CC BY
47
Производственная практика студентов — особый вид подготовки специалиста. Каждый выпускник должен знать, в качестве какого специалиста он может работать. В связи с этим он должен овладеть всеми необходимыми для работы умениями. Прежде всего умениями профессионального саморегулирования.
Результаты проведенной исследовательской работы свидетельствуют: несмотря на наличие кафедральных программ по организации практик, существующая система производственной подготовки специалиста в методическом отношении несовершенна. Во-первых, нет последовательной подготовки специалиста по уровням квалификации. Во-вторых, отсутствует четкая целенаправленная подготовка по профилю специальности. А эта линия должна быть очень отчетливой в каждой практике. Не наблюдается связующего звена
между всеми практиками, в том числе и преддипломной. Атакое звено должно быть. Должен быть комплексный план производственного обучения студентов, комплексный план производственной подготовки, предусматривающий сквозную непрерывную квалификационную подготовку. Комплексный план может быть представлен в виде отдельного методического пособия, а также отражаться в руководстве по организации самостоятельной работы студентов.
Формирование у студентов профессионального саморегулирования взаимосвязано с личностными основами самопознания и самореализации. Эффективный уровень профессионального управления собой возможен при соотнесении природных основ саморегулирования со всей совокупностью определяющих и корректирующих условий.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Сохранов, В.В. Формирование у учащейся молодежи опыта саморегуляции поведения [Текст] / В.В. Сохранов, А.П. Шумилин, H.H. Коньков. — Пенза; Херсон, 1992. - 120 с.
2. Коломинский, Я.Л. Психология взаимоотношений в малых группах (общие и возрастные особенности) [Текст]: учеб. пособие / Я.Л. Коломинский. — Минск: ТетраСистемс, 2000. — 432 с.
3. Постановление правительства РФ от 22.11.1997,
N° 1479 "Об аттестации аварийно-спасательных служб, аварийно-спасательных формирований и спасателей".
4. ФЗ "Об аварийно-спасательных службах и статусе спасателей" N°151-®3 (ред.07.05.2009).
5. Спирин, Л.Ф. Анализ учебно-воспитательных ситуаций и решение педагогических задач [Текст] / Л.Ф. Спирин, М.А. Степинский, МЛ. Фрумкин. — Ярославль, 1974,— 121 с.
УДК 947.084.8
А. Н. Кашеваров
О НЕКОТОРЫХ ТЕНДЕНЦИЯХ В СОВРЕМЕННОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ И НАУЧНО-ПОПУЛЯРНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ПРИ ОСВЕЩЕНИИ ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Тема Великой Отечественной войны поистине неисчерпаема как объект научных исследований, в то же время она постоянно подвергается различного рода фальсификациям и нередко связана с попытками переписать историю или же приукрасить ее. С 1990-х годов комплекс основных проблем внешней и внутренней жизни Русской православной церкви (далее— РПЦ)
в такое сложное и ответственное время, как Великая Отечественная война, стал предметом специального и интенсивного изучения отечественных историков. Однако результаты этого изучения далеко не всегда находят адекватное отражение в современной публицистике и научно-популярных изданиях, касающихся положения и деятельности РПЦ в 1941—1945 гг. Особо
следует выделить две тенденции, которые требуют критического анализа и осмысления с точки зрения соответствия их исторической действительности.
Первая тенденция при освещении религиозной жизни на оккупированной территории — представлять преимущественно в положительном свете церковную политику немецких оккупантов, прежде всего их военной администрации, действия которой в этом вопросе безоговорочно оцениваются как направленные лишь на религиозное возрождение на захваченной в годы войны территории Советского Союза. Тем самым делаются попытки поставить под сомнение правильность позиции Московской патриархии, руководство которой с первого дня войны призвало народ к защите Родины и тем самым поддержало атеистическое государство. Наиболее полно подобные взгляды нашли отражение в сборнике проповедей и публицистических выступлений петербургского протоиерея Г. Митрофанова, названном «Трагедия России: «запретные» темы истории России XX века» (СПб., 2009).
Немцы действительно позволили открывать храмы, руководствуясь при этом следующими задачами, изложенными в циркуляре Главного управления имперской безопасности от 16 августа 1941 года: пропаганда идеи, что новый режим несет религиозную свободу; дробление («атоми-зация») различных конфессий и церквей во избежание их возможной консолидации для борьбы с Германией и установление, не гнушаясь ни какими средствами и методами воздействия, полного над ними контроля, а также использование церковных организаций для помощи военной администрации на оккупированной территории. Примечательно, что в директиве Главного управления имперской безопасности от 31 октября 1941 года уже проявлялась озабоченность массовым всплеском религиозности и впервые были указаны долгосрочные цели религиозной политики гитлеровской Германии в отношении православия — в случае победы его стали бы уничтожать, насаждая «новую религию», лишенную основных христианских догматов. В этом документе подчеркивалось, что в нем содержатся личные указания Гитлера. «Нашим интересам, — говорил Гитлер на совещании высших чинов третьего рейха 11 апреля 1942 года, — соответствует такое положение, при котором каждая русская деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои осо-
бые представления о Боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы» [13, с. 172]. Из этих указаний понятно, что разрешение открывать церкви на оккупированной территории было лишь временной тактической уступкой, допущенной прежде всего в пропагандистских целях. Особая предосторожность рекомендовалась в отношении Русской православной церкви как носительницы враждебной Германии русской национальной идеи.
Если в 1941—1942 годах отдельные представители германской администрации и офицеры вермахта положительно относились и даже помогали открытию храмов, то в 1943—1944 годах подобное уже исключалось. Были полностью запрещены поддержка со стороны вермахта или германской администрации открытия церквей, а также участие военного персонала в богослужениях в этих храмах [13, с. 150—186].
Между тем протоиерей Г. Митрофанов в отмеченном выше сборнике своих проповедей и публицистических выступлений пишет: «Именно администрация, состоящая из офицеров вермахта, нередко благожелательно настроенных к перспективе религиозного возрождения на оккупированных территориях, оказывала наибольшее содействие стихийно и широко проявлявшемуся среди населения стремлению восстанавливать церковную жизнь, прежде всего посредством открытия храмов. Так, например, уже через две недели после взятия в июле 1941 года германскими войсками Смоленска был ликвидирован атеистический музей, располагавшийся в смоленском Успенском соборе. А 10 августа в возвращенном Русской православной церкви соборе в день памяти Смоленской иконы Божией Матери, именуемой «Одигитрия», был отслужен молебен перед найденным накануне немецкими солдатами и установленным в соборе чудотворным списком этой иконы, перед которым в 1812 году молился на Бородинском поле генерал-фельдмаршал М.И. Кутузов» [8, с. 103-104].
Однако картина церковной жизни на Смоленщине в годы оккупации была не столь уж светлой, как рисует ее Г. Митрофанов. Открытие храмов проходило под контролем оккупан-
тов, которым это ничего не стоило. В сентябре 1941 года вышло распоряжение немецкого командования, согласно которому все материальные затраты на содержание культовых зданий ложились на плечи местного населения. Оккупанты ограничились лишь демонстративной передачей верующим некоторых церковных ценностей. Во-вторых, немцы рассчитывали использовать церковный амвон как место для проведения своей пропаганды. Они инициировали темы проповедей против партизан и евреев, а впоследствии давали указания священнослужителям популяризировать власовское движение как освободительное. В-третьих, это была хорошо задуманная контрпропагандистская акция. Немецкие плакаты и листовки на церковную тему, выпущенные в первые дни оккупации, строились в основном на контрасте, с активным использованием фотоматериалов. На одном листе изображались красноармейцы, выносящие церковную утварь из храма, и германские солдаты, помогающие жителям тушить их подожженные дома.
В октябре 1941 года священникам в оккупированном Смоленске было предписано явиться в комендатуру для заполнения анкеты с десятками вопросов, в том числе об отношении к советской власти. Представитель военной администрации требовал от священников, чтобы они разъясняли пастве — все истинно православные должны доносить германским властям о любых действиях против «нового порядка». Кроме того, священникам в категорической форме рекомендовалось: 1) выявлять партизан и лиц, связанных с ними; 2) среди прихожан выявлять лиц, недовольных немецкими порядками, и тех, кто настроен против немцев; 3) опираться на тех, кто был репрессирован советской властью. Службы в смоленских церквях могли начаться только с разрешения и по расписанию, утвержденному немецким комендантом города. Это делалось каждый месяц. Кроме того, немецкая комендатура утвердила должность своего представителя при смоленском соборе. Без его присутствия богослужения не начинались.
Немцы требовали также, чтобы каждый орган коллаборационистской печати имел религиозную тематику. В смоленской газете «Новый путь» ее вел протоиерей Николай Шиловский. После уничтожения нацистами и их пособниками евреев, согнанных в смоленское гетто, он
опубликовал статью «Непримиримые враги», в которой пытался представить евреев как «врагов Христовой веры». Подобные материалы должны были, по мнению нацистов, объяснить причины физического уничтожения узников смоленского гетто. Со страниц коллаборационистской печати и в проповедях священники, сотрудничавшие с оккупантами, неоднократно выступали с призывами всячески содействовать германским властям. В 1943 году вышло несколько листовок-обращений к партизанам за подписью епископа Смоленского и Брянского Стефана (Севбо). Он призывал народных мстителей перейти на сторону оккупантов. В листовке особо подчеркивалось, что в противном случае Божья кара, которая постигнет ослушников этого призыва, будет страшной. Это обращение появилось тогда, когда Смоленщина находилась под оккупацией уже более полутора лет, а миллионы наших сограждан погибли от рук гитлеровцев и их пособников.
С подходом частей Красной Армии священники-коллаборационисты бежали вместе с оккупантами, впоследствии большинство их вступили в юрисдикцию Русской зарубежной церкви и «духовно окормляли» различные военные коллаборационистские формирования: Русский охранный корпус под командованием Штейфона, воевавший на Балканах против югославских партизан, а затем прикрывавший отход немцев из Греции; так называемую Русскую народную освободительную армию под командованием Б. Каминского (РОНА), после того как она была перебазирована с оккупированной части СССР на Запад и принимала активное участие в подавлении Варшавского восстания (впоследствии остатки бригады Б. Каминского влились во вла-совскую РОА) и т. п. Священники этих и подобных им формирований поддерживали различные акции, направленные на идеологическую и морально-психологическую поддержку созданных с разрешения вермахта воинских частей. Так, они служили напутственные молебны, освящали походные полковые церкви, принимали участие в военных парадах, призывали советских военнопленных вступать в эти воинские части.
Не выдерживают исторической критики и другие положения книги Г. Митрофанова. Так, он без всяких ссылок утверждает, что «согласно планам сталинского руководства к концу 1942 года в стране должны были исчезнуть лю-
бые формы организованной религиозной жизни» [8, с.101].
Однако источники и современная научная литература свидетельствуют о том, что с 1939 года прямое наступление на Церковь было приостановлено [15, с. 95—118]. После присоединения Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Бессарабии сталинское руководство вынуждено было временно пойти на это, чтобы притушить там антисоветские настроения, связанные, в частности, с представлениями о Советской власти как непримиримо враждебной всякой религии и церкви. Важную роль начинала играть вторая мировая война. Советское руководство объективно было заинтересовано теперь в укреплении единства нации, а не в разделяющих ее нападках на верующих со стороны воинствующего атеизма. 11 ноября 1939 года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей церкви, преследований верующих» [1, с. 8]. Несмотря на появившуюся осторожность в политике по отношению к Церкви и в 1939—1941 годах по-прежнему приоритетной задачей считалось строительство безрелигиозного общества, хотя никаких конкретных сроков в этом процессе власти не устанавливали.
Весьма примечательна позиция, занятая протоиереем Г. Митрофановым в оценке коллаборационизма в Великой Отечественной войне. Так называемую Русскую освободительную армию генерала Власова он рассматривает как «вооруженные силы антикоммунистического российского правительства в изгнании» (?) [8, с. 137]. Само власовское движение, по мнению протоиерея, носило массовый и самостоятельный характер. Такую оценку власовского движения Митрофанов сам же и опровергает, признав, что «последующие события складывались таким образом, что начинание генерала A.A. Власова не получило дальнейшего развития... Разгром фашистской Германии сделал невозможным дальнейшее существование вооруженных сил КОНР» [8, с. 139]. Иными словами, успех власовского дела всецело зависел от побед и поражений нацистской Германии, цели которой в этой войне по отношению к народам СССР широко известны. Таким образом, о самостоятельности этого движения не может быть и речи.
Великую Отечественную войну протоиерей Г. Митрофанов оценивает лишь как военный конфликт двух тоталитарных режимов, не делая различий между СССР и нацистской Германией [8, с. 100—109]. Примечательно, что в ходе обсуждения книги Г. Митрофанова в сети Интернета один из сторонников его идей (зарубежный священник) предложил российским историкам отказаться от термина «Великая Отечественная война 1941—1945 годов», заменив его следующим: «советско-германская война».
Между тем подобные оценки противоречит официальной позиции Московской патриархии, к клиру которой принадлежит о. Георгий. Официально в годы Великой Отечественной войны руководство Московской патриархии неоднократно выступало с резким осуждением коллаборационистов. В январе 1942-го Патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Страго-родский) в специальном обращении к православным людям на временно оккупированной немцами территории напомнил, чтобы они, находясь в плену врага, не забывали, что они — русские, и сознательно или по недомыслию не оказались предателями своей Родины. Одновременно Сергий призывал содействовать партизанскому движению: «Помните, что всякая услуга, оказанная партизану, есть заслуга перед Родиной и лишний шаг к нашему собственному освобождению от фашистского плена» [12, с. 7]. Состоявшийся 8 сентября 1943 года Архиерейский собор, избравший Патриархом Московским и всея Руси митрополита Сергия, принял зачитанное им постановление о том, что «всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма как противник Креста Господня да числится отлученным <имеется в виду от Церкви — А.К.У, епископ или клирик — лишенным сана» [4, с. 16].
Принципиально не изменилась позиция церковного руководства и в современных условиях. Патриарх Кирилл в своем выступлении в помещении Архангельского драмтеатра им. М.В. Ломоносова 23 августа 2009 года особо подчеркнул, что нацизм — это режим человеконенавистничества, сталинизм — это репрессивный режим, их нельзя смешивать, нельзя ставить на один уровень нацизм и сталинизм. Западные демократии вошли в коалицию со Сталиным против Гитлера, а не с Гитлером про-
тив Сталина. Ревизия истории Великой Отечественной войны неприемлема.
В отличие от священноначалия Московской патриархии, руководство Русской православной церкви за рубежом (далее — РПЦЗ) и ныне, как и в годы второй мировой войны, продолжает положительно оценивать власовское движение. Характерно, что когда протоиерей Г. Митрофанов опубликовал свою книгу проповедей и публицистических выступлений, в которой всячески оправдывает генерала Власова и его сподвижников, 8 сентября 2009 года Архиерейский синод опубликовал свой официальный положительный отзыв на эту книгу, а 9 сентября выразил признательность Митрофанову за такую публикацию. Обращение Синода РПЦЗ квласовской теме и ктеме коллаборационизма вообще, даже, можно сказать, настойчивое акцентирование этого вопроса — на заседании Зарубежного синода было принято и опубликовано в печати целых два документа, посвященных книге Митрофанова и Власову, — идет вразрез с устным соглашением, достигнутым в ходе переговорного процесса о воссоединении с «зарубежниками», этот вопрос не поднимать. Слишком по-разному на него смотрели и смотрят духовенство и верующие двух объединившихся частей Русской церкви. Хотя, несомненно, за выступлением Зарубежного синода стоит множество человеческих трагедий, в том числе и судьбы людей, попавших в плен. Но если бы здесь была поставлена точка. К сожалению, произошло другое: прозвучал призыв признать выбор Власова единственно правильным, а его самого — по сути, настоящим героем прошедшей войны. Более того, признать его героем грядущей России, а коллаборационизм не только возможным, но и единственным правильным путем служения России.
Истоки такой позиции Зарубежного синода связаны со следующими обстоятельствами. Во-первых, в годы второй мировой войны священнослужители Русской зарубежной церкви в своем большинстве отражали настроения той части русских эмигрантов, которые с нападением гитлеровской Германии на Советский Союз связывали надежду на крушение большевизма. Эти надежды выразились в целом ряде официальных заявлений и проповедях зарубежных священнослужителей. Например, в пасхальном послании 1942 года глава РПЦЗ митрополит Анастасий (Грибановский) писал: «Настал день,
ожидаемый русским народом, и он подлинно как бы воскресает из мертвых там, где мужественный германский меч успел рассечь его оковы» [13, с. 51]. Вместе с тем Анастасий, находясь в Югославии, где развернулась ожесточенная борьба с оккупантами, воздерживался от прямых заявлений в поддержку Германии. Однако он и другие руководители зарубежной церкви всячески поддержали генерала Власова, открыто призывавшего к новой гражданской войне, которая, по его мнению, приведет к гибели большевизма. Эти призывы охотно печатала церковная пресса «зарубежников». Осознанно или неосознанно, но духовенство Русской зарубежной церкви исповедовало порочный принцип: никакая цена не будет слишком большой для России за победу над большевиками. Несмотря на такую позицию, германские власти относились к Зарубежной церкви настороженно и в целом недоброжелательно. Опасаясь возрождения «русизма», они не допускали ее священнослужителей на оккупированную территорию СССР.
Во-вторых, сама Русская зарубежная церковь вышла из кризиса, вызванного второй мировой войной, во многом потому, что активно вела пастырскую и миссионерскую работу среди русских в лагерях перемещенных лиц, многие из которых были в прошлом власовцами, а также теми, кто так или иначе сотрудничал с немцами. Впоследствии они составили активную часть паствы Зарубежной церкви. В-третьих, целый ряд из них стал священнослужителями РПЦЗ, а духовники и священники коллаборационистских военных и полувоенных формирований уже в послевоенное время стали видными и влиятельными деятели Зарубежной церкви, членами ее Архиерейского синода, например архиепископ Никон (Рклицкий), который в 1942—1945 годах был главным священником русского охранного корпуса в Сербии.
В стремлении Зарубежного синода представить Власова настоящим героем прошедшей войны есть один уязвимый с церковной точки зрения пункт. Власова нельзя назвать православным христианином. По свидетельству протопресвитера Александра Киселева, которого называют духовником РОА, Власов не исповедовался и не причащался, а это главный критерий, ощущает человек себя православным или нет.
Выход в свет книги протоиерея Г. Митрофанова, вызвавшей острую полемику в СМИ
и Интернете, и поддержка этой книги со стороны Зарубежного синода до известной степени является следствием того, что Русская зарубежная церковь пошла на объединение с Московской патриархией со своей идеологией, в которой оправдание коллаборационизма составляет важную часть, и она от этой части не только не отказывается, но, к сожалению, нашла среди клира Московской патриархии своих пропагандистов. В какой-то степени это напоминает ситуацию 1990-х годов, сложившуюся после того, как 16 мая 1990 года Архиерейский синод Зарубежной церкви принял постановление об учреждении своих приходов и епархий на канонической территории Московской патриархии, то есть в России. Либеральная пресса стала писать о конце консервативной и пронизанной «кэгэ-бистскими агентами» Московской патриархии, которую должна сменить свободная Православная Церковь — из катакомб и подполья поднимутся тысячи подлинно верующих и священников и объединятся с Зарубежной церковью. Но из катакомб вышли не тысячи убежденных православных христиан, сохранивших традиционную церковную культуру, а представители подпольных общин с нередко деградировавшей церковной практикой и искаженным религиозным сознанием. Сами же «зарубежники» потом от таких маргиналов и отказались. Иными словами, действия части руководства Зарубежной церкви и их иллюзорная надежда, впоследствии обратившаяся в миф, что в советских условиях подлинная Церковь сохранилась только в подполье и теперь она воссоединится с Зарубежной, а Московской патриархии наступит конец, дала толчок соответствующим выступлениям в российской печати и публицистике.
Другая тенденция, характерная в первую очередь для ряда научно-популярных изданий, — это тиражирование всякого рода легенд, объясняющих все крупнейшие победы советских войск — под Москвой, Сталинградом, Курском и других — помощью небесных сил. Одна из них гласит: «Зимой 1941 года изрядно смутившийся Сталин вспомнил свое единственное, хотя и незаконченное, образование — Тбилисскую духовную семинарию и призвал к себе в Кремль духовенство для молебна о даровании победы; тогда же чудотворная Тихвинская икона Божией матери из Алексеевской церкви в Тихвине была на самолете обнесена вокруг Москвы и Москву от
врага спасла» [10, с. 16]. Однако эта легенда никак не опирается на реальные события. Так, упоминаемая в ней икона Тихвинской Божией матери оказалась на оккупированной немцами территории и уже поэтому ее не могли на самолете обносить вокруг столицы.
Подобного рода легенды из церковной публицистики и периодики некритично переносятся порой и в научные издания. Так, в одном из них речь идет о том, что «уже 7 ноября 1941 года, сразу после знаменитого парада на Красной площади, там состоялся молебен — случай беспрецедентный для советской истории» [6, с. 321]. И — следует добавить к этому — мифологический.
В научно-популярной книге «За веру и отечество», изданной в Самаре к 50-летию Победы, ее автор В. Якунин, ссылаясь на статью Б. Костина «За други своя», опубликованную в одном из номеров «Журнала Московской патриархии» [7, с.26], пишет: «До сего дня многие исследователи Великой Отечественной войны тщетно пытаются ответить на вопрос: «Так почему же немцы не смогли взять Ленинград осенью сорок первого, ведь они же были на его окраине» ...потому-то и не суждено им было пройти по Питеру победным маршем, что встретили перед собой непреодолимую преграду. Той преградой был круг, который очертил перстом на карте митрополит Ленинградский Алексий, а затем облетел на самолете по этому кругу и окропил его святой водой. Подойдя к городу, немецкие танки встали, словно вкопанные, и ни на метр не продвинулись вперед, хотя им путь был открыт» [16, с. 90—91]. Между тем никаких свидетельств о каких либо полетах на самолете митрополита Алексия (Симанского) вокруг блокадного города да еще с окроплением его святой водой нет. Однако доподлинно известно о его деятельности в военный период следующее.
По предложению митрополита Алексия все десять приходов города начали 23 июня 1941 года сбор пожертвований в Фонд обороны и советский Красный Крест. Правящий архиерей поддержал желание верующих отдать на эти цели большую часть доходов храмов и все запасные суммы. Всего на нужды обороны благодаря такому подходу было собрано в 1941—1944 годах 13 млн руб. Сам митрополит и его сестра А. По-гожева передали свою дачу на станции Сиверс-кая под детский дом для детей погибших солдат и офицеров. 26 июля 1941 года митрополит обра-
тился к верующим епархии с посланием «Церковь зовет к защите Родины!». Патриотические послания владыки разбрасывались в виде листовок с советских самолетов на оккупированной немцами территории. Участник партизанского движения в Ленинградской области А.Г. Голицын в письме митрополиту Алексию от 1 мая 1944 года писал: «Ваш агитлисток сыграл немалую роль среди оккупированного населения в деле оказания помощи партизанам, а вместе с тем в борьбе против фашизма. Этот листок среди населения — как Божье письмо, и за него немецкие оккупанты в своих приказах грозили смертной казнью, у кого он будет обнаружен» [3, с. 296].
Митрополит переносил тяготы блокады вместе с жителями города. В то время он жил на хорах Николо-Богоявленского собора и на службы в другие храмы города добирался на трамвае или пешком. За патриотическую деятельность в период блокады Алексий был награжден медалью «За оборону Ленинграда».
Касаясь нормализации государственно-церковных отношений в военный период, некоторые авторы, ссылаясь на церковную публицистику, например вышедшую в 1993 году в Свято-Троицкой лавре книгу «Россия перед Вторым пришествием» [11, с. 239—241], выделяют особое значение в этом процессе неких писем и телеграмм, якобы отправленных митрополитом Гор Ливанских Илией Караме советскому руководству. В письмах он описывал, как «ему явилась в огненном столпе сама Божия Матерь и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России, для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа российского. Если все, что определено, не будет выполнено, Россия погибнет». Божия Матерь сказала, что «должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и тюрем, должны начать служить...» И теперь хранятся в архивах письма, телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву. Сталин вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского) и обещал исполнить все, что передал митрополит Илия, ибо не видел возможность спасти положение» [6, с. 328]. Однако исследователи не обнаружили в российских архивах даже следов писем и телеграмм митрополита Илии, о кото-
рых упомянуто выше. Согласно сохранившимся источникам санкция И.В. Сталина на изменение государственно-церковных отношений определялась прежде всего прагматическими расчетами, и во время его встречи поздно вечером 4 сентября 1943 года в Кремле с тремя иерархами Русской православной церкви, на которой обсуждались первоочередные нужды Московской патриархии, имя митрополита Гор Ливанских Илии никак и никем не упоминалось.
Предание о чудесном явлении Божией матери митрополиту Илие появилось в церковной среде не раньше осени 1947 годах, когда митрополит посетил Москву и Ленинград. Во время этой поездки при стечении многочисленной паствы он рассказывал, что всю войну день и ночь молился о спасении России. Примечательно, что в обстоятельных отчетах об этой поездке, опубликованных в «Журнале Московской патриархии», ничего не говорится о явлении Божией Матери митрополиту Илие и о его письмах к советскому руководству [5, с.5].
После выступления советского религиоведа Э.И. Лисавцева на международной конференции «Исторический путь православия России после 1917 года», состоявшейся в Санкт-Петербурге 2 июня 1993 года, о том, что первая встреча И.В. Сталина с Патриаршим местоблюстителем Сергием (Страгородским) состоялась в июле 1941 года, даже некоторые серьезные историки стали безоговорочно воспроизводить эту версию в своих публикациях [15, с. 196]. Важно подчеркнуть, что Э.И. Лисавцев не привел никаких убедительных аргументов. Известные исследователям источники также не подтверждают эту версию, получившую распространение и в периодических изданиях, включая церковные.
Некоторые авторы подробно останавливаются на многочисленных мифах, бытующих среди верующих, об обращении И.В. Сталина в годы войны к религии. Так, Л.Н. Аруева в своей научно-популярной книге «Русская православная церковь в годы Великой Отечественной войны» пишет, что в октябре 1941 году Сталин приезжал в Царицыно к святой праведной Матроне (Ни-коновой), которая сказала ему: «Красный петух победит. Победа будет за тобой». Зимой 1941 года Сталин пригласил в Кремль духовенство совершить молебен о даровании победы. Далее Л.Н. Аруева приводит воспоминания монахини Сергии (Клименко) о том, что когда в ноябре 1941
года из Москвы хотели вывозить мощи благоверного князя Даниила Московского, он явился Сталину и сказал: «Я хозяин Москвы, не трогайте меня, плохо будет» [2, с. 28—29].
Следует отметить, что светские авторы, излагающие подобного рода легенды, большей частью предпочитают их не комментировать, тем самым как бы молчаливо соглашаясь с теми вымыслами, которые не соответствуют исторической действительности. Например, в последнем случае целесообразно было подчеркнуть, что вопрос о вывозе мощей князя Даниила Московского не стоял и в принципе не мог стоять в военный период, ибо после закрытия монастыря в 1930 году архимандрит Тихон (Баляев) перенес мощи в церковь Воскресения Словущего, где они находились до 1932 года. Дальнейшая их судьба неизвестна [9, с. 62 — 63].
Хотя временами, по свидетельствам очевидцев, И.В. Сталин любил цитировать Библию, а при составлении библиотеки для дачи дал письменное указание, чтобы «не было никакой атеистической макулатуры», говорить о будто бы проявившейся у него в годы войны религиозности не приходится. И в атеизме, и в религии он видел общественные явления, которые должны служить существующей в СССР системе каждое по-своему.
Русская православная церковь внесла весомый вклад в победу народов СССР над фашистской Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Она создавала, по словам митропо-
лита Ленинградского Алексия, «нравственные условия победы». Конкретные проявления патриотической деятельности Русской церкви были весьма многообразны: морально-нравственная поддержка и призывы к мобилизации всех сил в помощь фронту и укреплению тыла (в основном через послания, обращения, проповеди); сбор денежных средств, драгоценностей, медикаментов, одежды, продуктов в Фонд обороны; служба церковнослужителей в рядах действующей армии и участие в партизанском движении; помощь раненым бойцам, шефство над госпиталями и создание санитарных пунктов; участие в сооружении оборонительных укреплений, в противопожарной и противовоздушной гражданской обороне и т. д.
Таким образом, конкретный вклад Русской православной церкви в общую победу не нуждается в каком-либо приукрашивании ни со стороны светских, ни со стороны церковных публицистов и СМИ. Вместе с тем рожденные в военные годы легенды, объясняющие крупнейшие победы советских войск и легализацию Церкви государством помощью небесных сил, отражают значительный рост религиозности среди населения в тот период. Публикация их в светской литературе и периодике требует соответствующих комментариев и разъяснений, в противном случае жизнедеятельность Церкви в военный период будет представать перед светскими читателями в искаженном, порой весьма утрированном виде, а для верующих обрастет квазицерковными преданьями.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алексеев, В.А. Тернистый путь к живому диалогу (Из истории государственно-церковных отношений в СССР в 30 — 50-е годы XX столетия) |Текст| / В.А. Алексеев,— М., 1999.
2. Аруева, Л.Н. Русская православная церковь в годы Великой Отечественной войны |Текст] / Л.Н. Аруева,- СПб., 2010.
3. В огне войны... // Русское прошлое. Кн. 5. СПб., 1994.
4. Журнал Московской патриархии,— 1943,— N° 1.
5. Журнал Московской патриархии,— 1948,— N° 1.
6. История Русской православной церкви: От восстановления патриаршества до наших дней: СПб., 1997,- Т. 1. 1917-1970.
7. Костин, Б. За други своя [Текст] / Б. Костин //Журнал Московской патриархии,— 1993. N° 12.
8. Митрофанов, Г. Трагедия России: «Запретные» темы истории XX века в церковной проведи и публицистике |Текст] / Г. Митрофанов, протоиерей,- М„ 2009.
9. Московский Данилов монастырь |Текст]: Книга,- М„ 1988.
10. Паламарчук, П. Сорок сороков. Т. 1: Кремль и монастыри [Текст] / П. Паламарчук,— М., 1992.
11. Россия накануне Второго пришествия [Текст] / Издание Свято-Троицкой лавры,— 1993.
12. Русская православная церковь и Великая Отечественная война: сборник церковных документов [Текст].— М.,1943.
13. Церковная жизнь // 1942. N° 4.
14. Шкаровский, М.В. Нацистская Германия и Православная церковь (Нацистская политика в отношении Православной церкви и религиозное возрождение на оккупированной территории СССР) [Текст| / М.В. Шкаровский,- М„ 2002.
15. Шкаровский, М.В. Русская православная церковь при Сталине и Хрущеве |Текст] / М.В. Шкаровский,- М„ 1999. С. 196.
16. Якунин, В. За веру и отечество [Текст] / В. Якунин,— Самара, 1995.
