CC BY
196
ПРОБЛЕМЫ АРХЕОЛОГИИ ЭПОХИ КАМНЯ. СПб., 2014.
К.Н. Степанова
О растительной пище в верхнем палеолите
(обзор данных)
Согласно традиционным и широко распространенным представлениям о первобытности человек среднего и верхнего палеолита — это в первую очередь охотник, во вторую — собиратель, присваивающий не самые обильные ресурсы среды ледниковой эпохи (Алексеев, Першиц, 1990; Величко, 1997. С. 19). Те очевидные археологические источники, которыми мы располагаем: кремневые орудия, фаунистические остатки и даже художественные изображения, — складываются в картину жизни палеолитического человека, которая проходит в добывании и потреблении продуктов охоты. Сами условия среды обитания в позднем плейстоцене вряд ли позволили бы строить хозяйство на иной основе, чем охота.
М.В. Козловская, рассмотревшая системы питания древних обществ как адаптивные стратегии, заметила, что такое упрощенное представление о человеке каменного века возникло еще в позапрошлом веке, но бытует и по сей день (Козловская, 2000. С. 411). Мы плохо представляем, какова была роль собирательства в хозяйстве первобытного человека. Имело ли оно стабильные формы? Если собирательство имело сложные формы и постепенно развивалось еще задолго до так называемой неолитической революции, то было бы вполне естественно, чтобы при изменившихся условиях среды в сторону более благоприятствующих производящему хозяйству, из сложных форм собирательства сформировалось и земледелие. Иными словами, речь идет о характере развития человеческой культуры: насколько она подчинена общей тенденции к развитию и о том, как рассматривать в ней качественные изменения — как действительно революционные скачки или же как результат ускорения темпов все той же эволюции?
В работе С.А. Семёнова 1974 г. «Происхождение земледелия» читаем: «...почти все основные виды культурных растений подвергались одомашниванию на протяжении доклассовой формации человечества. Однако прежде чем это произошло, существовал длительный период освоения этих растений в смысле практического использования полезных свойств без знания способов их улучшения, период, за которым по-видимому следовала промежуточная фаза непреднамеренного изменения некоторых свойств растений без одомашнивания.» (Семёнов, 1974. С. 6); «Археологическая документация собирательства в палеолите и неолите объединяет факты, состоящие из роговых и костяных землекопалок и мотыг, плиток и пестов для растирания зерен, орехов, плодов, немногих изображений растений. Наши знания о составе собираемых растений, о технологии этого простейшего вида хозяйства базируются и на наблюдениях за жизнью племен, сохранивших охотничье-собирательский уклад в разных странах» (Семёнов, 1974. С. 10);
«Помол возник так же рано, как собирание и потребление злаков. Среди палеолитического каменного инвентаря иногда встречаются песчаниковые плиты, носящие следы растирания не только минеральных красок, но и веществ, по-видимому, органического происхождения» (Семёнов, 1974. С. 136).
В отечественной археологии вопрос о значении использования палеолитическим населением растительной пищи был разработан с привлечением археологических материалов А.Н. Рогачёвым в статье «Об усложненном собирательстве как форме хозяйства в эпоху верхнего палеолита на Русской равнине» (Рогачёв, 1973). В ней собирательство определяется как «главный, наряду с охотой, способ добывания средств к жизни», как составная часть «развитой домашнехозяйственной деятельности». Такую деятельность исследователь отмечал для поселений с «относительно высоким культурным развитием» (которое определяется по наличию на поселении групп жилищ с внутренними и внешними очагами, ямами-хранилищами; произведений искусства) (Рогачёв, 1973. С. 127). Согласно А.Н. Рогачёву, о систематическом сборе, обработке и хранении растительной пищи говорят не только «разнообразные землекопные орудия» (Рогачёв, 1973. С. 141), но и находки «песчаниковых, кварцитовых, гранитных, диабазовых и изредка сланцевых орудий ... во многих чертах сходных с курантами и зернотерочными плитами более поздних эпох» (Рогачёв, 1973. С. 127).
Попытка доказать сложность характера хозяйства в верхнем палеолите, предпринятая патриархами советского палеолитоведения, важна, по меньшей мере, в двух отношениях. Во-первых, она предлагает новую концепцию для изучения археологических материалов эпохи палеолита. Пример тому — работа Ю.В. Гричана, который на основании того, что в коллекции памятника Варварина гора присутствуют орудия, морфологически близкие описанным А.Н. Рогачёвым (Рогачёв, 1955. Рис. 26, 27, таб. XIX, XXI), делает заключение о сложном характере хозяйства в палеолите Забайкалья (Гричан, 2006). Во-вторых, концепция «усложненного собирательства» корректирует представление о первобытном человеке, ставит вопрос о постепенном и преемственном характере развития человеческой культуры, о существовании в хозяйстве своеобразного «преда-грарного явления» (Богданов, 2005. С. 28).
Однако подобное яркое предположение требует и объективных доказательств. Каковы должны быть признаки предметов, служивших для обработки и заготовления растительной пищи? Для А.Н. Рогачёва основанием для определения активно использованных галек как пестов-терочников и зернотерочных плит послужили следы «толчения, разминания, растирания» и общий высокий уровень развития культуры обитателей стоянок Костёнки 4, Молодова 1 и Молодова 5. Вот что конкретно он пишет о морфологии этих предметов: «Самый простой пест-терочник представляет песчаниковую или квар-цитовую гальку с одной слегка уплощенной поверхностью, использованной в качестве терочника. Пришлифовавшаяся в процессе употребления поверхность преднамеренно насечена ("покована") с целью лучшего захвата растираемого материала. Выступающие края такого орудия обычно имеют следы употребления такого орудия в качестве песта»; «[нижняя зернотерочная] плита имела обычную корытообразную форму из-за сильной стертости средней части и оставшихся нестертыми ее бортиков» (Рогачёв, 1973. С. 128). Однако, как показывают другие исследования, в том числе уделяющие большее внимание анализу характера следов (а значит и природе их образования), одна только морфология
галек не может быть свидетельством их назначения, даже если общий характер культуры памятника способствует признанию существования на нем сложной хозяйственной деятельности. Очевидно и общепринято, что одни и те же типы орудий, выделенные по морфологическим признакам, могут включать орудия с разными функциями. В комплексной работе С. де Бон (de Beaune, 1997), посвященной галькам со следами использования в верхнем палеолите, в качестве одного из выводов приводится утверждение, что наряду с орудиями действительно специализированными (маленькие округлые гальки мягких пород, удлиненные песты, объемные гальки с одной или несколькими плоско-вогнутыми поверхностями, служившие «жерновами») существовали также и орудия многофункциональные, с перекрывающими друг друга следами различных операций. Чтобы доказать существование орудий по обработке растительной пищи в палеолите, нужны серии трасологических определений для конкретных орудий, морфологического сходства с уже известными по более поздним эпохам терочными камнями недостаточно. По нашим предварительным наблюдениям, неясной пока остается возможность идентификации растирания мягкой мелкодисперсной органики (мягких частей растений), поскольку пест-терочник и нижняя плита/ступа оказывают выраженное взаимное влияние, которое перекрывает заполировку от растительности, если она и образуется (рис. 1) (Загородняя, Степанова, 2012).
В связи со сложностью в обосновании «усложненного собирательства» в верхнем палеолите, встает вопрос: насколько вообще оправдан поиск доказательств, которые так неочевидны и которые могут быть истолкованы двояко? Вполне резонно в поисках доводов «за» обратиться к данным смежных дисциплин. В настоящее время пищевые стратегии первобытного человека изучаются с помощью естественнонаучных методов в двух направлениях: археоботаническом и палеоантропологическом.
Имеется уже целый ряд исследований по определению остатков растительности на орудиях верхнего палеолита (Revedin et al., 2010; Aranguren et al., 2007; Mercader, 2009). По результатам этих исследований, орудия применялись в обработке растений, богатых крахмалом (так называемые растения-крахмалоносы, например, идентифицируется рогоз обыкновенный). По своим характеристикам эти растения вполне пригодны и для отсроченного употребления в пищу, после измельчения и высушивания содержащийся в них крахмал не теряет питательных свойств. В литературе можно найти мнение, что именно собирательство крахмалистых корнеплодов, корневищ и плодов легло в основу самых ранних форм земледелия, так как по своим экологическим характеристикам эти растения не требовательны к условиям среды и могли быть использованы людьми ранее всего (Козловская, 2002. С. 27). В этом контексте интересны археологические и археоботанические данные о возникновении ранних форм производящего хозяйства в мезолите Южной Европы (Oraría i Puyóles, 2005) как доводы в пользу эволюционного развития производящей экономики на разных территориях. В рамках проекта итальянских ученых «Le risorse vegetali nel Paleolitico» («Растительные ресурсы в палеолите») был проведен анализ поверхности некремневых каменных орудий, несущих следы истирания и оббивки, в том числе с верхнепалеолитической стоянки Костенки 16 (Revedin et al., 2010). По результатам анализов, на поверхности найдены микроостатки растительности (рис. 2).
Важным дополнением к данным по использованию растительной пищи палеолитическими людьми является результат анализа особенностей их питания по интенсивности
накопления стабильных изотопов азота 15N и углерода 13C в костной ткани и анализа маркеров физиологического стресса (Бужилова, 2010; Добровольская, 2005; Добровольская, 2010). В результате для неандертальцев реконструируется диета со значительным преобладанием белков наземных животных, при этом указывается единообразие индивидуальных режимов питания. Ситуация выглядит иначе для верхнепалеолитических индивидов, Homo sapiens. А.П. Бужилова пишет (2010. С. 66) о времени пищевых новаций, когда человек значительно обогащает свой рацион, используя как животные (при этом шире, чем неандертальцы), так и растительные ресурсы. Для сапиенсов менее чем для неандертальцев характерны периоды голодания, что можно объяснить способностью делать запасы пищи, применяя примитивные методы консервации (Бужилова, 2010. С. 74). Измельчение, растирание и высушивание, очевидно, могут быть отнесены к таковым. Еще одно косвенное свидетельство повышения доли растительной пищи в рационе верхнепалеолитического человека — это увеличение числа заболеваний кариесом. Само заболевание в единичных случаях фиксируется и у ранних форм гоминид, и у неандертальцев, и у носителей ранних верхнепалеолитических культур. В период между ранним и поздним верхним палеолитом число заболеваний кариесом заметно возрастает и в финале каменного века фиксируется у каждого шестого или седьмого человека (Бужилова, 2010. С. 64-65). Объяснение такой динамики может заключаться в более активном использовании растительной пищи, насыщенной углеводами, в том числе сахарами.
Замечено, однако, что растения не играли существенной роли в древнейших мифологических построениях. Они изображались редко и довольно схематично: растительные мотивы на костяных и роговых изделиях зафиксированы только в гроте Трилобитов, пещерах Ле Вейрье, Ложери Басс (Добровольская, 2005). Однако примечательно и то, что для костных верхнепалеолитических материалов не выявлено палеопатологий, связанных с С-авитаминозом. Витамин С содержится в свежих растениях, его резервного запаса хватает на срок до трех месяцев (Добровольская, 2005). Можно видеть в этом косвенное подтверждение существования примитивных методов консервации в палеолите.
В целом для «верхнепалеолитической диеты» характерны: богатый видовой состав наземных млекопитающих, употребляемых в пищу; появление традиции использования новых пищевых ресурсов, в частности водных (Козловская, 2000; Добровольская, 2010. С. 110), т.е. человек уже в верхнем палеолите использовал многие из окружавших его пищевых ресурсов, гибко приспосабливаясь к среде обитания, в том числе создавая и запасы пищи. По палеоантропологическим данным, периоды голодания характерны для всех хронологических эпох, но для сапиенсов каменного века — в меньшей степени, чем для неандертальцев (Бужилова, 2000. С. 403). Признано, что традиции всеядности более перспективны, чем традиции специализированного питания охотников, и именно всеядные популяции оказываются в более выигрышном положении в условиях межвидовой конкуренции за пищевые ресурсы (Козловская, 2000. С. 412). О том, что человек верхнего палеолита был оптимально приспособлен к условиям среды, свидетельствует значительное увеличение (почти в 1,5 раза в сравнении со средним палеолитом) продолжительности жизни в это время (Бужилова, 2000. С. 397-399). Важность информации о системе питания группы состоит также в следующем: «.. .узкая пищевая специализация может приносить значительный тактический успех, но не имеет стратегической перспективы» (Козловская, 2000. С. 413), в частности, «.среди верхнепалеолитического
населения были распространены различные стратегии питания, причем коллективы с узкой специализацией имели гораздо меньше шансов передавать и развивать культурные традиции» (Козловская, 2000. С. 414); «вероятно, именно в эпохи похолодания формировались коллективы специализированных охотников, так как обеспечение жирной и мясной пищей становилось ... необходимо для выживания, и .те сообщества, которые не утратили потенциальные возможности использовать широкий спектр пищевых источников наряду с сохранением навыков охоты, смогли пережить резкие и неблагоприятные изменения среды в финальном палеолите и успешно воспользовались преимуществами голоценового потепления» (Козловская, 2000. С. 417). С выводами палеоантропологов об узкой охотничьей специализации неандертальцев не вполне согласуются археологические находки орудий, определяемых как растиратели (Щелинский, 1994; de Beaune, 2003), которые могли использоваться и в приготовлении пищи, судя по наличию микрочастиц крахмала на их поверхности (Mercader, 2009). С. де Бон видит в этом возможное свидетельство обмена идеями между разными видами людей палеолита (de Beaune, 2003. С. 59).
По данным, приводимым палеонатропологом М.В. Добровольской (2005. С. 325-326), у современных охотников-собирателей с традиционным укладом хозяйства выделяются две стратегии расселения и использования пищевых ресурсов. Для узкоспециали-зирующихся охотников характерны большая подвижность населения и специализация в производстве охотничьего снаряжения. Для другого крайнего варианта — племен, использующих разнообразные пищевые ресурсы ландшафта, характерно медленное освоение новых территорий и развитие разных отраслей производства, в том числе в сфере искусства. Несмотря на общий характер этого наблюдения, оно интересно и в приложении к археологическим источникам верхнего палеолита. А.Н. Рогачёв связывал существование разнообразных орудий для переработки продуктов собирательства с памятниками, оставленными сравнительно высокоразвитыми коллективами: «самые примитивные жернова и мельницы . встречаются, как правило, среди многочисленных обычных палеолитических культурных остатков, характеризующих относительно высокое культурное развитие обитателей поселений» (Рогачёв, 1973. С. 127).
В 2010 году на стоянке Пушкари 1 в нижнем горизонте так называемого «выброса» был найден посмертно выпавший из челюсти верхний второй правый премоляр человека. Для этой находки имеется одонтологическое описание (Беляева, Халдеева, Зубов, 2011). Зуб принадлежал человеку, умершему в возрасте от 30 до 40 лет. Морфологические особенности вписываются в рамки вариабельности для верхнепалеолитических индивидов. На зубе фиксируются начальные стадии кариозного нарушения и равномерная стертость эмали, маркеров физиологического стресса зуб не имеет, т. е. о диете индивида можно сказать, что она не была систематически экстремальной, содержала богатую углеводами пищу. Между тем, в инвентаре Пушкарей 1 представлены орудия типа пестов-терочников (рис. 3). Видеть здесь прямую связь было бы неверно, но интересна и неявная корреляция.
Итак, косвенные данные говорят в пользу существования такой активности, которую А.Н. Рогачёв назвал «усложненным собирательством». Соответственно в археологическом материале должны присутствовать следы операций по обработке растительной пищи. Научившись опознавать их, мы получим еще один пласт археологической информации, которая может лечь в основу реконструкции хозяйства, образа жизни, методов адаптации к окружающей среде носителей культур верхнего палеолита.
Рис. 1. Микрофотографии следов износа на экспериментальных каменных орудиях. Оба эталона
демонстрируют желобчатый износ от возвратно-поступательного взаимодействия камней. а — песчаниковая ступа; измельчение зерен злаковых растений гранитным терочником, пикетаж
и возвратно-поступательные движения (время работы 3 часа, увеличение х200); Ь — песчаниковый абразив по камню (эталон №638 экспериментальной коллекции ИИМК РАН); возвратно-поступательные движения (время работы 30 минут, увеличение х500).
Рис. 2. Песчаниковое орудие со стоянки Костенки 16 с остатками крахмала. Трасологические определения (по: Revedin et al., 2010. Support information. Fig. S4). Масштаб в сантиметрах.
Рис. 3. Песты-терочники со стоянки Пушкари 1. 1-3— по: Ковнурко, Беляева, 1997, рис.1; 4-5— материалы из раскопок В.И. Беляевой (Археологический музей ИА HAH Украины) (рис. К.Н. Степановой). Масштаб в сантиметрах.
Информация о статье
Автор: Степанова Ксения Николаевна — ФГБУН Институт истории материальной культуры Российской академии наук, Санкт-Петербург, Россия, ksstepan@gmail.com название: О растительной пище в верхнем палеолите (обзор данных)
резюме: В статье приводится обзор палеоантропологических и археологических данных последних лет, составляющих фон для постановки проблемы использования человеком растительных ресурсов в палеолите. Вопрос о сложной развитой домашнехозяйственной деятельности был сформулирован в отечественном палеолитоведении в 1970-е годы и получил новый импульс развития в европейской археологии в последние пять-семь лет в связи с успехами палеоботаники и палеодиетологии. По палеоантропологическим данным, человек верхнего палеолита имел широкий спектр пищевых адаптаций и максимально использовал ресурсы окружающей среды. Если этот вывод проиллюстрировать археологическими материалами и снабдить перечнем конкретных операций, то мы получим картину реальной жизни на поселении, а также информацию для палеоэкономических реконструкций.
Ключевые слова: верхний палеолит, усложненное собирательство, пест-терочник, растиратели, крахмал, палеодиета.
Литература
Алексеев, Першиц, 1990 — Алексеев П.В., Першиц А.И. История первобытного общества. Учебник для вузов по специальности «История». М., 1990. 351 с.
Беляева, Халдеева, Зубов, 2011 — Беляева В.И., Халдеева Н.И., Зубов А.А. Антропологический анализ особенностей зуба из Пушкарей 1 // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2: История. № 2. 2011. С. 163-167. Богданов, 2005 — Богданов Д.Н. Кварцитовое орудие ударно-контрударного действия из Костенок 14: Частное и общее в использовании нерасщепленных естественных отдельностей крупнозернистых пород камня в позднем палеолите Европы // Альманах молодых археологов. 2005. По материалам II Международной студенческой научной конференции «Проблемы культурогенеза и древней истории Восточной Европы и Сибири». СПб., 2005. С. 22-31.
Бужилова, 2000 — Бужилова А.П. Палеопатологические аспекты адаптации человека верхнего палеолита // Homo sungirensis. Верхнепалеолитический человек: экологические и эволюционные аспекты исследования. М., 2000. С. 397-410.
Бужилова, 2010 — Бужилова А.П. Реконструкция состояния здоровья неандертальцев и оценка их приспособленности к среде // Древнейшие миграции человека в Евразии. Материалы международного симпозиума 6-12 сентября 2009, Махачкала. Новосибирск, 2010. С. 63-76.
Величко, 1997 — Величко А.А. Особенности жизнеобеспечения на долговременных стоянках перигляциальной зоны позднего валдая (вюрма) в Восточной Европе // Восточный граветт. Тезисы докладов международного коллоквиума. Зарайск-Москва, 1-7 сентября 1997. М., 1997. С. 18-19.
Гричан, 2006—Гричан Ю.В. Новые аспекты палеоэкономики в позднепалеолитических памятниках Забайкалья (По материалам поселения Варварина гора) // Человек и пространство в культуре каменного века Евразии. Новосибирск, 2006. С. 9-16.
Добровольская, 2005 — ДобровольскаяМ.В. Человек и его пища. М., 2005. 368 с.
Добровольская, 2010 — Добровольская М.В. Традиции питания палеолитического населения Европы: неандертальцы и представители анатомически современного человека // Древнейшие миграции человека в Евразии. Материалы международного симпозиума 6-12 сентября 2009, Махачкала. Новосибирск, 2010.С. 107-113. Загородняя, Степанова, 2012 — Загородняя О.Н., Степанова К.Н. Возможности микротрасологического анализа орудий из зернистых и кристаллических пород // РА. 2012. № 2. С. 67-71.
Ковнурко, Беляева, 1997 — Ковнурко Г.М., Беляева В.И. Петроархеология каменного инвентаря Пушкарей 1 // Пушкаревский сборник: По материалам исследований палеолитической стоянки Пушкари 1. Вып. 1. СПб., 1997. С. 52-58.
Козловская, 2000 — Козловская М.В. Система питания палеолитических сообществ: биологическая и социальная адаптация // Homo sungirensis. Верхнепалеолитический человек: экологические и эволюционные аспекты исследования. М., 2000. С. 411-420.
Козловская, 2002—Козловская М.В. Пищевые новации производящего хозяйства // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. 2002. № 1-2. С. 26-45.
Рогачёв, 1955 — Рогачёв А.Н. Александровское поселение древнекаменного века у села Костенки на Дону. М.; Л., 1955. (МИА 45). 163 с.
Рогачёв, 1973 — Рогачёв А.Н. Об усложненном собирательстве как форме хозяйства в эпоху палеолита на Русской равнине // Антропологические реконструкции и проблемы палеоэтнографии. М., 1973. С. 127-142. Семёнов, 1974 — Семёнов С.А. Происхождение земледелия. Л., 1974. 320 с.
Щелинский, 1994 — Щелинский В.Е. Терочный камень из мустьерского культурного слоя Баракаевской пещеры // Неандертальцы Гупского ущелья на Северном Кавказе. Майкоп, 1994. С. 148-150.
Aranguren et al., 2007 — Aranguren B., Becattini R., Lippi M.M., Revedin A. Grinding flour in Upper Palaeolithic Europe (25 000 years bp) // Antiquity. 2007. Vol. 81. P. 845-855.
de Beaune, 1997 — de Beaune S. A. Les galetes utilisés au Paléolitique supérieur: Approche archéologique et expérimentale // Gallia préhistoire, sup. XXXII. Paris, 1997. 299 p.
de Baune, 2003 — de Beaune S. A. Du graines à moudre sur les néandertaliens // La Recherche. 2003. № 360. P. 56-59. Mercader, 2009 — Mercader H. Mozambican Grass Seed Consumption During the Middle Stone Age // Science. 2009. Vol. 326, № 5960. P. 1680-1683.
Olària i Puyóles, 2004-2005 — Olària i Puyóles C. El tránsito hacia las economías de producción de las últimas tribus
cazadoras-recolectoras de Mediterráneo peninsular. Una reflexión acera de la validez de las tesis difusionistas frente a
las les evolucionistas // Quaderns de prehistoria i arqueologia de Castelló. 2004-05. Vol. 24. P. 43-59.
Redevin et al. — Revedin A., Aranguren B., Becattini R., Longo L., Marconi E., Mariotti Lippi M., Skakun N.,
Sinitsyn A., Spiridonova E., Svoboda J. Thirty thousand-year-old evidence of plant food processing // PNAS.
Vol. 104, № 44. P. 18815-18819. Support information on-line: http://www.pnas.org/lookup/suppl/doi:10.1073/
pnas.1006993107/-/DCSupplemental
Author: K.N. Stepanova
Title: Plant food in the Upper Paleolithic (data overview)
Abstract: The paper presents a review of the recent palaeanthropological and archaeological data making a background for a problem of human usage of vegetable resources in the Upper Palaeolithic. The problem was formulated in the Russian prehistoric archaeology in 1970st and received a new impulse for development in the European archaeology in the last five or seven years, in connection with research successes in palaebotany and a palaedietology. According to the palaedietology data, the Upper Palaeolithic humans had a wide range of food adaptations and used environmental resources as much as possible. If this conclusion is illustrated by archaeological materials, and a list of specific operations is provided, we get a picture of the real life in a settlement and information for palaeconomic reconstructions. Keywords: Upper Palaeolithic, complex gathering, pestle-grinder, grinding tools, starch residue, palaeodiet.
