CC BY
82
Н. С. Котяева
О СЕМАНТИЧЕСКОЙ АДАПТАЦИИ ИНОЯЗЫЧНЫХ СЛОВ В РУССКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ЯЗЫКЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА
(НА МАТЕРИАЛЕ КОМЕДИЙ)
NADEZHDA S. KOTYAEVA ON THE SEMANTIC ADAPTATION OF FOREIGN WORDS IN THE RUSSIAN LITERARY LANGUAGE OF THE XVIIIth CENTURY (BASED ON THE MATERIAL OF COMEDIES)
В статье рассматриваются процессы семантической адаптации иноязычных слов в русском литературном языке второй половины XVIII века — в комедии нового времени, представленной такими именами, как А. И. Клушин, А. Д. Копиев, Н. П. Николев, Н. Р. Судовщиков и др. Особое внимание уделяется развитию семантических свойств заимствованных слов в процессе приспособления к русской лексической системе — мета-форизации и детерминологизации значений лексики военного дела в связи с миграцией в неспециальные сферы русского словаря, перемещением в любовный лексикон эпохи; рассматриваются особенности лексикографической интерпретации иноязычных слов.
Ключевые слова: иноязычная лексика, семантическая адаптация, лексика военной сферы, метафоризация и детерминологизация, лексикографическая интерпретация.
The article examines the processes of semantic adaptation of foreign words in the Russian literary language of the XVIIIth century — in the comedies of modern age, presented by, A. I. Klushin, A. D. Kopiev, N. P. Nikolev, N. P. Sudovshchikov. Particular attention is paid to the development of semantic properties of borrowed words in the process of adaptation to the Russian lexical system, i. e. to metaphorization and determinologizaton of military sphere words due to their migration into the non-special Russian language vocabulary and shift to the lexicon of love of that time. The article deals with lexicographic interpretation of foreign words.
Keywords: foreign words, semantic adaptation, words of military sphere, metaphorization and determinologizaton, lexicographic interpretation.
Изучение иноязычной лексики в русском литературном языке второй половины XVIII века — в комедии нового времени, представленной такими именами, как В. В. Капнист, Д. И. Фонвизин, А. И. Клушин, Н. Р. Судовщиков, Н. П. Николев, А. Д. Копиев и др., — становится все более актуальным для современного исследователя. И качество давности нисколько не снижает художественно-эстетических и собственно лингвистических достоинств этих поистине бесценных творений русской комедиографии, многие из которых, к сожалению, воспринимались и в филологической среде как «...литература по сути своей несовершенная, наивная, навсегда устаревшая, не имеющая шансов на диалог с современностью и, во всяком случае, как совокупность текстов, которые трудно прочитать. Достаточно очевидно, что для сегодняшнего дня если
Надежда Сергеевна Котяева
Аспирант Института лингвистических исследований РАН ► [email protected]
Научный руководитель: д-р филол. наук, д-р ист. наук А. А. Бурыкин
что и наивно, так это данное воззрение...» [9: 9], и драматургии данного времени, отражающей сложнейшие процессы развития и обогащения русского литературного языка, его лексико-се-мантической системы, не суждено обесцениться.
Во второй половине XVIII века продолжают происходить активные процессы заимствования и освоения иноязычных слов, в том числе терминов из различных сфер, обогативших русскую терминологическую систему на стадии ее становления. Часть этих слов вошла в литературный язык, претерпевая смысловые изменения, наполняясь новым — метафорическим — содержанием. В процессе взаимодействия с другими словами иноязычные термины подверглись разнообразным семантическим изменениям: расширение, сужение и дифференциация их значений, переносное употребление, развитие новых отвлеченных и конкретно-бытовых значений, связанных со сферой «человек». Слова-термины вовлекались в контексты, не связанные с их специальным назначением, происходило приглушение или выпадение отдельных дифференциальных признаков данных лексем, приводящее в некоторых случаях к полному отрыву слова от его терминологически замкнутого значения и включению в новый круг лексико-семантических, грамматических и стилистических связей.
Данный процесс приобретал массовый характер: терминология военной, административно-правовой, общественно-политической и др. сфер давала выходы в различные жанры устной и письменной речи, в том числе и в язык комедий, отразивших основные тенденции литературного языка нового времени, речевую ситуацию в обществе. В одних словах, как справедливо утверждал Ю. С. Сорокин [13: 332], мы сталкиваемся с полной метаморфозой старого значения, его утратой и появлением нового, с новой проекцией слова на мир действительных явлений и предметов. В других случаях мы имеем дело с появлением у слова наряду с устоявшимися значениями новых, терминологически ограниченных, не связанных с прежними его значениями. Происходит новое осмысление слов, как бы «наслаивающееся» на исходное значение и сдвигающее его, пере-
носящее в другой план отношений. Материальная форма иноязычных слов также подвергается изменениям, которые касаются как звукового состава, так и морфолого-словообразовательного и семантического уровня лексем, получившим название адаптации в русском языке.
Наблюдение над процессом семантической адаптации иноязычных слов в русском литературном языке второй половины XVIII века, а именно — в комедиях В. В. Капниста, Д. И. Фонвизина, А. И. Клушина, Н. Р. Судовщикова, Н. П. Николева, А. Д. Копиева, И.А Крылова, и составляет главный объект рассмотрения в настоящей статье.
В данном исследовании под семантической адаптацией мы, вслед за Е. В. Мариновой, понимаем «приспособление семантической структуры заимствованного слова к системе языка-реципиента» [6: 21]. Основными способами семантической адаптации иноязычных слов являются расширение / сужение их значений, детерминологизация, стилистическая переквалификация, появление разнообразных коннотаций, метафо-ризация значений, семантическая дублетность и многозначность. В результате можно наблюдать влияние различных терминосистем на семантический строй русского языка, смысловые сдвиги предметно-понятийного содержания иноязычных терминов. В одних случаях это были единичные словоупотребления, отражающие индивидуальную манеру художественного стиля автора, в других — массовые, дающие выходы в различные по стилистической и жанровой направленности произведения.
Как показал материал исследуемых комедий, чаще и легче всего подвергались образным переосмыслениям, детерминологизации иноязычные слова, относящиеся к военной сфере, ставшие объектом нашего наблюдения. Наметилось вовлечение данного круга лексики в любовный словарь эпохи, создавались даже литературные произведения (например, книга «О крепости Склонность»), в которых любовные приключения героев были представлены в виде регулярной осады неприступной крепости, которую нужно завоевывать — штурмовать. Известно также стихотворение-пародия А. С. Шишкова «Песня некото-
рого мореходца изъясняющего любовь свою теми словами и мыслями, какими по привычке к мореплаванию воображение его наполнено» [17: 226-230], в котором чувства моряка передаются с помощью обычных для него слов — терминов морского дела.
Так, метафорические употребления связывают некоторые фортификационные термины с абстрактными понятиями, связанными с областью человеческих чувств, отношений. Одним из них служит слово «фортеция», заимствованное в начале XVIII века из итальянского языка «через польское forteca из итальянского fortezza — «укрепление» [15, т. 4: 204], имевшее различные варианты — дублеты — фортецыя, кфартецыя, фор-теца. Надо отметить, что дублетность иноязычной лексики составляла важнейшую особенность словарного состава русского языка XVIII века, она появлялась за счет различных транслитерирований иноязычных написаний, особенностей произношения, языковых вкусов и привычек, а также в связи с переосмыслением формы слова, связанной с его семантическим освоением.
В комедии Д. И. Фонвизина «Бригадир» слово «фортеция» употребляется в диалоге, в котором персонаж Бригадир, обращаясь к своей любимой жене, сравнивает ее с неприступной крепостью — «фортецией»: «Бригадир. Постой, матушка... Я как храброй полководец, а ты моя Фортеция, которая как ни крепка, однако все брешу в нее сделать можно» [16: 319]. Завершает данный диалог другой термин из военной сферы — «бреша», также употребленный переносно. Это французское заимствование петровского времени, значение и этимология которого приводятся в Словаре русского языка XVIII века:
«БРЕШЬ 1704, БРЕША 1705 (<► -са 1704), и, ж. и БРЕШ 1702 (<► -шт 1704, <► -ст 1706), а и у, м. Фр. brèche, непоср. и через гол. bres, нем. Bresche, пол. bresza. Воен. Пролом. Брешний, я я, ее. К проломному или брешнему стрелянию. Арт. Брауна 372» [11].
Нами отмечен еще один любопытный пример употребления слова «фортеция», не связанного со сферой «любовь». Оно входит в образный сатирический диалог из комедии В. В. Капниста
«Ябеда», главной темой которого является продажность суда в те далекие времена:
Добров
Однако истец ваш, я думаю, прислал тяжелой свой багаж, и под фортецию суда подкоп уж роет [2: 470].
В приведенном примере фраза «...и под фортецию суда подкоп уж роет» имеет контекстуальное значение — «пытаться подкупить суд, дать взятку, взяв неприступную крепость».
Перегруппировка компонентов смысла, обусловленная вхождением военной лексики «штурм» и «штурмовать» в метафорический контекст диалога, обнаруживается в комедии А. И. Клушина «Смех и горе». Так, глагол штурмовать вовлекается в стихию человеческих чувств и страстей, персонаж Андрей, обращаясь к возлюбленной, сравнивает ее с неприступной каменной стеной:
Андрей
Прощай, мой ангел, свет, жизнь, камена стена! Знать, штурмовать не мне, другим ты суждена! [3: 58].
Следует отметить, что данное слово было заимствовано в 1704 году из немецкого языка (нем. ««Шгтеп»; возможно, и через польское «821што"№ас»), с течением времени оно развило варианты — штормовать, сштормовать, штюр-мовать. Характерно, что в Словаре Академии Российской 1806-1822 гг. (далее — САР 2) это слово отсутствует, однако Словарь церковнославянского и русского языка 1847 года отмечает его как военный термин, имеющий значение «брать приступом» [12, т. 4: 464].
Слово штурм, употребленное в одном из диалогов комедии Д. И. Фонвизина «Бригадир», развивает переносное значение сразу по двум направлениям. С одной стороны, это военный термин («штурм — приступ к осажденному месту»), вошедший в «любовный лексикон» эпохи: «Советник....Вить это, мой друг, не город, — штурмом не возьмешь (речь идет о жене Бригадира). Сын. Что ж вы, батюшка? Ха-ха-ха-ха! Неужели вы думаете сердце взять штурмом?» [16: 91]. С другой — форма данного слова (штур-
ма) служит средством характеристики эмоционального состояния одного из героев, его бурного поведения: «Бригадир. Иван, мне кажется, нет ли теперь штурмы в твоей головушке? Не можно ли потише?» [Там же: 92].
Нетрудно предположить, что слово штурма употреблено в данных репликах в метафорическом значении и претерпевает семантический сдвиг в сторону смысла слова шторм (штурм), которое отмечено в САР 2 [10, ч. 6: 1380]: «Штурм — нем. реч. морск., зри Буря». Вероятно, дивергенция форм штурм и шторм в русском языке связана с тем, что последнее слово является еще дублетным заимствованием из английского языка в чтении по написанию, имеющим специфически «морское» значение — «буря на море», в то время как форма штурм отражает также многозначность данного слова в языке-источнике — немецком.
Выход в образную сферу комедий давало и западноевропейское заимствование тактика — «через немецкое Taktik или французское tactique, от лат., греч. tactika — «строй» [15, т. 6: 13]. В академических словарях данной эпохи [10, ч. 6: 22] оно зафиксировано в одном значении: «Тактика, ки., с.ж. 1 скл. — искусство строить войско в боевой порядок, делать оным выгодные движения, уметь пользоваться положением мест для обороны своей или для нападения на неприятеля». В диалогах комедий данная лексема сужает свою понятийную сферу и начинает обозначать конкретные предметы:
Чернавка Указом приказали,
Чтоб шить на армию фуфайки, сапоги И чтоб пекли скорей к походу пироги. По лавкам в тот же час за тактикой послали, Намазали тупей, подкоски подвязали, из старых скатертей наделали знамен [5: 192].
В данных репликах слово тактика обозначает предметы воинского обмундирования, снаряжения, но его значение несколько смещено в сторону более общего понятия — «галантерея». Подобное словоупотребление, носящее индивидуально-авторский характер, служит ярким примером выхода термина в литературное употре-
бление, при котором связь с исходным значением («искусство строить войско...») не сохраняется.
Следует отметить, что в пьесах последних десятилетий XVIII века процесс вовлечения иноязычных слов-терминов в метафорические контексты приобретает массовый характер. Происходит расширение их сочетаемости с большим кругом лексики, включение в различные функциональные типы диалогов, и особенно — с сатирической направленностью, что свидетельствует об активизации процессов семантической адаптации заимствованных слов в русском литературном языке.
Детерминологизация значений наблюдается и в таких военных терминах, как куртина и марш. Слово марш, указывается в Словаре русского языка XVIII века [11], имело серию значений:
«МАРШ 1705 (-шь, един. -рс 1706), а и у, м. и (един.) МАРША 1717, и, ж. □ пр. ед. -№ и у, род. мн. -ей и ев. Фр. marche, непоср. или через нем. Marsch. 1. Походное движение войска (сушей или морем), поход. Взять, в о с при ять, остановить.. м.; пойти, вступить.. в марш; иметь м. ◊ В, на марше. — Ср. поход. || Направление движения или время, длина пути при походе. — Ср. путь, дорога. || Дневной переход во время похода. 2. Порядок, способ движения строем в походе или торжественном шествии. ◊ Церемониальный м. 3. Сигнал к походу; походная музыка. ◊ Бить м. (ср. фр. battre la marche, нем. schlagen Marsch). Воен. ◊ Большой, генеральный м. (ср. нем. Generalmarsch). То же, что генерал-марш. ◊ Генерал-м. См. Генерал-марш. ◊ Фельд-м. См. Фельдмарш. ЦМузыка льная пьеса в форме марша. 4. в функции межд. Воен. Употр. как команда к началу движения отряда, войска. | Прост. Употр. как приказание уйти или пойти куда-л. 5. Лестничная ступенька, приступок».
Нами выявлен случай употребления этого слова в новом значении, не зафиксированном в словаре. Так, в комедии Н. Р. Судовщикова слово «марш» употребляется в диалоге-напутствии в самом финале пьесы, имеющем философски образную направленность, в переносном значении — «правильная жизненная линия поведения, верный путь»:
Прямиков
Правдин! Не позабудь: питомец ты монарший, Ступай прямым путем, кривых не делай маршей! И правил добрых ты держися всякий раз! [14: 270].
В комедии Н. П. Николева «Самолюбивый стихотворец» слово марш выступает в функции экспрессивного междометия, широко употреблявшегося в разговорной речи XVIII века в значении «приказ уйти»: «Крутон. Ну?... так марш отсюда!.. вон! чтоб духу не было!» [8: 171].
Пьеса А. Д. Копиева «Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка» дает пример употребления слова марш в терминологическом значении из сферы «музыка» — название жанра музыкального произведения: «Звучит церемониальный марш» [4: 124]. В других сценах указанной комедии встречается глагол маршировать, связанный с военной сферой.
Слово «куртина», заимствованное из французского языка (фр. courtmé), также первоначально употреблялось в военной сфере: «В военном зодчестве называется стена между двумя баталионами, примыкающаяся ко флангам бастионовъ» [10, ч. 3: 495-496]. В течение последующих десятилетий данная лексема проявляет тенденцию к детерминологизации и развивает новое значение, не связанное с военными сооружениями, зафиксированное в академическом словаре: «В садах: изгорода состоящая из дерев» [Там же]. Проиллюстрируем примером из комической оперы Н. П. Николева «Розана и Любим», в котором слово куртина употребляется в значении «Часть сада, составляющая законченное целое», являя собою пример выхода военного термина в широкое употребление: «Куртины и аллеи освещены разноцветными огнями» [7: 206].
Надо отметить, что Словарь русского языка XVIII века фиксирует уже все значения данной лексической единицы:
«КУРТИНА 1701 (кор- 1707, кар- 1708), ы, ж. и <► КУРТИН 1724 (кор- 1708), а, м. 1. Фр. courtine. Форт. Вал, стена между двух соседних бастионов. 2. Часть сада, составляющая законченное целое. 3. Шпалера в саду. Виноград вьется по куртинЪ. Ад. I 90» [11].
Вхождение в образный комедийный контекст демонстирует глагол из военной сферы муш-
тровать, известный в русском языке еще с первых десятилетий XVIII века в специальном значении «делать смотр войску», позднее проникший в обиходный язык. В Словаре русского языка XVIII века семантика данного западноевропейского заимствования представлена следующим образом:
«> МУШТРОВАТЬ 1715 (мунстр- 1731) и <► МОНСТИРОВАТЬ 1708 (мунштир- 1719), рую, рует, несов.; Муштрованный, прич. кого. Нем. mustern, через пол. musztrowac, гол. monsteren. Воен. 1. Делать смотр войску. 2. Обучать военному делу, проводить военные упражнения. Муштрование (мунстр-) и Мунштированье 1718, я, ср.» [Там же].
В комедии Е. Р. Дашковой «Тоисиоков» обнаружено новое, переносное, значение данного слова, которое появится в толковых словарях лишь к середине XIX века — «строго поступать съ кемъ либо, держать кого либо въ рукахъ» [12, т. 2: 335]. Эта лексема служит одним из образных средств характеристики отрицательного героя комедии — госпожи Решимовой, передает особенности ее поведения, обусловленные сюжетом: «Пролаз. Никогда вы ее здоровье не видывали, кажется, будто бы помолодела. Г. Тоисиоков (в сторону). Тем злее за-муштрует весь дом... тотчас на все свои решения давать станет» [1: 270]. Синтагматическая связь глагола «замуштровать» со словом «злее» усиливает его экспрессивно-оценочный характер.
Примером выхода лексической единицы из военной сферы также служит слово командир, употребляемое в шутливо-ироническом контексте комедии в адрес женщины. Данное западноевропейское заимствование синонимично весьма распространенному в разговорной речи той эпохи слову командирша — «женщина, любящая распоряжаться, приказывать»:
Панфил Да полно, все равно, Вить будет мне жена, А муж с своей женой одна же сатана.
Марина
Беги же поскорей... скажи, что нужда... дело...
Панфил Вот новый командир! Все тотчас и поспело [8: 140].
Словарь русского языка XVIII века фиксирует обе лексемы, но переносное значение у слова командирша не отмечено, см.:
«КОМАНДИР (<► ку- 1785, <► комм- 1746, <► -дер 1696, <► -диер 1708), а, м. [Нем. Commandeur, гол. commandeur]. 1. Начальник воинской части, соединения или судна. <> К. над кем-чем. Главный, < вышний, полковой, ротный к. 2. Должностное лицо, руководящее, управляющее кем-, чем-л. 3. То же, что командор (1). ◊ Ка валер к. < Командирский (-ой), ая, ое (1, 2). < По командирски, нареч. (1, 2). < Командирша, и, ж. (1, 2)» [11].
Любопытно отметить, что в комедиях последних десятилетий XVIII века применительно к женщине используется и слово из административно-правовой сферы — полицеймейстер, пополняя собой «любовный лексикон» эпохи. Оно было заимствовано в Петровскую эпоху из немецкого языка (нем. Polizeimeister — «полицейский») в значении «Чиновник, определенный для наблюдения благочиния и порядка в городе» [10, ч. 4: 966]. В репликах полицейского Крючкостроя из комедии Н. Р. Судовщикова данное словоупотребление, как дань жанру, является сигнифи-кантным и вполне соответствует комедийному образу героя, который использует его как обращение к своей возлюбленной: «Милена! Жизнь моя! Души полицеймейстер! Клянусь управою, что я тебя люблю» [14: 249]. Необычная сочетаемость иноязычного слова с русским абстрактно-отвлеченным понятием душа создает специфический характер реплик комедийного персонажа, его речевой облик.
Такие приемы автор использует на протяжении всего действия, и особенно в комично звучащих репликах ротмистра Прямикова, содержащих лексику из военной сферы, употребленную переносно:
Прямиков Я дам себя вот тут аркебузировать, Что Милушке за ним вовеки не бывать... Руки моей тебе искусство покажу, И словом: по эфес палаш в тебя всажу... А в оной меньше нет, как три раза шпицрутен. Вот лучше б ты меня штыком царапнул в бок... [Там же: 259-263].
Слова аркебузировать, эфес, шпицрутен, штык — немецкие заимствования в русском языке; источником слова палаш, означающего «Родъ прямаго меча, обоюду остраго, конными воинами употребляемаго, у коего лезвее широкое и длинное» [10, ч. 4: 776], является венгерский язык (венгерское palios, через польское palasz). В указанной комедии Н. Р. Судовщикова этот военный термин употребляется и в функции изобразительно-выразительного средства — олицетворения: «Прямиков. Но в этом мой палаш тебя не удостоит» [14: 254].
В комедиях других авторов иноязычная лексика (к примеру, слова фузея — от французского fusil — «ружье» и залп — «одновременный выстрел из нескольких орудий») также может употребляться в функции яркого художественного средства — сравнения («Марина. Какой же маленький... уж подлинно фузея!») [8: 99] и метафоры («Добров. Ну, а как он залп из кошелька откроет...») [2: 476].
Таким образом, в исследуемых комедиях наблюдаются процессы семантической адаптации иноязычных слов из военной сферы: метафориза-ция и детерминологизация их значений, связанные с употреблением в иных сферах, свидетельствующие об освоении заимствований в русском литературном языке второй половины XVIII века. Проявляется тенденция к развитию новых, переносных значений, слова адаптируются на русской почве, демонстрируя богатые экспрессивно-стилистические возможности. Момент семантического освоения заимствований оказывается тесно связанным с их семантическим развитием в русской принимающей системе. Дальнейшие изыскания в этом плане позволят обнаружить новые интересные факты.
ЛИТЕРАТУРА
1. Дашкова Е. Р. Тоисиоков // Дашкова Е. Р. Литературные соч. / Сост., вступит. ст. и прим. Г. Н. Моисеевой. М., 1990. С. 267-333.
2. Капнист В. В. Ябеда // Хрестоматия по русской литературе XVIII века. / Сост. А. В. Кокорев. М., 1956. С. 471-493.
3. Клушин А. И. Смех и горе // Российский феатр, или Полное собрание всех российских феатральных сочинений. СПб., 1793. Ч. 40. С. 3-151.
4. Копиев А. Д. Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка // Русская комедия и комическая опера XVIII века / Под ред. П. Н. Беркова. М.; Л., 1950. С. 485-534.
5. Крылов И. А. Подщипа // Крылов И. А. Басни, комедии. М., 2002. С. 194-216.
6. Маринова Е. В. Теория заимствования в основных понятиях и терминах: Словарь-справочник. М., 2013.
7. Николев Н. П. Розана и Любим // Русская комедия и комическая опера XVIII века / Под ред. П. Н. Беркова. М.; Л., 1950. С. 169-216.
8. Николев Н. П. Самолюбивый стихотворец // Стихотворная комедия конца XVIII — начала XIX в. М.; Л., 1964. С. 83-153.
9. Прозоров Ю. М. Ностальгия по театру. Вступительное слово на открытии Международной научной конференции «Основание национального театра и судьбы русской драматургии» // Основание национального театра и судьбы русской драматургии (к 250-летию создания театра в России): Матер. междунар. конф. Санкт-Петербург, 28-30 сент. 2006 г. СПб., 2006. С. 9.
10. Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный: Ч. 1-6. СПб., 1806-1822.
11. Словарь русского языка XVIII века. / Гл. ред. Ю. С. Сорокин; ред. Л. Л. Кутина (Вып. 1-17), Е. Э. Биржакова. Л.; СПб., 1984-2011. — URL: http://feb-web.ru/ feb/sll8/slov-abc.
12. Словарь церковнославянского и русского языка, составленный II Отделением Академии наук: Т. 1-4. СПб., 1847.
13. Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка: 30-90 годы XIX века. М.; Л., 1965.
14. Судовщиков Н. Р. Неслыханное диво, или честный секретарь // Стихотворная комедия конца XVIII — нач. XIX в. М.; Л., 1964. С. 180-255.
15. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева; под ред. и с предисл. Б. А. Ларина. М., 1986.
16. Фонвизин Д. И. Бригадир // Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. / Сост. Г. И. Макогоненко. Т. 1. М., 1958. С. 3-187.
17. Шишков А. С. Песня некоторого мореходца изъясняющего любовь свою теми словами и мыслями, какими по привычке к мореплаванию воображение его наполнено // Зритель, ежемесячное издание. Ч. 1. СПб., 1792. С. 226-230.
[хроника]
РУССКИМ ЯЗЫК И КУЛЬТУРА: АКТУАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ВЗАИМОДЕИСТВИЯ
(Начало. Продолжение на с. 113, 120)
Под таким названием 28 мая 2014 года в Ивановском государственном химико-технологическом университете по плану мероприятий РОПРЯЛ прошел межвузовский научно-методический семинар, который собрал преподавателей русского языка всех вузов г. Иванова: ИвГУ, ИГЭУ ИвГМА, ИВПТУ, РГТЭУ, ИГСХА. Хотя подобные научные мероприятия регулярно проводятся кафедрой русского языка ИГХТУ, в этом году встреча коллег была особенной: семинар посвящен юбилею заведующей кафедрой русского языка, академика РАЕН, доктора филологических наук, профессора Любови Николаевны Михеевой.
По поводу семинара Л. Н. Михеева ответила на некоторые вопросы:
— Как возникла идея проведения такого семинара?
— Подходя к своему юбилею, каждый человек задумывается: подводит итоги сделанному, строит планы на будущее и решает для себя, как провести этот день, чем его ознаменовать и какие наметить перспективы? Известно, что актеры, например, встречают свой юбилей на сцене, играя в спектакле, артисты поют на любимых площадках... Закономерно, для меня это стало выступление с докладом на научном мероприятии, организованном кафедрой, которая с 90-х годов XX века регулярно проводит конференции по актуальным вопросам русского языка и культуры речи.
— Чем отличается формат данного семинара?
— Семинар готовился как своего рода отчет о результатах научной деятельности, как моей, так и преподавателей кафедры. Получилась некая презентация основных направлений научно-исследовательской работы кафедры и представление некоторых итогов этой деятельности. Тематика
семинара отражала наиболее актуальные исследовательские аспекты современной русистки.
— Семинар как жанр носит также учебный характер...
— Поэтому после выступлений докладчикам задавались вопросы, состоялось живое обсуждение затронутых проблем с элементами дискуссии, так что практическая польза семинара несомненна. Более того, в процессе обсуждения родилась идея совместного, регионального масштаба проекта с участием ученых-русистов вузов города, наверное, это главный с точки зрения научно-практических перспектив его результат.
Первой с докладом «Современная лингвокультурная ситуация: теоретический и прикладной аспекты» на семинаре выступила Л. Н. Михеева. Её выступление было посвящено одному из актуальных направлений в современной лингво-культурологии — исследованию конкретных лингвокуль-турных ситуаций, сложившихся в тот или иной исторический период, на определённом этапе культурного развития страны. Отталкиваясь от известной работы В. М. Шаклеина «Лингвокультурная ситуация и исследование текста» [3], Л. Н. Михеева проанализировала основные факторы формирования ЛКС. Хотя та или иная языковая ситуация периодически становится объектом лингвокультурологиче-ского анализа, теория лингвокультурной ситуации, считает Л. Н. Михеева, остается недостаточно разработанной. Докладчик также отметил, что больший интерес ученых вызывают культурно-исторические периоды, далёкие от наших дней, в то время как особенности этно- и социокультурной жизни сегодняшней России, находя непосредственное отражение в языке, обуславливают острую необходимость изуче-
