CC BY
63
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ
УДК 94 (47-57) 1917/1991
А. В. Аверьянов
О РОЛИ ДОНСКОГО РЕГИОНА В ПОЛИТИКЕ ИНТЕГРАЦИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В 1920-1930-е гг.
Статья посвящена роли и месту Донского региона в государственной политике интеграции северокавказских автономий и бывших казачьих областей в общегосударственное политико-экономическое пространство в 1920-1930-е гг. Данная проблема имеет безусловную актуальность на современном этапе, поскольку изучение исторического опыта модернизации южнороссийского макрорегиона, в том числе республик Северного Кавказа, является гарантией стабильного и поступательного развития России в XXI в. В статье затрагивается проблема районирования и административно-территориального устройства юга РСФСР как важнейшего фактора успешной модернизации Северного Кавказа в 1920-1930-гг В результате, в указанный период была сформирована модель интеграции Северокавказского макрорегиона с опорой на ресурсную базу про-мышленно развитых центров Донского региона,
под которым в статье понимается территория всех донских округов и районов, входивших в состав Северо-Кавказского и Азово-Черноморского краёв, а также Ростовской области, образованной в 1937 г Выбор Донского региона в качестве локомотива модернизации Северного Кавказа был обусловлен наличием мощной промышленной базы, многочисленного рабочего класса, крупнейшей партийной организации, высоким уровнем урбанизации. Особое внимание в статье уделено роли Ростова-на-Дона, Таганрога, Шахт и других донских городов в качестве крупнейших центров модернизации не только северокавказских автономий, но и аграрных районов Дона, Кубани и Ставрополья.
Ключевые слова: интеграция, модернизация, Юго-Восточная область, Северо-Кавказский край, Донской регион, Ростовская область, Ростов-на-Дону.
A. V. Averyanov
ON THE ROLE OF THE DON REGION IN THE POLICY OF INTEGRATION OF THE NORTH CAUCASUS IN 1920-1930
The article focuses on the role and place of the Don region in the state policy of integration of the North Caucasus autonomies and former Cossack regions in the national political-economic space in the 1920s-1930s. This problem has obvious relevance at the present stage, since the study of the historical experience of modernization of the South Russian mac-roregion, including the North Caucasus republics, is a guarantee of stable and progressive development of Russia in XXI century. The article addresses the issue of regionalization and administrative-territorial structure of the South of the RSFSR as the most important factor of successful modernization of the North Caucasus in the 1920s-1930s. The specified period featured the formation of model of integration of the North Caucasus macro-region. The resources of industrialized centers of the Don region served the
base of the model. The centers occupied the territory of all districts of the Don and districts that were part of the North Caucasus and Azov-black sea territories, and the Rostov region. The latter was founded in 1937. The choice of the Don region as a locomotive of modernization of the North Caucasus was caused by the presence of powerful industrial base, numerous working class, the largest party organization, high level of urbanization. Special attention is paid to the role of Rostov-on-Don, Taganrog, Shakhty and other Don cities as major centers of modernization not only the North Caucasus autonomies, but also agricultural regions of the Don, the Kuban and Stavropol.
Key words: integration, modernization, South East region, North Caucasus region, Don region, Rostov region, Rostov-on-Don.
Процесс интеграции окраинных территорий представлял собой важнейший фактор развития российского государства на протяжении всей его истории. В ХХ в. актуальность этой проблемы приобретала особую остроту в связи с радикальными политическими трансформациями в России. Ключевой задачей новых властей после 1917 и 1991 гг. было формирование привлекательной и эффективной интеграционной модели для регионов и населяющих их народов, обеспечивавшей их устойчивое развитие и лояльность центру. Российский юг являлся при этом своеобразным полигоном, где испытывались различные методы регионального управления.
Помимо изучения проблем национально-государственного строительства в национальных автономиях Северного Кавказа в 1920-1930-е гг. в современной историографии значительное внимание уделяется вопросам государственной политики в отношении национальных меньшинств на Дону, Кубани и Ставрополье. В том числе теоретическим и практическим аспектам становления, развития и упразднения национальных районов, политики коренизации, исторической судьбе национальных меньшинств в довоенный период и во время Великой Отечественной войны. Эти проблемы исследуются в работах В. З. Акопяна [1,2], Н. Ф. Бугая [3, 4, 5], М. Е. Игнатовой [8], И. Г. Иванцова [9], О. К. Кай-ковой [10], Т. П. Хлыниной [12] и др. По-прежнему актуальным остаётся изучение опыта административно-территориального районирования в рамках политики интеграции и модернизации Северо-Кавказского макрорегиона.
Вслед за установлением советской власти на Дону, Кубани и Северном Кавказе после окончания Гражданской войны перед большевиками стояла задача скорейшей интеграции этих территорий в единое политико-экономическое пространство. Однако традиционная полиэтничность, неравномерность социально-экономического и культурного развития населяющих регион народов, взаимные исторические обиды и различная степень лояльности по отношению к советской власти выступали дезинтегрирующими факторами. Сохраняющиеся противоречия между казаками, иногородними крестьянами и горцами способствовали консервации этносоциальной напряжённости в бывших казачьих областях и в недавно созданных национальных административно-территориальных образованиях на Северном Кавказе.
Их первопричина, по мнению большевиков, сводилась к нерешённым экономическим проблемам, унаследованным от прежней власти,
сохранявшемуся национальному угнетению и экономическому неравенству [11, с. 580]. С целью исправления ситуации в состав вновь образованных северокавказских автономий были переданы территории упразднённой Терской области. Однако в скором времени стало очевидно, что данные меры, не смогли качественно переломить ситуацию и стать толчком к форсированному развитию национальных автономий, то есть решить проблему их экономической отсталости.
По этой причине было принято решение о создании крупных административно-территориальных единиц, в результате чего в 1924 г. была создана Юго-Восточная область, через некоторое время преобразованная в Северо-Кавказский край. Его созданию предшествовали бурные дискуссии на общегосударственном и региональном уровне о будущих границах и составе. Кубано-Черноморская область настаивала на образовании Северо-Кавказского края без Донской области и национальных автономий, с центром в Краснодаре или Армавире. Представители Дона, Терека и Ставрополья поддерживали проект Юго-Вос-токплана об образовании Средне-Кавказского экономического района с центром в Ростове. Итоговое «Положение о Юго-востоке России», куда вошло 10 административно-территориальных единиц губернского масштаба с центром в Ростове-на-Дону, было принято ВЦИК 13 февраля 1924 г. [12, с. 161]. Решение о включении в Северо-Кавказский край донских округов, которым отводилась роль локомотива модернизации Северного Кавказа, было обусловлено наличием необходимой экономической и социально-политической ресурсной базы для интенсификации развития всего макрорегиона.
Несмотря на то, что Дон в годы Гражданской войны стал крупнейшим центром антибольшевистского сопротивления, ослабление и маргинализация казачества, ставка большевиков на быстро растущее иногороднее население, прежде всего в городах, делало его наиболее удобной площадкой для модернизации региона. Территория бывшей Области Войска Донского к началу и середине 1920-х гг. продолжала оставаться наиболее урбанизированным регионом на юге РСФСР. Согласно всесоюзной переписи 1926 г. в донских округах проживало 41,2 % всего городского населения Северо-Кавказского края [7]. По численности и доли городского населения в социальной структуре края донские округа значительно превосходили аналогичные показатели на Кубани, а также на Ставрополье и в северокавказских автономиях.
Так, во втором по численности в Северо-Кавказском крае Донском округе городское население насчитывало 451 тыс. человек, или 40 % от всех жителей. В то время как в крупнейшем в крае Кубанском округе - 211 тыс. человек, или 14,1 %. В Ставропольском округе - 60,4 тыс. и 9 % соответственно. По итогам первых пятилеток Ростовская область продолжала оставаться наиболее промышленно развитым и урбанизированным регионом на Северном Кавказе -44 % городского населения в 1939 г. В то время как в Краснодарском крае и Орджоникидзев-ском (Ставропольском) крае эти показатели достигали 25 % и 20 % соответственно [7].
Примечательно, что до 1924 г. большевики не имели чётко сформулированного плана интеграции Северокавказского региона. В начале 1920-х гг. гораздо важней представлялась задача образования СССР и удовлетворения территориальных претензий вошедших в её состав союзных республик. Так, с целью формирования рабочего класса на Украине и её индустриализации в состав УССР были включены такие крупные промышленные центры как Харьков и Юзовка (Донецк), а также Таганрог и Шахты, ранее входившие в состав бывшей Области Войска Донского. Однако после создания Северо-Кавказского края стало очевидным, что регион нуждался в укреплении производственной базы, которая могла быть расширена после возвращения в его состав части территорий, отошедших Украинской ССР В 1924 г. в краевое подчинение были переданы Таганрог и Шахты, ставшие в период индустриализации в 1930-е гг. крупнейшими центрами промышленного производства в регионе. Рост значения Таганрога также был связан со строительством Волго-Донского канала и глубоководного морского порта [13, л. 61-62].
О значении Таганрога, ставшего вторым по значению городом в Донском регионе, свидетельствовал присвоенный ему в 1929 г. статус административного центра Донского округа после выделения из его состава Ростова-на-Дону. Наличие развитой промышленной базы и многочисленного пролетариата (9 % населения), а также удачное географическое расположение делало Таганрог вторым по значению городом Донского региона [13, л. 64].
В отчётном докладе о работе краевой партийной организации за 1924 г. А. И. Микоян отметил чрезвычайную важность оптимального районирования Северо-Кавказского края. Обозначив мотивы передачи в его состав Таганрога и Шахт, он подчеркнул, что в этническом и экономическом плане эти округа (Таганрогский
и Шахтинско-Донецкий) исторически тяготели к «РСФСР, к Северному Кавказу» [14, л. 4]. Динамика роста численности населения Таганрога и Шахт в 1920-1930-х гг. свидетельствовала об их высоком значении для промышленного, энергетического и транспортного развития не только Донского региона, но и всего Северного Кавказа.
Значительную долю населения крупнейших донских городов составлял пролетариат, который большевики рассматривали в качестве социальной опоры своей политики и наделяли значительными политическими привилегиями. В 1924 г. 51 % краевой партийной организации из 43 тыс. человек составляли рабочие [13, л. 33].
Таблица 1
Численность населения крупнейших городов
Области Войска Донского, донских округов Северо-Кавказского края и Ростовской области в 1897-1939 гг. [7]
1897 1926 1939
Ростов-на-Дону 119 тыс. 308 тыс. 503 тыс.
Таганрог 51 тыс. 86 тыс. 189 тыс.
Шахты 16 тыс. 49 тыс. 135 тыс.
Новочеркасск 52 тыс. 62 тыс. 81 тыс.
Показательным на этом фоне представляется снижение роли в жизни региона бывшей столицы упразднённой Области Войска Донского -Новочеркасска. Краевое руководство констатировало его крайнюю неперспективность в рамках индустриального и экономического развития региона. По данным на 1926-1927 гг. доля пролетариата в Новочеркасске составляла всего 1 % населения, что обусловливало отсутствие социальной базы для реализации большевистской политики и падение к нему интереса со стороны краевых властей [13, л. 64].
Ключевую роль в жизни Северо-Кавказского края играл его административный центр, который определялся большевиками в качестве главного промышленного, транспортного, административного центра макрорегиона. Образ Ростова-на-Дону не только как «ворот Кавказа», но и его «столицы» в полной мере нашёл своё воплощение после революции, хотя тенденция роста влияния на Северокавказский регион обозначилась намного рань-ше1. Ростов-на-Дону, как и весь Донской регион был своеобразной смычкой между Украиной, центральными российскими губерниями и Се-
1 Во второй половине XIX в. Ростов-на-Дону стал важнейшим транспортным узлом на юге России; с 1874 г. в городе функционировали Главные мастерские Владикавказской железной дороги.
верным Кавказом. И если на начальном этапе своего развития в этнокультурном и экономическом отношении Ростов тяготел к исторической Новороссии, то с конца XIX в. обозначилась его переориентация на Северокавказский регион, что окончательно было закреплено в 1920-1930-е гг.1.
В середине 1920-х гг. краевое руководство констатировало, что «город Ростов растёт в промышленном и торговом отношении. Тот факт, что Ростов стал центром Северо-Кавказского края явился, и впредь будет являться источником сильного и непрерывного роста влияния Ростова как культурного и хозяйственного центра на весь Край и более усиленного темпа развития промышленности и торговли Ростова» [15, л. 15].
Помимо экономического фактора, ставка большевиков на Ростов-на-Дону в качестве локомотива модернизации региона обусловливалась целым рядом идеологических, культурных и этносоциальных причин. Ростов-на-Дону являлся городом с богатым революционным прошлым: всероссийскую известность получила ростовская стачка 1902 г., значение которой было высоко оценено В. И. Лениным; в 1905 г. в ходе первой русской революции в Ростове-на-Дону произошла всеобщая политическая стачка, переросшая в вооружённое восстание. Будучи исторически неказачьим городом, Ростов, имевший образ города-космополита открытого культурным и социально-политическим влияниям, как нельзя лучше подходил для конструирования новой советской идентичности. Основную массу жителей Ростова составляли оторвавшиеся от корней иногородние переселенцы, которые резко контрастировали на фоне консервативного казачества. Стремительно увеличивавшееся население многонационального Ростова, особенно после присоединения к нему в 1928 г. заселённого преимущественно армянами Нахичевани-на-Дону, являло собой итог деятельности крупнейшего этнического плавильного котла на юге РСФСР.
Кроме того, Ростов-на-Дону, снискавший себе историческую славу торгового города, приобрёл значение крупного промышленного центра с многочисленным рабочим классом, а также крупнейшей в регионе партийной организацией. Роль партийных органов в проведении национальной политики большевиков на Северном Кавказе сложно переоценить. Они представляли собой важнейший меха-
1 До 1887 г. Ростов-на-Дону был частью Екатеринос-лавской губернии.
низм реализации государственной политики в сфере межэтнических отношений. Вовлечение представителей национальных меньшинств в работу советских и партийных органов было ключевым средством их гражданской интеграции. Краевой партийной организацией вёлся подробный учёт состояния и численности коммунистов в «русских» и национальных округах Северо-Кавказского края [16, л. 27].
На крупнейшую в регионе Ростово-Нахиче-ванскую партийную организацию возлагалась важнейшая задача по «усилению влияния ростовских рабочих на все краевые парторганизации» и «развитие всего края» [17, л. 20]. В том числе путём вовлечения в партийные ряды представителей национальных меньшинств, а также формирования рабочего класса в национальных автономиях, который должен составить социально-политическую опору большевиков на Северном Кавказе. С этой целью на предприятия Ростова-на-Дону, который стал своеобразной кузницей кадров для северокавказского пролетариата, в массовом порядке зачислялись рабочие из национальных автономий.
К началу 1930-х гг. на сорока семи ростовских предприятиях, среди которых выделялись Сель-маш, Лензавод, Красный Аксай, Северо-Кавказская обувная фабрика, трудилось более пятисот рабочих из Чечни, Ингушетии, Дагестана и других автономий Северного Кавказа. Всего на донских заводах и фабриках предполагалось обучить свыше 4 тыс. северокавказских рабочих. Помимо выходцев их автономий вёлся подробный учёт представителей нацменьшинств, постоянно проживающих на территории Донского региона, в том числе немцев, поляков, армян, цыган, татар и других [6, л. 24].
Наряду с донскими предприятиями центрами воспитания национальных кадров стали ростовские учебные заведения. Так, в 1924 г. А. И. Микоян отмечал, что если два года назад в Ростове не обучалось ни одного студента из национальных автономий края, то на текущий момент в учебных заведениях города обучалось 300 студентов горцев, в том числе 150 человек на рабфаках и военных курсах [13, л. 21]. Данная практика, признанная на уровне краевого руководства вполне успешной, в перспективе получила широкое распространение во многих средне-специальных и высших учебных заведений Ростова-на-Дону и сохраняется до сих пор.
Тем самым, в 1920-1930-х гг. произошло складывание Северо-Кавказского региона в единую самостоятельную хозяйственную и административную единицу. Впервые на государственном уровне была предпринята
попытка преодоления отсталости северокавказских территорий за счёт организационного и экономического потенциала со стороны Кубани, Ставрополья и Донского региона, который выступал авангардом модернизации всего Северного Кавказа. Такая политика должна была стать гарантией решения национального вопроса, который носил подчинённый, «надстроечный» характер.
В идеологическом плане сложившаяся система межрегионального взаимодействия обусловливалась равенством всех наций и ликвидацией национального гнёта, следствием чего стала политика коренизации. С практической точки зрения - необходимостью форсированной модернизации и интеграции Северного Кавказа с опорой на ресурсную базу Дона, Кубани и Ставрополья. Ключевую роль в регионе играл Ростова-на-Дону, который представлял собой крупнейший на юге РСФСР промышленный, научно-образовательный и политический центр. Он стал своеобразной «метрополией» не только в отношении Северного Кавказа, но и Донского региона, долгие годы сохранявшего черты аграрного казачьего края. «Иногородний» социальный и многонациональный характер Ростова-на-Дону оптимальным образом
соответствовал задачам национальной политики большевиков - формированию советской идентичности на Дону и Северном Кавказе.
После разукрупнения Северо-Кавказского, Азово-Черноморского краёв и выделения самостоятельной Ростовской области, а также в послевоенные годы Ростов-на-Дону продолжал играть роль неформального регионального лидера, оставаясь административным, экономическим, военно-политическим, научно-образовательным центром Северо-Кавказского региона. В Ростове-на-Дону располагался штаб Северо-Кавказского военного округа, крупнейший в регионе Ростовский государственный университет, научные учреждения, координировавшие учебно-образовательную деятельность северокавказских вузов (СКНЦ ВШ). Ростов оставался важнейшим промышленным и транспортным центром Северо-Кавказского экономического района. Роль лидера макрорегиона, в свою очередь, благотворно влиял непосредственно на Ростова-на-Дону, обеспечивая высокие темпы его развития. С теми или иными изменениями данная модель отношений между субъектами юга РФ остаётся актуальной после распада Советского Союза и на современном этапе.
Литература
1. Акопян В. З. Образование новых армянских поселений на Дону в 1930-е годы // Вестник Удмуртского университета. Серия история и филология. 2016. Т. 26. Вып. 4. С. 122-128.
2. Акопян В. З. Политика украинизации на Ставрополье в 1920--1930-е годы. Замыслы, осуществление, итоги // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: История. Международные отношения. 2015. Т. 15. Вып. 2. С. 48-56.
3. Бугай Н. Ф. Кавказ. Этнические меньшинства: прошлое и настоящее. М.: Гриф и К, 2014. 420 с.
4. Бугай Н. Ф. Корейцы Юга России: межэтническое согласие, диалог, доверие. М.: Гриф, 2015. 512 с.
5. Бугай Н. Ф., Мекулов Д. Х. Народы и власть: «социалистический эксперимент». 20-е годы. Майкоп: Меоты, 1994. 424 с.
6. Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф.2287. Оп. 1. Д. 3951.
7. Демоскоп Weekly: интернет-сайт. URL: http://demoscope.ru (подсчёты автора) (Дата обращения: 07.11.2017).
8. Иванцов И. Г. Советские формы «малой автономии». Национальные районы и сельсоветы на Кубани. 1924-1953 гг. (на материалах Кубани и Северного Кавказа). Краснодар: Альфа-Принт, 2013. 128 с.
9. Игнатова М. Е. Греческий и немецкий (Ванновский) национальные районы Краснодарского края в 20-40-е гг. XX века: дис. ... канд. ист. наук. Краснодар: КГТУ, 2005. 244 с.
10. Кайкова О. К. Национальные районы и сельсоветы в РСФСР: Исторический опыт Советского государства в решении проблемы национальных меньшинств в 1920-1941 гг.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 2007. 20 с.
11. Протоколы Х съезда РКП (б). М.: Партийное издательство, 1933. 954 с.
12. Хлынина Т. П., Кринко Е. Ф., Урушадзе А. Т. Российский Северный Кавказ: исторический опыт управления и формирования границ региона. Ростов н/Д: ЮНЦ РАН, 2012. 272 с.
13. Центр документации новейшей истории Ростовской области (далее - ЦДНИРО). Ф. 7. Оп. 1. Д. 856.
14. ЦДНИРО. Ф.Р-7. ОП.1. Д. 14.
15. ЦДНИРО. Ф.Р-7. ОП. 1. Д. 100.
16. ЦДНИРО. Ф.Р-7. ОП. 1. Д. 559.
17. ЦДНИРО. Ф.Р-7. ОП. 1. Д. 746.
References
1. Akopyan V. Z. Obrazovanie novykh armyanskikh poseleniy na Donu v 1930-e gody (The formation of new Armenian settlements on the Don in the 1930-s) // Vestnik Udmurtskogo universiteta. Seriya istoriya i filologiya. 2016. Vol. 26. No. 4. P. 122-128. (In Russian).
2. Akopyan V. Z. Politika ukrainizatsii na Stavropol'e v 1920-1930-e gody. Zamysly, osushchestvlenie, itogi (The policy of Ukrainization in Stavropol in the 1920s-1930s. Vision, implementation, outcome) // Izvestiya Saratovskogo universiteta. Novaya seriya. Seriya: Istoriya. Mezhdunarodnye otnosheniya. 2015. Vol. 15. No. 2. P. 48-56. (In Russian).
3. Bugay N. F. Kavkaz. Etnicheskie men'shinstva: proshloe i nastoyashchee (Caucasus. Ethnic minorities: the past and the present). Moscow: «Grif» i K, 2014. 420 p. (In Russian).
4. Bugay N. F. Koreytsy Yuga Rossii: mezhetnicheskoe soglasie, dialog, doverie (Koreans of Southern Russia: inter-ethnic harmony, dialogue, trust). Moscow: Grif, 2015. 512 p. (In Russian).
5. Bugay N. F., Mekulov D. Kh. Narody i vlast': «sotsialisticheskiy eksperiment». 20-e gody (Peoples and power: «socialist experiment». The 20s). Maykop: Meoty, 1994. 424 p. (In Russian).
6. State archive of the Rostov region (GARO). F. 2287. Inv. 1. D. 3951. (In Russian).
7. Demoskop Weekly: internet-sajt. URL: http://demoscope.ru (Accessed: 07.11.2017) (In Russian).
8. Ivantsov I. G. Sovetskie formy «maloy avtonomii». Natsional'nye rayony i sel'sovety na Kubani. 1924-1953 gg. (na materialakh Kubani i Severnogo Kavkaza) (The Soviet forms of «low autonomy». National districts and village councils in the Kuban. 1924-1953. (on materials of the Kuban and the North Caucasus). Krasnodar: Al'fa-Print, 2013. 128 p. (In Russian).
9. Ignatova M. E. Grecheskiy i nemetskiy (Vannovskiy) natsional'nye rayony Krasnodarskogo kraya v 20-40-e gg. XX veka. (Greek and German (Vannovsky) national regions of Krasnodar Krai in the 20s - the 40s of the XX century). Krasnodar, 2005. 244 p. (In Russian).
10. Kaykova O. K. Natsional'nye rayony i sel'sovety v RSFSR: Istoricheskiy opyt Sovetskogo gosudarstva v reshenii problemy natsional'nykh men'shinstv v 1920-1941 gg. (National districts and village councils in the Russian Federation: the Historical experience of the Soviet state in the solution of problems of national minorities in 1920-1941). Moscow, 2007. 20 p. (In Russian).
11. Protokoly X s'ezda RKP (b). (The protocols of the X Congress of the RKP(b)). Moscow: Partijnoe izdatel'stvo, 1933. 954 p. (In Russian).
12. Khlynina T. P., Krinko E. F., Urushadze A. T. Rossiiskii Severnyi Kavkaz: istoricheskii opyt upravleniya i formirovaniya granits regiona. (Russian North Caucasus: historical experience of management and formation of region borders). Rostov n/D: YuNTs RAN, 2012. 272 p. (In Russian).
13. The documentation centre of recent history in Rostov region (CDNIRO). F. 7. Inv. 1. D. 856. (In Russian).
14. CDNIRO. F.R. -7. Inv. 1. D. 14. (In Russian).
15. CDNIRO. F.R. -7. Inv. 1. D.100. (In Russian).
16. CDNIRO. F.R. -7. Inv. 1. D. 559. (In Russian)
17. CDNIRO. F.R. -7. Inv. 1. D. 746. (In Russian)
