd. Leningradskogo vostochnogo instituta. Leningrad, 1934. 052+232 s. 3. Gushho P.A., Gorbshtejn G.P. Uchebnik yaponskogo yazyka. CH. 1. M.; L.: Izd. T-va inostr. rabochikh, 1934. 126 s.

4. Po povodu retsenzii N. P. Matsokina // Bibliografiya Vostoka. 1936. № 8-9. S. 139-148.

5. KHisamutdinov, А. А. Repressirovannye vostokovedy. Konets vladivostokskoj shkoly yaponovedeniya : Protokol doprosa N.P. Ovidieva // Facta Slavika Iaponica. - Hokkaido : Hokkaido University. The Slavic Research Centre, 1998. Vol. 16. Pp. 207-231. [EHlektronnyj resurs]. URL: http://src-h.slav.hokudai.ac.jp/ publictn/acta/16/kihsamu/kihsamu-1.html. (data obrashheniya: 20.05.2014g.j.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.