CC BY
87
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №6/2015 ISSN 2410-6070
Он также затронул ряд экономических вопросов, которые необходимо было решить для эффективного развития северных территорий. В частности, была поставлена проблема обеспечения углем вольфрамовой промышленности и цветной металлургии. Бухта Угольная, находящаяся в Анадырском заливе и в 180 милях от потребителей, является колоссальным угольным бассейном, где можно довести добычу угля до 1 миллиона тонн. Однако горнодобывающая промышленность завозит 100 тыс. тонн угля за 5 тыс. миль. При рассмотрении энергетической проблемы необходимо решить вопрос о строительстве гидроэлектростанции на реке Амгуэма, где природой создано готовое место. Эти неувязки связаны с отсутствием единого экономического и научного и перспективного планирования. [2, с.244-252].
Представленная информация является лишь небольшим штрихом к большой работе Академии наук СССР по проведению научных исследований в арктических регионах России и позволит расширить источниковедческую базу по истории Арктики. Список использованной литературы:
1. Архив РАН. Фонд 2. Опись 6. Дело 170.
2. Архив РАН. Фонд 2. Опись 6. Дело 180.
© М.Ю. Киселев, 2015
УДК 930+372.881.161.1
Е.И. Кобахидзе
Д.и.н., доцент Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А г. Владикавказ, Российская Федерация
О РОЛИ РУССКОГО ЯЗЫКА В КАВКАЗСКОЙ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЕ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX - НАЧАЛО XX В.)
Аннотация
В статье проанализированы причины, определяющие приоритетную роль русского языка как основного языка обучения в кавказской начальной школе второй половины XIX - начала XX в.; показана деятельность правительства по обеспечению ведущих позиций русского языка в региональной образовательной политике; вскрыты факторы, обусловившие позитивную мотивацию к усвоению русского языка местными сообществами, для которых и русский язык, и образование в целом становились мощным ресурсом социализации в общеимперском пространстве.
Ключевые слова
Русский язык, начальная школа, Российская империя, Терская область, русификация, образовательные
потребности населения, социализация
В активной правительственной политике «обрусения» северокавказской окраины особая роль в деле воспитания граждан единой империи отводилась образованию. Как в целом на Кавказе, так и в его отдельных областях правительственная политика в сфере образования имела свою специфику, определяемую рядом обстоятельств.
Прежде всего, Кавказ являлся регионом, где русский язык изначально занял безоговорочные доминирующие позиции. Поначалу государственный язык проникал в местную среду посредством православия, ставшего преимущественным каналом идеологического воздействия на местные сообщества и отстаивавшего свой приоритет
в деле просвещения местных народов, преследуя по сути миссионерские цели. В процессе формирования
124
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №6/2015 ISSN 2410-6070
общеимперской идентичности именно религии отводилась роль одного из ведущих интегрирующих факторов в силу ее символической роли особого (сакрального) центра Российской империи. Наряду с открытой пропагандой христианства среди народов Центрального Кавказа специально созданная для этих целей еще в 1745 г. Осетинская духовная комиссия активно занялась просветительской деятельностью. Сменившее его «Общество восстановления православного христианства на Кавказе» (1861) [1, с. 529-530], объединившее большинство школ духовного ведомства, даже поначалу находилось в ведении наместника, и лишь с 1885 г. оказалось окончательно вверено экзарху Грузии и передано в непосредственное подчинение Св. Синоду.
Образовательная деятельность церковных учреждений всецело поддерживалась центральным правительством и местной администрацией, где начальное школьное образование (в том числе ведущееся и в приходских школах) рассматривалось как эффективный механизм идеологического воздействия в деле «образования юношества». Сами церковнослужители, хотя и рекрутировались из представителей местных народов, обучались в русских учебных заведениях на русском же языке, что обеспечивало православию выполнение, помимо собственно духовных, также функции пропаганды идей российской государственности и законности в местной «иноверной» среде. На рубеже XIX-XX вв. приоритет духовного ведомства в сфере народного образования был оспорен Министерствами народного просвещения и внутренних дел. Для разрешения возникших разногласий в 1902 г. «обер-прокурору Святейшего Синода и министрам Народного Просвещения и Внутренних Дел [было] поручено сообразить вопрос об объединении деятельности этих ведомств в области народного обучения и предположения свои внести в Государственный Совет» [6, с. 721-722].
Во-вторых, образование для горцев становилось мощным ресурсом социализации в общеимперском пространстве; кроме того, знание русской грамоты значительно повышало общественный вес общинника в глазах односельчан, открывая также и карьерные перспективы: владея русским языком, рядовой горец мог занять привлекательную должность писаря в сельской администрации либо стать учителем, дьяком или даже священником [4]. Сами жители нередко изъявляли желание, «чтобы в их селение был назначен непременно русский учитель», мотивируя это тем, что в таком случае «их дети скорее научатся русскому языку» [11, с. 112].
Русский язык рассматривался властями как «главнейший фактор объединения разноплеменного коренного населения края с Империею» [2, с. 103-104]. Цель, поставленная Николаем I перед учебным ведомством, -«сблизить устройство учебных заведений Кавказского округа с тем устройством, которое введено по подобным заведениям внутренних губерний и таким образом постепенно ввести на Кавказе и за Кавказом ту же систему народного образования, которая существует в прочих частях государства» - значилась в «Положении о Кавказском учебном округе» 1853 г. [14, с. 498], а затем определялась в числе первоочередных в программе преобразований Кавказского края наместника великого князя Михаила Николаевича [3, с. 99]. В отношении учебной части на Кавказе уже не предполагалось никаких особых мер, учитывающих особенности края, -программа наместника была ориентирована на «окончательное сближение всей системы образования на Кавказе с принятою Министерством Народного Просвещения» [10, с. 41].
«Положение о начальных народных училищах» (1864) утверждало приоритет русского языка как языка
преподавания предметов, включенных в обязательную программу [15, с. 614]. В 1867 г. по инициативе
наместника вводится особое «Положение об учебной части на Кавказе и за Кавказом», закрепившее принципы
унификации школьного дела на Кавказе и в других частях империи. Однако Положение допускало некоторые
компромиссы относительно русского и местных («природных») языков: увеличение количества учебных часов,
отведенных на преподавание русского языка, компенсировалось разрешением преподавания местных языков,
включенных в учебный курс в качестве предмета обучения в начальных училищах [13]. А со времени введения
Правил о применении к учебным заведениям Кавказского учебного округа общих училищных уставов
Министерства народного просвещения (1873) на низшие казенные, общественные и частные учебные заведения
(не исключая и церковно-приходские школы иноверческих вероисповеданий) распространяется общий закон
относительно обязательности преподавания как русского языка, так и ряда предметов (истории, географии) на
русском же языке [10, с. 70, 71]. Школы духовного ведомства, в соответствии с утвержденными в 1874 г.
«Правилами начальных приходских школ Общества восстановления православного христианства на Кавказе»
[8, с. 134-137], также были ориентированы на распространение русского языка (в отличие от Правил редакции
125
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №6/2015 ISSN 2410-6070
1863 г., где «природный язык» еще значился языком начального обучения [8, с. 118]). Издание в 1897 г. Министерством народного просвещения примерных программ дисциплин, преподаваемых в начальных училищах, окончательно закрепило позиции русского языка как единственного языка обучения даже на начальных уровнях. Судя по отчету попечителя Кавказского учебного округа за 1903 г., из 2086 начальных школ в 1928 школах (92,3%) языком преподавания служил русский язык, и лишь в 158 школах родной язык допускался в помощь при изучении русского языка [9, с. 225-226].
Вместе с тем русский язык являлся (и воспринимался!) не только языком государственным, но также и языком межэтнического общения, посредником в межкультурной коммуникации. Особое стремление к усвоению русского языка выказывало население Осетии, большая часть которого охотно отдавала своих детей «в станицы казакам для обучения русской грамоте... Ныне не редкость встретить осетина, умеющего, хотя и плохо, но написать что-либо, а говорящий по-русски уже не удивляет никого», - рапортовал начальник Владикавказского округа областному начальству еще в 1868 г., что давало ему основания требовать начинать обучение в осетинских школах «прямо с русского языка» [8, с. 129]. Нередки были и случаи, когда осетины и ингуши отдавали своих детей в услужение городским жителям без всякой платы, но с единственным условием - выучить ребенка читать, писать и говорить по-русски [7, с. 22].
Относительное расширение в Терской области сети начальных образовательных учреждений с программами, отвечающими русификаторским установкам, одновременно удовлетворяло (хотя и в значительно меньшем, чем требовалось, объеме) образовательным запросам самого населения. Частым явлением общественной жизни горцев стали выносимые на сельских сходах общественные приговоры об открытии приходских школ [8, с. 184]. Личное внимание высшей администрации края, включая наместника И. И. Воронцова-Дашкова [2, с. 113-120], к народным школам поощряло местные сообщества к устройству новых училищ, а «Кубанская учительская семинария стала переполняться стипендиатами сельских и станичных обществ» [10, с. 73]. Рост числа начальных школ в первом десятилетии XX в. интерпретировался терской областной администрацией как показатель «особого подъема и запроса на начальное образование». Начальник области подчеркивал: «.среди кабардинцев открыто 22 школы, осетин - 17 школ, ингушей - 15, чеченцев - 35, всего 89 школ. Просьбы и ходатайства об открытии школ получались в дирекции со всех сторон, в том числе и от туземного населения. На первом месте в этом отношении стоят чеченцы и кабардинцы и затем осетины и ингуши.» [11, с. 111-112].
Анализ процессов, связанных с реализацией образовательной политики на Центральном Кавказе во второй половине XIX - начале XX в., приводит к следующим основным выводам. Прежде всего, оценивая сложившуюся в сфере образования в начале XX в. ситуацию в целом, следует обратить внимание на ее неоднозначность. С одной стороны, образовательная практика правительства в регионе, имея выраженный политический подтекст, была ориентирована на культурно-языковую ассимиляцию местного населения. Но с другой стороны, откровенные русификаторские установки в деле народного просвещения парадоксальным образом способствовали консолидации национальной интеллигенции и кристаллизации в общественном сознании, выразителем которого являлись ее лучшие представители, идеи национального языка как центрального ядра национальной культуры и понимания необходимости повышения общественного статуса родного языка [5, с. 178-182; 2, с. 107-108]. Задачи поддержки родного языка [12, с. 191-192] получили частичное разрешение на волне общей переориентации управления регионом в сторону регионализации (после учреждения в 1905 г. Кавказского наместничества), что сказалась и на принципах организации преподавания в местных школах [2, с. 106-107], в результате чего в программу осетинских, к примеру, школ в качестве обязательного был введен родной язык [8, с. 175-177].
Вместе с тем, можно с уверенностью говорить об успешности русификации, состоявшейся не столько благодаря целенаправленным действиям соответствующих официальных ведомств и учреждаемых ими образовательных институтов, сколько ввиду отсутствия на тот момент реальных условий и механизмов повышения статуса родного языка, его утверждения во всех сферах общественной жизни наравне с общегосударственным. Нехватка учебников, квалифицированных педагогических кадров для начальной
школы, разнообразной и доступной литературы на родном языке, наконец, весьма ограниченная сфера
126
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №6/2015 ISSN 2410-6070
бытования объективно законсервировала положение национального языка в качестве вспомогательного, обеспечивая русскому языку широкое проникновение в местную среду и формируя в ней настоятельную потребность в его изучении.
Таким образом, в числе факторов, предопределивших инструментальный характер мотивации к усвоению русского языка, можно выделить следующие. Прежде всего, русский язык являлся языком власти, и овладение им значительно повышало социальный статус человека в его макро- и микросоциуме; знание русского языка открывало для горца перспективы выхода за пределы традиционности и освоения намного более широкого социального пространства. Новый социальный контекст, в котором оказывались местные сообщества, обеспечивал русскому языку функции посредника в межэтническом взаимодействии и межкультурной коммуникации, следствием чего стало не просто заимствование, но усвоение новых образцов организации жизни и связанных с ними ценностей, вовлекающих человека в круг современных отношений и значительно расширяющих сеть его социальных связей в лоне иной культуры. Наконец, отмечаемое среди горцев стремление к освоению русского языка являлось адаптивной реакцией на новые и всегда острые социальные вызовы, смягчающей чувство психологического дискомфорта, неизбежного в условиях давления государства и его основных институтов на традиционную повседневность. Список использованной литературы:
1. АКАК. Т. XII.
2. Всеподданнейшая записка об управлении Кавказским краем генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова. СПб., 1907.
3. Всеподданнейший отчет главнокомандующего Кавказскою Армиею по военно-народному управлению за 1863-1869 гг. СПб., 1870.
4. Гостиева Л. К. Православие в Осетии: очерки о православном духовенстве второй половины XIX - начала ХХ вв. Владикавказ, 2014. 557 с.
5. Дзасохов Гр. Образовательное и воспитательное значение отечественного языка // Известия СевероОсетинского научно-исследовательского института (ИСОНИИ). Орджоникидзе, 1934. Т. VIII. С. 178-182.
6. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802-1902 / Сост. С. В. Рождественский. СПб., 1902.
7. Мартиросиан Г. К. Социально-экономические основы революционных движений на Тереке. Владикавказ, 1925.
8. Материалы по истории осетинского народа: Сборник материалов по истории народного образования в Осетии. Орджоникидзе, 1942. Т. V.
9 Миропиев М. О. О применении школьной системы Н.И. Ильминского на Кавказе // Труды особого совещания по вопросам образования восточных инородцев. СПб., 1905.
10. Модзалевский Л. Ход учебного дела в Кавказском крае с 1802 по 1880 год // Памятная книжка Кавказского учебного округа на 1880 год. Тифлис, 1880. Отд. I.
11. Отчет начальника Терской области и Наказного Атамана Терского казачьего войска за 1913 год. Владикавказ, 1914.
12. Петиция учителей школ Северной Осетии, поданная Владикавказскому епископу // ИСОНИИ. Т. VIII. С. 191-192.
13. ПСЗ-II. Т. XLII. Отд. 1-е. №44748.
14. ПСЗ-II. Т. XXVIII. Отд. 1-е. №27646.
15. ПСЗ-II. Т. XXXIX. Отд. 1-е. №41068.
© Е. И. Кобахидзе, 2015
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №6/2015 ISSN 2410-6070
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
УДК 141.201
Ю.А.Клепко
студентка СФУ ИУБПиЭ г. Красноярск, РФ E-mail: jklepko@yandex.ru
СОЦИАЛЬНЫЕ И ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ РОБОТОТЕХНИЧЕСКИХ СИСТЕМ
В общественной культуре с древних времен развивается и эволюционирует идея искусственного слуги, восстающего против своего создателя. Представления об искусственных существах меняются вместе с мировоззрением исторических эпох и содержатся в древних мифологиях: древнегреческой, иудаистской и скандинавской. Так, например, в легендах иудаизма содержатся упоминания о существе, которое можно назвать роботом - о Големе. Позднее уже неоднократно предпринимались попытки создания механических людей с автоматическим управлением.
В современной же культуре слово «робот» возникло и получило распространение благодаря чешскому писателю К. Чапеку, который в своей научно-фантастической пьесе в 1920 г. написал об искусственных людях, служащих обществу и похожих на современных андроидов. Вполне очевидно, что роль интеллектуальных робототехнических систем в настоящее время с каждым годом возрастает. Они нашли свое применение в ряде сфер хозяйственной деятельности человека, автоматизируя выполнение тяжелой или опасной для людей работы. Робототехнические системы применяются и в таких областях, как освоение планет Солнечной системы, индустрия развлечений, медицина, промышленное производство и др.
Так, совсем недавно, подобные системы получили применение в автотранспортной сфере, а точнее в сфере пассажирских перевозок, напрямую связанной с миллиардами людей. Интеллектуальные системы транспортных средств позволяют адекватно оценить дорожную ситуацию и передвигаться в автоматическом режиме на сотни километров.
Довольно долгое время ведутся исследования в области антропоморфных (человекоподобных) роботов. Они отличаются своей возможностью выполнять широкий спектр задач в повседневной жизни человека. Например, роботы-андроиды используются для обучения детей, присмотра за престарелыми и проведения экскурсий. Однако, их стоимость слишком велика, а уровень интеллекта по сравнению с человеческим все еще низок, поэтому массового распространения этот вид роботов не получил.
Существенное влияние интеллектуальные системы оказывают в сфере здравоохранения. Большие успехи достигнуты в хирургии. За последние десять лет уже стали реальностью бионические протезы и системы искусственного зрения [1].
Но все же интеллект современных робототехнических систем, который построен на основе классических методов, по своим возможностям существенно отличается от интеллекта человеческого [2; с. 25]. Вопросы творчества, обобщения знаний, выявления закономерностей, планирования действий решены лишь для узкого круга задач. Однако ученые уже находят пути решения этих проблем с помощью применения нейросетевого подхода. В работах Джеффа Хокинса рассматривается многоуровневая нейросетевая структура, способная моделировать процессы восприятия, генерации образов и прогнозирование [3]. Это позволит без труда обрабатывать данные различной природы, например звук или тактильную информацию.
Очевидно, что интеллектуальные системы открывают человечеству множество перспектив, но, в то же
время, заключают в себе ряд потенциальных опасностей. Возьмем, например, политическую сторону нашей
жизни. Говоря о позитивных последствиях, можно представить автоматизированное управление государством,
устранение политических конфликтов, устранение коррупции, установление баланса сил на мировой арене. С
другой стороны, рано или поздно технические системы сами станут субъектами политических отношений,
128
