CC BY
25УДК 81.114.2
О РОЛИ ЛИЧНОСТНО ОРИЕНТИРОВАННОЙ СУБЪЕКТИВНО-ЭМОЦИОНАЛЬНОЙ ОЦЕНКИ В НАУЧНОМ ТЕКСТЕ
А.А. Бернацкая
В статье идёт речь о доминировании в монографии А.Т. Кривоносова «Философия языка» (М., 2012) личностно направленной субъективно-эмоциональной оценочности, что создаёт конфликтогенный характер текста. Как следствие, текст являет собой образец неблагополучной экологии русского языка в научном дискурсе.
Ключевые слова и выражения: оценка, негативная личностно ориентированная субъективно-эмоциональная оценка, научный дискурс, экология языка.
ON THE ROLE OF PERSONALLY-ORIENTED NEGATIVE SUBJECTIVE-EMOTIONAL EVALUATION IN THE SCIENTIFIC TEXT
A.A. Bernatskaya
The article deals with the personally-orientated negative subjective-emotional evaluation, which predominates in A.T. Kryvonosov's monograph "Philosophy of the Language " (M., 2012). It results into the conflictogenic character of the text. As a consequence, the monograph appears as a specimen of the negative ecology of the modern Russian in the scientific discourse. Keywords and phrases: evaluation, negative subjective-emotional evaluation, the ecology of the language, scientific discourse.
Оценка - «философская категория, обозначающая аксиологическое отношение человека ко всему нормативно представленному многообразию предметных воплощений человеческой жизнедеятельности и возможностям их познавательного и практического воплощения <...>. Непосредственной природной предпосылкой О., сложившейся в процессе биологической эволюции, является эмоция, особый психо-физиологический механизм.». Механизм оценочного отношения к действительности базируется на сплетении природного и социокультурного [Современный. 1998: 631-632]. Взаимоотношения человека с окружающей средой, включая и природу, и артефакты, и социум, определяются в значительной мере ценностным характером всех её (среды) компонентов с учётом и социально-этнических стереотипов, и субъективной оценки в картине мира индивида. Чрезвычайно важной функцией оценки является вторичное членение объективного мира говорящим/пишущим с точки зрения её ценностного характера - добра и зла, пользы и вреда и т.д., причём это членение обусловлено социально [Вольф 1985: 5]. Н.Д. Арутюнова, отмечая, что оценка более, чем какое-либо другое значение, зависит от говорящего, справедливо считает её наиболее ярким представителем прагматического значения. Выражая личные вкусы и мнения автора речи, оценка создаёт конфликтность [Арутюнова 1988: 5-6].
Оценка входит в исследовательское поле философии, психологии, логики, языкознания. Она имеет универсальный характер, т.е. представлена во всех языках, и в социальном, и в индивидуальном плане, и может находить выражение в единицах любой подсистемы языка. В том или ином виде оценка, заключает Е.М. Вольф, присутствует в любых видах текстов, даже если она и не выражена эксплицитно [Вольф 1985: 207]. Она фиксирует, проявляет шкалу ценностных ориентиров и индивида, и социума определённого культурно-исторического периода в нравственном, эстетическом, социологическом, политическом, экономическом и в других аспектах. Оценка базируется на механизмах сравнения, предпочтения, выбора. Способность к оцениванию - неотъемлемый атрибут и показатель ориентаци-онной и адаптивной способности индивида, его умения встраиваться в мир, выстраивать и охранять своё индивидуальное сознание, свою картину мира во всех актах контактирования с другими сознаниями и другими картинами мира.
Повышенный интерес к категории оценки в современном языкознании связан, с одной стороны, с антропоцентризмом его научной парадигмы, с другой - с изменением ключевых параметров современной общественной жизни: либерализацией и глобализацией, расширением информационного поля, возросшими возможностями самореализации и способов коммуникации индивида. Оценка продолжает исследоваться в традиционном плане, прежде всего, семантическом, типологическом, но также и в нетрадиционном: как вид когнитивной деятельности, с точки зрения мотивологии и специфики перевода, как индикатор языковой личности. Она анализируется с точки зрения жанро- и текстообразования, в теории речевых актов (максимы категоричности и искренности в принципе кооперации). Значительное место анализ оценочных суждений получил в исследовании метаязыковых рефлексивов.
Отвлекаясь от частных вопросов типологии оценки, можно считать в наибольшей степени признанными два типа: интеллективный (интеллектуальный, логический, интеллектив-но-логический, рациональный) и эмоциональный (экспрессивно-эмоциональный, иррациональный). Представленность и значимость основных типов оценки варьируют в функционально-жанровых разновидностях устных и письменных актов коммуникации. Для научного дискурса несомненно значима рациональная оценка, органически связанная со стилеобра-зующими признаками объективности, достоверности, аргументированности, аналитичности и критичности, чёткостью изложения. Она обусловлена отражением в научной речи «аксиологического компонента эпистемической ситуации, который непосредственно соотносится, во-первых, с оценочной природой познавательной деятельности, во-вторых, с ценностной ориентацией учёного-автора в наличном (старом) и получаемом (новом) знании <...>. В на-
учно-познавательной деятельности оценка приобретает особую значимость, так как посредством её осуществляется поиск, квалификация и апробация знания. В самом деле, оценка регулирует усвоение, систематизацию и преобразование имеющегося знания; стимулирует выдвижение новых идей и поиск новых научных результатов; мотивирует программу конкретного исследования - одним словом, сопровождает знание на всём пути его возникновения, развития и кристаллизации в тексте». Максимальная плотность «сетки оценок», заключают М.П. Котюрова и Е.А. Баженова, характерна для полемических фрагментов научного текста [Котюрова 2008: 81-89], следовательно, для таких композиционно-тематических блоков, как введение, «история вопроса», постановка проблемы и обоснование метода её решения. Между тем, философ В.И. Плотников свидетельствует, что в ХХ веке «центральной проблемой становится несогласие между учёными в науке как таковой <...>. И, наконец, в последние десятилетия масштабы насыщения науки полемикой, многозначность истолкования одних и тех же фактов и разноречивость в понимании самой "фактичности" стали настолько впечатляющими, что практически вся наука стихийно оказалась в сфере действия аксиологической проблематики, от которой она решительно открещивалась ещё в XIX в.» [Современный 1998: 634], что означает принципиальное увеличение степени полемичности и, следовательно, оценочности в научных текстах.
До XIX века наука слыла эталоном строгости, точности и объективной истинности. Одним из общенаучных принципов, сформулированных Декартом, была, как известно, им-персональность: личность автора, его чувственная сфера исключались из сферы науки как источник логических заблуждений, как помеха, преграда. До начала ХХ века отношение к эмоционально-оценочной семантике считалось основным дифференциальным признаком двух полярно противоположных стилей: научного и художественного: в первом доминирует сообщение, во втором - воздействие.
В науковедении ХХ века этот взгляд был пересмотрен. С опорой на ряд авторитетных теоретиков и образцов взаимодействия научного и художественного стилей в произведениях русской и зарубежной литературы М.С. Чаковская подчёркивает диалектичность соотношения информативно-коммуникативной и эмотивно-оценочной тенденций в функциональных стилях. Выдающиеся учёные нередко «обращаются к различным экспрессивно-эмоционально-оценочным формам речи», так что «язык подобных авторов оказывает на читателя большее экспрессивно-эмоционально-оценочное и эстетическое воздействие, чем язык некоторых произведений художественной литературы.» [Чаковская 1990: 10, 18]. Важнейшей особенностью оценки Е.М. Вольф называет присутствие в ней субъективного
фактора, взаимодействующего с объективным. Субъективный компонент предполагает положительное или отрицательное отношение субъекта оценки к её объекту [Вольф1985: 22].
Изначальная связь научного познания с категорией субъективности, следовательно, и с эмоциональной оценкой предопределена уже тем, что, как указывалось выше, эмоция и стала природной предпосылкой оценки как таковой. «Сам процесс научного поиска, научного мышления, - подчёркивает М.С. Чаковская, - невозможен без участия воображения человека, его интуиции и фантазии, т.е. эмоциональной сферы, что обусловливает экспрессивность в плане языкового выражения» [Чаковская 1990: 55]. Крупнейший современный теоретик категорий эмоциональности/эмотивности В.И. Шаховский заключает: «В научном (в том числе и лингвистическом), как и в любом ином виде дискурса, эмоции представлены достаточно ярко» [Шаховский 2008: 268]. Автор отмечает также, что «во многих современных научных сочинениях всё чаще обозначается языковая и эмоциональная личность их авторов через личное местоимение Я, через когнитивно-эмоциональную позицию автора, через его эмоциональную аргументацию. Интерес является одной из самых распространённых рациональных эмоций Homo sentiens, и поэтому, даже упакованные в рациональные языковые формы, научные суждения всегда явно или имплицитно эмоциональны по своему коннота-тивному содержанию» и, в конечном итоге, «вся наука субъективна» [Там же: 269, 271]. М.П. Котюрова и Е.А. Баженова вводят типично литературоведческое понятие образа автора по отношению к научному тексту: «Автора как познающего субъекта невозможно изъять из создаваемой им научной картины мира. Он является не только проводником логики фактов, но и творцом, активно утверждающим свою позицию в науке». Однако констатируется непреложное преобладание рациональной оценки; по наблюдениям авторов, это 97,3% всех оценочных суждений [Котюрова 2008: 89, 82]. Эмоционально-оценочные средства, делают вывод те же авторы, используются для выражения отрицательной оценки старого знания и чаще встречаются в текстах или фрагментах текстов полемического характера. Тем не менее, авторы заключают, что частота появления положительной оценочности в современных научных текстах в 7 раз превышает среднее количество отрицательных оценок и связывают эту закономерность с реализацией стилистической нормы «некатегоричность изложения» [Там же: 87]1.
1 Небезынтересно вспомнить о выводе И.А. Стернина. В качестве одного из показателей состояния современного русского языка он отмечает активизацию оценочной лексики как в устной речи, так и в публицистике, причём с преобладанием негативно-оценочной, особенно в оппозиционной прессе, - даже в официальных материалах, используемых кандидатами на выборные должности [Стернин 2012: 5]. Грубословие, конфликтогенность, нагнетание негативной экспрессии в разных формах современной речи отмечаются во многих работах по культуре речи, например, в [Козырев 2012: 33-35].
Последний вывод по поводу относительной частотности положительной и негативной оценки в современных научных текстах не представляется достаточно убедительным. Думается, что в связи с вышеуказанными новациями в области научного познания всё большее значение приобретают жанр, тип текста и индивидуальный стиль автора научного сочинения, «многостильность» научной речи по выражению М.С. Чаковской. Можно предположить, что усиление тенденции к ослаблению специфичности языка науки поддерживается характерным для современности размыванием границ жанрово-стилевой принадлежности речи. Гипотеза требует масштабной проработки.
В истории языкознания известны яркие примеры радикально-полемически направленных текстов учёных, изначально ставивших задачу «вдребезги разбить», по выражению В.А. Звегинцева, всю предшествовавшую им теорию языка. Именно это и было явной интенцией этих авторов. В значительной степени это бывает необходимо для того, чтобы отстоять право на существование нового, особенно в критические моменты рождения новой научной парадигмы, чтобы обратить на себя внимание лингвистической общественности. Это работы датских глоссематиков и антиструктуралистов; марристов в их нападках на «буржуазную лингвистику», а потом, в свою очередь, и «антимарристов»; это многочисленные, часто язвительные по тону выступления против «Курса общей лингвистики»; это Н. Хомский, «самый атакуемый лингвист современности», по выражению того же А.В. Звегинцева, и мн. др.
Однако во всех этих и других полемических выступлениях речь, как правило, идёт о негативной, пусть подчас и оскорбительно-уничижительной оценке направлений, концепций, теорий, положений, но она не носит личностный характер: не направлена против самих авторов. Такой подход к критике принят, думается, как само собой разумеющийся и безусловный, соответствующий не только научной, но и общечеловеческой этике. Противный стиль поведения носит деструктивный характер и в научной сфере тем более неприемлем. Вопрос о личностно ориентированной критике в научном тексте, насколько известно автору, в языкознании даже не ставился.
Однако практическая часть сообщения посвящена приёмам именно личностно ориентированной критики в недавней монографии известного и уважаемого логика и лингвиста, д.ф.н., проф. Алексея Тимофеевича Кривоносова [Кривоносов 2012]. Трудно отделить оценку фактологичную от личностной. Но там, где имеет место ирония, менторство, уничижительно-оскорбительный тон, критика приобретает явно личностный, разрушительный характер.
Нельзя не признать, что стилистическая палитра автора анализируемой монографии чрезвычайно богата выразительными средствами создания негативной оценочности. Стержнем его критической экспрессии является антитеза, квинтэссенцию которой можно выразить так: «Я, моя теория истинна, вся другая и всех других - неистинна». В качестве подтверждения - ряд текстовых фрагментов: Этой книгой я хочу вернуть некоторых заблуждающихся лингвистов под истинный кров научного языкознания (С. 12); ...беспомощность марксистских лингвистов и философов в раскрытии и с т и н н о й с у щ н о с т и взаимоотношения «действительность - мышление - сознание - текст» (C. 594); Нет ни «марксистско-ленинского», ни «буржуазного» языкознания, а есть и с т и н н о е я з ы к о з н а н и е, которое ещё надо создавать и создавать < >. И теоретическое языкознание стояло на глиняных ногах (С. 580); Основы теоретического языкознания должны строиться только по теории об истинной структуре знака, представленной этой книгой (С. 734).
Частное проявление антитезы - противопоставление «Я - МЫ». С одной стороны, это «Я - мессия»: Я в этой книге расчистил подходы к его (языка. - А.Б.) пониманию (С. 10); Но в главном я не ошибаюсь (С. 11); Я здесь сделал попытку поставить и осветить... в основном вопросы, не видимые многими; .. .Вскользь здесь проанализированные теории языка жили, но уже не будут жить. Они жили лишь в воображении некоторых учёных... Все эти теории построены на зыбучем песке.Эта книга - о начальном понимании с у щ н о с т и я з ы к а. Моя цель... - показать, что современное т е ор е т и ч е с к о е языкознание находится ещё в к о л ы б е л и. Тем самым я пытаюсь раскрыть начинающим лингвистам пути решения этой сложной проблемы. (С. 740-741); Я ...р а с ч и с т и л д о р о г у к исти-не...(С. 742).
С другой стороны, Я, МОЁ время от времени подменяются на МЫ, НАШЕ: приём инклюзивации. Для создания впечатления непререкаемости своей оценки автор ссылается на якобы идентичное восприятие объекта оценки адресатом, - создание иллюзии включённости мнения адресата в оценку адресанта. Иначе говоря, автор представляет в качестве единомышленника-союзника самого адресата как некоего масштабного сообщества: Этой книгой Я хочу внедрить в сознание читателя идею о том, что в новейших теориях языка МЫ не обнаруживаем истины хотя бы в предпоследней инстанции (С. 12); Мы видели выше, что... (С. 610); Мы присутствуем на похоронах этих теорий ... Чего МЫ достигли в этой книге? Прежде всего, МЫ навсегда похоронили теоретическое «марксистско-ленинское языкознание», теории «лингвистической относительности», «языковой картины мира», «лингвистику текста», «когнитивную лингвистику», основанные на поверхностном понима-
нии философии языка... (С. 740). В этой же функции используется в качестве мнимого абстрактного субъекта оценочного высказывания читатель : Читатель, прочитав статью (Р.О. Якобсона. - А.Б.), с недоумением обнаружит, что её название не соответствует содержанию (С. 116-117); Итак, перед изумлённым взором читателя промелькнул калейдоскоп самых различных точек зрения... (С. 67).
Как безоговорочно ненаучные автору представляются все актуальные направления современного языкознания. Отдельная глава (8) так и названа: «Отжившие парадигмы теоретического языкознания». Разделы главы: «марксистско-ленинское языкознание»; «семиотика»; «структурализм»; «теория лингвистической относительности»; «теория языковой картины мира»; «лингвистика текста»; «когнитивная лингвистика» (ей досталось больше всего и текстового пространства, и иронически-сатирических экспрессем; черта подведена заключительным разделом «Когнитивная лингвистика - это не теоретическое языкознание»); «биологическая лингвистика»; «экологическая лингвистика» (для расправы с последней автору хватило одной единственной страницы текста).
Безусловно, наиболее очевидна роль лексики в выражении личностно ориентированной субъективно-эмоциональной оценки. Иллюстрации этого тезиса уже приведены в предыдущих цитатах, они есть и в последующих фрагментах. Как бюрократ-чиновник одним размашистым движением руки «припечатывает» штемпелем сложное плетение человеческих судеб, так А.Т. Кривоносов одной яркой лексической метафорой низводит на нет усилия и достижения десятков учёных: в 'когнитивистике ' и прочей эквилибристике; Когнитивная лингвистика «оказалась пустоцветом»; Понятие 'языковая картина мира' абсурдно; Авторы концепции языковой картины мира «изобрели абракадабру»; Лингвистика текста решает вопросы языка «на дилетантском уровне» (С. 660). Безоговорочному остракизму подвергаются создатели и приверженцы этих направлений. Типичны выражения, направленные на оценку не только идей, концепций, теорий, теоретических подходов и их научной значимости, но и их авторов: лингвистические фантазёры; семиотики-фантасты; словесная фантастика; лингвистическая маниловщина; заблуждающиеся лингвисты; Те, кто считали себя марксистскими лингвистами, остались полузнайками; учёное пустословие, учёное фразёрство; спекуляция, порок спекулятивности; спекулятивный характер современного теоретического языкознания; нелепость двухсторонней теории знака; незрелые лингвистические
2 Т.М. Николаева: «Мощный аппарат лингвистических конструкций, опирающихся на ось: социум - оценка -норма, служит и выражению общественного мнения, и индивидуальному самовыражению: Я думаю как все, или, что важнее и что нужно внушить, все думают как я» [Николаева 2012: 255].
умы; ложь, ложность; бабушкины сказки; очередная лингвистическая блажь; король-то голый; бесплодные умы; научные обыватели; беллетристическая говорильня; философский звон; философский новояз; Общие фразы некоторых лингвистов должны в конце концов прикрыть беспомощность мысли их авторов; Рождаются «самые удивительные, фантастические и уродливые теории языка»; Многие лингвисты спотыкаются даже в простейшем вопросе... (С. 734); Теоретическое языкознание погрязло в непрофессионализме (С. 261); Выходит масса лингвистической макулатуры типа ..(Генералова),... (Малюченко) (С. 642).
Немалая роль в авторском арсенале средств негативно-экспрессивной оценочности принадлежит тропам. Авторские метафоры - хлёсткие; в качестве tertium comparationis выступают и социальные катаклизмы, и экономика, и политика, и историзмы, и просторечье: До сих пор теоретическому языкознанию неясно, - что же такое язык? Отсюда блуждания в бесчисленных закоулках (С. 581); лингвистическая и философская жвачка под соусом... (С. 587); «Марксистско-ленинское языкознание» воспитало поколения лингвистов, многие из которых были контужены режимом. А некоторые из лингвистов оказались банкротами... (С. 587-588); Теоретическое языкознание было окружено плотным кольцом вольных или невольных телохранителей лжи, идеологических опричников (С. 592-593); Сползание теоретического языкознания... в болото терминологического творчества... (С. 611).
Авторскому стилю в целом присуща гиперболичность, находящая выражение в гипертрофировании исходных понятий авторской концепции («теоретического языкознания в сущности ещё и нет; положения монографии - её начало»). Иногда это расхожая квантитативная гипербола, брошенная вскользь и вызывающая впечатление неуважительности к коллективному адресату - научному сообществу: сто раз сказано (С. 67). Присутствует и литота, напоминающая иронию в узком значении: . о таких свойствах языка, которые до сих пор были скрыты от не очень пытливого взора сегодняшних языковедов (С. 8). Ирония в авторском тексте широко используется, являя собой доминанту стиля изложения, реализуясь в том числе путём включения лексики неуместной в научном тексте из-за стилевой окраски: высокого или разговорно-сниженного стиля: бабушкины истины; бабушкины сказки; бесплодно барахтаться в поисках истины; пытливый взор; тернистый путь; истинный кров; вопрошать; перед изумлённым взором читателя; в устах главных теоретиков. Порой ирония граничит с намёком на слабоумие авторов: В языкознании тоже необходимо мыслить (С. 588). Там же: ... Читать читали, переписывать переписывали, а что к чему - не всё поняли. Ирония нередко перерастает в нескрываемый сарказм: Следовательно, мышление произвольно само по себе (о чём хочу, о том и думаю, как хочу, так и пишу, о чём немало свиде-
тельствует сегодняшнее теоретическое языкознание) (С. 48); Старые проблемы языкознания уже недостойны внимания лингвистов (С. 8); Дар слова, как известно, нечасто сочетается с силой мышления (С. 8). Там, где объектом сарказма избрано конкретное лицо, тем более очень известный, заслуженный лингвист, теоретик, неуместность оценки настолько велика, что при чтении негация невольно бумерангом переносится на автора, нарушившего элементарные нормы приличия: Удивительное дело, Панфилов правильно назвал эти свойства, и они имеют прямое отношение к сущности теории знака, но которая Панфиловым не понята (С. 81); В журнале «Вопросы философии» опубликована статья Звегинцева «О природе языка», в которой пишется обо всём, но не о природе языка (С. 117). Иронический эффект достигается также посредством «закавычивания»: теории новоявленных «марксистов»; «марксистско-ленинская философия языка»; «взаимодействие языка и мышления»; в устах «признанных» лингвистов; Правда, есть лингвистические «философы», которые ищут философию в языке, но не там, где она лежит (С. 5); не упражняться в термино-творчестве, например, в 'когнитивистике' и прочей эквилибристике (С. 12).
Опосредованная негативная оценка создаётся приёмом деперсонализации: 1. Как «фигура умолчания». Например, в §3 первой главы, где идёт речь о фонеме и фонологии, ни разу даже не упомянут Н.С. Трубецкой, хотя в списке литературы «Основы фонологии» есть. Не упоминается фундаментальное исследование Л.Г. Зубковой «Принцип знака в системе языка», М., 2010. 2. Как приписывание автору «преступления» без его раскрытия и без ссылки на соответствующий текст. Так, на с. 109 Н.Д. Арутюновой приписывается теория «дегуманизации» языка; в) конкретные носители критикуемых положений как правило скрыты за пренебрежительными обобщениями, как-то: многие/некоторые/большинство/подавляющее большинство лингвистов (авторов, «приверженцев»), часть лингвистов.
К числу специфических для научного стиля изложения можно отнести используемый автором приём аксиоматизации собственных положений: В книге ...намечены те основы, на которых должно строиться истинное теоретическое языкознание... (С. 7-8). В Заключении автор возводит собственные положения в ранг ЗАКОНА, утверждая, что все существующие современные концепции языка « не могут существовать, и только и прежде всего потому, что этому препятствуют два главенствующих закона человеческого мышления: закон четырёхуровневой структуры языкового знака, и закон двухуровневого процесса мышления как взаимодействия семантических и логических форм мысли. Этих законов не может не быть...» (С. 739).
Лишь немногие лингвисты получили в исследуемом тексте уважаемого учёного позитивную оценку. Не однажды и только в положительном контексте упоминается Б. де Курте-нэ, а также, как ни удивительно, Л. Ельмслев. Приведённый далеко неполный анализ словоупотреблений в монографии А.Т. Кривоносова, думается, в достаточной мере продемонстрировал обилие в этом научном сочинении негативной, личностно ориентированной эмоционально-оценочной экспрессии. Ответ на вопрос, следует ли рассматривать этот факт как уникальный прецедент, характеризующий идиостиль автора, или как наиболее яркое проявление новой тенденции в функциональном стиле науки, требует привлечения обильного материала. Безусловна связь выявленной стилевой особенности с проблемами научной этики, культуры речи и экологии языка/речи. Что касается эффекта стилевой инновации, то он скорее противоположен авторской интенции, отвлекая от предмета анализа, вызывая сомнение в его объективности.
Список литературы
Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М.: Наука, 1988.
341 с.
Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М.: Наука, 1985. 228 с. Козырев В.А., Черняк В.Д. Современная языковая ситуация и речевая культура. М: Флинта: Наука, 2012. 184 с.
Котюрова М.П., Баженова Е.А. Культура научной речи: текст и его редактирование. М.: Флинта: Наука, 2008. 280 с.
Кривоносов А.Т. Философия языка. М.: Издательский центр «Азбуковник», 2012. 788 с. Николаева Т.М. О чём рассказывают нам тексты? М.: Языки славянских культур, 2012.
328 с.
Современный философский словарь. М.; Минск: «ПАНПРИНТ», 1998. 1064 с. Стернин И.А. Что происходит с русским языком? Очерк изменений в русском языке конца 20 века, 2012. URL: http://nashaucheba.ru/v47554/.
Чаковская М.С. Взаимодействие стилей научной и художественной литературы. М.: Высш. школа, 1990. 159 с.
Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций: Монография. М.: Гнозис, 2008. 416 с.
References
Аrutyunova N.D. Tipy yazykovykh znachenij: Otsenka. Sobytie. Fakt. M.: Nauka, 1988.
341 s.
Vol'f E.M. Funktsional'naya semantika otsenki. M.: Nauka, 1985. 228 s. Kozyrev VA., Chernyak V.D. Sovremennaya yazykovaya situatsiya i rechevaya kul'tura. M: Flinta: Nauka, 2012. 184 s.
Kotyurova M.P., Bazhenova Е.А. Kul'tura nauchnoj rechi: tekst i ego redaktirovanie. M.: Flinta: Nauka, 2008. 280 s.
Krivonosov А.Т. Filosofiya yazyka. M.: Izdatel'skij tsentr «^zbukovrik», 2012. 788 s. Nikolaeva T. M. O chyom rasskazyvayut nam teksty? M.: Yazyki slavyanskikh kul'tur, 2012.
328 s.
Sovremennyj filosofskij slovar'. M. Minsk: «PANPRINT», 1998. 1064 s. Sternin I. А. Chto proiskhodit s russkim yazykom? Ocherk izmenenij v russkom yazyke kont-sa 20 veka, 2012. URL: http://nashaucheba.ru/v47554/.
Chakovskaya M.S. Vzaimodejstvie stilej nauchnoj i khudozhestvennoj literatury. M.: Vyssh. shkola, 1990. 159 s.
Shakhovskij V.I. Lingvisticheskaya teoriya ehmotsij: Monografiya. M.: Gnozis, 2008. 416 s. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Бернацкая Ада Александровна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского
языка и речевой коммуникации
Сибирский федеральный университет
Россия, 660041, Красноярск, пр. Свободный, 79
E-mail: bern1940@mail.ru
ABOUT THE AUTHOR:
Bernatskaya, Ada Alexandrovna, Candidate of Philology, Associate Professor of the Department
of Russian Language and Speech Communication
Siberian Federal University
79 Svobodny street, Krasnoyarsk 660041 Russia
E-mail: bern1940@mail.ru
