CC BY
30DOI 10.24411 /2076-1503-2020-11134 РОСТОКИНСКИЙ А.В.,
доктор юридических наук, заведующий кафедрой уголовно-правовых дисциплин Школы Права Института Права и Управления ГАОУ ВО МГПУ,
e-mail: mail@law-books.ru
ТОЛПЕКИН К.А.,
кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Школы Права Института Права и Управления ГАОУ ВО МГПУ,
e-mail: mail@law-books.ru
О ПОСТМОДЕРНЕ И СОЦИОЛОГИИ ПРЕСТУПНОСТИ
Аннотация. В настоящей статье анализируются глубокие изменения, происходящие во всех сферах жизни современных обществ, характерные для становления постиндустриального мира. Автор приходит к выводу о том, что все они не только способствуют дезорганизации ранее прежних институтов, росту конфликтов и изменению структуры современной преступности, но и создают новые возможности для контроля над общеуголовной преступностью. При этом, складываются условия для дальнейшего развития криминологических ислледований в сфере социологии преступности, применения новых методов сбора научной информации, ведения профилактической работы, включая специальную групповую и индивидуальную, в том числе правовое просвещение. Обосновывается возможность реализации комплекса мер общей профилактики преступности, давно разработанных отечественными и зарубежными учеными в рамках социологического направления в криминологии. Кроме того, определяются направления для дальнейшего применения научных рекомендаций и развития уголовного законодательства, системы органов уголовной юстиции, а также правоприменительной практики.
Ключевые слова: постмодерн, постиндустриальное общество, преступность, криминогенные факторы, криминология, рекомендации, социологическая школа, профилактика.
ROSTOKINSKY A.V.,
Doctor of Law, Head of the Department of Criminal Law Disciplines Schools of Law of the Institute of Law and Management
of the GAOU IN MSPU
TOLPEKIN K.A.,
Candidate of Law, Associate Professor of the Department of Criminal Law Disciplines
Schools of Law of the Institute of Law and Management
of the GAOU IN MSPU
ABOUT POSTMODERNISM AND THE SOCIOLOGY OF CRIME
Annotation. This article analyzes the profound changes taking place in all spheres of life of modern societies, characteristic of the formation of the post-industrial world. The author comes to the conclusion that all of them not only contribute to the disorganization of previously existing institutions, the growth of conflicts and changes in the structure of modern crime, but also create new opportunities for controlling ordinary crime. At the same time, conditions are being created for the further development of criminological research in the field of the sociology of crime, the use of new methods of collecting scientific information, conducting preventive work, including special group and individual, including legal education. The article substantiates the possibility of implementing a set of measures for the general prevention of crime, which have long been developed by domestic and foreign scientists within the framework of the sociological direction in criminology. In addition, the directions for further application of scientific recommendations and the development of criminal legislation, the system of criminal justice bodies, as well as law enforcement practice are determined.
Key words: postmodern, postindustrial society, crime, criminogenic factors, criminology, recommendations, sociological school, prevention.
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 11 • 2020
В уже далекие 80-е гг. ХХ века известный социолог и философ Д. Белл выделил и дал общие характеристики трем качественно различающимся фазам (эпохам) общественного развития: аграрной, индустриальной и постиндустриальной, в которой люди занимаются производством не только машин, а также информации. Э. Тоффлер выделил такие особенности новой эпохи (волны), как: рост личных свобод индивидов, их участие в разработке и принятии обще-обязательных норм, преобладание инноваций над традицией, светский характер общества, признание в нём допустимости риска ради развития, ориентированность на жизнь и ее ценность, либеральный характер власти, преобладание людей активного, а не пассивно-созерцательного типа.
Если в индустриальную эпоху (модерн) считали очевидным наличие перспективных, прогрессивных культур и моделей устройства обществ, наряду с отсталыми (неправильными, архаичными), что допускало возможность «помощи» вторым со стороны первых в форме колониализма, мировой революции или социальной сегрегации внутри государства, то постмодернизм отказался от такого деления мира, предложив модель гомогенного культурного поля, мирного взаимодействия и мультикультурализма.
В господствующей системе ценностей центральное место постепенно завоевывала идея плюрализма, которая отрицает наличие правых и виноватых a priori, но признает безусловное право человека выбирать религию, партийную позицию, род занятий, пол, национальность, родину. В модернистской картине мира это - нечто ужасное, тогда как в постмодернистской признаётся нормальным условием личностного и общественного развития. Одновременно, в сознании многих людей по мере их личной эмансипации, с одной стороны, возрастает значимость сегодняшней, а не будущей жизни. Имеет место отказ от доктрины «светлого будущего» в любой интерпретации (религиозной, партийной и др.). С другой стороны, и сама идея справедливости теряет значимость как цель конвенций, принцип и движущая сила общественных преобразований [7].
В постиндустриальном мире гигантский рост производства и внедрение «безлюдных» технологий, сетевых форм организации бизнеса способствует огромному расслоению обществ по социально-экономическим признакам при ускорении и упрощении контактов между представителями различных страт и групп. Но, параллельно, как отмечал Р. Ленуар, один из авторов «Римского клуба», растет число лиц, не включенных в экономические, политические и культурные процессы, а исключенных из них.
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 11 • 2020
Описывая «включенность/исключенность»
(inclusive/exclusive), он доказывал, что феномен «исключения» приобретает характер не личностной дезадаптации или индивидуальной неудачи, трудностей адаптации отдельных индивидов, известной со времен романтических героев, а социального феномена. Исключенность характеризует качественный переход от накопления личностных проблем, разрыва социальных связей, дисквалификации, кризиса идентичности к отторжению и отчуждению от общества.
По мнению профессора Ф. Бородкина, «свыше 50% населения России в 2013-2014 гг составляли «исключенные», а Я.И. Гилинский утверждает, что в настоящее время их доля — свыше 70% [3]. Данная оценка представляется более достоверной, так как ещё в середине прошлого десятилетия 67 % россиян утверждали, что среди окружающих их людей не встречается или редко встречается готовность помогать друг другу [9]. Внутри сообществ соответствующих лиц действуют нормы регуляции, характеризующиеся, с точки зрения закона — низким уровнем легитимности. Потому то, что считается нетерпимым в «большом» обществе, подчас совершенно иначе воспринимается в «малом», в ближайшем окружении субъекта.
Исследователи отмечают большую фраг-ментаризацию общества постмодерна на малые группы, отличающиеся друг от друга не только имущественным положением членов, их образовательным уровнем, формами участия в общественном разделении труда, возрастом, национальностью, местом жительства, но и массой других признаков, включая цели участников. В России количество таких групп ныне составляет, по разным оценкам, от 190 до 250. Параллельно, происходит быстрое сокращение сферы социального контроля, осуществляемого в традиционных формах многочисленными коллективами, родственниками, соседской общиной и т.п. Девиантное и даже противоправное поведение, ранее, безусловно вызывавшее осуждение и негативную реакцию, теперь просто «не замечается» обществом, если это поведение не влечет тяжкие последствия.
Более того, современный человек нередко пытается в силу различных причин уйти от межличностных контактов и включиться в общечеловеческую систему коммуникаций. «Мне мало, чтобы меня признавали в семье, классе, хочу, чтобы весь мир знал, что я есть, мне важно быть на связи со всем миром». В свою очередь, участие в малых группах, включая сетевые сообщества, начинает влиять на статус и самооценку субъекта не в меньшей, если не в большей мере, чем принадлежность к каким либо «классиче-
ским» («традиционным») социальным группам, членство в которых предполагает наличие относительно небольшого количества стабильных (базовых, стержневых) статусов в «большом» обществе предшествующих эпох.
Данные изменения, безусловно, имеют значительный конфликтогенный и криминогенный потенциал. Однако, в развитых странах мира, с начала XXI века отмечается стабильное снижение конвенционной (общеуголовной) преступности. В нашей стране данные тенденции отмечены с 2006 по 2018 гг., в которые общее количество зарегистрированных преступлений сократилось вдвое -с 2700,7 до 1360 на 100 000 жителей [8].
Данному феномену предлагаются различные объяснения. В частности, предполагается непрогнозируемая или слабо просматриваемая, с использованием традиционных социологических методов, «переструктуризация» преступности. То есть, «обычную» преступность теснят малоизученные и почти не регистрируемые, высоколатентные виды преступлений эпохи постмодерна, в частности, киберпреступность. «По данным, сообщений на XVI ежегодной конференции Европейского общества криминологов (Мюнстер, 2016), средняя раскрываемость «обычных» преступлений составляла 42 -46%, а киберпреступлений — 5%...» [1].
Отмечается также определенный рост толерантности общества постмодерна к фактам совершения наиболее распространенных преступлений, прежде всего, ненасильственным посягательствам на имущество и имущественные права, который и обусловил рост естественной латентно-сти преступлений, прежде всего, краж и различных мошенничеств. С одной стороны, преступность, прежде всего, экономическая деятельность, ведущаяся с нарушениями публичных предписаний, становится социальной нишей для членов многих маргинальных групп, а легальная экономическая деятельность — в условиях монополизированного и глобального рынка — во многом маргинализируется. Например, легальная занятость, работа по графику на заводе или в офисе вытесняется различными формами аутсорсинга, фриланса и прекаризацией занятости. Неизбежным следствием такой ситуации становится привычка к нарушениям правовых предписаний, утрата ими моральной основы, дополнение и замещение правового регулирования всевозможными неформальными практиками, прежде всего, коррупционными и насильственными. Ввиду массовости подобных нарушений меняется и реагирование на них со стороны правоохранительных структур, привлечение к ответственности нарушителей приобретает во многом случайный или избирательный характер.
С другой стороны, интеграция организованной преступности во властные структуры, общественные организации, инвестиционная деятельность, часто, целенаправленное формирование позитивного имиджа лидеров преступного мира, как работодателей, «защитников от беспредела», поборников традиций, национальных интересов и т.п. — способствуют росту латентности т. н. «бело-воротничковой» преступности. Подобные деяния оказываются в сфере легальной политики, а не уголовно-правовых отношений. А при определенном информационно-пропагандистском обеспечении они также могут восприниматься большей частью населения как общественно полезные, вынужденные, необходимые, как например, использование наёмников на территории других государств без законодательной основы создания подобных вооруженных формирований [6].
Кроме того, существенным фактором снижения общеуголовной преступности в середине 2000-х гг. стали снижение криминальной активности несовершеннолетних при практически двукратном сокращении доли лиц данной возрастной группы в населении России по отношению к началу 1990-х годов и, одновременно, повышении по закону стоимости предметов уголовно наказуемого хищения и частичной декриминализации хулиганства (2004 г.), — достаточно «популярных» среди подростков. Параллельно подростковая агрессия всё более «выносится» в виртуальное пространство, негативизм реализуется при выборе ролевой стратегии в Интернете, появляются возможности для самоутверждения, да и заработка, без совершения насильственных преступлений в быту.
В то же время, информатизация межличностных коммуникаций создаёт новые возможности для проведения криминологических исследований различных групп пользователей, объединяющихся для удовлетворения каких-либо групповых интересов, с использованием методов контент анализа сообщений средств массовой информации, дистанционного опроса и проведения интервью внутри групп, организации различных вебина-ров, ведения правового обучения и индивидуальной профилактической работы, например: при организации неотложной помощи жертвам домашнего насилия, внутриколлективного моббинга, экстренной психологической помощи при угрозе совершения суицида. Тем самым, открываются новые возможности для самоактуализации и самореализации лиц разного возраста, образования, общественного положения, без их непосредственного, физического, визуального контакта между собой.
Другой вопрос: будут ли востребованы результаты подобных исследований и готовы ли
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 11 • 2020
наше общество и государство к организации и поддержке служб и учреждений, осуществляющих подобную деятельность? Ведь, почувствовав вкус свободы в Сети, человек непременно потребует ее в реальной жизни. Современные революции, опять же, это не одни лишь происки ЦРУ, а по большей части использование ими сложившейся ситуации в стране, например, результат того, что люди оглянулись вокруг и сказали: нам не нравится мир, его надо переделать. Поэтому Интернет так не любят авторитарные правители. Постепенное движение от несвободы к свободе потребовало его появления, человечество, не «Запад», корпорации или спецслужбы, придумали для себя такую форму свободы.
Анализируя причины снижения преступности в эпоху постмодерна, нельзя обойти вниманием и влияние мер общей профилактики преступности, достаточно дано разработанных в рамках социологической школы криминологии, и в различной мере, пусть и не всегда последовательно, реализуемых всеми современными государствами.
Среди данных мер центральное место занимает социальная политика государства, оказание адресной помощи нуждающимся и лицам, временно оставшимся без источников дохода, вплоть до установления по закону института обязательного прожиточного минимума, отвечающего целям удовлетворения основных потребностей граждан. Если современное государство не в состоянии обеспечить всех высокооплачиваемой творческой или иной посильной работой [4], то принятие мер к поддержанию минимального уровня социальных благ для каждого, сохранения каждого индивида в качестве субъекта экономической жизни и потребителя в рыночной экономике, является вполне посильной задачей. В нашей стране наибольшее снижение уровня учетной преступности приходится на период стабильного роста доходов граждан, сокращения безработицы, инфляции, развития общественных некоммерческих организаций — очевидную связь всех этих показателей невозможно отрицать.
Другой комплекс факторов снижения криминальной активности в современных странах включает постепенную гуманизацию уголовного законодательства, обеспечивающего социологически (криминологически) обоснованное «точечное» воздействие на наиболее вредоносные (общественно опасные) криминальные явления — с одной стороны, и декриминализацию менее опасных деликтов публичного права — с другой.
«Начало постмодерна (1970-1980-е гг.) — пишет Я.И. Гилинский, «совпало с пониманием проблемы «кризиса наказания», неэффективности его традиционных форм и, прежде всего,
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 11 • 2020
лишения свободы», выдвигались даже предложение об отмене уголовного права, как несовместимого с правами человека и гражданина (Х. Жижек). Пока условия для этого не сформировались, предлагается совершенствовать уголовное законодательство и его применение «по пути декриминализации незначительных по тяжести деяний; исключения смертной казни из перечня наказаний; сокращения оснований и сроков лишения свободы; либерализации условий отбывания наказания в пенитенциарных учреждениях; исключение пыток и иных методов воздействия на психику и физическую неприкосновенность человека» [2]. Среди перспективных направлений развития уголовного законодательства следует особо выделить:
- декриминализацию некоторых форм аддик-тивного поведения, а также «преступлений без потерпевших» в сфере ведения различных видов экономической деятельности;
- диверсификацию системы наказаний, прежде всего, не связанных с продолжительным лишением свободы, и реализацию их только параллельно с участием осужденного в программах психологической коррекции, самостоятельным включение в общественно полезную деятельность, прохождением лечения, завершением образования, получением специальности и т. п., с целью изменения привычного образа жизни, приведшего к совершению преступления и последующей интеграции осужденного в общество. По нашему глубокому убеждению, последующая адаптация будет крайне затруднена, а то и не возможна, без обучения осужденного приемам саморегуляции, преодоления стрессов, фрустрации, а также правового разрешения и нейтрализации бытовых конфликтов и многого другого;
- создание специальных судов для производства по делам о правонарушениях и преступлениях несовершеннолетних, с тем, чтобы максимально приблизить применение мер воздействия к моменту начала делинквент-ской карьеры подростка с закрепление законом соответствующих процедур, развитие системы органов и учреждений, обеспечивающих применение мер воспитательного воздействия и содействие социализации данных лиц в семье и обществе. В перспективе, возможно, потребуется распространение юрисдикции данных органов и на дела о преступлениях лиц более старших возрастных групп — при наличии такой возможности;
- муниципализация, т.е. приближение непосредственно к адресатам воздействия и их ближайшему окружению, правоохранитель-
ных программ и расширение участия общественности в их реализации.
С учетом изложенного, глубокие изменения во всех сферах жизни, характерные для становления постиндустриального общества, способствуют не только росту дезорганизации ранее сложившихся структур и институтов, росту конфликтов и изменению структуры современной преступности, но и создают новые возможности для контроля над общеуголовной преступностью.
При этом, складываются условия для дальнейшего развития криминологических исследований, применения новых методов сбора различной информации, ведения профилактической работы и правового просвещения с использованием информационных сетей, а равно реализации комплекса мер общей профилактики преступности, давно разработанных отечественными и зарубежными учеными именно в рамках социологического направления в криминологии. Более того, соответствующие разработки, при наличии политической воли современного государства, могут и должны использоваться для развития уголовного законодательства, системы органов уголовной юстиции, их взаимодействия с иными органами публичной власти и общественными структурами, а также правоприменительной практики
Список литературы:
[1] Гилинский Я.И. Социальные процессы и тенденции преступности в современной России // Криминология в условиях трансформационных процессов: национальный и международный аспекты. — Новополоцк: НГУ, 2018.
[2] Гилинский Я.И. Социальный контроль над преступностью: понятие, российская реальность, перспективы // Российский ежегодник уголовного права. №7. 2013. СПб ГУ, 2014.
[3] Гилинский Я.И. Человеческое, слишком человеческое // Телескоп. Журнал социологических и маркетинговых исследований. 2018. №3.
[4] Луман Н. Глобализация мирового сообщества: как следует системно понимать современное общество // Социология на пороге XXI века: Новые направления исследований. - М.: Интеллект, 1998.
[5] Ромашов Р., Тонков Е. Тюрьма как «град земной». — СПб: Алетейя, 2014
[6] Ростокинский А.В. Парадоксы российского законодательства и его применения // Российский следователь. 2015. № 24.
[7] Злобек М. Постмодерн не болезнь, но интернет - его осложнение. Лекция И. Дзялошин-ского «Интернет, постмодернизм. Сетевой человек. Что с нашей личностью и нашими ценностями?» цит. по: https://republic.ru/posts/l/1200255
[8] Преступность и правонарушения. Статистический сборник. Ежегодник. — М.: МВД РФ, МЮ РФ. Цит. по: http://crimestat.ru/offenses_map
[9] http://lenta.ru/articles/2015/02/12/dobrota/
Spisok literatury:
[1] Gilinskij Ya.I. Social'nye processy i tendencii prestupnosti v sovremennoj Rossii // Kriminologiya v usloviyah transformacionnyh processov: nacional'nyj i mezhdunarodnyj aspekty. — Novopolock: NGU, 2018.
[2] Gilinskij Ya.I. Social'nyj kontrol' nad prestup-nost'yu: ponyatie, rossijskaya real'nost', perspektivy // Rossijskij ezhegodnik ugolovnogo prava. №7. 2013. SPb GU, 2014.
[3] Gilinskij Ya.I. CHelovecheskoe, slishkom chelovecheskoe // Teleskop. Zhurnal sociologich-eskih i marketingovyh issledovanij. 2018. №3.
[4] Luman N. Globalizaciya mirovogo soobsh-chestva: kak sleduet sistemno ponimat' sovremen-noe obshchestvo // Sociologiya na poroge XXI veka: Novye napravleniya issledovanij. - M.: Intellekt, 1998.
[5] Romashov R., Tonkov E. Tyur'ma kak «grad zemnoj». — SPb: Aletejya, 2014
[6] Rostokinskij A.V. Paradoksy rossijskogo zakonodatel'stva i ego primeneniya // Rossijskij sle-dovatel'. 2015. № 24.
[7] Zlobek M. Postmodern ne bolezn', no internet - ego oslozhnenie. Lekciya I. Dzyaloshinskogo «Internet, postmodernizm. Setevoj chelovek. CHto s nashej lichnost'yu i nashimi cennostyami?» cit. po: https://republic.ru/posts/l/1200255
[8] Prestupnost' i pravonarusheniya. Statistich-eskij sbornik. Ezhegodnik. — M.: MVD RF, MYU RF. Cit. po: http://crimestat.ru/offenses_map
[9] http://lenta.ru/articles/2015/02/12/dobrota/
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 11 • 2020
