CC BY
14
О слове полусонок (родительный множественного) в "Грифельной оде" О. Э. Мандельштама
Борис Андреевич Успенский
Национальный исследовательский университет "Высшая школа экономики" Москва, Россия
On the word polusonok (Genetivus pluralis) in the "Grifel'naja oda" ("Slate ode") by Osip Mandel'stam
Boris A. Uspenskij
National Research University Higher School of Economics Moscow, Russia
Резюме
Статья посвящена структуре и значению слова полусонок, созданного О. Э. Мандельштамом. Восстанавливается деривационная история этого слова и показывается, что оно призвано выражать plurale tantum.
Ключевые слова
Мандельштам, "Грифельная ода", неологизмы, pluralia tantum
Abstract
The article is concerned with the structure and the significance of the word polusonok created by O. E. Mandel'stam. The author reconstructs its derivational history and demonstrates that the word was created for expressing a plurale tantum.
Keywords
Mandel'stam, "Grifel'naja oda" ("Slate ode"), neologisms, pluralia tantum
This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International
Первая строфа "Грифельной оды" О. Э. Мандельштама в ее окончательной редакции 1923 г. оканчивается словом полусонок. Как показывает синтаксис фразы, это слово представляет собой форму родительного падежа множественного числа:
На мягком сланце облаков Молочный грифельный рисунок — Не ученичество миров, А бред овечьих полусонок.
В первоначальной редакции "Грифельной оды" на месте полусонок стояло слово огневицы (родительный единственного), которое рифмовалось с зарницы:
На мягком сланце облаков Молочных грифелей зарницы Не ученичество миров, А бред овечьей огневицы!1
Ключевую роль в этих исправлениях имело, по-видимому, слово полусонок, и именно к нему была подобрана рифма рисунок (а не наоборот). В самом деле, замена слова зарницы на рисунок, уточняя смысл, по существу, не меняет его: утрачивается лишь метафоричность выражения. Напротив, при замене слова огневицы на полусонок смысл меняется: огневица означает горячку, и, соответственно, бред овечьей огневицы означает горячечный бред; между тем, бред овечьих полусонок говорит не о воспаленном, болезненном состоянии, а о полусонном коллективном сознании (ср. интерпретацию этой строфы: [Ronen 1983: 44-45])2. Первоначально выбор слов для рифмы в цитированных стихах определялся ассоциативным мышлением: зарницы и огневицы близки по внутренней форме, оба слова образованы от корня, означающего свет. В дальнейшем, однако, Мандельштам отказывается от такого сближения и сосредотачивается на содержании рифмующихся слов. Так появляется полусонок.
Итак, слово полусонок явилось результатом осознанного выбора, отражая творческие искания поэта. Чтобы точнее выразить свою мысль, поэт пожертвовал точностью рифмы. "В результате правки, — говорит М. Л. Гаспаров, — возникает диссонансная рифма рисунок : полусонок, необычная для Мандельштама и вообще для всей русской поэзии (кроме
1 [Гаспаров 1995: 158, 166; Мец 2011: 180, 184, 188, 190, 192]. См. фототипическое воспроизведение черновой рукописи с авторской правкой, где внесены соответствующие исправления: [Мец 2011: 213, ил. 11].
2 Может быть, не случайно Мандельштам ставит восклицательный знак после слова огневицы и снимает его, заменяя огневицы на полусонок.
имажинистской [. . .]). Может быть, здесь она играет иконическую роль: расплывчатая рифма изображает расплывчатое сознание беспамятных овечьих полусонок" [Гаспаров 1995: 167].
При этом слово полусонок придумано Мандельштамом: это смелая инновация, затрагивающая грамматику русского языка. Если обычно неологизмы у Мандельштама относятся к лексике, то в данном случае мы наблюдаем грамматический (морфологический) неологизм.
Образование этой формы — иначе говоря, ее деривационная история — кажется загадочным. Коль скоро полусонок представляет собой форму род. падежа мн. числа, исходная форма этого слова восстанавливается как *полусонка (им. падеж ед. числа). Это слово не зафиксировано в словарях. Если же предположить, что исходной формой является *полусонок (им. падеж ед. числа), т. е. уменьшительное от полусон, то в род. падеже мн. числа ожидалось бы *полусонков, а не полусонок, как у Мандельштама (т. е. должно было бы быть *бред овечьих полу-сонков)3.
Очевидно, что полусонок в конечном счете восходит к слову полусон. Очевидно также, что полусонок — это уменьшительная форма, каким-то образом восходящая к полусон. Но каким именно образом?
Надо полагать, что полусонок (род. падеж мн. числа) непосредственно образовано не от формы ед. числа — такой, например, как *полусонок или *полусонка (им. падеж ед. числа) — а от формы мн. числа *полусонки (им. падеж мн. числа), которая трактовалась как plurale tantum (т. е. как слово, не имеющее формы ед. числа). Слово полусонки выступает при этом как уменьшительная форма от полусны.
В обычном случае исходная форма полусон сначала должна преобразиться в уменьшительную форму, чтобы затем от этой последней формы образовалась форма род. падежа мн. числа; но тогда в итоге мы получаем *полусонков, а не полусонок. Последовательность преобразований при этом выглядит таким образом:
полусон (им. ед.) > полусонок (им. ед.) > полусонков (род. мн.). Между тем, последовательность преобразований у Мандельштама другая:
полусон (им. ед.) > полусны (им. мн.) > полусонки (им. мн.) > полусонок
(род. мн.).
3 В некоторых словах муж. рода родительный множественного совпадает с именительным единственного, но такие слова в большинстве случаев относятся к категории личных существительных (например, человек, солдат, турок и др.) или обозначают парные объекты (например, носок, чулок, валенок, ботинок и т. п), см.: [Зализняк 1967: 228; Успенский 2004: 36-38]. Очевидно, что полусонок к таким словам относиться не может.
Таким образом, уменьшительная форма родительного множественного (полусонок) образована непосредственно от соответствующей (уменьшительной) формы именительного множественного (полусон-ки), а не от уменьшительной формы именительного единственного (полусонок). В свою очередь, уменьшительная форма именительного множественного (полусонки) образована от обычной (неуменьшительной) формы именительного множественного (полусны), а не от формы полусонок.
Итак, слово полусонки (отразившееся в форме род. мн. полусонок) трактуется у Мандельштама как plurale tantum, т. е. как слово, не имеющее формы ед. числа. Такая трактовка может основываться на представлении, что овцы видят общий, коллективный сон. Ср.: "Этот сон и не-сон (полусонки) недаром назван «овечьим» — здесь субъект еще не выделен из некоторого массовидного человеческого континуума. . ." [Сегал 1972: 71]4.
Создавая неологизм полусонки (им. мн.), отразившийся в форме род. мн. полусонок, Мандельштам мог интуитивно исходить из периферийной группы слов, которые в уменьшительной форме представлены только во мн. числе при отсутствии соответствующей (уменьшительной) формы ед. числа. Так, например, слово детушки, ребяточки, ребятушки, ребятки, дровишки и т. п. (им. мн.) не имеют соответствующей формы ед. числа (*детушко, *ребяточко, *ребятушко, *ребятко, *дро-вишко). Исторически эти слова образованы от слов в форме ед. числа, но в современном языке соответствующие формы ед. числа неупотребительны, и, соответственно, слова в форме мн. числа предстают как pluralia tantum. По аналогии с такими словами и могла появиться форма родительного множественного полусонок.
4 О. Ронен — кажется, единственный исследователь, который пытался объяснить это слово, — рассматривает слово полусонок как "a hapax legomenon and apparently a neologism, created by blending полусон and просонки" [Ronen 1983: 99]. В Грамматическом словаре А. А. Зализняка спросонок определяется как несклоняемое слово, слово же просонок вообще незарегистрировано [Зализняк 1977: 474]. Слово просонки во мн. числе, как указывает Ронен, встречается у Брюсова в стихотворении "Волшебное зеркало" (1922): "Октябрь загудел в просонки," — но в просонки (впросонки) представляет собой, по-видимому, фразеологизм (ср. спросонья). От слова спросонок, если бы оно склонялось, ожидалась бы форма род. множественного *спросонков; равным образом от несуществующего слова *просонок ожидалось бы *просонков. Слово * просонки (им. падеж мн. числа), если бы оно воспринималось как plurale tantum, вероятно, давало бы в род. падеже мн. числа *просонок. Объяснение Ронена кажется слишком сложным и произвольным.
Библиография
Гаспаров 1995
Гаспаров М. Л, "«Грифельная ода» Мандельштама: история текста и история смысла", Philologica, 2, 3-4, 1995, 153-193. Зализняк 1967
Зализняк А. А., Русское именное словоизменение, Москва, 1967. -1977
Зализняк А. А., Грамматический словарь русского языка: Словоизменение, Москва, 1977. Мец 1911
Мец А. Г., Осип Мандельштам и его время, 2-е изд., испр. и доп., С.-Петербург, 1911 (цит. по Интернет-изданию: Мец А. Г., Осип Мандельштам и его время, 2011: http://www. ruthenia.ru/reprint/Mets_Mandelshtam.pdf; последнее обращение: 18.07.2018). Сегал 1972
Сегал Д. М., "О некоторых аспектах смысловой структуры «Грифельной оды» О. Э. Мандельштама", Russian Literature, 1, 2: Special issue devoted to the poetry of Osip Mandel'stam, 1972, 49-102.
Успенский 2004
Успенский Б. А., Часть и целое в русской грамматике, Москва, 2004. Ronen 1983
Ronen O., An Approach to Mandel'stam, Jerusalem, 1983.
References
Gasparov M. L., "«Grifel'naia oda» Mandel'-shtama: istoriia teksta i istoriia smysla," Philologica, 2, 3-4, 1995, 153-193.
Ronen O., An Approach to Mandel'stam, Jerusalem, 1983.
Segal D. M., "O nekotorykh aspektakh smyslovoi struktury "Grifel'noi ody" O. E. Mandel'shtama," Russian Literature, 1, 2: Special issue devoted to the poetry of Osip Mandel'stam, 1972, 49-102.
Uspenskij B. A., Chast' i tseloe v russkoi gramma-tike, Moscow, 2004.
Zaliznyak A. A., Russkoe imennoe slovoizmenenie, Moscow, 1967.
Zaliznyak A. A., Grammaticheskii slovar' russkogo iazyka: Slovoizmenenie, Moscow, 1977.
Борис Андреевич Успенский, проф., д. филол. наук Национальный исследовательский университет "Высшая школа экономики", Факультет гуманитарных наук, Школа филологии, заведующий Лабораторией лингвосемиотических исследований 105066 Москва, ул. Старая Басманная, д. 21/4, стр. 1 Россия/Russia borisusp@gmail.com
Received May 15, 2018
