CC BY
246
Т.В. Федосеева
О ПРЕДРОМАНТИЧЕСКОМ ХАРАКТЕРЕ ИСТОРИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ РУБЕЖА XVIII И XIX ВЕКОВ
К последовательному изучению путей формирования историзма как методологического принципа в русской литературе рубежа XVIII и XIX веков наши литературоведы обратились в начале 1980-х годов. Г.П. Макогоненко в обстоятельной статье «Из истории формирования историзма в русской литературе» приводил убедительные доводы в пользу эволюции просветительского мышления, определившего мировоззрение человека порубежной эпохи не только в Европе, но и в России. Его специфику в отечественном литературном движении ученый связывал с критическим восприятием идеологии, методологии и философии Просвещения, диалектикой европейской идеи общественного «прогресса» и традиционного для национального русского сознания метафизического миросозерцания 1. Были обнаружены следы влияния теории И.Г. Г ердера о «духе времени» и «духе народа» на творчество Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, А.Н. Радищева, прослеживался индивидуальный путь писателей и поэтов к выработке собственной, на русской почве сформировавшейся исторической концепции. И.Ю. Фоменко, обобщая свои наблюдения за формированием исторических представлений М.Н. Муравьева и его современников, пишет: «В последней трети XVIII века русская историческая мысль мучительно преодолевала односторонность и умозрительность концепций и методов историографии Просвещения, одновременно сохраняя всё положительное, что в ней имелось...» 2. Очевидная мировоззренческая неоднородность в осмыслении закономерностей бытия, отличавшая сознание русского человека в порубежную эпоху, по справедливому замечанию А.В. Михайлова, нашла отражение в поэтике и принципах организации художественного целого. «.С началом XIX века, - пишет ученый, - появляется возможность того, чтобы единство возникало из смеси разнородного и строилось на почве, подготовленной только что обретенным <.> чрезвычайно напряженным отношением к историческому развитию» 3.
В современном литературоведении историзм художественного мышления рубежа веков рассматривается как одно из условий перехода от поэтики «традиционализма» к «индивидуальному творчеству» 4. Тогда шло постепенное формирование представления о непосредственной обусловленности национальной литературы историей народа. Все большее значение для русского общества приобретало устное народное поэтическое
творчество, мифология, древнерусская словесность. Собирались и активно издавались важнейшие памятники духовного развития нации. Широкое распространение получили рукописные сборники и списки песен, былин, сказок, пословиц, духовных стихов. М.К. Азадовский утверждал, что «в XVIII веке был накоплен уже значительный фактический материал и выдвинуты основные проблемы, ставшие надолго в центре дальнейших фольклористических изучений и исследований» 5.
Уже в 1760-х годах в русскую литературу, по справедливому суждению В.Ю. Троицкого, «мощным потоком вторгаются темы и образы, созданные народной поэтической фантазией и древними преданиями» 6. В сборниках М.Д. Чулкова «Пересмешник, или Славенские сказки» (1766-1768), М.И. Попова «Славенские древности, или Приключения славенских князей» (1779-1781), В.А. Лёвшина «Русские сказки» (1780) и «Вечерние часы, или Древние сказки славян древлянских» (1787) проявляется новое отношение к фольклору. Эти произведения отличались сложностью структурной организации - рассказ о приключениях героев часто прерывался введением вставных повестей и эпизодов. Рассказчик соединял, «причудливо сплетая различные сюжеты», заимствованные из древнерусских преданий, былин, русифицированных волшебно-рыцарских переводных романов и вымышленные самим писателем . Прием «остранения» в повествовании посредством введения вымышленных образов рассказчиков позволял автору выразить собственное ироническое отношение к сказочной фантастике, комментировать и оценивать качество самого повествования. Многие темы, образы, мотивы из названных выше произведений, как и сам принцип соединения вымышленного или исторического события с его отражением в сознании человека «просвещенного» века, позднее были заимствованы авторами предромантических произведений различных жанров. Назовем лишь некоторые: «Бова. Повесть богатырская стихами» А.Н. Радищева, «Добрыня, богатырская поэма» Н.А. Львова, «Громвал» Г.П. Каменева, «Бахариана, или Неизвестный» М.М. Хераскова, «Светлана и Мстислав. Богатырская повесть в четырех песнях» А.Х. Востокова, «Руслан и Людмила» А.С. Пушкина.
Ранние опыты создания произведений «в народном духе» отразили существовавшее на рубеже XVIII и XIX веков отношение к истории. Многое в отдаленном прошлом оставалось неясным, история сливалась в сознании с легендами, «молвою», мифологией. Интерес к характеру народных верований и мифологии породил целый ряд соответствующих публикаций. В числе первых были «Краткий мифологический лексикон» (1767) и «Абевега народных суеверий» (1786) М.Д. Чулкова, «Краткое описание древнего славянского баснословия» (1772) М.В. Попова. Эти опыты, как и другие, последовавшие за ними, отличались стремлением восстано-
вить максимально целостную картину языческого «пантеона» древних славян при отсутствии достаточного материала. Сами авторы утверждали, что предназначали свои работы «больше для стихотворцев, нежели для историков», служили скорее «увеселению» читателей, чем сообщению им «важных исторических справок» . Г.А. Глинка в предисловии к «Древней религии славян» (1804) признавался: «Описывая произведения фантазии или мечтательности, я думаю, что не погрешу, если при встречающихся пустотах и недостатках в ее произведениях буду наполнять собственною, под древнюю стать фантазиею...» 9. Таким был общий подход к собиранию и описанию сохранившихся в народе и памятниках древней истории свидетельств о верованиях славян. Здесь, как и в других областях искусства и зарождающихся гуманитарных наук, важное место отводилось творческому воображению. Фантазия в данном случае не столько давала возможность представить образ мысли и чувствования человека в непросвещенном, дохристианском мире, сколько отвечала потребности в неподражательном творчестве.
М.К. Азадовский утверждал, что в конце века уже наметились пути научного подхода к памятникам национальной культуры. Стихийный интерес к фольклору и верованиям древних славянских народов входил в русло, множество печатных и рукописных источников проходило специальную обработку, устанавливались критерии их отбора и оценки 10. В 1801 году в «Дружеском литературном обществе» Андреем Тургеневым была произнесена речь об оригинальности русской литературы и о значении для современных авторов народного творчества как содержащего объективное представление об отечественной истории и духовности народа. Эти идеи нашли отражение в поэтическом творчестве А.Ф. Мерзлякова, В.А. Жуковского, других участников кружка. В 1808 году, обобщив поэтический, собственный и коллективный опыт, А.Ф. Мерзляков публично произнес речь «О духе, отличительных свойствах поэзии первобытной и о влиянии, какое имела она на нравы и на благосостояние народное». В 1809 году в качестве приложения к журналу «Московский вестник» выходил еженедельник М.Н. Макарова «Русское национальное песнопение» с текстами песен, историческими комментариями, сведениями о национальной мифологии. В 1812 году опубликована первая редакция «Опыта о русском стихосложении» А.Х. Востокова.
Наряду с произведениями устного народного творчества и национальной мифологией, достоверные сведения о древнеславянской и древнерусской истории общество получало из летописных источников. В XVIII веке были открыты многочисленные списки древних русских летописей. Многими деятелями культуры они были восприняты не только как непосредственное свидетельство времени, но и как образец письменной речи,
сохранивший лучшие черты церковного красноречия и выразивший традиционное для России мировосприятие. Внимание было обращено на способы выражения авторского отношения к описываемым событиям и лицам, передачи нравственного, душевного, духовного мира человека. В древних летописях искали ответы на вопросы современной жизни, находили образное воплощение идеального героя. Образ легендарного летописца Нестора, к примеру, скоро стал для русских поэтов символическим, идеальным воплощением в человеке вдохновенной гражданственности и бескорыстного служения долгу и отечеству, свободного выбора человека с цельным характером.
Интерес к истории был во многом обусловлен переоценкой значения реформ и личности Петра Первого. Стремясь восстановить весь тысячелетний путь нации, к написанию истории обращались крупнейшие деятели словесности и общественной жизни. Как известно, фундаментальные труды М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, М.М. Щербатова, Ф.А. Эмина во многом стали определяющими для историографии последующих десятилетий 11. Э.Л. Афанасьев в своем недавнем труде «На пути к XIX веку (Русская литература 70-х гг. XVIII в. - 10-х гг. XIX в.)» (М., 2002) тщательно исследовал пути создания историографического текста и выделил три ступени освоения почерпнутых из древних источников материалов 12. Отрывки из летописей и хронографов сводились в один текст, затем устранялись все явные противоречия, уточнялись детали и только после этого историограф «переводил» повествование на язык просвещенного XVIII века. Автор вносил в повествование собственные объяснения, морализацию, психологические мотивировки, элементы остроты и развлекательности. При этом он стилизовал язык, используя все средства поэтической выразительности, свойственные древнерусским текстам. Э.Л. Афанасьев пишет о беллетризации исторического повествования, соединении фактографии и художественности, литературного мастерства и моральной оценки 13. В повествование об исторических событиях вводились занимательные сюжеты, исторические анекдоты, при этом выбор падал на те, которые ярко передавали характер эпохи и нравы. Психология человека представлялась сложной, личность проявляла себя в горении страстей, внутренних противоречиях и контрастах.
В начале нового века возросла потребность в осмыслении вновь открытой широким слоям общества русской старины для литературы и искусства. Здесь тоже очевидной являлась преемственность двух эпох. В 18021804 годах состоялся обмен мнениями по этому поводу. Начало дискуссии было положено статьей Н.М. Карамзина «О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств». Критерием отбора исторического материала для писателя, по убеждению
Н.М. Карамзина, должно служить чувство патриотизма, возможность гордиться делами и поступками предков, поэтому предпочтение следует отдавать поучительным и занимательным эпизодам. Произведение искусства призвано пробудить интерес к истории через потрясение чувства, через яркий образ и запоминающуюся идею. Наибольший интерес для художника, по мнению автора статьи, представляют внутренний мир человека, проявления характера, способные вызвать восхищение. Поэтому чувства предков, их радости и горести, величие и слабость должны быть приближены к современности 14
Выраженная Н.М. Карамзиным точка зрения была подвергнута сомнению в статье, опубликованной Александром Тургеневым в «Северном Вестнике». Здесь утверждалось, что необходимо «внимание к подлинному факту», «к мелочам, из которых складывается постижение специфического духа, особой исторической и национальной атмосферы» 15. Третья позиция была обозначена в статьях А.А. Писарева, который отмечал, что «поэзия, равно как и все художества, стараться должна избирать предметы полезные, которые бы служили уроком в нравственности всякому возрасту и полу людей» 16. Так с различных сторон были представлены основные позиции предромантического историзма: интерес к национальной теме, сосредоточенность на воспроизведении индивидуальных характеров, склонность к субъективной трактовке исторического события, лиризм повествования, актуализация яркости, выразительности, «живописания» образа и обстановки, извлечение из истории нравственного урока
17
для современности .
В сознании русского человека рубежа веков происходило осмысление памятников древней письменности, мифологии, фольклора, историографии XVIII века и художественного пересоздания исторических событий, на основании чего создавалась некая общекультурная целостность. Повторяющиеся, наиболее характерные легендарно-исторические моменты запоминались как национальное родовое предание, многие из этих историй бытовали и в устном пересказе. «Такой плотный, спаянный, сплавленный воедино состав своею прочностью, неразложимым единством и неподатливой твердостью частей, лежащих в основании, напоминал мифологические представления. Древняя национальная история <...> начинает переживаться как нечто сакральное, как миф» 18. Складывалось особого рода мышление, которое и определило художественную интерпретацию древней истории через характер современного мировосприятия и личностную рефлексию.
В литературе русского предромантизма отношение к человеку как неповторимой индивидуальности только складывалось. В стадии становления находился также индивидуально-творческий тип художественного соз-
нания. Поэтому вполне справедливым является суждение А.Н. Пашкурова о том, что образ лирического субъекта в творчестве многих поэтов эпохи был результатом «личностной рефлексии», являющейся «промежуточным звеном между «чувствительностью» сентиментализма и «психологизмом» романтизма» 19. Сравнительно с «традиционалистской» рефлексией, оценивавшей создателя литературного произведения с точки зрения мастерства, способности в большей или меньшей степени соответствовать жанровому образцу, «личностная» рефлексия ориентирована на творческое создание нового средствами воображения и фантазии. Художником мир произведения основывался на личностном восприятии конкретным человеком мира в целостности реального и идеального. Художественный образ становился внутренне сложным, хотя до создания исторически конкретного и психологически достоверного образа было еще далеко.
Теоретическое осмысление нового направления в литературе состоялось во второй половине 1810-х - начале 1820-х годов. Для П.А. Вяземского романтизм выражался в оригинальности художественного мышления, самобытном отношении к миру, начало которым следует искать в творческой индивидуальности поэта, его неповторимом жизненном опыте, тесно связанном с национальным бытом 20. Представители русского гражданственного романтизма суть нового метода видели в национальном своеобразии творчества и народности литературы. Об этом говорил А.А. Бестужев в своих литературных обзорах 1823-1825 годов, утверждая, что романтизм выражается не только в форме, но и в содержании. «В разряд чисто романтической поэзии» он включал «Думы» К.Ф. Рылеева, считая, что они выросли на почве устного народного творчества и в современных условиях представляют собой «воспоминание автора о каком-либо историческом происшествии или лице» 21. На первое место критик ставил личность автора и, следовательно, его отношение к историческому событию, субъективно-лирическую разработку темы.
На формирование русского предромантизма оказал значительное влияние западноевропейский опыт освоения литературой национальноисторического материала. Эта сторона вопроса тщательно изучалась нашим литературоведением в течение ряда десятилетий, поэтому остановимся лишь на тех аспектах, которые прямо связаны с темой данной статьи. Определяя методологические основы европейского предромантизма, М.Б. Ладыгин писал об особом отношении к истории, о том, что писатели «стремились изображать своего героя с точки зрения его исторического
окружения, то есть в мотивировке мыслей, чувств и самого поведения на-
22
лицо историческая определенность» . Произведения предромантиков, написанные на историческом материале не были вполне историчны. Авторы стремились к воссозданию самой атмосферы прошлого через вос-
произведение примет, деталей быта, обычаев, верований. Они опирались на собственно научное историческое знание, предпринимали шаги к освоению мифологического, фольклорного наследия, прибегали к стилизации и мистификации. Не случайно столь значительным было влияние на русскую литературу поэтики «оссианизма».
А.В. Архипова в ряде работ по истории русской литературы формирование предромантического историзма справедливо соотносит с выработкой в литературе рубежа веков особого «оссианического» стиля. Исследовательница склонна называть сам этот историзм «оссианическим». «В широком смысле оссианизм не сводился к отдельным заимствованиям (сюжетные эпизоды или описания бардов, воинов и ночных бурь), - отмечено в одной из ее работ, - а окрашивал весь стиль произведения, соз-
23
давая мрачный печальный колорит с некоторой долей мистицизма.» .
Известно, что первое печатное упоминание о «Поэмах Оссиана» относится к 1768 году, а появление русского перевода - к концу 1780-х - началу 1790-х годов. Изданные Дж. Макферсоном под именем древнего шотландского барда стилизованные поэмы привлекли внимание, очевидно, выражением настроения и философии жизни, соответствующих пред-романтическим. Актуальным для времени был образ волевого и деятельного героя, привыкшего принимать самостоятельные решения и добиваться поставленной цели, привлекательным - настроение легкой меланхолии, значительными - мысли о бренности всего земного и яркая образная параллель «человек - природа».
Одним из первых под обаяние оссиановской поэзии попал Н.М. Карамзин, который перевел стихами из Оссиана поэмы «Картон» и «Сель-мские песни» 24. Современными исследователями отмечено, что интерес не был исчерпан первыми переводами - в 1798 году вышла в свет статья «Оссиан». Содержание статьи включает в себя оценку основанных на фольклорных источниках поэтических произведений Дж. Макферсона и его последователей с позиций эстетической и исторической. Был обнаружен иноязычный источник статьи Н.М. Карамзина - анонимная рецензия Дж. Смита на французское издание «Гэльских древностей» 25. О.Б. Кафанова заметила, что русский автор не во всем следует за источником, он делает самостоятельные наблюдения и выводы о значении поэзии Оссиана, указывает вслед за французским источником на некоторые недостатки поэтической системы шотландского барда, вольно или невольно сравнивая эту стилизованную поэзию с современной, отмечает однообразие в выражении чувства, неоправданные повторы, отсутствие идеи Бога. Общая же оценка поэтического мастерства автора в целом была высокой. Н.М. Карамзин более всего ценил в «Поэмах Оссиана» те черты, которые соответствуют художественности сентиментализма - лиризм и трогатель-
ность описаний, меланхолию и сожаление о быстротекущей жизни, о близких людях, с которыми пришлось расстаться. Акцентированы вместе с тем соответствующие поэтике предромантизма особенности: недосказанность и налет таинственности в изображении, сочетание живописности и тонкого лиризма, «блестящие краски» и «разнообразные тени для выражения чувств». В 1792 году в России вышло наиболее полное двухтомное издание поэм Оссиана в переводе Е.И. Кострова. Этот прозаический перевод
был признан и долгое время оставался, судя по изысканиям Ю.Д. Левина,
26
лучшим .
Кроме стиля «Поэм Оссиана» русских писателей привлекала оригинальная образность древнескандинавской мифологии и поэзии, представление о которой складывалось по «Введению в историю Датскую» П.-А. Малле (в России вышло в 1785 году) 27. В литературе наблюдалось явное смешение «оссианического», скандинавского и древнерусского колорита. Ф.Я. Прийма писал о творчестве Г.Р. Державина рубежа веков: «“Слово о полку Игореве” ассоциировалось в сознании поэта не только с произведениями русского былинного эпоса и народными песнями, но даже с такими явлениями, как псевдославянская мифология, скандинавский эпос и поэзия Оссиана» 28. В поэзии и прозе сложился особенный, «северный», стиль, где древнерусское и скандинавское влияние довольно часто получало значение «оссианического».
«Оссианический» колорит стал неизбежен для писателей, обратившихся к теме исторического прошлого, к старине. В основных своих чертах - сочетании дикости и величия; мрачных, преимущественно ночных, туманных, пейзажах; скорбном меланхолическом тоне - он воплощал собой северную природу. Мистификация Дж. Макферсона тогда в России раскрыта не была, и автор «Поэм Оссиана» воспринимался как древний бард, народный певец-сказитель, подобный русскому Бояну. Творения «шотландского барда» усваивались русской литературой наряду с характерными формами отечественного фольклора и древней письменности. Герой древности в представлениях человека нового времени воплощал собой идеал, в котором мужество и преданность долгу не противоречили нежным чувствам, а стремление отстоять свою личную свободу и право на счастье предполагало борьбу за свободу своего народа, своей родины. Лирическое начало соединялось с героическим.
«Северный» стиль предполагал не только отдельные заимствования, но и создание общего мрачного колорита и элегического настроения, связанных с темой быстротекущего времени и тленности всего земного. Постепенно отдаленное историческое прошлое как золотой век гармоничного существования человека в мире становится источником условно-поэтического изображения, противопоставленного современной действительности, в которой
утрачена первоначальная целостность мира и побеждают преступные на-
29
клонности человека .
К поэтике предромантизма явное тяготение демонстрировали поэты-сентименталисты М.Н. Муравьев и П.Ю. Львов. Творчество М.Н. Муравьева с этой точки зрения рассматривалось нашей наукой и ранее. Новаторские черты в стиле и характере жанрообразования его поэтических произведений исследовались В.А. Западовым 30. Опередив своих современников, М.Н. Муравьев, как отметила Л.И. Кулакова, первым отказался от традиционного жанрового деления в лирике и эпосе, хотя именно новое «оставлял
31
незаконченным в черновиках» . В.И. Федоров, считая просветительские взгляды писателя определяющими, а творчество в значительной степени соответствующим принципам «развивающегося сентиментализма», находил в нем и предромантические черты. Исследователь подчеркивал, что поэт явно предпочитал «живописность» У. Шекспира нормированной поэтике французских драматургов, обнаруживал в своем творчестве начатки исторического мышления: античное искусство было понято им как отражение конкретно-исторического периода национального развития. К по-этам-современникам Муравьев обратился с призывом к «полному раскре-
32
пощению творческого процесса от рационалистических пут» . Как новаторскую в жанровом и стилевом отношении прозу писателя оценивает И.Ю. Фоменко 33.
Повесть М.Н. Муравьева «Оскольд» (1794-1796) явилась одним из первых произведений на темы русской истории в оссиановском духе. В нем отразились исторические взгляды писателя, которые представляли собой сложную систему, выстроенную в процессе критического усвоения идей европейского Просвещения и содержавшую «целый ряд самостоятельных выводов» 34. Среди них было противоречившее просветительской идее «прогресса» утверждение сложного взаимовлияния народов, когда не только более развитые способны повлиять на судьбу менее цивилизованных, но возможно и обратное.
Произведение дошло до нас в виде фрагмента, который был опубликован уже после смерти автора с подзаголовком «Из отрывков древних скальдов» 35. Рассказ о походе на Царьград объединенных северных народов, варягов, руссов, славян, обрывается практически в самом начале. Однако автором дано подробное описание многочисленного воинства. Предводитель объединенных дружин Оскольд, покровительствуемый Одином - главным богом в скандинавской мифологии, ведет войска, чтобы вернуть народам веру их предков, «уничтожить власть греческих богов» (С. 290). Он полон решимости и выдерживает суровое испытание, которое посылает ему бог-покровитель.
Рассказ ведется от имени певца-скальда, который соединяет описание воинства с лирическим пейзажем. Пейзаж, песенное обращение певца к «отчаянной деве», потерявшей жениха русской княжне, имена мифологических богов и героев - все создает атмосферу древности в духе Оссиа-на и «Слова о полку Игореве». Описание лагеря и воинов, битвы Осколь-да с таинственным призраком имеют, как показал Ю.Д. Левин, прямые параллели в сочинениях Дж. Макферсона 36. Включаются в повествование и воспоминания героя о предшествовавшем походу обряде посвящения в воины. Мысленному взору читателя представляется другая картина: в окружении соплеменников юноше состригают волосы и приносят их в жертву богам, затем перепоясывают его «сияющим мечом». Неподалеку от места совершения обряда находится Искерда, возлюбленная посвящаемого «в воинство» Радмира. Она теряет сознание, потому что после обряда влюбленных ожидает разлука - родители не дают согласия на их союз. Наблюдая происходящее, Оскольд вспоминает о своей трагически закончившейся любви. Он как будто снова видит погибшую возлюбленную Етельвинду: «Как молния, сверкнувшая во тьме ночной, изобразилось то счастливое мгновенье, в которое нарекла она его властелином сердца своего» (С. 298). В повествовании объединяются образ чувствования певца-скальда, героя и современного повествователя. Им свойственны общий взгляд на события героического похода, отношение к любви, гуманистический образ мыслей. Драматическому характеру любовной истории каждого из персонажей соответствует общий элегический настрой повествования. Не противоречит он и патриотической теме, мотивам жертвенности, разлуки, потери любимого человека. Этому настрою вполне отвечает «оссианический» характер пейзажа.
Предыстория храброго Оскольда - соперничество с рыцарем Рин-гвальдом, которое вылилось в поединок, победа и заслуженное счастье взаимной любви, явление призрака побежденного рыцаря и сражение с ним - активизирует в произведении любовную тему и элементы рыцарского романа. Далее тема развивается в отношениях Радмира и Искерды. Герои повести наделяются не только мужественными и непреклонными сердцами, они живут для отечества и «дерзают умереть за него бестрепетно», но способны и к нежным чувствам.
М.Н. Муравьев создает живописный образ «старины». Обращаясь к обрядам и обычаям древних славян, писатель вводит символику и поэтические элементы «оссианизма» (обращение к «златым струнам арфы», образы «старцев в одеждах, белейших снега»). В речи певца-скальда упоминаются языческие предметы поклонения северных народов, «храм богов», «древние дубы священные». Они соседствуют с элементами христианской обрядности: «Уже отверзаются огромные врата священного храма,
и толпа наполняет его пространные притворы. » (С. 293). Колорит русского Средневековья довольно условен - собственно исторические детали смешиваются с элементами мифологии и современной литературы.
Очевидно влияние на художественное мышление писателя просветительской «теории среды». Существование северных народов в условиях ярко выраженной смены времен года, бурных и враждебных человеку проявлений природы, в окружении суровых ландшафтов, наделенных особенным, мрачным типом изменчивой красоты, сформировало характер мужественный, деятельный и благородный. Происходило своеобразное объединение «оссиановского» и древнескандинавского колорита с древнерусским, потому что сходными были условия существования народов, воссоздавался соответствующий характер мирочувствования. Поэтическое изображение «старины» давалось при этом под явным воздействием психологии современного автору цивилизованного человека. Были акцентированы темы национального своеобразия народа, его мирного и военного быта, героическая, любовная и нравственная проблематика, религиозный вопрос - все то, что особенно занимало русское общество на рубеже XVIII и XIX веков.
Просветительская концепция «естественного» человека, живущего в соответствии с законами природы, реализовывалась в идеализированных, хотя и наделенных национально-историческими чертами образах. В целом же изображение выражало авторскую рефлексию по поводу исторического события.
Такой же тип поэтического мышления выражен в «Храме славы великих россиян» (1803) П.Ю. Львова. В современной науке это произведение оценивается как выражение «субъективно-авторского начала в структуре произведения» 37. Историко-художественное повествование соединялось в нем с научно-мифологическим опытом и выражением творческой фантазии автора. В предисловии Львов замечал: «Книга моя не история,
38
а подражательное ей повествование о некоторых предметах» . Произведение состоит из нескольких частей. Вначале излагается основанный на древних летописях рассказ о происхождении славян и о соединении их с руссами. Далее читатель знакомится с видением-фантазией автора на темы отечественной истории, собственно Храмом славы в подробных описаниях скульптурных изображений. «Мне казалось, - пишет автор, -что я стоял на высочайшей горе, как бы посреди земли, морей и небес; вселенная отверста была моему взору <...> возносились великолепные
39
храмы, торжественные врата и памятники, достойные удивления» . В следующем разделе содержались «описания кумиров и идолопоклоне-
40
ния славянороссов с картинками празднеств их и игрищ» со ссылками
на современные автору публикации фольклорных материалов. Кроме образов языческих богов, приводились подробные описания народных обрядов.
Завершалось издание «Повестью о Мстиславе I Володимировиче,
41
славном князе русском» . К повести автор присовокупляет замечание -«во вкусе тех давних лет», и вводит в текст многочисленные цитаты из «Слова о полку Игореве», летописей и «старинных русских песен». П.Ю. Львов делает попытку непосредственного соединения исторических описаний с данными славянской мифологии, где божества и герои приобретают аллегорическое значение. Соединение разнородных элементов не становится органическим целым, оно эклектично, и каждый легко просматривается и выделяется из текста. Отдельные фрагменты сосуществуют не по правилам правдоподобия и единообразия, но по принципу гармонизации, и в качестве гармонизирующей доминанты выступает личность автора, от имени которого ведутся описания, рассуждения, повествование.
Предромантический историзм складывался в соединении элементов разнородных источников: национальных, фольклорных и летописных, литературных, классических и современных. Целостность произведения при этом обеспечивалась выражением сознания автора, личность которого проецировалась на образ певца-сказителя и отражалась в образе центрального персонажа. Древнее, дохристианское и раннее христианское существование народов было привлекательно для предромантиков именно своей удаленностью во времени. Обращение к «старине» не стесняло воображения и полета фантазии автора, предоставляло возможность для полного выражения «исторической эмоции» (определение Б.М. Эйхенбаума) 42. Русская «старина» в характерных проявлениях национального быта интересовала их как хронологически отдаленный, легендарный период становления духа нации, выражающий нравственный, этический и эстетический идеал в его чистом виде.
Своеобразно исторические представления переходной литературной эпохи отразились в художественном сознании А.Н. Радищева. Г.Н. Моисеева, изучив вопрос по архивным материалам писателя и отчасти тексту «Путешествия из Петербурга в Москву», сделала важные выводы о том, что в истории он искал ответы на вопросы современной жизни России и что этот интерес был обусловлен его общественно-политическими идеями. В древнерусских памятниках, законодательных документах, научных трудах по истории древнего мира Радищев искал причины современного состояния России, ответы на вопрос о социальном неблагополучии нации. В истории им выделялся период Новгородской республики, «вечевое устройство» которого он считает исконно русским и следы такового находит в других древнейших городах - Киеве, Полоцке, Суздале,
Владимире. Соответственно духу времени искал писатель ответ и на вопрос о национальном русском характере 43.
В трудах М.П. Алексеева этому вопросу уделялось самое серьезное внимание. Его работа «К истолкованию поэмы Радищева “Бова”» представляет особенный интерес в связи с темой настоящего исследования. В ней осуществляется истолкование поэмы не традиционно, через сказочно-повествовательную основу, а путем выявления «густо зашифрованных автобиографических намеков и признаний» 44. Обратившись к тексту вступления, исследователь замечает, что в нем содержится в сжатом виде план всего произведения, большая часть которого до нас не дошла. Намечен маршрут «странствия на Пегасе» лирического субъекта. Этот план предположительно является основой «философско-содержа-тельных частей» произведения, которые в соединении с рассказом о странствиях Бовы должны были выразить отношение автора к истории и современности. «Поездка на Пегасе» представляет собой не только географический маршрут (города, реки, области), но и экскурсы в древнюю и новую историю, имена исторических деятелей разных времен. Начало странствия должно было развернуться, «Где стояло сильно царство / Славна древле Митридата, / Где Тигран царил в Арменьи», и продолжиться в Колхиде, «Где Ясон, обняв Медею, / Укротил сурово сердце». Далее читатель в воображении должен был переместиться в Тавриду, «Где кувыркались чредою / Скифы, греки, генуэзцы» 45. В предисловии к поэме упоминаются Ермак, «душа велика», князь Владимир, Нестор, Назон.
М.П. Алексеев сопоставил текст «Бовы» с другими произведениями
А.Н. Радищева, его письмами и дневниками. Внимание исследователя привлекают явные смысловые переклички и совпадения. «Вступление к “Бове” открывает читателю столь же широкие географические горизонты, - пишет он, - сколь углубленные исторические перспективы. Русская старина и всемирная история не отделяли Радищева от современности». Писатель своей шуточной по видимости поэмой вовсе не собирался просто развлечь своего читателя, он работал над «философской поэмой о современной ему России, о том, как создавалась российская держава» 46.
В современной науке к вопросу об историческом мышлении А.Н. Радищева формируется новое отношение. А.В. Петров видит в нем выражение предромантического отношения к жизни, для которого было характерно творческое воплощение своеобразного итога поздней просветительской мысли и начало «набирающей силу мысли исторической» 47. Поэтическое выражение нового типа художественного сознания рассматривается им на примере «историософской» оды Радищева «Осьмнадцатое столетие» (1801). «Век-столетие», по словам ученого, становится героем оды, образ его «генетически восходит к образам «нового года» из эониче-
ских од, типологически же соотносится с персонажами научно-дидактических стихов, например, со стеклом из ломоносовского «Письма о пользе Стекла» 48. Здесь ушедший век представлен в движении, в процессе развития множества конкретных событий и присущих ему противоречий. Традиционная лирическая форма приобретает новое, не свойственное ей ранее содержание. При этом диалектика исторического мышления поэта, как справедливо заключает автор статьи, прямо вырастает из метафизических представлений о влияющих на историю неизменных, вневременных факторах, таких, как Божественный промысел, Премудрость и просвещенный Монарх, носителей силы, непосредственно определяющих общественное развитие.
Наблюдения М.П. Алексеева и А.В. Петрова убедительно показывают, как в творчестве А.Н. Радищева трансформируются классические жанровые формы, способствуя выражению владевшего автором критического по отношению к просветительской доктрине предромантического сознания. В поэтическом мире произведений сосуществуют «сказка древних лет» с выражением напряженного размышления о времени и о судьбе, философские идеи показаны проистекающими из предметов реальной действительности, развитие которой зависит не только от сил мировых, но и надмирных. Передается соответствующее времени отношение к всемирной истории и национальному легендарно-мифологическому миру.
Для Г.Р. Державина в его драматическом творчестве начала XIX века чрезвычайно важным был патриотический и гражданский пафос сюжетов, заимствованных из национальной истории и фольклора. На этот аспект поэтом было обращено внимание в предисловиях к «героическому представлению» «Пожарский, или Освобождение Москвы» (1806), трагедиям «Евпраксия» и «Темный» (1808). В.А. Бочкарев справедливо отмечал стремление Державина «к точному воспроизведению той обстановки, в которой эти события происходили» 49. «Точное воспроизведение обстановки» не исключало, конечно, авторского вымысла, главным для Державина было сохранить историческую достоверность обстановки и поведения действующих лиц.
Театральное представление «Добрыня» (1804) обращено к истории дохристианской Руси и посвящено теме героического противостояния русского народа угрожавшим его независимости кочевым племенам. Обстановка русского средневековья воссоздается в пьесе благодаря введению подробных описаний места действия, которое по ходу пьесы изменяется несколько раз, не выходя за пределы города Киева. Эти описания выполнены в традициях предромантической готики, где преобладают мрачные тона, а живописные элементы создают атмосферу таинственности. Для Державина образы легендарного Добрыни и татарского хана Ту-
гарина-Змея не менее историчны, чем князя Владимира. Исторически достоверное он находит не только в древней летописи, но и в национальном фольклоре, вместилище народной памяти. В предисловии к «Добры-не» читаем: «Все действия взяты частию из истории, частию из сказок
50
и народных песен» .
В 1806 году Г.Р. Державиным было написано «героическое представление, с хорами и речитативами в 4-х действиях» «Пожарский, или Освобождение Москвы». Не отвергая необходимости поэтического вымысла при создании художественного произведения на исторический сюжет, автор утверждал, что очень важно при этом соблюсти общую логику исторического момента. События могут быть вымышлены, но вымысел не должен касаться характера эпохи, изменять мировоззрение и характер человека. Известны его критические замечания в адрес В.А. Озерова, пренебрегшего в своем «Димитрии Донском» именно исторической логикой и показавшего поведение своих героев не соответствующим нравственным и этическим нормам изображенной в трагедии эпохи.
В.В. Сперанская, сопоставив пьесу Г.Р. Державина «Пожарский, или Освобождение Москвы» с другими, написанными его современниками на ту же тему, - трагедии «Освобожденная Москва» (1798) М.М. Хераскова и «Пожарский» (1807) М.В. Крюковского, - заметила, что он в общем разделял их поэтическую трактовку событий. Однако был ближе к исторической правде, поскольку опирался на конкретные источники: «Сказание» Авраамия Палицына, бывшего непосредственным участником событий, и описания, принадлежавшие перу современника Петра Первого в сочинении «Ядро российской истории» (1770) 51.
Историческое противостояние русского народа польским захватчикам в «героическом представлении» Г.Р. Державина реализуется в нескольких направлениях. Художественный конфликт представлен одновременно как героический, межличностный и любовный. В центре исторического противостояния, организующего текст, оказывается образ «чародейки» Марины, наделенной, согласно народной «молве», сверхъестественной силой. Ей удается подчинить себе волю не только ставшего предателем За-руцкого, но на время и истинных героев и патриотов Трубецкого и Пожарского; по ее слову разразилась во время решительной битвы за Москву гроза. Однако преданность долгу и любовь к Родине Пожарского и молитвы борющегося за правое дело народа оказались сильнее. Зло побеждается отнюдь не усилиями мифологических помощников, которым тоже находится место в произведении, но в результате объединенного нравственного усилия центральных персонажей.
Ради освобождения Москвы Минин пожертвовал своим состоянием, Палицын, рискуя жизнью, доставил благословение патриарха Гермогена
и денежные средства из церковной казны. Мужественный и самоотверженный характер Пожарского сплотил все патриотические силы. Победа над врагом завершается актом избрания главы государства. Им по общему решению становится наследник престола Алексей Михайлович Романов.
Идеи соборности и «законной» власти монарха подчиняют себе все содержание пьесы, в том или ином виде находят свое выражение в других драматических произведениях Державина. Таким образом, автор пьесы, воссоздавая завершенную художественную картину конкретного момента русской истории, использует не только материалы, запечатлевшие реальный ход вещей, но также реконструирует духовную атмосферу эпохи.
В драматических произведениях Г.Р. Державина историческая обстановка воссоздается прежде всего средствами языка. В предисловии к трагедии «Ирод и Мариамна» (1808) автор отмечает, что намеренно стилизовал язык, желая мотивировать поведение персонажей, «дабы сколько возможно ближе и изобразительнее передать характер еврейского народа» (С. 216). Трагедия «Темный» предваряется объяснением устаревших слов и выражением намерения «напамятовать. древние наши обычаи» (С. 385). В пьесах Державина художественный вымысел, основанный на народном предании, в общих своих чертах не противоречит исторической правде. Произведение в целом приобретает неповторимую оригинальность именно соединением объективного исторического материала с выражением сохранившегося в народном предании и субъективного авторского к нему отношения.
При ближайшем рассмотрении поэтика и стиль предромантических произведений на темы русской истории имеют много общего с древнерусскими. Д.С. Лихачев отмечал в качестве распространенного в древних памятниках сочетание рационального отношения к реальному факту с лирическим и эстетическим его переживанием 52. Это свойство не только художественных произведений, но и летописей, в которых соответствующая жанру фактографичность объединялась с поэтической образностью и риторикой. Неслучайно в развитии русской литературы конца XVIII - начала XIX века отмечается сосуществование в противоборстве и взаимном влиянии элементов нескольких стилей, в частности классического и барочного. В композиции сосуществовали рациональное линейнологическое и иррациональное хаотичное построение; в образе - статическое и динамичное, универсальное и изменчивое, гармоничное и антитетичное. Именно в этом взаимодействии А.В. Михайлов видел своеобразие эпохи, отметив, что «с началом XIX века появляется возможность того, чтобы единство возникало из смеси разнородного и строилось на почве, подготовленной только что обретенным. новым, чрезвычайно напряжен-
53
ным отношением к историческому развитию» .
С мифологизацией древней истории, ее идеализацией связаны многие произведения русских писателей и поэтов последующих за рубежом веков десятилетий - А.А. Бестужева, К.Ф. Рылеева, В.К. Кюхельбекера. Их привлекали периоды национальной истории, в которые проявлялись преданность идее, патриотизм, героическое самопожертвование. Однако ни на рубеже веков, ни два десятилетия спустя русские писатели не стремились к полноте воспроизведения исторической обстановки. Их задача ограничивалась воссозданием колорита русской «старины», который был вполне узнаваем, хотя и приблизителен. Создавалась легендарно-притчевая обстановка, в которой действовали исторические лица и вымышленные персонажи. В их образе мысли и чувствованиях заключалось индивидуальное, авторское представление о национальном характере и национальном идеале.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Макогоненко, Г.П. Из истории формирования историзма в русской литературе // Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII - начало XIX в. - Сб. 13 : XVIII век. -Л., 1981. - С. 3-65.
2 Фоменко, И.Ю. Исторические взгляды М.Н. Муравьева // Там же. - С. 169.
3 Михайлов, А.В. Идеал античности и изменчивость культуры. Рубеж XVШ-XIX вв. // Быт и история в античности : сб. науч. тр. / отв. ред. Г.С. Кнабе. - М., 1988. - С. 235.
4 Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. -М., 1994. - С. 4.
5 Азадовский, М.К. История русской фольклористики : в 2 т. - М., 1958. - Т. 1. - С. 112.
6 Троицкий, В.Ю. Предромантические веяния // Русский и западноевропейский классицизм. - М., 1982. - С. 301.
7 См. там же. - С. 303.
8 Азадовский, М.К. Указ. соч. - С. 48.
9 Глинка, Г.А. Древняя религия славян. - Митава, 1804. - С. 5.
10 См.: Азадовский, М.К. Указ. соч. - С. 112.
11 См.: Ломоносов, М.В. Древняя Российская история от начала российского народа до кончины Ярослава Первого. - СПб., 1766; Эммин, Ф.А. Российская история жизни всех древних от самого начала России государей. - Т. 1-3. - СПб., 1767-1769; Татищев, В.Н. История Российская с самых древнейших времен. - Кн. 1-4. - М., 1768-1784; Щербатов, М.М. История Российская с древнейших времен. - Т. 1-7. - СПб., 1770-1791.
12 См.: Афанасьев, Э.Л. На пути к XIX веку (русская литература 70-х гг. XVIII в. - 10-х гг. XIX в.). - М., 2002. - С. 25-63.
13 См. там же. - С. 107.
14 См.: Карамзин, Н.М. О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств. Письмо к господину NN // Вестник Европы. - М., 1802. -№. 2. - С. 188-198.
15 Северный Вестник. - СПб., 1804. - Ч. 2. - С. 265.
16 Там же. - Ч. 4. - С. 171.
17 Подробнее см.: Архипова, А.В. Предромантические тенденции в критике 18001810-х годов // Очерки истории русской литературной критики : в 4 т. - СПб., 1999. -Т. 1. - С. 153-193.
18 Афанасьев, Э.Л. Указ. соч. - С. 44.
19 Пашкуров, А.Н. Жанрово-тематические модификации поэзии русского сентиментализма и предромантизма в свете категории возвышенного : автореф. дис. ... д-ра фи-лол. наук. - Казань, 2005. - С. 25.
20 См.: Вяземский, П.А. Г.Р. Державин. О жизни и сочинениях г. Озерова // Соч. : в 2 т. / сост., подгот. текста, коммент. М.И. Гиллельсона. - М., 1982. - Т. 2. - С. 9-14.
21 Мордовченко, Н.И. История русской критики первой четверти XIX века. - М. ; Л., 1959. - С. 344-345.
22 Ладыгин, М.Б. Концепция мира и человека в литературе предромантизма (к вопросу о своеобразии метода) // Принципы метода и жанра в зарубежной литературе. -М., 1982. - С. 44.
23 Архипова, А.В. Эволюция исторической темы в русской прозе 1800-1820-х гг. // На путях к романтизму : сб. науч. тр. - Л., 1984. - С. 217.
24 Первая публикация: Московский журнал. - 1791. - Ч. 2. - Кн. 2. - С. 115-147; Ч. 3. -Кн. 2. - С. 134-149.
25 См.: Кафанова, О.Б. О статье Н.М. Карамзина «Оссиан» // Русская литература. -1980. - № 3. - С. 160-163.
26 См.: Левин, Ю.Д. Оссиан в России // Макферсон, Д. Поэмы Оссиана. - Л., 1983. -С. 502-505, 507.
27 См.: Шарыпкин, Д.М. Скандинавская тема в русской романтической литературе // Ранние романтические веяния: Из истории международных связей русской литературы / отв. ред. М.П. Алексеев. - Л., 1972. - С. 96-167.
28 Прийма, Ф.Я. «Слово о полку Игореве» в русском историко-литературном контексте первой трети XIX в. - Л., 1980. - С. 133.
29 См.: Маслов, В.И. Оссианизм Карамзина. - Прилуки, 1926.
30 См.: Западов, В.А. Сентиментализм и предромантизм в России // Проблемы изучения русской литературы XVIII века: От классицизма к романтизму. - Л., 1987. -С. 135-150.
31 Западов, В.А. М.Н. Муравьев / В.А. Западов, Л.И. Кулакова // Учен. зап. Ленингр. ун-та. - Сер. Филол. науки. - 1939. - № 47. - Вып. 4. - С. 28.
32 Федоров, В.И. От сентиментализма к романтизму. Поиски нового поэтического содержания и форм его выражения // История романтизма в русской литературе (17901825). - М., 1979. - С. 74.
33 См.: Фоменко, И.Ю. Из прозаического наследия М.Н. Муравьева // Русская литература. - 1981. - № 3. - С. 116-130.
34 Фоменко, И.Ю. Исторические взгляды М.Н. Муравьева // Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII- начало XIX в. - Сб. 13 : XVIII век. - С. 184.
35 См.: Муравьев, М.Н. Оскольд, повесть, почерпнутая из отрывков древних готф-ских скальдов // Полн. собр. соч. : в 3 ч. - СПб., 1819. - Ч. 1. - С. 270-298. (Далее данное издание цитируется с указанием в круглых скобках страницы.)
36 См.: Левин, Ю.Д. Оссиан в русской литературе: Конец XVIII - первая треть XIX века. -Л., 1980. - С. 81-82.
37 Капитанова, Л.А. Повествовательная структура русской романтической повести (начальный этап развития). - М., 1994. - С. 8.
38 Львов, П. Храм славы великих россиян. - Ч. 1. - М., 1822. - С. 3.
39 Там же. - С. 59.
40 Автор, в частности дает ссылку: Вестник Европы. - 1819. - № 20.
41 Отдельно повесть была опубликована: Русский вестник. - 1808. - Ч. 4. - № 11. -С. 147-211.
42 Эйхенбаум, Б.М. Карамзин // О прозе : сб. статей. - Л., 1969. - С. 203.
43 См.: Моисеева, Г.Н. Русская история в творчестве Радищева 1780-х годов //
А.Н. Радищев и литература его времени. - Сб. 12 : XVIII век. - Л., 1977. - С. 40-49.
44 Алексеев, М.П. К истолкованию поэмы Радищева «Бова» // Избранные труды: Русская литература и ее мировое значение. - Л., 1989. - С. 33.
45 Радищев, А.Н. Полн. собр. соч. - Т. 1. - С. 31-32.
46 Алексеев, М.П. Указ. соч. - С. 41-47.
47 Петров, А.В. «Осьмнадцатое столетие» А.Н. Радищева: исторические открытия просветительского сознания // Филологические науки. - 2004. - № 2. - С. 21-29.
48 См. там же. - С. 24.
49 Бочкарев, В.А. Русская историческая драматургия начала XIX века (1800-1815 гг.) // Учен. зап. Куйбышев. гос. пед. ин-та. - Куйбышев, 1959. - Вып. 25.- С. 381.
50 Державин, Г.Р. Соч. : в 9 т. / объясн. и примеч. Я. Грота. - СПб., 1867. - Т. 4. -
С. 48. (Далее тексты цитируются с указанием страницы в круглых скобках.)
51 См.: Сперанская, В.В. Художественное своеобразие исторической драматургии Г.Р. Державина («Пожарский, или Освобожденная Москва») // Проблемы мастерства писателя / отв. ред. З.И. Левинсон. - Тула, 1971. - С. 86-103.
52 См.: Лихачев, Д.С. Избранное. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. -СПб., 2000; и др.
53 Михайлов, А.В. Идеал античности и изменчивость культуры. Рубеж XVIII-XIX вв. // Быт и история в античности. - С. 235.
