CC BY
91
Лингвистика
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2009, № 6 (2), с. 314-320
УДК 411-37
О СОДЕРЖАНИИ ТЕРМИНА «ПЛЕТЕНИЕ СЛОВЕС»
В СРЕДНЕВЕКОВОЙ СЛАВЯНСКОЙ КНИЖНОСТИ
© 2009 г. В.Д. Петрова
Чувашский госуниверситет им. И.Н. Ульянова, Чебоксары [email protected]
Поступила в редакцию 20.10.2009
Исследуется оценочное наполнение славянского термина «плетение словес», представленного в литургических текстах, и его судьба в дальнейшей истории русского языка.
Ключевые слова: плетение словес, гимнография, источник, положительная семантика, отрицатель-
ная семантика, контекст.
«Выражение средневековых книжников» [1] «плетение словес» дало название стилю южно-и восточнославянской агиографии ХШ-ХУ вв.
Дефиниции славянского стиля «плетение словес», содержащие такие характеристики, как «пышный», «многословный», «витиеватый», «нагромождение синонимов» и т.д., дают некоторое основание подозревать, что в определении средневекового стиля отразилось современное понимание сочетания «плетение словес», которое обладает только пейоративным значением, в связи с чем возникает необходимость уточнить семантику данного сочетания в средневековой славянской книжности, рассмотреть эволюцию его понимания в славянской книжности. В большинстве интерпретаций термина «плетение словес» [2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10,
11, 12, 13] специального обсуждения этого вопроса (за некоторым исключением [6, 12]) нет, однако его решение может способствовать уточнению как самого содержания понятия «плетение словес», так и источников, к которым восходит славянский термин.
Р. Пиккио, возводя греческий оборот, калькой которого является славянское «плетение словес», к Еврипиду и Платону («я^ок^, которое является полным эквивалентом «плетения», имеет хорошо документированное отрицательное значение: Еврипид («1оп»,826) употребляет выражение я^ока^ яМкегу в значении «плести сеть обмана» [6, с. 548]), при определении «плетения словес» Епифания Премудрого исходит из признания отрицательного значения данного сочетания. Р. Станков (со ссылкой на англогреческий словарь Лидла-Скотта, в котором сочетание я^вкю Хоуои^ отмечается у Еврипида и Платона) полагает, что данное сочетание у Платона в «Гиппии Меньшем» несет отрица-
тельную семантику, которая сохраняется у него и в византийских христианских текстах [12, с. 23-24]V Для средневековых славянских книжников значение имеет традиция употребления этого сочетания в византийской христианской литературе, поэтому, как нам представляется, нет необходимости углубляться в историю его использования непосредственно в самой античной литературе, а следует сосредоточиться на тех текстах, которые были в обращении у православных славян. Подавляющее большинство примеров употребления «плести/плетение (словес)» в переводной византийской литературе, используемой православными славянами, приходится на литургические тексты, жития, похвальные слова, в произведениях светского характера оно встречается спорадически.
«Плести/плетение словес» в средневековой славянской книжности употребляется как в переводной, так и в оригинальной литературе; как показывает анализ использования данного термина в славянских текстах, значение его различно и зависит от контекста.
В средневековых славянских текстах (переводных и оригинальных) встречаются случаи использования сочетаний «плести/плетение
О.
словес» с негативной семантикой: «нЭ бо требЭ. риторьскыми съплетении и философьскыми мровании показание прЭдлагати. нъ малымъ словомъ и краткою бесЭдою вашеи любви изья-вим» [14, с. 471]; «ни съвязаниемь вЭтиискъмь. ни платоньскыими словесы. съложихомъ словеса си» (см. [15, с. 108]); «и достоинь сьврьсть-никь бысть апостоломь и мученикомь, и тЭхь небесьныихь зари на себЭ носе, и слоуже гос-подеви дьнь и ношть не извитиемь словесь нь вь
прЭпрости срьдьца» [16, с. 307]; «сия бо елика писана прЭди и по сихь не сьплетениемь вЭтии-скыми словесы съставихомь сия, нь вышьньи прЭмоудрости помольше се, от неже вьсако даяние благо и вьсакь дарь сьврьшень, и о семь бога призывае вь помошть молитвами вашими оутврьдити се уму моему непоколЭбимо» [17, с. 163]; «не бывшоу ми въ ажинЭхъ ой унести. и не наоучихся оу жилосожовъ их. ни плетеніа ри-торьска. ни вЭтиискы' глъ. ни платоновыхъ. ни аристотелевыхъ бесЭдъ не стджахъ. ни ■шлосожіа ни хитрорічіа не навыкохъ. испроста отиноудь весь недооумініа наполнихся» [18, л. 651 об]. Нетрудно заметить, что негативное значение «плетению» придают определения: вЭтиискыи, риторьскыи; в этом проявляется «...широко распространенная христианская точка зрения, противопоставляющая новое учение лжемудрствованию языческих риторов и философов» [19, с. 476]. «Хитросплетения» философов и риторов отвергаются, традиционная формула, в которой излагается позиция христианского книжника, включает осуждение витийства; много подобных примеров в литургических текстах: «ВЭтиискыя печали и словесъ всю лютость скорымь словомь вЭрно побЭжь, поя-ше. блнъ» [20, 88а, с. 375]; «ВЭтиискоую бесЭдоу отриноувъ, оучения аплска приимъ истиньная, славнее, мчнкъ истиньны бысть» [20, 100а, с. 390]; «ВЭтиисти языци твоего изглти не могоуть паче словесе зачатия. ба бо родила еси плътию, прчстая. намъ оуподобивъша ся блгсти ради» [20, 86а, с. 156]; «ВЭтииска прикословия оуклонь ся, и словомь, оче, блгдЭтьныимь оза-ренъ, апльскоую въ истинооу область на бЭсы разбогатЭлъ еси» [20, 104б, с. 396].
Отрицательное отношение к языческой риторике и философии основано на ее восприятии как неистинной; это внешняя мудрость, которой противопоставлена настоящая, истинная мудрость, исходящая от Бога: «Бжствьною
моудростию все обоуилъ еси еллиньскоую мудрость, андрЭи премудре» [20, 173б, с. 503]; «Зарею просвЭщая ся, мудре, трьслнчнаго сияния, мракъ разгъналъ еси елиньскаго зълочь-стия, и свЭтъмь словесъ твоихъ вся просвЭтивъ, нынЭ преиде на незаходимыи свЭтъ» [20, 122б,
с. 214]; «Премудрьно о елиньстЭи премудрости нероди, славьне, апломъ же бжьствьное вещание, дхъмь удабряемъ, оче, огньныимь языкъмь въз-глашая, възъпилъ еси. блгте» [20, 8б, с. 15]. Для христианского книжника формула «Никогда же философскых и вЭтискыхъ наоучися словесех» [21, с. 497] становится обязательной для декларирования. Такая «лжемудрость» посрамляется в знаменитом 9 икосе Акафиста Божией Матери, «рисующем бессилие античной мирской мудрости перед христианской тайной, явленной в образе девственной матери» [22, с. 41]: «ВЭтид многовЭщанныд, яки рыбы безгласные видимъ от тебЭ, Бце: недумЭваютъ бо глаголати, еже каки и два пребываеши, и родити возмогла еси: мы же, таиньству дивдщесд, вЭрно вотемъ: радуися, премудрости Бжид придтелище: радуисд, промьішленід его сокровище: радуисд, любомудрыд немудрыя являющад: радуисд, хитрословесныд безсловесныд обличающая: радуисд, яко обудша лютіи взыскателе: радуисд, яко увддоша баснотворцы: радуисд, афинеискад плетенід растерзающад» [23,
с. 263-264].
Для христианского книжника истинное слово - только боговдохновенное слово, слово, осененное Св. Духом. Словесное творчество для него возможно лишь при условии получения благодати Божией, поэтому словесное умение язычников - суетная «хытрость», от которой отказывается средневековый книжник: «Призри Господи на смирение мое и прими вечера сего моление еже недостоинЭ всылаю Ти яко голубь неразумиемъ поучаюся ими яко вран неподобно зовыи не хитростию словесе възвышая гласъ, но горестию дша из глубины срдца въздыша ТебЭ прекланяю сердце ТебЭ на колену припадаю и руцЭ простираю» [24, с. 46]; «и худую сию приими млтву. не хытростию слагаему. но от горести убогыя ми душа. о грЭсЭхъ приносиму жрьтву словесьную. исповЭдание устьну дшевное кадило. срдца моего въз дыхание. а не философ хытрорЭчия ни пЭснивець доброгласия» [25, с. 461]. В «Слове в великую среду о зависти» Иоанна Златоуста «вЭтиии» и «хытрець» расположены в одном ряду: и елико аште възвЭштаемъ възлюбьлении о зависти. не
ю начахомъ глаголати о зависти. и языци вЭтии. и словеса хытрецъ. и бесЭды учитель. извЭшта-ти не могу зълобы ея» [26, с. 400, 1-2].
Однако слова «вЭтии», «вЭтиискыи» в средневековых славянских текстах выступают не только с негативной семантикой2, значение слов определяются контекстом, поскольку они могут использоваться по отношению к христианам, и примеров такого употребления немало.
М. Спасова указывает, что в средневековой болгарской литературе «только в трех примерах существительное «вЭтии» относится к христианским проповедникам, но положительную семантику несут определения к ним» (в 43 слове Григория Богослова Василий Великий назван вЭтии въ вЭтияхъ и прЭжде прЭстолъ мудры-ихъ; второй пример из «Златоструя»: «вЭтии (р^тор) блгочестия»; третий случай - в проповеди о святых отцах Г ригорий Цамблак называет Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста «еуальскыя вЭтии» [27, с. 82]). По мнению М. Спасовой, в христианском средневековье лексема имеет негативную семантику - 'оратор, вития', как светское, суетное умение говорить, как искусность речи [27, с. 83]. Однако анализ литургических текстов показывает, что использование данного слова с положительной семантикой в средневековой славянской книжности - вполне обычное явление, «вЭтиями» часто называются апостолы, святые: «Истиньнаго бочьстия проповЭдатЭля и таинаго неиздреченьныхъ вЭтия, звЭзду црвьную, луку бжьствьнаго похвалимъ» (Канон св. Луке) [20, 64а, с. 125]; «Миръ учении си просвіти, якоже вЭтии чьстьныя цркве. зарями бо несъзданыя трца раждежены яви ся, боприятьне, и бысть яко звЭзда, просвЭщая коньць вьселеныя» (Канон св. Луке) [20, 67б, с. 130]; «Непостижима есть Бгоначалнеишад вЭтид бо издви безкнижныд, рыбари премудрыя заушающыд словомъ и й глубокид нощи изимающыд люди безчислены блистаниемъ Дха» [23, с. 102]. В «Словаре древнерусского языка ХІ-ХІУ вв.» приведены примеры из русских памятников ХІІІ-ХІУ вв., в которых значение слова положительное: Стыи мч къ мина... посланъ бы(с) ц(с)рмъ. разрешить прю. яко мудрыи вЭтия». (ПрЛ ХІІІ, 85б); «доуховныя вЭтия сде придоша». (СбТр к. ХІУ, 21об.); «Блженъ тъ емоуже се доброе всхоженье бу-деть. ли чтець будеть. ли блггоговЭинъ. ли сладкопЭвець. ли различнословець. ли и вЭтии-
скыи. ли писание все вЭдыи». (ФСт ХІУ, 94а) [29, с. 306].
Соответственно и прилагательное «вЭтии-скыи», и глагол «вЭтииствовати» выступают с положительным значением, если речь идет о действиях христиан (апостолов, святых): «Ве-тиискыми бовещании просвЭтилъ есть ликы блаженыя, иерофее, вернъихъ, и сщеныи съборъ, бомоудре, апльскы възвеселилъ еси, удивлениемь блженыи обятъ и въспЭвая. силе твоеи слава» [20, 1096, с. 25]; «ВЭтииствуя бжствьная, трофиме прехвальне, мчтеля посра-милъ еси. и кръвъми своими ходя землю остилъ еси. ходиши же радостьно въ раи, спсение намъ испрося» [20, 115б, с. 0156].
Так же и значение «плести/плетение (словес)» определяется контекстом: если оно отнесено к словесному искусству языческих риторов и философов, то оно, несомненно, имеет отрицательное значение, но если речь идет боговдохновенном творчестве христианского книжника, то слова приобретают положительную семантику: «Елицы древнихъ изрЭшихомся сЭ_ теи брашенъ львовъ, сотренныхъ членовными, радуимся и разширимъ уста, слово плетоуще от словесъ сладкопЭниА, имже къ намъ наслаждается дарованіи» [23, с. 29]; в сербских службах святым: «Словомъ плетуще от словесъ пЭния; Да трьжьствуемъ и слово да плетемъ» (см. 30, с. 41)3. В литургических текстах «плести/плетение (словес)» выступает с положительным значением, поскольку контексты использования связаны с характеристикой действий святых: «Глъ твоихъ плетении вражию льсть разорилъ еси, кръвьнымъ же течениемь срдца напоилъ еси вЭрою чтущиихъ стую память, стлю мчнче славьне» (Канон св. муч. Кириллу) [20, 58, с. 40б]; «Оумьрщваеть ся дрЭвле зълодЭи, видя мужьство ваю, стрпца, како въ тЭлеси твьрдЭ бесплътьныи врагъ отмЭтаета плетениемь словесъ ваю» [20, 98а, с. 176].
В церковной поэзии часто употребляется сочетание «плести венец» в значении «составить похвалу» святому: «тЭмь вЭньць от него прико-словесьныихъ цвЭтъ съплетъши, пЭснь приносить въ стую твою память, всезлате дшею съ языкъмъ, Иоанне бомудре» [20, 80а, с. 364]. Это сочетание используется и в житиях и похвальных словах: «Иже убо блгыя мужа похваламь и славамь хотЭти сподоблдти. и вЭнца о нихь плести. и издщьства ихь въспЭвати и възвизати, якож противу силЭ сказовати прЭтраеть, успешьно есть и полезно» [33, с. 1]. «Плести/плетение» в сочетаниях «плести венец»,
«плести похвалу», «плести похвальное слово» предполагает только положительную семантику: «От насъ слово похваление исплЭтаемо приемля, боносе, радуи ся своихъ трудовъ наслажая ся и зова, прдпне. ты еси бъ нашь» [20, 130б, с. 0174]; «Приими похваление изъ оканьну устьну, сте, не могуща похваления ти достоина исплести. и моли милостиваго ба даровати намъ велию млть [20, 167а, с. 0220]; «Подаеши ми независтьну блгдть твоихъ похвалъ, бомудре, съплетъшуму любьзнъмь срдцьмь, прегрЭше-ниемь раздрЭшения прося, яко сщнкъ вЭрнъ, прпдне оче амфилохие» [20, 133а, с. 440]; «Па-улъ прбл7женыи похваления ти исплете зачатие, и твоя хвалы посылая написа» [20, 66б, с. 128]; «Канонъ прбномоу носе краегранесъ сицЭ. похвалу ти оче Иоанне. плету Димитрие глас а. ПЭснь а». [34, с. 58]. В литургических текстах речь часто идет о словесном плетении - сети слов («словесные мрежи»), которыми апостолы «уловляют языкы», просвещают, приводят их в истинную веру: «О прЭславьное чудо. иже рыбы древле улавляя аплъ, человЭкомъ бывъ ловьць бопредъложенъ, словесною мрежею язкы улови, крста удицею мира звлече. о како къ бви ловъ принеслъ еси бодЭлатель, егоже память нынЭ праздьнуемъ» [20, 85б, с. 371]; «Мрежами словесьныими из глубины невЭдЭ-ния извълкъ ап лъ языкы, поставляеть цркви, и от льсти тЭхъ избавляя, горькое невЭрьствие ослажая блгтью блгочьстивыя вЭры, единому боу покланяти ся въ трьхъ съставЭхъ, оцю и сну и стому дху» [20, 168б, с. 495]; «Боплетеныя мрЭжа твоихъ словесъ простьръ, дрьжимыя льстью просвЭщениемь въ вЭрЭ улови» [20, 68а, с. 131].
Следует отметить, что в гимнографических текстах слово «плести» сочетается еще с одним словом - пение, песни: «плести (реже ткать) пение»: «Любити убо намъ яко безбЭдное стра-хомъ удобЭе молчаніе, любовію же, Дво, пЭсни ткати спротяженно сложенные, неудобно есть: но и Мти силу, елико есть произволеніе, даждь» [23, с. 17]; «ПЭсньно твоеи нЭтьлЭньнЭи блгдти похвалена ти словеса исплетъше, никито, вься-ко избавляемъ от грЭхъ моихъ, и лютыхъ ми съдЭянии твоими млтвами прЭславьне» [20, с. 0136]; «Плести пЭние сие малое мощем възвращению. твоего Хрте мои угодника. въ отверзение устъ слово даруи по достоинству сего воспЭти члвколюбче» [34, с. 58]; в «По-
хвальном слове Евфимию» Григорий Цамблак пишет: «емоуже и пЭвець плетъ слово глааше: языкь мои тръсть книжника скорописца» [35, с. 118]. Теоретическое обоснование данной формуле как обозначению специфической поэтической организации текста в ХУІІ в. дано Ев-фимием Чудовским [5].
В контексте традиционного положительного восприятия «плести/плетение» в литургических текстах следует рассматривать сочетания «плести/плетение словес», используемые славянскими книжниками для характеристики своего труда. Боговдохновенное словесное творчество также может быть определено этой формулой - так, сербские книжники Силуан и Феодосий называют результат своей деятельности «словесным плетением»: «Слова слави СавЭ сьплете Силуанъ» (см.
30, с. 58); «Похвальныхь словесь яко неискусны, косноути се не хотЭхомь. обаче вашимь молитвамь уповающе, и вь сия понудихомь се. убо же, аще что и мали словесное наше сьплетение, къ похва-лЭ стыма оцема удостоит се. не моего разума умышление помыслите. нь от нихь самЭх еже о Бзэ трудивъ, и добрыхь дЭланеи, похвальная их кь нимь и приносимь» (см. 15, с. 98). И, наконец, знаменитое «плетение словес» древнерусского агиографа Епифания Премудрого также вписывается в эту общую традицию: сочетание обладает
4
только положительным значением , которое определяется всем контекстом «Жития Стефана Пермского»: Да и азъ многогрЭшныи и не-раз{мныи. послЭдуя словесемъ похвалении твоихъ. слово плетущи и слово плоддщи. и словомъ почтити мндщи. и от словес похваленіе събираа. и приибрЭтаа и приплЭтаа» [18, л. 770об.]; «Но до-колЭ не истану мниго глати. доколЭ не вставлю похваленію слова. доколЭ не престану
преложенаго и продльжнаго хвалословіа. аще би и мнигажды въсхотЭлъ быхъ изъиставити бесЭду. но ибаче любы его влечет мя. на похваленіе и на плетеніе словесъ» [18, л. 775].
«Плетение словес» Епифания - это словесное дело христианского книжника, который творит, только вымолив благодать Святого Духа, и в это определение он не вкладывает никакого отрицательного значения. Само словесное окружение формулы проявляет эту положительную семантику: «слово плетущи и слово плодящи. и словом почтити мндщи»: результат словесного плетения - «словомъ почтити мндщи».
Анализ примеров употребления «плести/плетение (словес)» в средневековой славянской книжности показывает, что пейоративное: «мнози бо блядуще плетуть словеса ложная» (Сб Хл XIV), 20 [29, с. 425] или мелиоративное: «Животъ твои оукраси ся добродЭтелии плетении, и съмьрть же яви ся прЭдъ бгмь чьстьна [20, 41 б, с. 059]; и плететь чюднЭ обое златую по истинЭ пленицю. и многыми не плетену. житьемь же вожь разумнымъ. разумомь же печать житью створивъ (ГБ к. XIV 179 в) [29, с. 425] - значение «плести/плетение (словес)» проявляется только в контексте. В средневековой славянской традиции определяющей для «плести/плетение (словес)» является положительная семантика, что во многом обусловлено ведущим положением гимнографии в системе жанров средневековой литературы. Именно к литургическим текстам, в которых реализуется положительное значение «плести/плетение (словес)», восходит сам славянский термин «плетение словес», использованный Епифанием Премудрым в «Житии Стефана Пермского» как обозначение поэтического (в терминологическом смысле слова) способа организации текста по образцу текстов церковной поэзии [5, 36] 5.
В современном русском языке сочетание «плести/плетение словес» сохранило только негативную характеристику; словари дают это сочетание с примечанием «ироническое»: «Плетение словес (слов) (ирон.) Многословный вычурный стиль, обычно при бедности содержания» [37, с. 1390]; «Плетение словес - о многословном вычурном стиле (обычно при бедном содержании)» [38, с. 140]; «Плетение словес (лит., ирон.) - многословный вычурный стиль, обычно при бедности содержания (выражение древнерусских книжников)» [1, с. 297]. Согласно словарю В. Даля, «извивать речь свою — говорить уклончиво, искусно и хитро, околицею» [39, с. 14]. Следовательно, получила дальнейшее развитие только линия отрицательного восприятия этого сочетания, основанная на негативном отношении к языческому, светскому искусству слова в средневековой книжности. Это может объясняться тем, что исчезли как жанр (в активном использовании) похвальные слова (средневекового типа) и гимнография.
Примечания
1. В качестве доказательства Р. Станков приводит пример из «Слова о Пятидесятнице» Григория Богослова: Аще отрочища благовещьна поиметь старьць-ма сътваряеть и. судию и недорастьша. послушеству-
еть данилъ. одолЭвы въ ямЭ львомъ. аще рыбаря об-рящеть. улавляеть христосу миръ вьсь. словеснымъ плетениимь събирая. петра помяни ми и андрЭя. л. 369 с. 20-л. 369 д 15 (Будилович 1875.280). «В ци-тирания откъс се посочва силата на Св. Дух, който «улавя» рибарая за Христос в своите «словесни мрежи». Веднага следва указание за първите Христови ученици — Петър и Андрей. Срв. Мк 1:6, където Христос казва на първите си ученици, че ще ги на-прави ловци на чловеци; срв. Също Мт 16:11, където Исус предпазва учениците си от кваса фарисейски и садукейски, т.е. от лицемерието и нечисто слово. С други думи, Петър, рыбарят, е уловен за Христос в мрежата на «словесното плетение», като му е показано истинното слово чрез противоположното — лъжливото. И в тази случай нямаме основание да смятаме, че «плетение словес» трябва да се толкува в положителен смисъл. Срв. Същия мотив в Миней за октомври от 1096: «боплетеныя мрЭжа твоихъ словесъ простьръ дьрьжимыя льстью просвЭщениемь въ вЭрЭ улови» (л. 66б), «Умьрщваеть ся дрЭвле зъло-дЭи видя мужьство ваю, стрпца како въ тЭлеси твьр-дЭ, бесплътъныи врагъ отмЭтаета плетениемь словесъ ваю», л.98а (Ягич 1886, 176)» [12, с. 24]. С такой интерпретацией невозможно согласиться, поскольку контекст (и в Слове Григория Богослова, и в примерах из Минеи) дает возможность использования «плетения словес» только с положительной семантикой.
2. И слово «хытрьць/хытрыии» может быть использовано с положительной семантикой, если речь идет опять-таки об истинном, боговдохновенном творчестве. Так, в древнерусском переводе Пандектов Никона Черногорца: «яже стхъ писании ис-тиньнная хытрость и ремество якоже реч великыи Дионисии» [28, с. 105]; «Словомь же хытростьнъмь съгрЭшения оуныхъ исправляти» [28, с. 50].
3. Такую же зависимость значения от контекста
демонстрирует и сочетание «извитие словес». Применяемое как характеристика, присущая «эллинскому» красноречию, язычникам, оно обладает отрицательной семантикой: извитиемъ словесъ и лютостию слуха окрадая (...) КР 1284,332г.; таче глть и ре(ч)ения млтвы молящее бо ся ре(ч) не извитиемь словесъ. яко же язычници творять (...) ПНЧ 1296, 106 об [29, с. 470]. Это ненужное умение, которому противопоставляется истинное, исходящее от сердца чувство: Доментиан, описывая житие св. Саввы, подчеркивает: «и достоинь сьврьстьникь бысть апо-столомь и мученикомь, и тЭхь небесьныихь зароу на себЭ носе, и слоуже господеви дьнь и ношть не извитиемь словесь нь вь прЭпрости срьдьца» [16, с. 307]. Однако в ветхозаветных текстах (Притчи, Премудрость, Сирах) «извитие словес» выступает с положительной семантикой: «И аще множеству ома
вожелЭетъ кто, вЭдЭти древнЖа, и будущая разоумЭ-ти. вЭдети вітіЖ словесъ и и рЭшетЖ гаданіи, знаменіЖ и чюдеса провЭдЭ, исхожденіе временъ и
вЭковъ» (Прем 8:8) [31]; «РазумЭти премрость и наказате. разумЭти же словеса мудрости. приати же извшіе словесъ, и разрешение гаданш. разумЭти же правду и истину, и судъ исправлЖти. да дастъ незло-бивымъ художство. отроку же юну чювствие и премрость. сего послушавъ мудрыи, премудрЭе бу-детъ. а разумныи строителство стЖжитъ. разумЭетъ же притча и темно слово. глата же прмрыхъ и гадата» (Притч1:1-6) [31]. «Извитие словес» в упомянутых библейских текстах представляет собой не просто указание на формальные приемы, оно прежде всего связано с характеристикой содержательной стороны: «Извитиями слов (строфаі Xoyov - обороты слов) притчи называются потому, что, вращая их умом, открываем и находим сокровенный в них смысл» [32, с. 360].
4. Противоположное мнение: Р. Станков [13, c. 2526].
5. В сущности, положительное значение изначально присутствует в нем: понятие «плетение словес» восходит к античности, к традиции увенчания победителя спортивных состязаний венками, отсюда сочетание «плести венец»; в византийскую христианскую литературу оно переходит с переносным значением - «плести похвалу» [3, 7, 40]. Славянский термин «плетение словес» связан с традицией его использования в византийской христианской литературе, и прежде всего в гимнографии, а не с греческими риториками, где сочетание я^єкє™ Xoyov выступает со значением «сочинять литературно», «составить речь с помощью определенных стилистических приемов», — вторым возможным источником славянского термина [7].
Список литературы
1. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / Под ред. Д.Н. Ушакова. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1939-1940. Т. 3.
2. Лихачев Д.С. Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России. М.: АН СССР, 1958. 67 с. (IV Международный съезд славистов. Доклады).
3. Mulic M. Srpski izvori ”pletenija sloves”. Sarajevo, 1975. 99 s.
4. Kitch F. The Literary Style of Epifanij Premudryj: 'Pletenije sloves'. Munchen: Sagner, 1976. 298 s.
5. Матхаузерова С. Древнерусские теории искусства слова. Прага, 1976. 45 с.
6. Пикио Р. «Плетение словесь» и литературните стилове на православните славяни в епохата на късното Средновековие // Православното славянство и старобългарската културна традиция / Р. Пикио. София: Унив. изд-во «Св. Климент Охридски», 1993. С. 531-560.
7. Фрайданк Д. К сущности и предпосылкам стиля «плетение словес» // Търновска книжовна школа. София: БАН, 1980. Т. 2. С. 89-93.
8. Bortnes J. The Function of Word-Weavning in the Structure of Epiphanius' Life of Saint Stephen, Bishop of Perm' // Medieval Russian Culture. California Slavic
Studies, XII. Berkeley; Los Angeles; London, 1984. P. 311-342.
9. Станчев К. Поетика на старобългарската литература. София: Наука и изкуство, 1982. 200 с.
10. Hebert M. Hesichasm, Word-Weavning and Slavic Hagiography: The Linerary School of Patriarch Euthymius. Munchen, 1992.
11. Верещагин Е.М. К истолкованию имени Епи-фания Премудрого (в связи с истоками стиля «плетение словес» // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 1993. Т. 52. № 2. С. 64-76.
12. Станков Р. Исихазмът, стилът «плетение словес» и езиково-правописната реформа на патриарх Евтимий. София: Херон Пресс, 1999. 78 с.
13. Панчева Е. Бележки относно реторичното средство я^ок^ (плетение) в агиографското творчество на св. патриарх Евтимий Търновски // Търнов-ска книжовна школа. Велико Търново: Унив. изд-во «Св. Кирил и Методий», 2007. Т. 8. С. 407-415.
14. Верещагин Е.М. Церковнославянская книжность на Руси: лингвотекстол. разыскания. М.: Инд-рик, 2001. 608 с.
15. Кенанов Д. Славянска метафрастика. Пловдив - Велико Търново: ПИК, 2002. 279 с.
16. Доментиан. Житие св. Саввы // Живот светога Симеуна и светога Саве. Написао Доментщан. На свщет издао Ъ.ДаничиЬ. Београд, 1865. С.119-345.
17. Животи кралева и архиепископа српских. Написао архиепископ Данило, на свщет издао Ъ.ДаничиЬ. Загреб, 1866.
18. Житие Стефана Пермского, написанное Епи-фанием Премудрым. ГИМ, Синод. собр., 1897. Л. 655-777.
19. Слово похвальное священномученику Клименту // Верещагин Е.М. Церковнославянская книжность на Руси: лингвотекстол. разыскания. М.: Инд-рик, 2001. С. 467-494.
20. Служебные минеи за сентябрь, октябрь и ноябрь в церковно-славянском переводе по русским рукописям 1095-1097 г. / Труд орд. акад. И.В. Ягича. СПб.: Отд. рус. яз и словесности Императ. Акад. наук, 1886. 608 с.
21. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 3 т. [Репр. изд]. М.: Знак, 2003. Т. 3.
22. Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской // Художественная культура домонгольской Руси. М.: Наука, 1972. С. 25-49.
23. Богослужебные каноны на греческом, славянском и русском яз. / Ред.-пер. Е.И. Ловягин. СПб.: Синод. тип., 1875. 296 с.
24. Рогачевская Е.Б. Цикл молитв Кирилла Туровского: тексты и исследования. М.: Языки русской культуры, 1999. 280 с.
25. Амфилохий. Древлеславянская Псалтирь ХШ-XIV века с греческим текстом из толковой Фео-доритовой Псалтири Х века с замечаниями по древним памятникам. М., 1874.
26. Иоанн Златоуст. Слово в великую среду о зависти // Супрасълски, или Ретков сборник. В 2 т. София: БАН, 1983. Т. 2. С. 395-405.
27. Спасова М. За значението на вэтии в история-та на българския книжовен език // Палеобалканистика и старобългаристика: Втори есенни международ-ни четения «Профессор Иван Гълъбов». Велико Търново: Унив. изд-во «Св. Кирил и Методий», 2001. С. 79-85.
28. Максимович К.А. Пандекты Никона Черногорца в древнерусском переводе XII века: (юридические тексты). М.: Языки русской культуры, 1998. 592 с.
29. Словарь древнерусского языка (Х1-ХУП вв.). В 10 т. / АН СССР, Ин-т. рус. яз.; гл. ред. Р.И. Аванесов. М.: Рус.яз., 1988.
30. ЪоровиЬ В. Силуан и Данило II, српски писци Х1У-ХУ1 века // Глас српске кралевске академщ'е СХХХУ!, други разред, 72. Београд, 1929. С. 13-103.
31. Библия. Острог: Печ. Ивана Федорова, 1581. 628 л.
32. Афанасий Александрийский. Краткое обозрение Священного Писания Ветхого и Нового завета // Христианское чтение. 1841. Ч. 4. С. 324-402.
33. Каллист Константинопольский. Житие Григория Синаита / Под ред. П.А. Сырку // Памятники древней письменности и искусства. С^ХХП. СПб., 1909. С. 1-48.
34. Димитър Кантакузин. Служба Иоанну Рыль-скому // Събрани съчинения / Димитър Кантакузин. София, 1989. С. 44-57.
35. Григорий Цамблак. Похвальное слово Евфи-мию // Похвално слово за Евтимий от Григорий Цамблак / Гълъбов И., Давидов А., Русев П. София: БАН, 1971. С. 111-233.
36. Петрова В.Д. О древнерусском «плетении словес» // Вестник СПбГУ. Сер. 9: Филология. Востоковедение. Журналистика. 2007. Вып. 4. Ч. 2. С. 53-61.
37. Словарь русского литературного языка в 17 т. М.; Л.: АН СССР, 1965. Т. 9.
38. Словарь русского языка: в 4 т. / РАН, Ин-т лингвист. исследований; гл. ред. А. П. Евгеньева. 4-е изд, стереотип. М.: Рус. яз: Полиграфресурсы, 1999. Т. 3.
39. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1-4. М.: Рус. яз., 1989. Т. 2.
40. Дончева-Панайотова Н. Към теорията и практиката на стила «плетение словес» в произве-денията на писателите от Търновскатат книжовна школа // Търновска книжовна школа. Велико Търново: Унив. изд-во «Св. Кирил и Методий», 2003. Т. 7. С. 19-32.
ON THE CONTENT OF THE TERM «PLETENIE SLOVES»
IN MEDIEVAL SLAVONIC LITERATURE
V. D. Petrova
The analysis of the term «Pletenie sloves» («weaving of words») usage in medieval Slavonic literature shows that its meaning depends on the context. So if this word combination describes heathen rhetorician's or philosopher's works it has a negative meaning, but if Christian writer's God-inspired creativity is the matter this term gets positive semantics. The word combination «Pletenie sloves» («weaving of words») used by medieval Slavonic writers for their work description should be considered in the traditionally positive sense of the term «pletenie» (words or crown braiding) in the liturgical texts.
Keywords: pletenie sloves (weaving of words), hymnography, source, positive semantics, negative semantics, context.
