CC BY
184
Е. Е. Васильева
О рукописных песенниках, их создателях и читателях (по записям и пометам в рукописях)
Рукописные песенники составляют особый род книжной культуры. В самой своей природе они соединяют два начала: письменное (тексты записаны) и устное (записаны для пения)4 * 6. На протяжении полутора веков активной жизни (последняя треть XVII века - первая треть XIX) они не остаются неизменными ни по составу, ни по функции. Постепенно, надолго сохраняя некоторые тексты и постоянно включая вновь создаваемые, континуум рукописных песенников переживает несколько эпох, определяемых господствующими образами. В этом медлительном процессе возникают и сменяются модные влияния. Основные вехи составляют камерная духовная лирика (начиная с псалмов Новоиерусалимской школы); панегирические канты-триумфы Петровской эпохи; пасторали-«пастушки»; любовная лирика в песенных формах. Самый крупный масштаб в их истории - перемена функции и образа от сосредоточения покаянной дисциплины к лирическому дневнику или альбому.
Рукописные песенники образуют особое культурное пространство, в котором обращаются поэтические шедевры и спонтанные отклики на тронувшее сердце слова и напевы. Поэзия Сумарокова, Ломоносова, Тредиаковско-го живет в них без упоминания имен, причем тексты могут дополнятся и изменяться до неузнаваемости. Песенные образы, иногда неуследимые и безызвестные в начале своего существования, переживают долгий ряд превращений - непредсказуемых, а порой и парадоксальных. Этот ряд не умещается только в книжках. Он простирается в устные песенные традиции, которые питали книжную песню, со временем входили в ее круг отдельными текстами. В другой плоскости происходит усвоение книжных песен локальными «школами» песенного фольклора - книжные песни их насыщали, постепенно растворяясь в иной стилистической среде. Наблюдая за жизнью текстов в рукописных песенниках, можно воочию и как будто под увеличительным стеклом анализировать механизм устной традиции, которую созидают три фундаментальных принципа: непрерывность, изобретение и отбор.
4 Специфика рукописных песенников, история их изучения и проблематика исследований слишком объемный предмет, неуместный для настоящей статьи.
Отсылаем читателя к статье, специально посвященной книжной песне и содержащей необходимую библиографию. Васильева Е. Е., Лапин В. А. «Книжная песня» XVII-XVIII вв. и фольклорные песенные традиции // Первый всероссийский конгресс фольклористов: сб. докл. М., 2006. Т. 2. С. 290-314.
6
Правомерно ли в таком случае выделить особую позицию и рассуждать о читателях рукописных песенников? Возможно ли разделить создателей, авторов, писцов, певцов - особенно в тех случаях, когда книжка или тетрадь заполнялись на протяжении долгого времени и еще дольше сохранялись? Это трудная задача и, возможно, не первоочередная в изучении источников, которым еще слишком мало задается вопросов. Но сама постановка проблемы и те наблюдения, по необходимости разрозненные и разнородные, которые мы можем сделать на данном этапе исследования, могут оказаться небесполезными. Во всяком случае, пометы и записи, сопровождающие песни в книжках, случайные реплики, помещенные на свободных местах, и некоторые другие следы личного отношения к уже сделанным записям дадут нам возможность ощутить реальность жизни песенной культуры.
Мы должны ограничить предмет нашего интереса. Для данной статьи это в первую очередь песенники-альбомы, популярность которых простирается до первой трети XIX века (остроумец Чацкий в язвительной характеристике Молчалина упоминает «песенок чувствительных тетрадь» - это как раз наши песенники, выходящие из моды среди передовой молодежи). Среди десятков просмотренных рукописей далеко не каждая содержит пометы или дополнительные записи, и все же их довольно для того, чтобы вывести несколько разрядов или групп.
1. Владельческие пометы.
2. Пометы, реплики «писцов»/авторов.
3. Реплики читателей.
4. Лирические реплики, различимые в самом корпусе текстов.
Систематика эта условна, каждая запись индивидуальна, как и каждый песенник5 * 7. Мы приведем их с комментариями.
1. Владельческие пометы фиксируются и изучаются в рукописях разного времени. В песенниках они бывают краткими, функциональными, как в деловых бумагах:
5 Объем, состав, история и связи текстов, замысел песенника, более или менее определенно вырисовывающийся контекст, иногда явственно ощутимое личное присутствие его автора/владельца создают необходимые предпосылки для прочтения песенника как культурно-исторического феномена. Отношение к рукописи как единице смысла намечено в ряде кратких очерков о песенниках из Титовского собрания: Васильева Е. Е. Рукописные песенники в Титовском собрании // История и культура Ростовской земли. Материалы конференции. Ростов, 2006. С. 133-148. На таком же основании осуществлена публикация памятников Тит. 4272 (Музыкальный Петербург XVII века. Кн. 5: Рукописный песенник с голосами, положенными на ноты. СПб.: Композитор, 2002. 311 с.) и Тит. 1304 (маленький сборник полностью опубликован в статье: Васильева Е.
Е. Мастер одиночного распева // Русский север: аспекты уникального в этнокультурной истории и народной традиции. СПб., 2004. С. 71-125).
7
Сия книга глаголемая Псальмы от артильлерии подпорутчика Но-вицкаго 1733 году6 (Тит. 4487).
Сии псалмы Ивана Яковлича Серебреникова. Ярославскиой посадской И. С. (Q. XIV. 151).
Сия книга принадлежит Катерине Александровне Чебышевой (Тит. 2579).
Эта запись троекратная: русская, французская, снова русская.
Сия книга принадлежит кому нужно (Тит. 2720).
Зачастую констатация права собственника дополняется повторами, репликами, в которых видны свойства владельца: привычка к точности в ведении дел, стремление запечатлеть свою образованность, напоминание об обстоятельствах получения книги.
Сия книга принадлежит Ивану Старчикову купцу Ростовскому. Переплетал Иван Старчиков Купец Ростовской в Городе Троицке 1789 года Коему сия книга принадлежит podlinno evo (Тит. 2518). Последние слова - подлинно его - повторены многократно, как печать, транскрибированы еще и греческими буквами.
Пометы отмечают событие в жизни книги: Сии псальмы новгородской семинарии ученика Афанасия Гаврилова проданы ему безденежно и безплатно для любови. И владеть ему, никому не продавать. А если продаст ю то и с него деньги возьму. Леонтий Михайлов подарил и подписал своею рукою 1768 году (нрзб) дня. (Q. XIV. 128)7.
Череда записей на внутренних сторонах переплета Тит. 2117 запечатлела отношения приятелей, принадлежащих причту двух ярославских сел, Бурмакино и Туношна (близ северо-восточных пределов Ростовского уезда). На передней крышке переплета самый торжественный текст: И я свидетелем в сем бысть не отрекуся, когда в богатые одежды облекуся, что сии псальмы точно Туношинского дьячка Ивана Петрова. И подарены ему подлинно бурмакинским дьяконом Михайлом Ильиным и засвидетельствовал своеручно Федор Сереновской.
На задней крышке переплета вариант: Я свидетель есть и пребуду навсегда, что сии псалмы подарены дьячку туношинскому Ивану Петрову а подарены оные бурмакинским диаконом Михаилом Ильиным. Писал Стефан Иванов. Этой записи противостоит следующая: Сии псалмы села Бурмакина диакона Михаила Ильина подлинно неложно, праведно, нелицемерно 18003-го (так!) года месяца февруария. Свидетельствовал дьяк Иван Петров своеручно. И рассудительное продолжение: Есть либо оные были точно подарены то не пременно должны находиться в селе Ту-ношме у вышеписанного дьячка.
6 Записи приводятся в пореформенном алфавите, по возможности с сохранением оригинального написания, включая слитное или раздельное написание слов.
7 Опубликована в примечаниях к статье «Книжная песня...» (см. сн. 4). С. 314.
8
На некоторых листах есть и другие пометы: Секретарь села Бурмакина Воскресенской церкви дьячок Стефан Иванов (л. 48); Сия тетрать села писцово церковника Василья Иванова Яблокова (л. 61 об.).
На л. 33. Idis cripsitfrater Demetriuspetrovitch dominus tunot ensty (латинская премудрость запечатлена еще пометой на предыдущем листе: Finis coronat opus). И далее комментарий: Ието Дмитрий брат писал (л. 39об.).
Рассыпанные по всему пространству книги, пометы дают представление о том, как дорожили своим песенником, как гордились им братья Грехневы: Сия книга принадлежит Лальскому гражданину (нрзб) господину Грехневу; Сия книга лальскаго мещанина Михаила Грехнева. Подписано своеручно (л. 1); Сия книга города Лальска... Михаила Грехнева Ивана Грехнева (скрепы по низу листов 1-7); Из книг Грехневых; Из книг братьев Грехневых. Как и в случае с рукописью Тит. 2117, за обилием помет стоит какая-то история из жизни книги - в них встречаются другие имена (Сия книга города Лальска Спасской церкви дьяка Феодора), есть и записи с подскобленным именем8.
2. Записи писцов, которые в богослужебных, монастырских рукописях и деловых бумагах если не обязательны, то ожидаемы, в наших песенниках отсутствуют. Писанные для себя, они не обязаны равняться на идеальный образ, ответственность перед читающим не обременяет пишущего. Не удивительно, что редчайшая запись, которую можно отнести к этой группе, далека от словесного этикета. В песеннике, заполненном разными почерками, содержащем наряду с устойчиво бытующими псалмами, кантами и песнями панегирические тексты, созданные по вполне конкретному частному поводу (приезд в Великий Устюг ярославского и вологодского наместника А. П. Мельгунова), оказался запечатленным такой обмен репликами:
- Худо ты пишошь, Ондрюха
- Сам бутто бы хорошо пишот екерно
Сверху этого листа действительно скверным почерком вписаны ноты с подтекстованными словами, неправильно размещенные в 3-х строчной нотной системе. Этот кант (Цвети век вертоград священный) в нормальном виде написан спустя несколько листов (Q. XIV. 134)9.
3. Непосредственность, вольность, балагурство в некоторых записях свидетельствует об отношении к песеннику-альбому. В то же время, и в
8 Все пометы описаны и приведены В. А. Лапиным в готовящимся к публикации материалам сборника «Русская народная песня. Неизвестные страницы истории».
9 Описание этого песенника вместе с исследовательским очерком и публикацией в извлечениях готовится к изданию в сборнике «Русская народная песня. Неизвестные страницы истории».
9
не меньшей степени, - свидетельствует о дружеских отношениях людей, для которых эти книги и песни, в них записанные, были общими (не в смысле собственности, но как язык общения). В одном песеннике есть запись, напоминающая экспромт Пушкина и Дельвига, навестивших дру-га-поэта и не заставших его дома: Милостивый Государь пришол я невзначай, они пили чай, как увидил дно в стакане, то сказал прости прощай. На следующем листе - вариант, следующая реплика-экспромт: Сидел я на диване, последний пунш я выпивал, как увидел дно в стакане, то сказал: Охохо какой прекрасной чай (Q. XIV. 151).
При чтении второй записи не может не возникнуть аллюзия - песня, которую П. И. Чайковский «вписал» в медленную часть квартета; о ней с сожалением упоминал в письме Н. Ф. фон Мекк - к такой прекрасной мелодии пошлые слова Сидел Ваня на диване, стакан чаю наливал. Текст живет до сих пор, записан и опубликован как «народный романс»10.
В упомянутом выше песеннике братьев Грехневых тоже есть шутливая запись. Сверху листа в нотной строчке можно разобрать набросок напева, а поверх нот мелко-мелко вписано Иван Камлин руку приложил и хромую ногу протянул. А пониже теснится еще одна строчка: Здравствуй и при сем верно и нелицемерно.
Уж вовсе озорные слова бывают вписаны на последнем листе, на остатке бумаги. Один такой текст несет в себе неожиданные рефлексы исторической памяти:
Ах смолоду хмелинушка не гуливала,
Ах худому детинушка не давывала,
Ах дат ли не дат ли хорошенькому
Как хорошему пригожему Василью Калмыку,
Ево брату Калистрату и Феодору попу,
А Феодору попу и Борису Годуну.
А птичка полетайка Кондрашка Залупа,
Ах и все наши ребята...
Окончание стиха не удалось прочитать11.
Так же на последнем листе другого песенника, неразборчиво, слегка затерто - еще более вольный текст: А голичок садился на скачок поехал в
10 Гилярова Н. Н. Народный романс: собр. старин. нар. романсов в сопоставлении с лит. прототипами и вариантами город. распевов. М., 1998. С. 26, № 21. Записан в Брянской обл.
11 Опубликован в статье: Васильева Е. Е. XVIII век: историческое сознание, исторический факт, историческая песня // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера: материалы междунар. науч. конф. Рябининские чтения-2003. Петрозаводск, 2003. С. 15.
10
кабачок, потягивает пиво да медок, и богату-то богатину в рот заворачивает. У богатой же богатины, у растакой бляди матери много пива да меду, да мать ево так. Он и дочерью не сводничал, с женой спать не кладет. А дай ему дьявол два поля полыни, да два лебеды, да в дом ево беды. Стара-та шубаразвалися... (Тит. 3536, окончание не разобрать)12.
Одну особенную категорию читателей песенников, пожалуй, легко вычленить, только рассказать о них нечего. Это критики. Песенники попадали в их руки спустя долгое время после создания, непонятные, немодные. Такие записи сухи, ворчливы, категоричны: Читал книгу Афанасий Марков и в которой беспорятков больших и здурачеством - написано на поле, как комментарий к песенным текстам в одном из самых увлекательных для фольклориста песенников (Тит. 4222)13.
Титул еще одной драгоценной книжки испещрен пометами и записями, между которыми вписан приговор: Этой старине пора бы исчезнуть. Правда, были и другие читатели этой рукописи. Приговор зачеркнут, внизу листа - дарственная запись, соединяющая два имени читателей и почитателей «этой старины»: Андрею Александровичу Титову дарствует эту книжку священник Аристарх Израилев 15 мая 1882 года14.
О. Аристарх Израилев, исследователь и пропагандист колокольных звонов, издал ряд текстов свт. Димитрия Ростовского из этой рукописи.
А. А. Титов, замечательный собиратель, историк, считал достойными внимания и изучения «старинные романсы». В 5-томном описании рукописей из собрания Вахрамеева он опубликовал большую подборку книжных песен, главном образом, любовную лирику15.
4. Но все же - не только исследователи, сберегшие рукописные песенники в XIX веке, и мы, почтительно раскрывающие их теперь, можем называться читателями. Мы находимся в другом измерении, входим в отдаленные времена и принадлежащие им тексты, для нас это памятники. Но читали же их и в самую пору создания!
12 Предыдущий текст явно песенной природы, этот же упорядочен рифмами и грамматическим параллелизмом, подобно раешнику. В рукописи он написан сплошь (прозою), так и мы его помещаем.
13 Пометы и краткое описание сборника см. в упомянутой выше статье о рукописных песенниках из Титовского собрания (см. сн. 5).
14 Этому рукописному песеннику посвящена специальная работа: Васильева
Е. Е. Трижды Ростовский песенник из собрания ОР РНБ // История и культура Ростовской земли. 2006. Ростов, 2007. С. 20 -48.
15 Титов А. А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие действительному члену Императорского Российского Археологического общества И. А. Вахрамееву: подроб. описание рукопис. песенников из собр. В. И. Лествицина помещено во 2-м выпуске (М., 1892), сборник текстов - в 3-м (Сергиев Посад, 1892).
11
Не только заметки на полях составляют диалог с книгой - продолжение, постепенное ее созидание тоже несет в себе черты диалога. Ответы, новые слова на известный голос (иногда с жанровой и стилистической «перекодировкой») можно счесть реакцией на прежде усвоенные тексты.
Цепочки родственных песен переплетаются в составе одной рукописи: на голос покаянной лирики Житье мое жалуются на свою жизнь бедняк, подъячий, семинарист; Похоронам комара отвечает Смерть мухи; знаменитый навигацкий Буря море раздымает, превратившийся в песню, порождает исповедальный монолог пьяницы:
Ах как очень тому трудно,
Кто вино пьет неразсудно.
Поутру станет с похмелья,
То кругом ходит вся келья,
Головы поднять не вздюжит,
Ноги и руки не служат и т. д. (Тит. 4172)16
Констатируя такие случаи, всякий раз приходится осторожно выбирать глагольную форму и говорить не слишком определенно. Мы не можем знать, когда проросло начальное зерно и совершилось превращение в иной текст: в этом ли песеннике, на этом листе, или мы имеем дело с прежде совершившимся, вошедшим в континуум книжной песни явлением. Так же как не имеем основания утверждать, что песня записана рукой автора. Полагаясь на ощущение стиля и на степень «шлифованности» текста, не находя точно таких песен в других рукописях, мы можем только высказать предположение о близости данной записи ко времени сочинения. Как отчетливый «кадр», как остановленное мгновение в процессе становления лирики читается любовный текст, написанный вслед за духовным под точно такой же партитурой17. Судьба двух текстов различна: исповедальный псалм устойчиво присутствует в рукописных песенниках XVIII века, записи же его «жанрового дубля» более не известны. Сопоставим эти тексты:
16 В комментариях к опубликованному памятнику (см. сн. 5) приведены десятки таких связей. Сходные случаи указывает и Т. В. Ливанова, впервые опубликовавшая рукописный песенник почти полностью. Из соображений безопасности вперед были поставлены светские песни, а духовные псалмы и панегирические канты с некоторыми купюрами помещены в конец. Сборник кантов XVIII века (в извлечениях) из рукописных фондов государственного исторического музея. Прил. к разд. 4 кн.: Ливанова Т. Русская музыкальная культура XVIII в. Т.
1. М.: Музгиз, 1952. 136 с.
17 Q. XIV. 134 л. Тексты вместе с партитурой готовятся к публикации (см. сн. 8).
12
Есть ли что так крепко, так силно в свете,
Что б могло любви мя Божьей лишити?
Огнь не умучит, смерть не разлучит,
Хлад и глад не страшный, всяк страх не ужасный -Все ни во что же.
Зерно псалма - несколько стихов из послания ап. Павла Римлянам (8, ст. 35-39): Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?). Мощный посыл, сохраняющий интонацию ораторского обращения, искусно размещен в строфе, составленной из двух пар виршей (вторая пара «дробит» каждый стих внутренней рифмой) и заключенной кратким, свободным от рифмы стихом.
Второй текст, в отличие от первого, не блещет мастерством и по модальности несколько схож с театральным монологом.
Где моя доброта, где вся красота?
Внутри сердца погасла любовь безмерна,
Что мне верным был, сердечно служил.
Что мне добродетель, не яко злодетель Завсегда творит.
А горко, что в свете злыя возмогли
Разлучность с душею вечно учинить.
Прочь любовь тая, любовь сердечна,
Когда тя имети, тобою владети Не дал злый сей свет.
Ах, злые моя дни отняли мой свет,
Я к тому не буду скуки той терпеть.
Пусть за тя умру, живот положу,
Пусть любви я знаком, что будет знать всякой В свете после нас.
Ответственность за организацию строфы и порядок версификации остается за напевом (то есть, за партитурой). Новые слова вложены в прежний «голос» не вполне удачно, зато благодаря этому оказывается доступным наблюдению эпизод рождения нового текста.
Интереснее всего лирические реплики, указывающие на пространство, исполненное внутреннего огня, в котором готово запылать поэтическое песенное слово. В этом волшебном пространстве каждый читающий и поющий - герой песни, каждый поет о себе, каждая песня - собственная речь, свободное высказывание. Как оно скажется, будет ли принято, сохранится ли, пустится ли сразу в рост и превращения - все со временем скажет традиция, то есть долгий ряд отсветов, возвращений, пересозда-
13
ний, который в какой-то неведомый миг приведет к зрелому песенному тексту.
Этот процесс совершается не менее таинственно, чем в творчестве «письменного» поэта, черновики которого можно разбирать, увидеть поиски нужного слова, причудливые ассоциации, закрепленные рисунками и росчерками. В жизни анонимной звучащей поэзии важное обстоятельство - насыщенность быта любовными песнями, сочиняемыми заново, но все в том же модусе лирического монолога, чаще всего теми же излюбленными катренами (из двух 15-ти, 13-ти или 11-ти сложников, с меной клаузулы и следующей отсюда перекрестной рифмой). В безнотных рукописных песенниках они часто записываются строфами, свободно размещенными на листе в шахматном порядке. Вот несколько начальных строф из такого песенника (Тит. 4419):
Разлучалася с любезным,
Разлучалась как с душой.
Уж не видеть очам слезным Ево вечно пред собой (л. 3-4 об.).
Красотою я твоею Полонен уже навек.
Ах неможно, чтоб тобою Не прельстился б человек (л. 18 об.)
Взор прекрасные встречая,
Жертвой вечно буду я.
Сердце в плен тебе вручаю,
Будь владычица моя (л. 65).
Мы не выписываем более сложных по структуре строф; ритмические обстоятельства, лексика, мотивы в них те же, эпитеты привычны, рифмы ожидаемы. Как видно по обозначениям листов, такие тексты пронизывают всю книжку; между ними записан десяток масонских песен, несколько духовных «псальм» (здесь эти группы так именно названы, и в каждой группе своя нумерация). И вот между ними появляется текст, следующий иной песенной тенденции, более непосредственно и многообразно соединенной со стихией песни устной:
Выше светлаго месяца И затмила красное солнышко.
Ах талан ли мой талан такой,
Или счастье мое бедное!
Уж разрушил ты мой весь покой И настала жизнь моя вредна.
14
На роду б мне так написано,
Чтоб мне все дни горе мыкати
И вовсю жизнь счастья не видать,
С молодых дней чтоб печаль узнать,
Век чтоб старой мне несносной быть.
Ах вы дни, вы дни прошедшие,
Тяжело мне вас воспоминати,
Вспомянувши слово молвити.
Или в людях людей не было,
Полюбить ли было неково?
По несчастью то случилося -Я в мила друга влюбилася.
Мне казался он милей всего,
Вить поверила божбе ево.
Ох ныне мой сердечный друг Покидает меня, бедную,
Не стоит в правде, душа моя,
Отъезжает в чужу сторону.
Изволь смерть вечно глаза закрыть,
Нежли любя нелюбимой быть.
КОНЕЦ
Любовь, разлука - в половине песен этого и других сборников речь о том же. Но важна не тема, интонация: здесь явственно слышна песенная основа, («предшествующий текст» или «голос»). Первые строчки как будто запнулись о начальный образ Талана, опубликованного в Собрании Львова-Прача18, и до, и после того известного, любимого; в частности, служившего зачином исторических песен, то есть песенных повествований о судьбе известных героев19.
Песня начинается с полуслова, лишь вспоминая, не цитируя начало Высоко звезда восходила/Выше светлаго месяца. Это не следствие утраты части текста - он написан на обороте чистого листа. Видимо, утвердившись в знакомом ритме песни, писавший (писавшая?) позволил выплеснуться собственной теме. Слово конец лишь однажды помещено под песней во всей книжке, его можно отнести и к единице текста, и к сюжету, и к высказыванию.
18 Собрание народных русских песен с их голосами / положил на музыку Иван Прач. 1-е изд. СПб, 1790 г. По изданию, объединившему весь подготовленный корпус, № 9.
19 См. комментарий к № 39 (129) «Ах ты поле мое чистое» в кн.: Рукописный песенник с голосами, положенными на ноты. С. 202.
15
Еще одна песня, написанная тоже на обороте, тоже без номера между нумерованными текстами:
Скажи, вспомнишь обо мне,
Живучи в разлуке,
И во здешней стороне В прежестокой скуке.
Без тебя все места Здешни ненавижу,
Без тебя в сей стране Прежних дней не вижу.
Как рассталась я с тобой,
Нигде нет покоя.
Истерзалась тоской,
Тоскою презлою.
О любовь, для чево Кровь во мне вспалила?
Воспалив, для чево
С милым разлучила?
Ты поди в те места,
Где живу в напасти,
Ты скажи, где тебя Зреть в суровой части.
Как похожа эта песня на приведенные выше катрены, и как вольно она поворачивает привычные мотивы, как свободна от ритмической инерции. Под нею тоже написано слово - имя АННА. Чье оно, подпись ли это автора, условное имя возлюбленной? Вопросы без ответа. Но если вернуться к теме и названию статьи, ответ-предположение находится. Листая и читая песенную книжку, мужскую по составу (кроме масонских песен упомянем еще эпикурейскую застольную Что мне нужды в свете сем, записанную на последних листах охотничью В островах охотник / Целый день порскает), кто-то вписал в нее несколько сугубо женских песен. Читатель, певец, владелец, автор, лирический герой - возможно, нет надобности выбирать что-то одно из этого перечисления. Такова природа песенников-альбомов, что все эти функции объединены в одном лице, умноженном на дружеский круг.
16
Паспортные данные, сопровождающие фольклорно-этнографические материалы Титовского собрания
Шифр География Автор записи Инф. Состав материалов Работа над ним внутри собрания
Тит. 4044 Варжской вол. Д. Александрова, Все-хсвятского прихода Учительница Александровского училища А. Колокольцева Не указан причитания свадебные (по обрядовым ситуациям); похоронные причитания; «прежние проводки» Набело переписа- но
Демневского училища, Щениковской волости Учительница Одинцова Не указан свадебные причитания (по обрядовым ситуациям); припевки (6 величальных)
Марковское училище Са-винской волости Не указан Не указан свадебные причиты, похоронные
Карашское училище Учительница Анна Свечникова 15 мая
Каршской волости с. Пречистенское Учитель А. Крестивный(?)
Щениковской волости уч-ля Демневского училища учителя причет над покойником; наборные прибаутки при беседах (15); «Из дальнего захолустья» (песенка училищная): прибаутки (16-33); «Впечатление перваго впечатления» (любовная песенка) П. Яхонтова
Карашской волости Ростовского уезда учителя 6 свадебных песен
Щениковской волости, Демневского училища. учителя Роспись приданаго
Шифр География Автор записи Инф. Состав материалов Работа над ним внутри собрания
2050 Д. Микулкино Анисья Федоровна Серебрякова
4252, т. 2 2050 С. Пужбола Прасковья Егоровна Ломакина
4044 Д. Тормазово Лазарцевско-го прихода Марфа Васильевна Круглова
4044 С. Павловское Борисовской волости
4254 т. 1 Красновская школа Учитель дьякон Александр Каменский Свадебные обычаи, причеты свадебные и похоронные
4252 т. 2 С. Гвоздево Приимковской вол. Свящ. о. Александр Соколов Крестьянка с. Гвоздево Христина Васильевна Рогулина Причеты
4252 т. 4 С. Лазарцево-Фомино, Ивашевской вол. Титов А. А. Опубл. «Причитаний Ростовского края» Яр. 1888
