CC BY
41
УДК 81
О. И. Колесникова
О НЕКОТОРЫХ ВОПРОСАХ НОВЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ
Мысль о коммуникативном предназначении, коммуникативной востребованности современных лингвистических исследований находит подтверждение своей справедливости прежде всего в четко осознаваемой (и зачастую неосознаваемой) прагматической направленности научного изыскания. В интерпретационном поле книжного по стилю глагола совершенного вида «изыскать» в сознании русскоговорящего человека актуализируется, в соответствии со словарной дефиницией, значение «найти, отыскать путем старательных поисков, усилий» (например, изыскать меры, материалы и т. д.) [1]. Но - лингвистический парадокс! - в искомом в рамках данной статьи значении «производить научные исследования в какой-л. области» этот глагол не является видовой парой глагола «изыскивать». Лексикографически закрепленный факт отсутствия формы выражения значения достижения предела рассматриваемого действия служит не только частным случаем языковой асимметрии, отраженным в аспектологии. Факт отсутствия члена грамматической оппозиции содержит информацию, значимую для любого поколения исследователей: как нет абсолютной границы в семантике глагола, так нет и предела в познании. В науке возможно «изыскивать» - а «изыскать», в отличие от действия, обозначенного лексико-се-мантическим вариантом с менее абстрактной семантикой, невозможно. Кроме того, следует отметить еще одну - экстралингвистическую -информацию, а именно приоритетность конкретно-процессного значения как ценностный компонент любого целенаправленного действия, здесь - значимость временного отрезка самого исследования. (Не потому ли ключевой, концептуально важный элемент нашего коллективного сознательного - счастье - в русской культуре интерпретируется в процессуальной плоскости:
благословенно время, сам процесс достижения цели, а не переживание достигнутого?) Стоит подчеркнуть дар научного предвидения наших выдающихся русистов, которые задолго до официального поворота к когнитивистике, в рамках традиционного подхода интерпретировали языковые явления в единстве с ментальными механизмами. Например, отмечая отсутствие видовой корреляции у ряда глаголов несовершенного вида, Ю. С. Маслов писал: «Мысль вообще не мирится не только с моментализацией процесса, но и вообще с ограничением длительности протекания процесса какими бы то ни было рамками времени» [2]. Даже один красноречивый случай репрезентации в языке свойств картины мира народа и человека - прямое подтверждение точки зрения о том, что грамматический строй языка является производным от форм нашего мышления, в которых «мы запечатлеваем свои категории» [3].
Черты концептуальной интерпретации действительности обнаруживаются исследователями как на морфологическом, так и на других языковых уровнях: в семантической сфере, словообразовании, синтаксисе. Так, Т. И. Вендина рассматривает словообразовательную систему языка в виде своеобразной классификации человеческого опыта и видит в «означивании» качеств и свойств предметов и явлений внешнего мира с помощью словообразовательных средств результаты «измерения их значимости для носителей языка» [4]. Рассматривая динамику синтаксической системы, 3. Д. Попова ставит ее в зависимость от постижения носителями языка связей и отношений объектов реальной действительности. Представляется важным, что в процессе решения задачи когнитивного описания синтаксической концептуализации в русском языке ученым не только устанавливается национальная специфика в выборе референтов для их синтаксического представления при отражении в языке бытия / инобытия / небытия объекта, равно как и других концептов, о которых свидетельствует функционирование в языке определенных структурных схем. «Изыскивается» выход в случаях, имеющих проблематичные трактовки. Например, в вопросе о
КОЛЕСНИКОВА Ольга Ивановна - доктор филологических наук, доцент по кафедре издательского дела и редактирования ВятГГУ © Колесникова О. И., 2009
главном члене односоставных предложений сейчас нет единства взглядов. В своей монографии 3. Д. Попова, в частности, показывает, что нет оснований выделять номинативные предложения как особый тип: с когнитивной точки зрения, это лишь речевая реализация ядерной схемы, вербализующей концепт «бытие объекта» [5].
Наряду с наиболее часто практикуемым сегодня лингвокогнитивным подходом к описанию разноуровневых единиц языка, в русле которого в целом прослеживается воздействие национального сознания, национальной картины мира на язык народа, перспективным представляется и изучение воздействия языка на человека. Способность языка предопределять речевое поведение его носителя исследуется, в основном, на материале межличностного дискурса как праг-малингвистического феномена, что позволяет составить речевой портрет носителя русского языка - коммуниканта практически во всех его проявлениях: этических, возрастных, социальных, профессиональных. Немаловажно для нашего самосознания, что русскому дискурсу свойственна фатическая модальность, в основе которой находится установка на взаимность, проявляющаяся в эмоциональной открытости, искренности, создающая особый доверительный контекст общения. Отмечается и хорошо развитая у носителей русского языка способность интуитивно понимать информацию при ее недостаточно четкой формулировке [6]. Опираясь на данные собственных исследований, можем утверждать, что благодаря прагмасемантической интуиции даже не обладающий большим жизненным и читательским опытом ребенок - младший школьник преодолевает семантические барьеры при декодировании поэтически репрезентируемого смысла [7]. Черты речевого портрета могут быть положены в основу разрабатываемой в лингвистике модели коммуникативной компетенции личности. По-уровневое представление компонентов этой функциональной системы способностей как целостного образования в сознании человека находится сейчас в стадии исследования, в частности онтолингвистического [8]. Основным объектом в психолингвистических работах выступает
коммуникативное (речевое) поведение, дискурс, по замечанию К. Ф. Седова, «явленный ученому в виде процесса и продукта - в конкретных речевых произведениях, будь то связные и цельные тексты или результаты ассоциативных или любых иных экспериментов» [9].
Отношение к языку вкупе с его кумулятивными возможностями, в том числе в рамках национальной самоидентификации, как к глобальному дискурсу носителей культуры, психологии и духовных ценностей - важнейшая примета времени и современной научной мысли [см., например, работы Н. Ф. Алефиренко, В. И. Карасика, Ю. Н. Караулова, В. В. Колесова и др.]. Свойства языка - хранилища этноспецифичной информации - обнаруживаются сегодня как на уровне прецедентности, так и (воспользуемся игрой слов) на беспрецедентном уровне, то есть в режиме on-line, в текущем коммуникативном процессе: в порождающем, сиюминутно творимом событии речепроизводства и речепонимания. Такое событие есть многоуровневая работа языкового сознания, чьи гендерные, возрастные, социально-ролевые, корпоративные особенности, а также особенности, реализуемые в межкультурной коммуникации, стали и продолжают становиться объектами многочисленных исследований. В широком измерении результаты таких исследований складываются в общую картину национального сознания, концептосферы и составляют этнографию речи.
Как отмечает И. А. Стернин, «уровень традиционного лингвистического описания языкового сознания предполагает обобщенное описание значений и употреблений языковых единиц и структур в отвлечении от психологии говорящего человека и психологической реальности выполняемого описания» [10]. Объектом при этом являются факты, зафиксированные в текстах, словарях, письменной и устной речи. Вместе с тем, по мнению самих языковедов, значение слова или фразеологизма представляет лишь один (или несколько) из аспектов концепта - по определению Н. Ф. Але-фиренко, «многомерного этнопсихологического образования». В процессе семиотизации, то есть в ходе репрезентации концепта, «лингвокреативное
мышление наращивает различные смыслы оценочного, эмотивного и экспрессивно-образного характера» [11]. Стоит заметить, что точно так же на уровне понимания речи, в ходе реконструкции концепта, результат этого понимания получает во «внутреннем контексте» воспринимающего субъекта дополнительные эмоциональные, коммуникативно-прагматические элементы.
В основе методологических установок авторов работ, выполняемых в русле лингвоконцептоло-гии, находится положение о трехкомпонентном составе полевой модели концепта 3. Д. Поповой и И. А. Стернина [12]. Семантическое моделирование, являясь традиционным методом лингвистических исследований, остается одним из востребованных современными исследователями методов. В системоцентрической парадигме он часто находит свое применение при изучении словарного состава языка, идиостилей. Использование метода семантического поля признается сейчас и средством релевантного представления практически любой подсистемы единой структурированной функциональной системы - концептуальной картины мира. Полевое описание концепта позволяет выявлять большой объем исследуемых единиц, семантически структурировать объект научного исследования, показать различные виды отношений единиц исследуемого поля не только на уровне лексико-семантических вариантов, но и на уровне экстралингвистических особенностей дискурса, отражаемых средствами естественного языка. При этом методом компонентного анализа исследуется семная структура лексем, репрезентирующих разнообразные аспекты концептуальной системы человека.
Однако словарные дефиниции, лексикографическое значение не только недостаточны для описания реального функционирования слова в речи, но и не исчерпывают содержания концепта, ведь концепт может быть и не вербализован языковыми средствами (в этом случае говорят об отсутствии коммуникативной релевантности концепта) [13]. Доступ к отражению человеческого сознания в языке открывает обращение к языковой личности, когда человек предстает, по выражению Ю. Н. Караулова, как специфически си-
стематизированный продукт языковой деятельности. Понятие языковая личность, по мнению ученого, предполагает «такой способ представления языка, в котором находят отражение не только свойства и законы языкового строя, но и отпечатленные в языке знания о мире, высокие человеческие ценности, равно как и низшие проявления человеческого духа» [14]. Поэтому ант-ропоцентричный характер имеют и исследования вторичного смыслопорождения, в том числе в русле семантического онтогенеза, исследующего становление способности понимать речь в ее различных языковых модусах.
Нельзя не обратить внимания на мнение В. А. Пищальниковой о том, что переход современной «системоцентрической» лингвистики в другую парадигму осуществляется «путем медленного, постепенного заимствования психолингвистических экспериментальных методик»; отмечается быстро возросшее доверие лингвистов к категориям интерпретации, моделям научного объекта, наконец, к ассоциативному эксперименту [15]. Думается, что научный прогресс на основе конфронтации невозможен, и это было очевидно уже на начальном этапе выхода лингвистики на уровень текста. Так, А. И. Новиков, характеризуя позицию И. Р. Гальперина, пишет, что его представление о целостности текста занимает «промежуточное, компромиссное положение между грамматическим подходом и психолингвистическим. С грамматическим подходом его связывает то, что признаки интегративности он ищет, хотя и на более высоком уровне, но все же на уровне формальных признаков связности... С психолингвистическим подходом его связывает то, что в качестве интегративных признаков им также рассматриваются такие признаки, которые базируются на ассоциациях, пресуппозициях, коннотациях и других средствах не грамматического, а психологического плана» [16]. Стремление к научному постижению объекта лингвистических исследований, который бы представал даже «в относительно чистом виде» (то есть вне человека, вне его психофизиологических свойств), сегодня не только непродуктивно, но и лишено объективной методологической ос-
новы. Процитированное выражение принадлежит одному из учеников Фердинанда де Соссюра Аль-беру Сеше, который, как известно, выступил в роли посредника в донесении миру идей своего учителя. Еще в начале XX в. А. Сеше говорил о двух типах языка - аффективном и организованном, ориентируя тем самым лингвистическую науку на учет психологических факторов, и мотивировал это тем, что «действие дограмматичес-ких факторов никогда не прекращается» [17]. Поиск «чистого» объекта наблюдается, например, в попытках некоторых исследователей отмежеваться от прагматики. Под этим углом зрения, к примеру, при обосновании «специфики интерпретационного подхода в лингвистике», интерпретационным фильтром оказывается языковая система, выступающая тем инвариантом, на основе которого формируется результат интерпретационной деятельности коммуниканта [18].
Едва ли не одной их первых идею о необходимости интегративного подхода к анализу языковых явлений в отечественной лингвистике последнего периода стала высказывать А. А. 3алев-ская. Сегодня науки о языке, пишет известный психолингвист, «столкнулись с задачами, которые не могут решаться в рамках какой-либо отдельной специальности: назрела необходимость объединения усилий представителей разных наук» [19]. В практике научных изысканий лингвистов можно увидеть не только наметившийся, но зафиксированный в многочисленных трудах диссертантов выход за рамки языковой системы и обращение к речемыслительной деятельности субъекта. Так, в одном из новых направлений, сформировавшемся на основе системного подхода, - лингвистической аксиологии - на основе выделяемых знаками языка элементов концеп-тосферы научное осмысление получают ценностные ориентации этноса. Речементальные свойства этнического сознания исследуются при описании и анализе языковой модели, репрезентирующей мировидение, мировосприятие и мирочувствова-ние народа [20].
Другим, но столь же благодатным полем для междисциплинарных исследований сегодня становится дискурсивный подход. Границы исследова-
тельского поля дискурса, как институционального типа, так и личностно ориентированного, а также число объектов научных изысканий здесь неисчерпаемы. Так, посвящая свою книгу белым пятнам современной лингвистики [21], В. К. Хар-ченко открывает молодым исследователям широкий круг объектов, среди которых, к примеру, лингвистика стресса, такие разновидности разговорного дискурса, как детская игра, внутрисемейное общение, общение с животными и многие другие. Выявление языковых особенностей этих и многих других сфер приложения языковой личности - вполне достойная цель как прикладной, так и фундаментальной филологии.
Одним из дискуссионных вопросов в современной лингвистике является понимание объекта таких исследований - дискурса. Как нам представляется, в контексте интеграции предпочтительнее широкое понимание дискурса, которое мы находим, в частности, в лингвистической модели языкового взаимодействия А. Е. Кибрика [22]. Дискурс в трактовке ученого рассматривается как коммуникативная ситуация, включающая сознание коммуникантов (партнеров общения) и создаваемый в процессе общения текст. В этом ключе можно установить когнитивную основу научной работы и увидеть реальное отражение дискурсивных процессов в текстовой форме, констатировать эволюционное движение науки о языке. Если раньше, по свидетельству Дж. Гринберга, лингвистику интересовал «непосредственно сам код, в соответствии с правилами которого строятся сообщения» [23], то сейчас без выхода в социальный контекст, вне широкого коммуникативного плана, в котором едва ли не решающую роль играет порождающий текст и воспринимающий его человек, наука о языке развиваться не может. Поясним наш тезис на примере дискурса, в котором язык выступает в модусе художественного существования, более близком проблематике наших исследований. Говоря о художественности, Д. Серль подчеркивал: «Не существует никакого синтаксического или семантического свойства текста, которое позволило бы идентифицировать текст в качестве художественного произведения, это, так сказать, иллокутив-
ная установка, которую автор принимает по отношению к нему, и эта установка определяется совокупностью иллокутивных намерений, которые имеет автор, когда он пишет или иным образом сочиняет данный текст» [24].
В отечественной лингвистике взгляд на текст в рамках коммуникативного события обосновал, как известно, М. М. Бахтин. Оставаясь в координатах такого объекта исследования, как художественный дискурс, дословно приведем следующее высказывание ученого: «Понятие эстетического нельзя извлечь интуитивным или эмпирическим путем из художественного произведения: оно будет наивно, субъективно и неустойчиво; для уверенного и точного самоопределения ему необходимо взаимоопределение с другими областями в единстве человеческой культуры [25].
На первый взгляд вполне понятной выглядит и точка зрения сторонников более узкого понимания дискурса как тождественного тексту, хотя их исходная позиция - взгляд на текст как единственный доступный для традиционного лингвистического анализа источник показаний языкового сознания автора - ограничивает рамки исследуемого пространства. Не случайно в качестве дополнительного средства задействуется такой метод психолингвистики, как свободный ассоциативный эксперимент, позволяющий выявлять структуру концепта, вербализуемого словом.
Интересный подход в решении проблемы столкновения парадигм продемонстрировал при построении лингвистической теории аналитического понимания текста Л. Г. Васильев, который весьма оригинально построил свое обоснование аргумен-тативного дискурса, нейтрализуя те возражения, которые могут быть выдвинуты с психолингвистических позиций [26]. В данной работе мы находим пример того «межпарадигмального диалога», который, по идее ее автора, сможет предупредить некорректность вывода о проявлении традиционализма в лингвосемиологическом подходе.
К сожалению, тот факт, что текст является только отражением дискурсивных процессов, а не самим дискурсом, многими исследователями игнорируется. Пример жонглирования терминами «текст» и «дискурс» можно найти в рекомендуе-
мом студентам-филологам толковании художественного дискурса. Автор учебного пособия, посвященного современным исследованиям в лингвистике (М., 2008), дословно воспроизводит рассуждение Л. В. Миллер в ее диссертации [27] о сущности явления, правда, заменяя слово дискурс на слово текст. «С одной стороны, художественный текст - это поле для функционирования языковых единиц, с другой - это речемыслительный процесс (выд. мной. - О. К.), заключающийся в специфическом способе организации речевой деятельности в сфере художественного», - говорится в работе [28]. Но текст, как известно, скорее продукт этого процесса (если не иметь в виду под текстом фиксации «потока сознания», как, например, в «Улиссе» Джойса). Без прагматических, социокультурных, психологических и других факторов дискурс, являясь коммуникативным образованием, теряет свою сущность. Исследовательская плоскость дискурса (в широкой трактовке понятия) позволяет сфокусировать внимание на живом интерпретационном процессе. Он происходит - несмотря на решение в разных парадигмах лингвистической науки вопроса о главенствующей роли языковой системы либо языка как «достояния индивида» - и в изменяющейся языковой системе, и в динамичной и индивидуальной деятельности коммуникантов.
Примечания
1. Словарь русского языка: в 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; под ред. А. П. Евгеньевой. М.: Рус. яз., 1981. Т. 1. С. 658.
2. Маслов Ю. С. Вид и лексическое значение глагола в современном русском литературном языке // «Известия» АН СССР. Отдел литературы и языка. 1948, 7. № 4. С. 310.
3. Труфанов С. Н. Грамматика разума. Самара: Гегель-фонд, 2003. 621 с.
4. Вендина Т. И. Этнолингвистика, аксиология и словообразование // Слово и культура: в 2 т. / Рос. акад. наук, Ин-т славяноведения. М.: Индрик, 1998. Т. 1. С. 41.
5. Попова 3. Д. Синтаксическая система русского языка в свете теории синтаксических концептов. Воронеж: Истоки, 2009. 209 с.
6. Владимирова Т. Е. Призванные в общение: Русский дискурс в межкультурной коммуникации. М.: КомКнига, 2007. 304 с.
7. Колесникова О. И. Художественный модус языка и языковая компетенция ребенка. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2005. 275 с.
8. См., например: Казаковская В. В. Вопросно-ответные единства в диалоге «взрослый - ребенок» / отв. ред. А. В. Бондарко, М. Д. Воейкова. СПб.: Наука, 2006. 456 с.; Лемяскина Н. А. Развитие языковой личности и коммуникативного сознания младшего школьника (на материале речевого поведения учащихся 1-4 классов). Воронеж: ВГУ, 2004. 330 с.
9. Седов К. Ф. Теоретическая модель психолинг-воперсонологии // Вопросы психолингвистики. 2008. № 7. С. 13. Режим доступа: http://iling-ran.ru/library/ уорГО5у/7^£
10. Стернин И. А. О понятии коммуникативного сознания и некоторых особенностях русского коммуникативного сознания // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты: сб. ст. / под общ. ред. Н. В. Уфимцевой. М.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. С. 38.
11. Алефиренко Н. Ф. Спорные проблемы семантики. М.: Гнозис, 2005. С. 63.
12. Попова 3. Д., Стернин И. А. Семантико-ког-нитивный анализ языка. Воронеж: Истоки, 2007. 250 с.
13. Там же. С. 67.
14. Караулов Ю. Н. Структура языковой личности и место литературы в языковом сознании // Русская литература в формировании современной языковой личности: м-лы Междунар. конгресса МАПРЯЛ. СПб., 2007. Т. 1. С. 286.
15. Пищальникова В. А. Хождение в варяги, или Об использовании категории деятельности в современной лингвистике // Общение. Языковое сознание. Межкультурная коммуникация: сб. ст. / Институт языкознания РАН. Калуга: КГПУ им. К. Э. Циолковского, 2005. С. 144.
16. Новиков А. И. Текст и его смысловые доминанты / под ред. Н. В. Васильевой, Н. М. Нестеровой, Н. П. Пешковой. М.: Ин-т языкознания РАН, 2007. С. 18.
17. Сеше А. Программа и методы теоретической лингвистики. Психология языка / пер. с франц. М.: Едиториал УРСС, 2003. 264 с.
18. Матханова И. П., Трипольская Т. А. Проблемы интерпретационных исследований: типы и режимы интерпретации // Вестник МГУ. Сер. Филология. 2005. № 5. С. 88-105.
19. 3алевская А. А. Понимание и интерпретация: вопросы теории // Языковое сознание: теоретические и прикладные аспекты: сб. ст. / под общ. ред. Н. В. Уфимцевой. М.; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. С. 68.
20. Например, в коллективной монографии: «Русские и "русскость". Лингво-культурологические этюды» / сост. В. В. Красных. М.: Гнозис, 2006. 335 с.
21. Харченко В. К. «Белые пятна» на карте современной лингвистики: книга рисков. М.: Изд-во Литературного ин-та им. А. М. Горького, 2008. 168 с.
22. Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (универсальное, типовое и специфическое в языке). М.: Изд-во МГУ, 1992. С. 287-301.
23. Гринберг Дж. Антропологическая лингвистика: Вводный курс / пер. с англ. М.: Едиториал УРСС, 2004. 224 с.
24. Серль Д. Р. Логический статус художественного дискурса. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/ ^о5/пишЬег/1999_03/1999_3_04.^ш.
25. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит-ра, 1975. С. 6-71.
26. Васильев Л. Г. К формированию лингвоаргу-ментологической парадигмы // Дискуссионные вопросы современной лингвистики. Вып. 1: сб. науч. тр. / под ред. проф. Л. Г. Васильева. Калуга: КГПУ им. К. Э. Циолковского, 2005. С. 20-27.
27. См.: Миллер Л. В. Лигвокогнитивные механизмы формирования художественной картины мира (на материале русской литературы): дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2004. С. 12.
28. Маслова В. А. Современные направления в лингвистике: учебное пособие для студентов высших учебных заведений. М.: Изд. центр «Академия», 2008. С. 50.
