CC BY
173
2010_ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_Сер. 9 Вып. 4
ВОСТОКОВЕДЕНИЕ
УДК 821.531 А. А. Гурьева
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ КОРЕЙСКОЙ ЛЮБОВНОЙ ПОЭЗИИ
НА РОДНОМ ЯЗЫКЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ЭПОХИ ЧОСОН (НА ПРИМЕРЕ ПОЭМ КАСА «ТОСКА В РАЗЛУКЕ»
о
И «ВЕСЕННИЙ СОН»)
Поэмы «Тоска в разлуке» («Санса пёльгок») и «Весенний сон» («Чхунмён-гок») представляют собой образцы наиболее известных любовных стихотворений эпохи Чо-сон (1392-1910). При этом стихотворение «Тоска в разлуке» написано от лица женщины, «Весенний сон»—от лица мужчины. Автор и время создания текстов достоверно неизвестны1. Оба текста относятся к жанру поэм каса2, представляя особый тип каса: музыкальные каса, сочинявшиеся на заданную мелодию. Распространение музыкальных каса приходится на ХУШ-Х1Х вв., соответственно, создание текстов «Тоска в разлуке» и «Весенний сон» относится к тому же времени.
Существует несколько вариантов текстов каждого стихотворения, помещенных в различных поэтических антологиях конца XIX — начала XX в. Наиболее полный вариант обеих поэм содержится в поэтической антологии «Песни Великого спокойствия при южном ветре» («Намхун тхэпхён-га») (1863), издававшейся для широкого круга читателей. Это единственная антология, из числа прочих сборников поэзии, относящихся к данному периоду, которая была издана ксилографическим способом3, в то время как, по утверждению корейских специалистов, антологии распространялись преимущественно в рукописях [1, с. 5]. Этот факт также способствовал распространению памятника. Антология включает в себя образцы поэзии трех популярных жанров на родном языке: краткострочных стихотворений сичжо, поэм каса и стихотворений среднего объема чапка. Все включенные в состав «Намхун тхэпхён-га» поэмы каса относятся к музыкальным каса. Как свидетельствуют источники, стихотворение «Тоска в разлуке» часто исполнялось в паре с поэмой каса «Весенний сон» [2, с. 327]. Факт объединения в пару этих текстов, а также противопоставленность лирических героев стихотворений с точки зрения пола делает целесообразным совместное рассмотрение этих двух текстов с целью обзора особенностей любовной поэзии периода.
«Тоска в разлуке». Тема стихотворения определена в названии— «Тоска в разлуке» («Санса пёльгок»), которое состоит из жанрового показателя пёльгок (букв. 'особые
1 Существуют гипотезы о предполагаемом авторстве стихотворения «Весенний сон».
2 Популярный жанр поэзии на родном языке эпохи Чосон (1392—1910).
3 В статье используется одно из наиболее ранних изданий антологии, хранящееся в фонде Института Восточных Рукописей РАН.
© А. А. Гурьева, 2010
напевы') и понятия санса со значением 'тоска в разлуке'. Это понятие встречается в тексте несколько раз и, по сути, является лейтмотивом стихотворения. Стихотворение написано от лица женщины и полностью посвящено переживаниям лирической героини, покинутой своим возлюбленным. Единство тематической линии способствует сохранению единой точки зрения во всем тексте: точки зрения лирической героини. Однако текст не представляет собой стилистически единообразного нарратива, в нем вычленяется чередование таких элементов, как утвердительное сообщение, вопрос, риторический вопрос, просьба. Структурно чередование этих элементов не подчиняется определенной системе, что способствует созданию впечатления естественности: текст словно фиксирует беспорядочный поток эмоций лирической героини, которая изливает свои чувства, не задумываясь. Можно предположить, что именно подобным образом текст воспринимался современниками. Примером может служить тот факт, что стихотворение «Тоска в разлуке» оказалось полностью помещено в «образцовую» повесть на любовную тему «Повесть о Чхунхян» («Чхунхян-чжон»)4. Ситуация, когда главная героиня тоскует после отъезда возлюбленного, иллюстрирована в повести многостраничным «плачем» Чхунхян, значительную часть которого составляет текст стихотворения «Тоска в разлуке».
Формообразующая роль в тексте принадлежит пространственным и временным оппозициям: в них раскрывается содержание текста. Так, в тексте можно выделить несколько противопоставлений, которые сводятся к ряду пространственно-временных оппозиций.
1. Пространственные оппозиции: а) лирическая героиня — остальные люди; б) пространство лирической героини — внешнее пространство.
2. Временные оппозиции: а) время до разлуки — время после разлуки; б) весна — осень; в) день — ночь5.
Помимо лежащего в основе структуры стихотворения приема противопоставления, важную роль в стихотворении играет обилие художественных приемов — параллелизм, метафора, инверсия,—которые способствуют созданию особого лиризма текста. Особенности художественного языка стихотворения — предмет отдельного рассмотрения [3, с. 213-214].
Оппозиции, проявляющиеся в поэме «Тоска в разлуке», а также характер их содержания находятся в лоне корейской поэтической традиции, свойственной в первую очередь литературе на родном языке. Рассмотрим несколько моментов, раскрывающих основную тему стихотворения и при этом демонстрирующих связь с традициями корейской поэзии.
1. Оппозиция «лирическая героиня — остальные люди» — это лейтмотив текста, который объясняется наличием еще одной оппозиции: «пространство лирической героини — внешнее пространство, в котором пребывают остальные». Обе важные с точки зрения темы стихотворения оппозиции косвенно обозначены в первой строке текста, где они выражены посредством следующих лексических оппозиций: мир людей — одиночество, десять тысяч дел — пустота комнаты.
Из десяти тысяч дел, связанных с разлукой в мире людей, Самое печальное — это спать одной в пустой комнате.
Пространство героини ограничено пространством комнаты, в которой она проводит время без возлюбленного, и характеризуется замкнутостью и пустотой, при этом
4 См. перевод этой повести в [2].
5 Подробнее об этом см.: [4].
пустая комната — один из лейтмотивов стихотворения. Такая взаимосвязь характерна для традиционной любовной поэзии на родном языке6, в которой женщина чаще всего ассоциирует себя с пространством комнаты. Устойчивое китайское выражение токсук конбан (комната, в которой я сплю в одиночестве), фигурирующее в первой строке «Тоски в разлуке», является одним из наиболее распространенных образов в любовной поэзии. Оппозиция: пространство комнаты (женщина)—пространство снаружи (мужчина) является распространенной в поэзии и легко объясняется реальной оппозицией, принятой в корейском обществе: пространство женщины — дом, мужчины — пространство вне дома. Как известно, такое положение дел зафиксировано в современном языке в таких словоформах, как чип сарам (букв. 'человек в доме') и паккат сарам (букв. 'человек вне дома'). Параллель «пространство комнаты — женщина» может соотноситься и с воспринятыми корейской культурой воззрениями китайской натурфилософии, связывающими женское начало инь (кор. ым) с темным и закрытым пространством. Кроме того, такая параллель соответствует древнекорейскому мифологическому сознанию, в котором замкнутые емкости ассоциировались с женским началом [4].
2. В том случае, когда лирическая героиня пребывает в пространстве вне дома, оно также оказывается замкнутым и отрезанным от остального мира7. Ср.:
Чи и чхок8, на восток и на запад простираясь,
Превращаются в тысячи ли.
Как посмотрю — слезы наворачиваются.
Или:
Но вот — я в глубине зеленых гор, что десять тысяч слоев образуют, Разве станет меня искать мой милый?
Окружающая природа создает препятствия для встречи с возлюбленным:
Горы наслаиваются друг на друга и образуют перевалы. Ручеек течет и образует реку.
При этом образующие препятствия горы и воды выступают как метафора чувства, переживаемого женщиной. В данном случае горы и воды — традиционные символы вечности — выступают как метафора вечной любви и вечной тоски в разлуке, косвенной причиной которой они являются:
Источник становится потоком, Глубоким, глубоким, ой глубоким, Любовь становится горой, Высокой, высокой, ой, высокой. И если не может гора упасть, Как может поток закончиться?
6 Это замечание характерно как для каса, так и для сичжо.
7 Примечательно различие в восприятии факта удаления от людей в любовной поэзии и в поэзии, посвященной теме отшельничества, в которой пространственная удаленность способствует отрешенности лирического героя от мира суеты и имеет положительную коннотацию:
Мой дом — в глубине гор Пэкхансан,
Кто станет искать меня?
или
Как прекрасна вечная природа!
Горы, леса, травы и деревья зеленеют.
Синие скалы окружили это место, словно ширма,
Белые облака сделали его глубоким и сокровенным.
8 Чи, чхок — метрические единицы, обозначают малые расстояния.
Устойчивость ассоциации «горы — любовная тоска» подтверждается наличием параллельных образов в тексте: «зеленые горы в десять тысяч слоев» (манчхоп чхонсан) (строка 9) — «тоска в разлуке в десять тысяч слоев» (манчхоп санса) (строка 32). Следует отметить, что для данного периода характерно употребление подобных метафор. Например, строки из текста сичжо неизвестного автора:
Только когда гора Цанушань9 рухнет и река Сяошуй10 иссякнет, Тоска моя закончится.
3. Своеобразно способствует раскрытию основной темы стихотворения «Тоска в разлуке» тема времени. Так, основной оппозицией представляется следующая: «время до разлуки — время после разлуки», которая демонстрирует представление о разлуке, как нарушающем естественный ход вещей явлении. Разлука нарушила обычное существование героини и подчинила его страданию:
Всякие заботы оставила я и забросила.
Сплю ли, просыпаюсь ли, просыпаюсь ли, сплю ли,
Оттого, что не вижу милого, на душе тяжко.
При таких обстоятельствах жизнь героини утратила смысл и кажется ей тщетной:
Жизнь, подобная росе11, Отчего возникла?
Именно временные образы служат созданию эмоционального напряжения в тексте. Героиня начинает остро переживать ход времени. Эта ситуация выражена в тексте стихотворения посредством набора традиционных для корейской любовной поэзии образов. Рассмотрим фрагмент стихотворения, в котором сконцентрированы временные образы стихотворения.
С тех пор, как однажды утром расстались с милым, Даже вести о нем редки и разрозненны. Не сегодня ли он вернется? Не завтра ли придет весточка? Дни и месяцы сами собой минуют равнодушно. Нефритовое личико и облако волос стареют тщетно. Ночью при павлониях в ненастный дождь Отчего так медленно тянется ночь?
На закате дня при зеленых тополях и ароматных травах
Отчего так быстро садится солнце?
Если бы солнце и луна знали о моей тоске,
Милый бы тоже скучал по мне.
Тихой глубокой ночью сижу одна
И только вздохи — мои друзья.
Тема времени является в данном отрывке сквозной. Время обозначено здесь сутками (сменой дня и ночи) и сезонами (сменой времен года). Отрывок начинается с упоминания времени суток, когда произошло расставание с милым («утро»), конец отрывка знаменует описание «глубокой тихой ночи»: таким образом фрагмент текста словно оказывается вписанным в рамки суток — от утра до глубокой ночи. Однако внутри
9 Горы в китайской провинции Хунань. По преданию, место кончины императора Шуня.
10 Река в Китае. По преданию, в ней утопились жены императора Шуня после его кончины.
11 Метафора эфемерности жизни.
фрагмента время выходит за рамки одних суток: в нем фигурируют слова «сегодня», «завтра». О смене сезонов свидетельствует употребление в этих строках традиционных для дальневосточной литературы символов времен года: «Ночью при павлониях в ненастный дождь». Таким образом, время суток и течение дней находятся в череде сменяющих друг друга сезонов. Четкие оппозиции «весна — осень» и «день — ночь» оказываются тесно связанными друг с другом. Временной ход характеризуется неравномерностью как в рамках суток, так и в зависимости от времени года: весна и день кратковременны, они стремительно сменяются долгими осенью и ночью. Такая временная модель является традиционной для корейской любовной поэзии на родном языке12.
4. Узловой момент рассматриваемого фрагмента:
Дни и месяцы сами собой минуют равнодушно. Нефритовое личико и облако волос стареют тщетно.
содержит еще одну своеобразную модель восприятия временного хода тоскующей в разлуке с милым женщиной, встречающуюся в любовной поэзии на родном языке13. Рассматриваемые образы служат смысловым центром фрагмента; в них раскрывается связь личной драмы женщины, от лица которой ведется повествование, и временным ходом, переживание которого оказывается в стихотворении очень личностным. Так, в первой строке используется устойчивое китайское выражение: ирволь мучжон «равнодушно [проходят] дни и месяцы». Время равнодушно к переживаниям лирической героини. Как правило, подобная модель встречается в корейских текстах как эмфатическая: контраст между естественным ходом времени в мире природы и трагическими событиями в мире человека призван акцентировать переживания лирического героя.
Примеры такого употребления можно обнаружить не только в текстах на любовную 14
тему .
5. Несмотря на то, что тема времени в тексте раскрывается преимущественно посредством употребления традиционных китайских образов, в то же время в тексте можно проследить следы архаичных корейских моделей. Примером может служить ассоциация между луной и возлюбленным лирической героини:
Осенней ночью при лазурных павлониях
Из-за ясной луны
Еще острее думы о милом.
Здесь можно усмотреть влияние архаичных представлений, в рамках которых светило, в первую очередь ночное светило, ассоциировалось с обликом старшего. Как показала М. И. Никитина, понятие «старший», в древности обозначавшее социально
12 Ср.: Отчего в сезон, когда зеленые тени и ароматные травы лучше цветов,
Так медленно уходит солнце?
При ясной луне в ночь при павлониях
Отчего так быстро уходит ночь?
(Малая песнь о Чхунхян (Со чхунхян-га) [5]).
13 Ср.: Дни и луны равнодушно проходят,
Впустую стареют локоны, украшенные нефритовой шпилькой, и румяное личико. (Малая песнь о Чхунхян (Со чхунхян-га) [5]).
14 Ср. сичжо Ку Ёна:
После того, как высохнет синее море,
Песок соберется и будут острова.
А лишенная [мирских] чувств трава
Зеленеет каждый год.
Так почему же внук нашего государя
Ушел и не возвращается? (Пер. М. И. Никитиной [6]).
значимое лицо, со всем сопутствующим комплексом ассоциаций, начиная с эпохи Ко-рё (918-1392), стало распространяться на возлюбленного [7]. Параллель «луна — возлюбленный» встречается в любовных песнях эпохи Корё Корё каё и была унаследована поэзией эпохи Чосон (1392-1897). В рассматриваемом нами случае присутствие на небосклоне луны, вызывающей ассоциации с милым, усиливает страдания лирической героини.
Как показывает краткое рассмотрение особенностей текста, любовная тема раскрывается в нем с помощью традиционных для корейской поэзии моделей, некоторые из которых восходят к древним образцам.
«Весенний сон». Корейские исследователи, как правило, определяют тему данного стихотворения следующим образом: весной юноша во сне увидел красавицу, которая вызвала в нем любовные чувства, однако, потосковав о ней некоторое время, молодой человек решает оставить мысли о возлюбленной и вернуться к ученым занятиям.
Основная тема стихотворения может быть сформулирована как «любовь на грани сна и реальности». Тема сна вынесена в заглавие текста. Кроме того, в заглавии отмечено и время года — весна. Эти два аспекта, акцентируемые в названии, имеют предельно важное значение для понимания текста и оказываются тесно взаимосвязанными. Как и в случае в рассмотренным выше текстом «Тоска в разлуке», любовная линия в стихотворении раскрывается в принятых корейской поэтической традицией взаимосвязях.
1. Рассмотрим проблему времени. Действие в стихотворении разворачивается линейно: стихотворение начинается с картины весеннего утра, т.е. завязка действия происходит в начале дня и весной — временем года, связанным с пробуждением природы и началом новой жизни. Первая часть стихотворения характеризуется динамикой происходящего, строки фиксируют каждое действие лирического героя: это этап подготовки к встрече с возлюбленной — узловому моменту текста. Можно предположить, что встреча словно становится логическим завершением утренних событий и непосредственно связана с его настроением. Обстоятельства встречи лирического героя и красавицы также детально представлены в тексте. Однако после строк: «Пока три весенних месяца не закончатся, Решили мы не разлучаться», временная структура текста кардинально меняется. После разлуки влюбленных тоска охватывает неопределенный временной промежуток: одна за другой проходят ночные стражи, незаметно наступает осень:
Только позавчера цветы второго лунного месяца На зеленом берегу алели. И вот уже время незаметно прошло, И опадающая листва — голос осени [слышится].
Такое состояние кажется бесконечным и подкрепляется китайскими пространственными образами вечности:
Может ли гора Тайшань15 стать равниной, А река Цзин16 высохнуть? Печальные думы, что на всю жизнь, Уйдут ли куда-нибудь?
Таким образом, временная структура текста может быть охарактеризована как неравномерная: подробно расписанное множество действий и событий в пределах одного весеннего дня уступают место единому состоянию души и сознания, в котором ли-
15 Тайшань — одна из священных гор Китая.
16 Река Цзин — река в Китае.
рический герой проводит долгое время и, в конце концов, поздней осенью решает разорвать связь с событиями весны и вернуться в обычное состояние, обратиться к ученым занятиям. Подобное расположение событий во временных координатах представляется традиционным с точки зрения дальневосточного солярного календаря. Весна — время начала новой жизни, пробуждения природы, а также это период возрастания солнечной активности. Осень — время затухания солнечной активности, период увядания и подготовки к зиме — сезону, который ассоциируется с концом, со смертью17.
2. Подобная временная структура стихотворения «Весенний сон» соотносится также с особенностями «китайского года»18, которые прослеживаются в поэзии в жанре сичжо — спутнике поэзии каса. Как было установлено М. И. Никитиной, для китайского года актуальными являются весна и осень. Лето и зима практически не встречаются в текстах. При этом весна трактуется как время радости, однако кратковременной, а осень — период печали конкретного человека [7, с. 264-265].
3. Особого внимания заслуживает принятое осенью решение героя обратиться к ученым занятиям. Здесь можно усмотреть влияние принятых в китайской культуре ассоциаций между зимним периодом (северная пространственно-временная зона) и ученостью [8, с. 109]. Так, зима — это время года сокровенных процессов, когда находящиеся в земле зерна готовятся дать ростки. При этом понятие «"сокровенного" и "таинственного" включает в себя идею их постижения» [8, с. 109], что упрочило ассоциации северной зоны — зимы с ученостью и образованием. В стихотворении «Весенний сон» прослеживается параллель «подготовка к ученым занятиям — осень (подготовка к зиме)»
4. Второй аспект, вынесенный в заглавие, — сон — определяет основную тему произведения: любовь на грани сна и реальности. В тексте отсутствует прямое указание на то, что встреча лирического героя и красавицы происходит во сне. Скорее, события развиваются таким образом, что границы сна и реальности не могут быть однозначно определены. Созданию атмосферы полусна служат нечеткие, несколько размытые образы первой части стихотворения. Окружающие героя образы не имеют четких границ и словно проникают и переходят друг в друга: цветы подобны бабочкам, ветви ивы сплелись с туманом, «аромат цветов пропитывает [складки] одежды» и т. д. Кроме того, в характеристике действий героя также отсутствует конкретность: он наполовину приоткрывает окно (как и красавица в последующих строках), он выпивает неопределенное количество чаш недобродившего (букв. 'наполовину добродившего') вина, его охватывает неопределенное состояние: «словно безумный, словно хмельной», его действия лишены последовательности и цели: «туда-сюда бесцельно брожу, туда-сюда смотрю».
Идея любви во сне дублируется комплексом образов, заимствованных из китайской литературы.
1) Два раза в тексте употребляются образы, связанные с китайским произведением Сун Юя «Горы высокие Тан»: дождь и тучи. Первый раз использование этих образов символизирует чувство, объединяющее героев. «Дождь из тучи» призван напомнить о любовных свиданиях чуского князя и ушаньской феи, посещавшей своего возлюбленного в виде дождя:
17 Ср. с содержанием романа Ким Манчжуна (1637—1692) «Сон в заоблачных высях», в котором развитие событий подчинено солярному календарю, что отражено в распределении событий по главам: приключения главного героя начинаются весной, когда он постепенно достигает успеха на социальном и любовном поприще (8 глав), а затем активность героя снижается и он вместе с героинями достигает нирваны (следующие восемь глав), что происходит осенью [9, с. 183].
18 Времена года обозначены по-китайски, а не словами корейского происхождения. В стихотворении «Весенний сон» сезоны также обозначены китайскими лексемами.
Словно сон в Чу <. . . >
Под дождем из тучи исполнен чувств.
Во втором случае дождь и тучи уже лишены прежней символики: их присутствие не способствует единению влюбленных. Однако повторное употребление этого образа не кажется случайным, поскольку на нем сделан смысловой акцент:
Когда при рассветной луне Летит с криком одинокий гусь, Смотрю, не пришла ли Счастливая весточка от милой — А это лишь звук дождя [раздается] Из-за темных и далеких облаков.
Можно предположить, что повторение образа призвано подчеркнуть противопоставление двух частей: до разлуки и после. Разлука, помешавшая счастью героев, выводит их из координат традиционных знаков поэтизированного любовного свидания, и дождь из туч уже не сулит желаемой встречи.
2) Намеком на безысходность ситуации может служить образ кукушки — аллюзия на китайскую легенду о царевиче из царства Шу, томящаяся душа которого превратилась в эту птицу:
Когда при ночной луне в пустынных горах
Тоскливо поет кукушка,
Печален крик этой птицы,
Словно мне говорит:
«Лучше вернуться».
3) Еще одним образом, обладающим особым значением в контексте данного стихотворения, является «сон о бабочке».
Рассеивается сон, [как говорится], о бабочке. Будто рядом присела на миг возлюбленная —
Прелестны локоны, заколотые нефритовой шпилькой, и румяное личико. О, восторг,
Хочу, чтобы сон превратился в явь.
Данные строки содержат аллюзию на знаменитую притчу о Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, а после пробуждения он не мог определить, где сон, а где реальность, и кем он в реальности является. Связь с притчей Чжуан-цзы обнаруживается в размытых границах сна и реальности в тексте поэмы. Таким образом, эта аллюзия может быть рассмотрена как ключ к пониманию всего стихотворения.
5. В тексте стихотворения можно также усмотреть влияние архаичных представлений о распределении зон на теле человека на мужские и женские, в частности ассоциирующие глаза с мужским началом и, соответственно, зрительные образы с женщиной, и уши — с женским началом, а звук — с мужским проявлением [10]. Следует обратить внимание на то, что в первой части стихотворения «Весенний сон» содержатся преимущественно зрительные образы: цветы, бабочки, белая лошадь с золотой уздечкой, дом с зеленой крышей и красными перилами, лицо красавицы и т. д. Возможно истолковать этот зрительный ряд, активизирующий работу глаз, как подготовку к встрече с женщиной. Во второй части страдающего в разлуке лирического героя сопровождают звуковые образы: крик гуся, плач кукушки, шорох листьев, звук дождя и т. д. Это может говорить о накале эмоций лирического героя, не имеющих выхода: звук должен
быть направлен на женщину, но ее рядом нет, и мужчина оказывается замкнутым в кругу звуков. Четкое распределение видового и звукового проявления по времени до и после разлуки сконцентрировано в строках:
Только позавчера цветы второго лунного месяца На зеленом берегу алели. И вот уже время незаметно прошло, И опадающая листва — голос осени [слышится].
Сравнение 2-х текстов. Как уже было отмечено выше, рассматриваемые тексты воспринимались современниками как парные. Этому способствует общность темы: любовная тоска. Сходными моментами являются упомянутые выше употребление китайской традиционной образности в качестве временных и пространственных метафор, а также присутствие в тексте архаичных моделей. При этом особого внимания заслуживает тот факт, что одно стихотворение написано от имени мужчины, а второе — от имени женщины. Пространственные, временные и эмоциональные аспекты, пропущенные через восприятие лирического героя/лирической героини стихотворения, обнаруживают ряд различий. Некоторые из них будут приведены ниже. Рассмотрение двух текстов в плане различий позволяет определить некоторые характерные черты «мужского» и «женского» каса и раскрыть особенности самих текстов.
1. В текстах ситуация описывается по-разному. «Весенний сон» — содержит подробный рассказ о встрече влюбленных, обстоятельства которой изложены в образах, позволяющих зрительно воспроизвести описываемые события. Образ возлюбленной представлен традиционными эпитетами красоты: нок-ый хонсан иль миин — «Некая красавица в зеленой кофте и красной юбке», ок-ан — «нефритовое личико». Стихотворение «Тоска в разлуке», напротив, не содержит описания ситуации, центральные образы служат исключительно выражению чувств лирической героини: мэчхин сорым хыт-хырочжин кынсим — «печаль, смятение», касым таптап — «на душе тяжело».
2. Наиболее ярко различие между двумя стихотворениями проявляется в аспекте восприятия ситуации лирическим героем и лирической героиней. В обоих случаях герои рассматривают разлуку как результат вмешательства внешних сил (чомуль «небо», квисин «злые духи»), но мужчина воспринимает разлуку как неизбежную ситуацию, в то время как женщина винит в сложившейся ситуации мужчину и ищет пути решения проблемы. Эта идея подтверждается путем использования традиционных метафор. Мужчина приводит следующее сравнение для их пары:
Словно уточки-мандаринки, игравшие на чистой реке, С криком [покинув друг друга] разлетелись. Словно бабочка и пчела, испуганные буйным ветром, Летели вместе, и вот их разметало [в разные стороны].
В свою очередь, женщина прибегает к следующему сравнению:
Горный фазан, полевой гусь, отправившись в путь, Не может сесть [на землю].
Иву у дороги, цветок у ограды сломав и прибрав к рукам, Не ходит ли он в питейный дом к красоткам?
В данных отрывках можно обнаружить три основные характеристики. 1) Метафора в «мужском» стихотворении изображает пару, в «женском» же стихотворении герои не составляют гармоничную пару, а, напротив, противопоставлены друг другу. 2) В ка-са, написанном от имени мужчины, оба образа метафоры динамичны. В «женском»
же каса женский и мужской образы противопоставляются как статичный (женщина) и динамичный (мужчина). «Горный фазан, полевой гусь» —метафора, означающая мужчину, динамичный образ, который ассоциируется с постоянным пребыванием в дороге. «Ива у дороги и цветок у забора» — метафора, означающая женщину, характеризуется как статичная и ассоциируется с расположением около дороги. Кроме того, он — вольная птица, ассоциируется с пребыванием в небе, она — ассоциируется с землей. Она — дерево, цветок, он — разрушитель и т. д. Так, возлюбленный наделен свободой передвижения и, очевидно, принятия решения. 3) Метафора, использованная мужчиной, указывает на то, что пара была разлучена вмешательством внешних сил или обстоятельств (буйный ветер), в то время как женщина изображает свою зависимость от возлюбленного, который по собственной воле «сломал» ее.
3. Восприятие времени и пространства оказывается в двух стихотворениях различным. В «мужской» поэме «Весенний сон» внешнее пространство наполнено образами, разделяющими чувства лирического героя: птицы плачут, цветы источают слезы:
С цветочных листьев капает роса —
Словно [цветы] роняют слезы, источаемые в разлуке. <... >
Когда при ночной луне в пустынных горах
Тоскливо поет кукушка,
Печален крик этой птицы,
Словно мне говорит:
«Лучше вернуться».
Женщина же в стихотворении «Тоска в разлуке» противопоставляет себя внешнему миру и ощущает себя одинокой в своих страданиях:
Среди людей, испытывающих разлуку между небом и землей, Есть ли подобный мне?
Причины такого различия в восприятии времени и пространства, гармонично «сопереживающих» лирическому герою в «мужском» стихотворении, и враждебных по отношению к лирической героине в «женском» стихотворении, можно объяснить тем, что тексты соотносятся с ситуацией, часто имевшей место в реальности, когда женщины оказывались оставлены своими возлюбленными.
В заключение следует отметить, что парное исполнение этих двух стихотворений, вероятно, воспринималось как «мини-модель» реальной ситуации. Кроме того, здесь можно усмотреть влияние древних представлений о воздействии поэтического слова на мир. Обратим внимание на то, что строки о тоске женщины компенсируются соответствующими строками о любви мужчины и его желании воссоединиться. Это могло не только служить неким утешением для покинутых женщин, но и стремлением благоприятно воздействовать на ситуацию. Можно сделать предположение, что вышеуказанные факторы способствовали популярности данных стихотворений как в читательской среде, так и среди зрительской публики. Вспомним, что в понимании древних поэтическим словом можно было воздействовать на мир: поддерживать космос в гармоничном состоянии, сотворить или устранить хаос.
Литература
1. Син Гёнсук. Сипку сеги качжип-ый чонгэ (Распространение песенных антологий XIX века). Сеул: Кемён мунхваса, 1998.
2. Ким Ёнчхан. Чосон хуги сигамунхак-ый чихёндо (Топографическая карта поэзии конца эпохи Чосон). Сеул: Погоса, 2002.
3. Гурьева А. А. О некоторых особенностях употребления китайской образности в музыкальных каса (на примере стихотворения «Санса пёльгок» — «Тоска в разлуке») // Междунар. науч. конф. «Востоковедение и африканистика в университетах Санкт-Петербурга, России, Европы. Актуальные проблемы и перспективы». Санкт-Петербург, 2006.
4. Никитина М. И. Древняя корейская поэзия в связи с ритуалом и мифом. М.: Наука, 1982.
5. Намхун тхэпхён-га (Песни Великого спокойствия при южном ветре). Сеул, 1863. Ксилограф из Рукописного фонда Института Восточных Рукописей РАН.
6. Никитина М. И. Корейская поэзия ХУ1-ХУП в. в жанре сичжо. СПб., 1994.
7. Никитина М. И. Сичжо и хянга. Проблема взаимосвязи (на примере пейзажной поэзии) // Теория жанров в литературе Востока. М., 1985.
8. Кравцова М. Е. История Культуры Китая. СПб.; М.; Краснодар: Лань, 2003.
9. Троцевич А. Ф. История корейской традиционной литературы (до XX в.). СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004.
10. Никитина М. И. Фигура жреца в корейском ритуале УП-Х1У вв. // Кунсткамера: Этнографические тетради. Вып. 7. СПб., 1995.
Статья поступила в редакцию 20 июля 2010 г.
