CC BY
29
С. Г. Ильенко
О ПЕТЕРБУРГСКОМ ДОМЕ НА МОЙКЕ 12 КАК КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОМ И ФИЛОЛОГИЧЕСКОМ СРЕДОТОЧИИ РУССКОЙ ИСТОРИИ XIX ВЕКА
SAKMARA G. ILYENKO ON 12 MOYKA EMB. IN ST. PETERSBURG AS A CULTURAL AND PHILOLOGICAL CONCENTRATION OF THE RUSSIAN 19TH CENTURY HISTORY
В статье развивается тезис о том, что дом № 12 по набережной Мойки в Петербурге, в котором Пушкин провел последние месяцы жизни и скончался, стал средоточием разнообразной деятельности поэта и драматических коллизий его личной судьбы. В силу этого он справедливо оценивается как историческое свидетельство величайших взлетов и прозрений отечественной культуры и мысли. Этот дом — место, где была завершена «Капитанская дочка» и созданы последние стихи, а вместе с ними была доведена до конца и работа, подлинный смысл которой стал ясен много позднее — реформирование русского литературного языка. В этом же доме Пушкин состоялся и как редактор и издатель «Современника» — журнала принципиально нового типа.
Ключевые слова: А. С. Пушкин; Мойка 12; «Капитанская дочка»; «Современник»; тек-стообразование; жанрообразование.
The author argues that Pushkin's last apartment in Saint Petersburg at 12 Moyka Emb., where he had spent last months of his life and died, is the center of his diverse activities and of dramatic collisions in his private life. Therefore, this locus is in good repute as a historical evidence of the greatest insights of Russian thought and culture. Here Pushkin has finished his novel "The Captain's Daughter" and his last poems. As was apparent later on, these writings signified completing the reform of Russian literary language. In Moyka house Pushkin has also succeeded as editor and publisher of "The Contemporary" magazine, a literary and social journal of an essentially new type.
Keywords: A. S. Pushkin; 12 Moyka Emb.; "The Captain's Daughter"; "The Contemporary" magazine; text formation; genre formation.
В Путеводителе Музея-квартиры А. С. Пушкина, созданном Г. М. Седовой (1999 г.), в качестве основного названия использована цитата самого Пушкина: «...мой адрес: на Мойке близ Конюшенного мосту в доме княгини Волконской». Этот принятый в XIX веке адрес стал историей и, более того, мифом. История и миф связывались, конечно, с Пушкиным, эстетическое и этическое формирование которого было предопределено многими обстоятельствами, главными среди которых была Отечественная война 1812 года и восстание декабристов на Сенатской площади 1825 года. Однако эти эпохальные события XIX века не могли не отразиться на обитателях дома, получившего впоследствии известный адрес: Мойка 12, ассоциируемый не только с известным российским родом Волконских, но и с многими другими
Филологии вовсе не свойственна сухость, филология — это наша жизнь...
А. А. Шахматов
Я возмужал среди печальных бурь, И дней моих поток, так долго мутный, Теперь утих дремотою минутной И отразил небесную лазурь. Надолго ли?..
А. С. Пушкин
Сакмара Георгиевна Ильенко
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка филологического факультета
Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена
Набережная реки Мойки, д. 48 Санкт-Петербург, 191186, Россия
► sakmara.ilenko@mail.ru
Sakmara G. Ilyenko
The Herzen State Pedagogical University of Russia 48 naberezhnaya reki Moyki, St. Petersburg, 191186, Russia
(на Мойке рядом жил друг Пушкина Иван Пущин, у Конюшенного моста — князь В. Ф. Одоевский, у которого Пушкины встречали новый, 1836 год).
Но вернемся к Пушкину. Его историческая роль как российского культурологического символа весьма часто передается формулой Аполлона Григорьева: «Пушкин наше все». Воспринимается она, однако, чаще всего как эстетическая. Философско-просветительская же сторона остается весьма приглушенной: словно забывается, что пушкинский «магический кристалл» позволил поэту-философу-историку не только обогатить российскую словесность такими величайшими шедеврами, как «Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Медный Всадник», поэтическими собраниями невиданных по художественной ценности лирических стихотворений, сугубо интимных и вольнолюбивых, и, наконец, «Капитанская дочка».
Но главная роль «магического кристалла» (воспользуемся метафорой Пушкина) — это деятельность Пушкина в осуществлении общенациональной задачи — создания русского (прежде всего художественного) литературного языка, задачи грандиозной, хотя в устах самого поэта скромно представляемой как сетование по поводу отсутствия у нас «метафизического языка».
Пушкин глубже, чем кто-нибудь другой, осознал, что богатство языка определяется не просто количественными показателями (множеством слов и грамматических форм), а, главным образом, разнообразием стилеразличитель-ных возможностей, связанных с необходимостью представлять разное (разные сферы), так же как в повседневном быту по-разному выбирается для спорта спортивный костюм, а для новогоднего бала нарядное платье. Речь идет, как догадывается читатель, о функциональном диктате, пропагандируемом поэтом.
Но есть еще одно обстоятельство, которое сделало Мойку 12 уникальным местом русской культуры. Здесь в ящиках письменного стола кабинета Пушкина обнаружилось собрание рукописей, которым овладели жандармы, но которое с литературной озабоченностью предварительно просматривал В. А. Жуковский. Этот архив ока-
зался неким чудом: большая часть пушкинского творчества не была опубликована. До последующих поколений россиян могли не дойти «Медный Всадник», «Пропущенная глава» «Капитанской дочки», такие выдающиеся стихотворения, как «Во глубине сибирских руд», «Вновь я посетил...», «Осень», «Я не люблю мятежных наслаждений» и многие другие. Именно в отрывках, естественно, нигде не напечатанных, остались бы бессмертные строки, которые стали популярным эпиграфом ко многим сочинениям: О сколько нам открытий чудных / Готовят просвещенья дух / И опыт, сын ошибок трудных, / И гений, парадоксов друг, / И случай, бог изобретатель... Для потомства многое бы пропало, если бы не сохранилось то, что ходило в списках поклонников (в частности, декабристов) и в памяти близких людей, В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, А. И. Тургенева и др.
Е. А. Боратынский*, познакомившись с оставшимися ненапечатанными произведениями Пушкина, так охарактеризовал их в письме к жене: «Был у Жуковского, провел у него три часа, разбирая ненапечатанные новые стихотворения Пушкина. Есть красоты удивительной, вовсе новых и духом и формой. Все последние его пьесы отличаются — чем бы ты думала? — силою и глубиною. Он только что созревал. Что мы сделали, Россияне, и кого погребли! — слова Феофана на погребении Петра Великого. У меня несколько раз навертывались слезы художнического энтузиазма и горького сожаления».
Эта же мысль обнаруживается и в письме Александра Карамзина своему брату: «Говорили, что Пушкин умер давно для поэзии. Однако же нашлись у него многие поэмы и мелкие стихотворения. <...> В последних же произведениях его поражает особенно могучая зрелость таланта, сила выражений и обилие великих, глубоких мыслей, высказанных с прекрасной, свойственной ему простотою; читая их, поневоле дрожь пробегает, и на каждом стихе задумываешься и чуешь гения. В целой поэме не встречается ни одного лишнего, малоговорящего стиха!!! Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына! На рождении Пушкина ты истощилось!»
(Карамзин А. Н. — Карамзину А. Н., 13 марта 1837 г.) (Пушкин в письмах Карамзиных..., с. 192).
Как известно, Пушкин любил краткость. Требование краткости продиктовало в данном случае изложение трех моментов:
- непревзойденность поэтическо-прозаического наследия гениальной личности;
- издание принципиально нового журнала «Современник»;
- мужественно-величественная кончина великого духом человека.
Смысл своего творчества Пушкин определил сам:
«Я памятник воздвиг себе нерукотворный», <...> «Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа». Настоящего поэта, имея в виду и себя, Пушкин оценивает выше императорского столпа и даже повторяет библейские слова Христа о нерукотворности великого духовного наследия. Подлинный поэт должен быть великой индивидуальной личностью, а она многогранна. И если пишущие современники часто проявляли себя в одном аспекте, одни из которых замыкались на требовании вольнолюбивых стихов, другие — на сугубо прагматических, третьи — на идее невыразимости окружающего мира, то Пушкин предстает как поэт полифункциональный:
Меж ними все рождало споры И к размышлению влекло, Племен минувших договоры, Плоды наук, добро и зло (гл. 2, стр. XVI).
В следующих строках этой же главы обращается внимание на необходимость осознания человеческих страстей:
Но чаще подвергались страсти
Уму пустынников моих (гл. 2, стр. XVII).
Что же касается существа их анализа, то теоретической опорой в данном случае может выступить концепция Шарля Балли, честь перевода которой принадлежит ленинградским ученым — К. Долинину и Е. Эткинду (50-е — 60-е годы ХХ века).
У знающих же творчество Пушкина в доме на Мойке 12 возникают ассоциации, связанные
со знаменитым родом Волконских, в том числе с декабристом С. Г. Волконским. Дом принадлежал его родной сестре, С. Г. Волконской. Жена С. Г. Волконского, Мария Николаевна Раевская-Волконская, уезжая в далекую Сибирь, была вынуждена оставить своего первенца в Петербурге на попечение родных мужа. В 1828 году ребенок умер. Узнав о смерти сына лишь в 1829 году и получив эпитафию Пушкина, горестная мать писала своему знаменитому отцу, герою Отечественной войны 1812 года Н. Н. Раевскому: «Я читала и перечитывала, дорогой папа, эпитафию на моего дорогого ангела, написанную для меня. Она прекрасна, сжата, но полна мыслей, за которыми слышится так много. Как же я должна быть благодарна автору!..» Напомним эту гениальную эпитафию:
В сиянии и в радостном покое, У трона вечного творца, С улыбкой он глядит в изгнание земное, Благословляет мать и молит за отца.
Сильная и емкая поэтическая фигура шедевра Пушкина «у трона вечного творца» — это и о самом Пушкине, точно так же как и, казалось бы, неожиданное «в радостном покое».
Последние минуты Пушкина описаны многими. Непосредственно у постели умирающего находились доктора Спасский и Андриевский и близкие друзья В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, М. Ю. Виельгорский, Вл. Даль. Последний по просьбе Пушкина взял его под мышки, приподнял повыше. Позже в воспоминаниях об этих днях Даль напишет: «Он вдруг будто проснулся, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось и он сказал: „Кончена жизнь". Не расслышав, Даль переспросил: ,Что кончено?" и получил ответ: „Жизнь кончена"» К этому Даль в своих воспоминаниях прибавил: «Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили смерти его».
О необычном выражении лица скончавшегося Пушкина писал его отцу В. А. Жуковский: «Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. <...> Какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась». Чуть позже в стихотворении он напишет:
Но какою-то мыслью глубокой, высокой мыслью было объято оно
(Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. М.; Л., 1959. Т. 1. С. 393).
Присутствующие при последних днях Пушкина были поражены тремя обстоятельствами: мужеством и духовностью перед последним часом и невиданным терпением к боли; удивляющей всех заботой о близких, жене, друзьях — со всеми ему хотелось попрощаться, за одних заступиться (за лицейского товарища К. Данзаса), других по-христиански простить; огромным количеством сочувствующих и переживающих уход из жизни великой личности, смерть которой превратилась в ее бессмертие.
Пушкин сумел осуществить напутствие, удачно сформулированное Боратынским: «Иди, довершай начатое, ты, в ком поселился гений. Возведи русскую поэзию на ту ступень между поэзиями всех народов, на которую Пётр Великий возвёл Россию между державами».
Но роль Пушкина не исчерпывается его реформаторской и писательской деятельностью, как это, к сожалению, воспринимается сегодняшними его читателями, о чем свидетельствует ассоциативный словарь. Здесь протекала и издательская деятельность. Имеется в виду знаменитый пушкинский журнал, получивший название «Современник», журнал, о котором поэт мечтал всю свою жизнь, понимая необходимость наличия в России такого журнала, который бы освещал разную тематику — эстетическую в широком смысле слова, политическую, историческую, юридическую, научную, а также разные геополитические сферы — не только российские факты и события, но и европейские и даже американские.
Показательно в этом отношении признание К. Рылеева князю П. А. Вяземскому в январском письме 1825 года: «Недостаток благородного, честного журнала с каждым годом становится ощутительнее, но страшно сделаться журналистом: так это звание теперь опакощено».
Однако из-за неготовности читателей воспринять новое пушкинский «Современник» успеха не имел. Тираж сокращался, а журнал
не раскупался. Между тем в нем была опубликована «Капитанская дочка» (в четвертом номере). Пушкин создал новую прозу. Характеризуя эту гениальную повесть, следует иметь в виду:
- параллелизм с собственно историческим сочинением «Историей Пугачева» (или «Пугачевского бунта», как приказал его именовать Николай I);
- соотнесенность Емельяна Пугачева — исторического лица и Пугачева — художественного образа;
- противоречивость сведений имеющихся источников;
- поиски «словесного ключа» для собственно исторического сочинения и художественного творения, требующие осмысления как самой эпохи Петра I, так и самой личности царя-императора, в качестве наследницы которого подавала себя Екатерина II, борющаяся в 1773-1774 годах с самозванцем Пугачевым, будучи сама в некотором роде «самозванкой»;
- перекличку — соприкасаемость с родословной поэта («Арап Петра Великого», в котором речь идет об Ибрагиме Ганнибале, прадеде поэта);
- одновременность работы над «Капитанской дочкой» с работой над повестью «Дубровский», главный персонаж которой — Дубровский (Островский) представлен как дворянин-отщепенец, драматически ищущий справедливость и способы стать «благородным разбойником».
Все это объясняет эффект «Капитанской дочки», ее многомерность и с необходимой наглядностью раскрывает ее непревзойденность. Окончание «Капитанской дочки» помечено 19 октября 1836 года, весьма важной датой в жизни и творчестве Пушкина — открытие Лицея: «Отечество нам Царское село». Обращенность к этой дате для Пушкина не просто хронологический факт, а событийный символ, закончен, таким образом, на Мойке 12, в пору для него весьма парадоксальную: высочайшего духовного творческого и мировоззренческого подъема и драматического переживания семейной и идейной трагедий, граничивших с полной безысходностью.
ПРИМЕЧАНИЕ
* В пушкинский период фамилия Боратынский писалась двояко: с первым гласным «а» и «о». Но во второй полови-
не XIX века и тем более в ХХ веке господствующим стало написание с «А». Тем не менее исторически оправдывается написание «о»: Происходил Евгений Абрамович из рода Божедара, полководца и казначея Польского королевства, который в XIV веке построил в Галиции замок «Боратын», что означает «Божья оборона». Уже сын Божедара — Дмитрий стал именоваться Боратынским.
ЛИТЕРАТУРА
Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М., 1988.
Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
Балли Ш. Французская стилистика / Пер. с фр. К. А. Долинина; под ред. Е. Г. Эткинда; вступ. ст. Р. А. Будагова. М., 1961.
Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / Сост. С. Г. Бочаров. М., 1979.
Болдырев Н. Н. Структура и принципы формирования оценочных категорий // С любовью к языку: сб. науч. тр. Посв. Е. С. Кубряковой. М.; Воронеж, 2002. С. 103-114.
Дымарский М. Я. Проблемы текстообразования и художественный текст: на матер. русской прозы XIX-XX вв. М., 2006.
Иезуитова Р. В. «Прости, мой бедный Сергей Львович». К письму В. А. Жуковского о смерти А. С. Пушкина // Наше наследие. 1992. № 44.
Карпов А. А. Пушкин-художник в «Истории Пугачева» // Пушкин: Исследования и матер. Л., 1978. Т. 8. С. 51-61.
Лебедев Е. Н. Тризна. Книга о Е. А. Боротынском. М., 1985. Мокиенко В. М., Сидоренко К. П. Словарь крылатых выражений А. С. Пушкина. СПб., 1999.
Пушкин в письмах Карамзиных 1836-1837 годов. М.; Л., 1960.
Русский ассоциативный словарь. Кн. 3. Прямой словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Ч. 2 / Ю. Н. Караулов, Ю. А. Сорокин, Е. Ф. Тарасов и др. М., 1996.
Седова Г. М. «Мой адрес: на Мойке близ Конюшенного моста в доме кн. Волконской». Музей-квартира А. С. Пушкина. Путеводитель. СПб., 1999.
Старк В. П. Пушкины в «Истории Петра» и «Истории Пугачева» // Пушкин: Исследования и матер. СПб., 2004. Т. 16/17. С. 188-197.
Степанов Ю. С. Язык художественной литературы. М., 1997.
Эткинд Е. Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М., 1999.
Эткинд Е. Г. Семинарий по французской стилистике. Т. 1. Проза. М., 2009.
Эткинд Е. Г. Семинарий по французской стилистике. Т. 2. Поэзия. М., 2009.
REFERENCES
Arutiunova N. D. (1988) Tipy iazykovykh znachenii: Otsenka. Sobytie. Fakt [Types oflinguistic meanings: Evaluation. Event. Fact]. Moscow. (in Russian)
Balli Sh. (1955) Obshchaia lingvistika i voprosy frantsuzskogo iazyka [General linguistics and questions of the French language]. Moscow (in Russian)
Balli Sh. (1961) Frantsuzskaia stilistika [French stylistics]. Moscow. (in Russian) Bakhtin M. M. (1979) Estetikaslovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal creativity]. Moscow. (in Russian)
Boldyrev N. N. (2002) Struktura i printsipy formirovaniia otsenochnykh kategorii [The structure and principles of evaluation categories]. In: S liubov'iu k iazyku: sbornik nauchnykh tru-dov. Posviashchiaetsia E. S. Kubriakovoi [With the love of language: collection of scientific works. Dedicated To E. S. Kubryakova]. Moscow; Voronezh, pp. 103-114. (in Russian)
Dymarskii M. Ia. (2006) Problemy tekstoobrazovaniia i khudozhestvennyi tekst: na materiale russkoi prozy XIX-XX vv. [Problems of text formation and the literary text: on the material of Russian prose of the 19th-20th centuries] Moscow. (in Russian)
Iezuitova R. V. (1992) «Prosti, moi bednyi Sergei L'vovich». K pis'mu V. A. Zhukovskogo o smerti A. S. Pushkina ["I'm sorry, my poor Sergei Lvovich". To the letter of V. A. Zhukovsky on A. S. Pushkin's death]. Nashe nasledie [Our heritage], no. 44. (in Russian)
Karpov A. A. (1978) Pushkin-khudozhnik v «Istorii Pugacheva» [Pushkin as the artist in the "History of Pugachev"]. In: Pushkin: Issledovaniia i materialy [Pushkin: Studies and Materials]. Leningrad, vol. 8, pp. 51-61. (in Russian)
Lebedev E. N. (1985) Trizna. Kniga o E. A. Borotynskom [The funeral feast. The book about E. A. Borotynskiy]. Moscow. (in Russian)
Mokienko V. M., Sidorenko K. P. (1999) Slovar' krylatykh vyrazhenii A. S. Pushkina [Dictionary of popular expressions of A. S. Pushkin]. St. Petersburg. (in Russian)
Pushkin vpis'makh Karamzinykh 1836-1837godov [Pushkin in the Karamzins' letters of1836-1837years] (1960). Moscow, Leningrad. (in Russian)
Karaulov Iu. N., Sorokin Iu. A., Tarasov E. F. et al. (1996) Russkii assotsiativnyi slovar' [Russian associative dictionary], book 3: Priamoi slovar': ot stimula k reaktsii. Assotsiativnyi tezau-rus sovremennogo russkogo iazyka [Direct dictionary: from stimulus to reaction. Associative thesaurus of the modern Russian language], part 2. Moscow (in Russian)
Sedova G. M. (1999) «Moi adres: na Moike bliz Koniushennogo mosta v dome kn. Volkonskoi». Muzei-kvartira A. S. Pushkina. Putevoditel' ["My address: on Moika river near Konyushenny bridge in the house of princess Volkonsky". Museum-apartment of A. S. Pushkin. Guide]. St. Petersburg. (in Russian)
Stark V. P. (2004) Pushkiny v «Istorii Petra» i «Istorii Pugacheva» [Pushkins in "The History of Peter" and "The History of Pugachev"]. In: Pushkin: Issledovaniia i materialy [Pushkin: Studies and Materials]. St. Petersburg, vol. 16/17, pp. 188-197. (in Russian)
Stepanov Iu. S. (1997) Iazyk khudozhestvennoi literatury [The language of fiction]. Moscow. (in Russian)
Etkind E. G. (1999) Bozhestvennyi glagol. Pushkin, prochitannyi v Rossii i vo Frantsii [The divine verb. Pushkin, read in Russia and in France]. Moscow. (in Russian)
Etkind E. G. (2009) Seminarii po frantsuzskoi stilistike [Seminarium on French stylistics], vol. 1. Proza [Prose]. Moscow. (in Russian)
Etkind E. G. (2009) Seminarii po frantsuzskoi stilistike [Seminarium on French stylistics], vol. 2. Poeziia [Poetry]. Moscow. (in Russian)
