CC BY
82
VI. Актуальные проблемы славянского языкознания
Т.И. Вен дина (Институт славяноведения РАН, Москва)
О некоторых новых принципах лингвогеографического изучения диалектной лексики: «Лексический атлас русских народных говоров»*
Abstract:
Vendina T.I. On Some New Principles of Linguistic and Geographic Study of a Dialect Vocabulary: A Lexical Atlas of Russian Folk Dialects.
The article is dedicated to the history of linguistic and geographic study of dialect vocabulary. Speaking about preliminary outcomes of such a study, the author emphasizes the system approach to the principles of selection and cartographic representation of the material that became the basis of the "Lexical Atlas of Russian Folk dialects". Ключевые слова: диалектология, лингвистическая география, атлас.
ХХ век в истории диалектологии ознаменован своеобразной «диалектологической революцией» (Ж. Фурке), обеспечившей победу лингвистической географии. Он открывается знаменитыми атласами Франции Ж. Жильерона и Э. Эдмона (Atlas linguistique de la France. Paris 1902 - 1910), Германии Г. Венкера (Sprachatlas der Rheinprovinz. Marburg 1926), Румынии Г. Вейганда (Linguistischer Atlas des daco-rumanischen Sprachgebiets. Leipzig 1889 - 1909), а заканчивается публикацией очередных томов Общеславянского и Европейского лингвистических атласов.
Процесс становления лингвогеографии как науки был довольно трудным и не всегда триумфальным: в начале ХХ в. результаты лингвистической географии часто ставились под сомнение. Известно, например, что карты атласа Г. Венкера, вдохновленного идеями младограмматиков, не подтвердили их тезиса о регулярности действия фонетических законов, так как не обнаружили четких ареалов континуантов этих фонетических законов. Спорными оказались и результаты картографирования лексики в лингвистическом атласе Франции Ж. Жильерона: они были настолько неожиданными, что заставили создателя атласа высказать даже сомнения в существовании диалектов. Только лишь в конце ХХ в. лингвистическая география прочно заняла свои позиции, став одним из важнейших источников лингвистической информации о внутренней динамике языковых, этнических и культурных процессов.
* Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 13-04-00-160 «Русская диалектная лексика в лингвогеографическом аспекте»)
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
77
За прошедшие сто лет многое изменилось в лингвогеографических исследованиях: сложились новые представления о типах атласов и карт, их репрезентативных возможностях в решении этноязыковых и культурно -исторических задач. И сегодня диалектологические атласы различаются между собой не только территорией картографирования, но и целями, и соответственно характером представленных в них карт, объектом и способом картографирования.
В то же время следует отметить, что на протяжении всего ХХ в. в лингвогеографии удивительно устойчивой была сама научная идеология, ее, так сказать, приоритеты, поскольку в центре внимание диалектологов находились прежде всего факты диалектной фонетики, которые оценивались как наиболее существенные при определении диалектных различий. Это во многом объясняется тем, что в диалектологии еще со времен младограмматиков довольно прочно укоренилось скептическое отношение к лексике и словообразованию1 как к фактам, которые в силу своей мозаичности и повышенной языковой проницаемости не позволяют провести ареальную классификацию того или иного диалектного континуума. Вспомним хотя бы как много нападок выдержал лексический атлас Ж. Жильерона, ошеломляющим открытием которого явилось то, что диалектные границы растворились в отдельных линиях, так что вообще стали сомневаться в понятии диалекта (Бородина 1966: 34). Вследствие этого лексические диалектизмы (судьбы которых действительно часто оказывались индивидуальны) традиционно считались нерелевантными для целей лингвистической географии. Именно поэтому в центре внимания диалектологов долгое время были главным образом фонетические и морфологические различия. Не могу в связи с этим не привести слова известного румынского диалектолога Й. Йордана, который, описывая историческое развитие романской лингвистической географии, указывал на то, что при «изучении народных говоров. большое внимание уделялось звукам, затем грамматическим формам и значительно меньше -синтаксическим конструкциям. Словарный состав почти совершенно не учитывался. Хотя такие исследования часто сопровождались записями народных текстов в стихах и прозе, собранных в местностях, говоры которых были предметом исследования» (Йордан 1971: 218). Эта ситуация была характерна не только для романской лингвистической географии, но и для славянской.
Объяснение ее, как представляется, следует искать в самом феномене фонетических диалектных различий, поскольку на уровне фонетики диалектные различия прослеживаются действительно ярче всего. Пронизывая всю толщу языка, они охватывают огромное количество слов,
78
Т.И. Вендина
поэтому именно фонетические признаки были долгое время в центре внимания диалектологов, и лишь значительно позднее привлекли к себе внимание признаки морфологические. По-видимому, именно этим обстоятельством объясняется и тот факт, что в программах многих диалектологических атласов было, как правило, мало вопросов, относящихся собственно к лексике и словообразованию.
Лишь значительно позднее, когда сформировалось понятие диалекта как исторически развивающейся языковой категории (а не как языковой фикции или «произвольной концепции нашего ума» (П. Мейер2), в диалектном слове увидели возможность прикоснуться к истории языка того или иного народа, его культуре, ибо то, что оказалось утраченным в литературном языке, прекрасно сохранялось в его диалектах. Постепенно пришло и осознание глубокой связи диалектного слова с «духом народа», его национальной самобытностью, традиционной духовной культурой, ср., например, высказывания глубокого знатока славянской древности А.Н. Афанасьева, который задолго до младограмматиков указывал на то, что «областные словари сохраняют множество стародавних форм и выражений, которые столько же важны для исторической грамматики, как и для бытовой археологии. Положительно можно сказать, что без тщательного изучения провинциальных особенностей языка многое в истории народных верований и обычаев останется темным и неразгаданным» (Афанасьев 1994 т. I: 21).
Однако осознание этого факта мало что изменило в стратегии лингвогеографических исследований. Если попытаться проанализировать корпус вопросов, включаемых обычно в программы диалектологических атласов, посвященных уровневому освещению фактов диалектологии национального языка, то окажется, что многие атласы, при всем различии стоящих перед ними целей и решаемых в них задач, объединяет сам принцип отбора материала: наиболее полное освещение в них получают факты фонетики как самые релевантные при решении вопроса диалектной дифференциации национального языка; что касается лексических различий, то хотя в словарном составе языка они признаются «структурно наиболее значительными» (Ивич 1963: 19), однако важность их, как правило, недооценивается, в связи с чем отражение их во многих атласах носит несистемный и фрагментарный характер, следствием чего является частая семантическая несоотносительность картографируемых в них лексем.
Эта атомарность и несистемность лексической части вопросников как национальных, так и региональных атласов во многом объясняется сложностью и необъятностью самого предмета исследования, трудностью сбора и систематизации лексического материала, а также, по-видимому, и тем, что в период их создания была еще не разработана общая типология
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
79
подходов к выявлению диалектных различий на уровне лексики и словообразования. В связи с этим в атласах эксплицировались часто только те диалектные различия, которые были уже известны как релевантные для данной территории.
Осознание ограниченности знаний по географии диалектной лексики и в то же время необходимость в установлении точных ареалов диалектных слов побуждали исследователей восполнять этот пробел путем включения лингвистических карт в диалектные словари и диалектологические исследования, посвященные частным проблемам лингвогеографии. Образцом такого сочетания диалектной лексикографии с лингвистической географией послужила польская серия диалектной лексикографии под ред. В. Дорошевского, а позднее М. Шимчака «Slownictwo Warmii i Mazur» (Wroclaw, 1958). Опыт польских ученых был использован и российскими учеными при создании «Псковского областного словаря» (1967), в 1-ом и 2-ом выпусках которого содержится несколько словарных статей, сопровождаемых картами (см., например, словарные статьи слов бабурка, баркан, бор; названия Ledum Pallustre, название мелколепестника острого Egiregon acer). Однако такой способ репрезентации материала в словаре был в диалектологии довольно редким явлением, в связи с этим в лингвистической географии все острее ощущалась необходимость создания лексических атласов, которые позволили бы выяснить границы распространения диалектного слова на всей территории того или иного языка.
Лексикографическое и монографическое изучение диалектной лексики, особенно интенсивно начавшееся после Второй мировой войны, существенно расширило представления о составе и характере диалектных различий на уровне лексики и словообразования. Работы диалектологов позволили выявить структуру многих семантических групп, а также выяснить, в каких семантических сферах языка эти диалектные различия возникают чаще всего и с чем они оказываются связаны - с разным обозначением тех или иных понятий, с разной морфемной структурой однокоренных слов, с разной семантикой одних и тех же слов, или наличием ~ отсутствием тех или иных слов при обозначении реалий внешнего мира. Так со временем пришло осознание не только необходимости, но и перспективности изучения диалектного слова методами лингвогео-графии.
Существующие сегодня региональные лексические атласы (см., например, «Закарпатский лексический атлас» И.А. Дзендзелевского, «Лексический атлас Правобережного Полесья» Н.В. Никончука или «Лексический атлас гуцульских диалектов украинского языка» Я.Ригера,
80
Т.И. Вендина
«Лексический атлас Московской области» А.Ф. Войтенко и «Лексический атлас Архангельской области» Л.П. Комягиной и др.) реально доказали плодотворность исследования лексики методами лингвогеографии. На картах этих атласов не только четко вырисовываются ареалы отдельных слов, но и прослеживается географическая повторяемость границ распространения целого ряда слов, принадлежащих к различным тематическим группам лексики.
Вместе с тем нельзя не отметить, что в разработке программ некоторых лексических атласов (см., например, «Лексический атлас Московской области» А.Ф. Войтенко или «Лексический атлас Архангельской области» Л.П. Комягиной) по-прежнему сохранялась старая стратегия лингвогеографических исследований. При отборе лексем для картографирования по-прежнему использовался не системный, а дифференциальный подход, отсюда стремление представить в Атласе только те диалектные слова, которые являются специфическими для данной местности названиями предметов, действий или явлений или же дают ярко выраженные ареалы.
Однако такой дифференциальный подход к диалектной лексике (уходящий своими корнями в те времена, когда о диалекте существовало представление как об «испорченном» литературном языке), не позволяет рассматривать диалектную лексику в системном плане. Карты этих атласов реально доказали справедливость суждений Н.И. Толстого, который еще в 60-е годы писал о том, что «способ картографирования одиночных лексем и семем ("от слова к значению" и "от значения к слову") недостаточен и мало перспективен, необходимо картографирование хотя бы небольших семантических полей с определением дистрибуции лексем и их словообразовательно-деривационных возможностей» (Толстой 1964: 39). Следует, однако, признать, что даже при таком, атомарном, подходе к отбору лексики для картографирования лингвистическая география серьезно продвинулась в пространственном изучении диалектного слова. Таким образом, идея изучения диалектной лексики того или языка с помощью методов лингвогеографии постепенно завоевывала признание, и к концу ХХ в. она оказалась уже в числе актуальных.
Итак, логика развития славянской лингвистической географии поставила перед диалектологией вопрос о необходимости создания лексических атласов принципиально нового типа. В их основе должен лежать не дифференциальный, а системный подход к принципам отбора и картографирования материала. Со всей очевидностью стало ясно, что существовавший долгое время в лингвогеографии дифференциальный подход к картографическому освоению диалектной лексики должен быть
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
81
преодолен, поскольку он «не дает возможности рассматривать диалектную лексику в системном плане и затрудняет, а иногда и делает невозможным ее исследование в сравнительно-типологическом» (Толстой 1997: 245). При дифференциальном подходе к диалектному слову предметом внимания являются лишь регионализмы, слова же, имеющие общерусское распространение в исследовании не учитываются, потому что априори принимается презумпция повсеместного распространения литературной лексики. Это отсутствие в большинстве диалектных словарей и атласов литературной лексики не позволяет выявить ареалы литературных слов и тем самым определить направление диалектных потоков в истории формирования литературного словаря. Между тем публикация «Лексического атласа белорусских народных говоров» показала, что «презумпция повсеместного распространения литературной лексики оказывается справедливой далеко не для всех слов литературного языка, достаточно широкий круг слов литературного языка оказывается связанным с определенными диалектными ареалами» (Толстая 1995: 263). Проведенный С.М. Толстой анализ карт «Лексического атласа белорусских народных говоров» в плане ареального соотношения литературной и диалектной лексики показал, что на картах отчетливо обнаруживаются две крайних ситуации, а именно: «полное отсутствие или спорадичность литературного слова на диалектной карте и повсеместное, практически не ограниченное распространение слова, при котором другие диалектные лексемы оказываются лишь вкраплениями» (Толстая 1995: 264). Постепенно в лингвистической географии утверждается новая парадигма диалектологических исследований, когда в центре внимания оказывается не отдельное слово, а вся лексическая система диалекта, во всей сложности ее единиц и связывающих их отношений.
Так родилась идея создания «Лексического атласа русских народных говоров», построенного на принципиально новых началах. Эта идея возникла еще в 70-е годы, когда на совещании по Общеславянскому лингвистическому атласу (ОЛА), проходившему в Ленинграде, И.А. Попов выступил с докладом, в котором, обосновывая необходимость изучения диалектной лексики в лингвогеографическом аспекте, предложил развернуть работу по созданию Лексического атласа русских народных говоров. Уже тогда было очевидно, что отечественная диалектология не располагает сведениями о диалектных различиях на уровне лексики, данные о которых в большинстве своем носили обрывочный характер. Однако более важными оказались тогда экстралингвистические факторы, чем собственно
3
научные, и реализация этой идеи отодвинулась на двадцать с лишним лет . За это время в силу естественных языковых процессов многое в диалектах
82
Т.И. Вендина
было утрачено, а из науки и из жизни ушло много по-настоящему талантливых диалектологов, любивших и умевших по достоинству оценить диалектное слово. И в этом смысле судьба русской диалектной лексикологии и лингвогеографии оказывается сегодня безысходной, чтобы не сказать трагической, учитывая стремительное разрушение диалектов под натиском волн литературного языка.
Следует отметить, что в реализации этой идеи важное значение имела работа над «Диалектологическим атласом русского языка» (ДАРЯ), которая развернулась сразу после войны в 1947 г. «Существенной особенностью Атласа, - писали его составители, - является то, что в нем равное внимание уделяется всем сторонам языка: словарному составу, грамматическому строю, фонетической системе» (Атлас русских народных говоров... 1957: 14). Однако раздел "Лексика" в «Программе собирания сведений для составления диалектологического атласа русского языка» занимает довольно скромное место (он содержит всего 154 вопроса, из которых 52 относятся к семантике ряда слов, большей частью архаизмов). Это во многом объясняется общим уровнем развития диалектологии, и, прежде всего недостаточной изученностью диалектной лексики к моменту составления этой Программы, отсутствием соответствующих монографий, а главное - необходимого количества диалектных словарей, равномерно представляющих основные группы говоров. Именно поэтому «круг вопросов, включенных в раздел лексики, оказался довольно случайным и не связанным с изучением лексики как системы», - писал один из создателей этого Атласа Р.И. Аванесов. Лексических карт в Атласе «могло бы быть значительно больше, если бы лексика русских диалектов была в большей степени изучена ко времени составления программы». Завершая свои размышления по этому поводу, он, однако, замечает, что «в дальнейшем, по мере развития монографического изучения лексики русских диалектов и выявления словарных и семантических диалектных различий, возможно создание новой серии атласов русских говоров, посвященных лексике и семантике» (Атлас русских народных говоров.. .1957: 8).
В опубликованном сегодня III томе ДАРЯ, посвященном лексическому уровню языка, содержится всего 75 карт, большую часть из которых составляют собственно лексические карты, подготовленные по материалам ономасиологического раздела «Программы» Атласа, и лишь несколько карт семантических. Карты, представленные в этом выпуске ДАРЯ, охватывают фрагменты следующих тематических групп лексики, относящейся к области материальной культуры: 1) постройки и их части (например, названия крестьянского жилища, хода в подполье, построек и помещений для скота при доме, построек для зерна, хозяйственного инвентаря и кормов и др.); 2)
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
83
домашняя утварь (например, названия колыбели, посуды, в которой замешивают тесто, ковша, глиняной посуды для молока, орудия для выколачивания белья при стирке, названия ухвата, сковородника и др.); 3) одежда (например, названия верхней мужской одежды, заплаты, вязаных, кожаных или матерчатых рукавиц и др.); 4) пища (названия каши из муки); 5) сельскохозяйственные орудия (например, названия сохи, цепа, косы и их частей); 6) полеводство и огородничество (например, названия малых и больших укладок снопов в поле, построек и сооружений для сушки снопов, жерди, скрепляющей укладку снопов, всходов зерновых культур, глаголы со значением 'пахать' и 'бороновать', общее название сжатого поля, а также сжатого поля после различных зерновых культур, значение слова жито, названия коллективной помощи в сельской работе, слова, обозначающие период работы без перерыва, и др.); 7) животноводство и птицеводство (например, способы наименования лошади в начальные периоды ее жизни, названия петуха, цыплят, прилагательные жерёбая, суягная и их соответствия, глаголы ржать, мычать, блеять, лаять и их соответствия, подзывные слова для лошадей и коров и т.д.). Общее количество карт Атласа определялось, естественно, не столько возможностями материала, сколько условиями публикации. Понятно, что это лишь малая часть того лексического богатства, которое предстоит еще выяснить.
Между тем работа над ДАРЯ имела важное значения для научного осмысления теории системного подхода при лингвогеографическом изучении лексики. В ходе работы над Атласом стало ясно, что «показ на карте лишь ареалов отдельных слов, диалектных по звуковой форме или по значению, не отвечает современному состоянию диалектологии и диалектной лексикологии как сугубо атомарный по подходу» (Мораховская 1994: 18).
В связи с этим при обсуждении Программы «Лексического атласа русских народных говоров» решено было отказаться от дифференциального подхода и положить в ее основание системный принцип к отбору, интерпретации и картографической репрезентации материала. Эта ориентация на системный подход в лингвогеографическом изучении диалектной лексики предопределялась, с одной стороны, современной методикой изучения словарного состава территориальных диалектов, а с другой - требованиями самой лингвистической географии, объектом картографирования которой являются не разрозненные, а системные факты.
Таким образом, общий подъем лексикологических исследований диалектной лексики, ориентированных на выявление системных отношений, преодоление научного скепсиса в правомерности применения понятий «системы», «системности» к лексике и семантике, а главное - успехи,
84
Т.И. Вендина
достигнутые лингвистической географией в картографировании диалектных различий на уровне лексики и словообразования, убедительно доказали, что широкий круг проблем, связанных с пространственным изучением лексико-семантического уровня языка, может быть решен только при условии всестороннего охвата диалектного материала и более углубленного подхода к его собиранию и описанию.
Что же такое системный принцип в лингвогеографическом изучении лексики?
Системный подход к отбору материала предполагает прежде всего равное внимание к любому члену диалектного различия, независимо от того, представляет ли он собственно диалектную лексическую единицу или же слово, входящее одновременно в состав литературного языка. Включение в программу лексического атласа лексики литературного языка мотивируется не только требованием системности, но и самой языковой логикой, поскольку эта лексика образует основной костяк народного словарного запаса, игнорировать который просто нерационально. Кроме того, снятие этих ограничений дает возможность исключить искусственные лакуны в составе программы, которые всегда возникают при дифференциальном подходе.
Поскольку основными понятиями общей теории систем являются «целостность», «элемент», «структура», «связи», системный подход при лингвогеографическом изучении диалектной лексики, в отличие от атомарного, предполагает не только равное внимание к любому члену диалектного различия, но и внимание к тем отношениям и связям элементов системы, которые пронизывают всю лексику языка. Поэтому реализация системного принципа в отборе картографируемого материала потребовала, с одной стороны, существенного увеличения объема вопросника, а с другой -учета системообразующих связей лексических единиц, поскольку любая система являет собой внутренне организованную совокупность взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов. Учет системообразующих связей лексических единиц в свою очередь предполагает выявление семантической структуры как отдельного слова, так и лексико-семантических групп, выделения тематических групп, семантических микрополей, словообразовательных гнезд и т.д. Причем учет этих системных отношений в лексике реализовывался уже на самом начальном этапе работы над атласом, при разработке его программы, так как «отсутствие заранее запрограммированной семантической сетки с максимальным набором дифференциальных признаков может привести к опущению важного материала» (Толстой 1963: 29).
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
85
Подход к языку как к системе при разработке программы лексического атласа выражался и в том, что было последовательно проведено разграничение собственно лексических фактов и фактов, относящихся к другим сторонам языка.
Задача Атласа - показать в пространственной проекции основные звенья словарного состава русских народных говоров - лексические и семантические различия в организации тематических групп слов, семантическую структуру слова, особенности диалектного словообразования.
Понятно, что ввиду обширности лексической системы ни один атлас не может во в с е й полноте отразить системный характер лексики диалектов того или иного национального языка. Реально возможным для него является изучение определенного (но все-таки довольно широкого) круга тематических, лексико-семантических, словообразовательных групп и семантической структуры отдельных слов.
Именно по этому пути и пошли создатели Программы Лексического атласа русских народных говоров.
Программа Атласа включает более 5 тыс. вопросов, касающихся лексики, типичной для социального уклада, среды обитания и быта сельских жителей и отражающей специфику русской языковой картины мира. Такое значительное количество вопросов должно существенно увеличить возможность выявления системообразующих связей в лексике говоров. В основу составления вопросника был положен критерий значимости реалии в традиционной материальной и духовной культуре. Ввиду обширности макросистемы диалектного языка (территориальные границы атласа простираются от Белого до Черного моря, а на востоке - до Урала, т.е. они значительно шире, чем в Диалектологическом атласе русского языка и в русской части Общеславянского лингвистического атласа), Программа строится по тематическому принципу, что само по себе способствует восприятию материала в этнокультурном контексте, поскольку подспудно выявляет материальные и духовные ценности традиционной культуры. Она состоит из следующих крупных разделов - природа (растительный и животный мир, ландшафт, метеорология), человек (анатомические названия, различные особенности человека, характеристика личности, социальные отношения; семья и семейные отношения; народная медицина), трудовая деятельность (полеводство огородничество, садоводство, животноводство, птицеводство, пчеловодство, ткачество, промыслы: рыболовство, охота; ремесла: плотницкое, гончарное, кузнечное дело); материальная культура: крестьянское жилище, хозяйственные постройки, строительство; домашняя утварь, крестьянская одежда, обувь,
86
Т.И. Вендина
головные уборы, рукавицы, украшения; питание (пища, напитки и их приготовление), пути сообщения и средства передвижения; традиционная духовная культура (верования, обряды, праздники и развлечения, игры). Внутри этих разделов выделяются более узкие тематические группы. Вопросы формулируются от значения к слову и от слова к значению, что дает возможность выявить структурно-семантические и деривационные различия диалектного слова.
Системный подход к диалектному материалу отразился не только в его отборе, но и в картографической репрезентации. Поскольку объектом картографирования является лексика, не имевшая ранее в большинстве своем точных территориальных координат, то при обработке материала и составлении карты автор учитывает весь материал карты (за исключением единичных или не соответствующих теме карты ответов), а не только тот, который логично укладывается в его концепцию, позволяя выделить четкие ареалы (и в этом также проявляется новация ЛАРНГ, для которого «любой тип лингвистического ландшафта представляет интерес, давая материал для интерпретации» (ЛАРНГ. Проект 1994: 57).
Вместе с тем следует отметить, что весь этот материал автором определенным образом препарируется с целью выявления разного плана диалектных различий, что специально оговаривается в комментарии. Поэтому карты ЛАРНГ дают в руки читателя не «сырой» материал, который еще предстоит осмыслять и определенным образом классифицировать, а материал, подвергшийся дифференциации и авторской интерпретации. При этом к каждой карте прилагается сводный индекс материалов, который позволяет читателю не только проверить авторскую версию карты и оценить правомерность его решений, но и самому составить представление о характере диалектных различий.
Значение этого атласа для русской диалектологии определяется, с одной стороны, спецификой объекта исследования, с другой - самого жанра исследования, с третьей - спецификой методики исследования, а с четвертой - спецификой способа исследования, а точнее способа репрезентации материала на карте.
Специфика о б ъ е к т а исследования - картографирование основных звеньев словарного состава русских народных говоров - определяет значение ЛАРНГ не только для русистики, но и в целом для славистики, поскольку впервые русский диалектный материал может быть рассмотрен в восточнославянском и шире - в общеславянском контексте, чему способствует сама Программа ЛАРНГ, при составлении которой учитывались Программы белорусского и украинского лексических атласов, а также Общеславянского лингвистического атласа.
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
87
Специфика ж а н р а исследования - лексический атлас - связана с особым от-ношением к фактической базе ЛАРНГ, поскольку обычно в лингвистических атласах предметом картографирования являются диалектные различия, п р е д в а р и т е л ь н о уже у с т а н о в л е н н ы е в ходе изучения соответствующих диалектов (ср. в связи с этим слова Л.Л. Касаткина, который, определяя специфику диалектологического атласа, пишет, что «атлас диалектологический дает сведения о территориальном распределении заранее известных явлений» [ЛЭС: 51]). Что касается лексического атласа, то здесь такого ограничения нет, поскольку на сегодняшний день мы не располагаем информацией не только об ареалах многих диалектных слов (особенно об их семантической структуре), но и самом их инвентаре: «из общего количества известных по областным картотекам и словарям диалектных слов (около 250 тыс.) изоглоссы определены едва ли для 1% (карты ДАРЯ и некоторые другие источники)» [ЛАРНГ. Проект 1994: 5]. Таким образом, создание Лексического атласа русских народных говоров является одной из актуальных задач русской диалектологии. И не только потому, что нам неизвестны границы распространения многих диалектных слов, но и потому, что на современном этапе развития социальной жизни процессы изменения говоров, утраты в них специфически диалектного протекают особенно интенсивно (в связи с этим собирание материала должно проводиться по максимально полной программе).
Специфика с п о с о б а исследования - компьютерное картографирование - дает возможность оперативно вести обработку материала по любому из задаваемых параметров, обеспечивая надежность и проверяемость картографируемых фактов, а главное - автоматическое создание карты. При этом компьютерная программа ЛАРНГ позволяет не только автоматически картографировать материал, но и проводить с ним всевозможные ареалогические манипуляции: разгружать и упрощать карту, представляя на ней лишь одно диалектное различие, определять ареал того или иного картографируемого слова, выделять этот ареал с помощью иного картографического средства - заливки или штриховки и т.д. Поэтому к каждой карте может быть легко создана карта-дубль, представляющая самые важные, с точки зрения автора, диалектные различия, которые впоследствии получат отражение на сводной карте изоглосс.
Компьютерная форма хранения и обработки материала помогает не только осуществлять автоматическое создание любой карты, но и дает возможность шире использовать статистические и автоматические методы исследования для решения проблем лингвогеографии.
88
Т.И. Вендина
Специфика м е т о д и к и исследования - системный подход к отбору, интерпретации и картографической репрезентации материала, который неоднократно был опробован и прекрасно себя зарекомендовал во многих монографических, лексикографических исследованиях диалектной лексики, а также в Программах Лексических атласов белорусского и украинского языков. Использование этого подхода диктовалось, с одной стороны, современной методикой изучения словарного состава территориальных диалектов, а с другой - требованиями лингвистической географии, объектом картографирования которой являются не разрозненные, а системные факты.
Составители Программы использовали методику системного анализа и при отборе материала и формулировке вопросов учитывали не только дифференциальные, но и интегральные семантические признаки, лежащие в основе формирования лексико-семантических микрогрупп, например, в лексико-семантической группе 'дождь' принимались во внимание такие интегральные и дифференциальные семантические признаки, как 'интенсивность дождя', 'его длительность', 'размер осадков', 'их количество', 'температура' и т.д., поэтому, кроме общего названия дождя, в Программу были включены следующие вопросы: 'небольшой кратковременный дождь' (дождек, дождец...), 'затяжной, ненастный дождь' (дожжова, замочь, обложник, глухое ненастье...), 'мелкий дождь' (бус, бусенец, облог, подсевок, ситник...), 'теплый грибной дождь' (грибник, грибовик, грибовник...), 'проливной дождь, ливень' (дожжака, залив, завальный дождь ...), 'дождь со снегом' (облой, обморозь...), 'мелкий частый (о дожде)' (бусой, спорный...), 'обильный, проливной' (грудный, завальный, залевный, залойный ...), 'идти (о дожде)' (дождевиться, дождять, западать...), 'начинаться, накрапывать' (замолаживаться, задождять, запасть, затрусить...), 'моросить' (бусить, бухмариться, заморгосить, замшить...), 'сильно идти, лить' (бучить, дождять, запластывать...), 'дождливый' (дождевитый, дождяной, замолчливый...),'отсутствие дождя' (недождь...).
Системный принцип отбора материала проявился и в том, что при формулировке вопросов Программы учитывалась специфика регулярных синтагматических и парадигматических связей в лексике. В основе этих связей лежат принципы подчинения и соподчинения, включения и соположенности (родо-видовые и совидовые отношения), равнозначности (или синонимии), противоположности (или антонимии), целого и его части. Поэтому в вопросник Программы были включены родовые и видовые наименования, совидовые наименования с противоположными значениями, названия целого и его частей, т.е. все то, что составляет понятие системных отношений (ср., например, следующие вопросы Программы Атласа: Л 1
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
89
'лес' (о.н.); Л 3 'лиственный лес' (о.н.), Л 4 'хвойный лес' (о.н.); Л 5 'смешанный лес' (о.н.) и др.; Л 20 'молодой лес из деревьев разных пород'; Л 21 'старый лес из деревьев разных пород'; Л 24 'большой, обширный лесной массив'; Л 25 'небольшой лесок, роща'; Л 29 'поваленный бурей лес'; Л 30 'сломанное бурей дерево'; Л 35 'сухое дерево'; Л 37 'сухая вершина дерева' и т.д.
Таким образом, в Программе нашли отражение, с одной стороны, внелингвистические признаки (взаимосвязанные природные или социальные явления), а с другой - собственно лингвистические (разнообразные дифференциальные и интегральные признаки слов, входящих в одну лексико-семантическую группу или семантическое поле), что позволило последовательно провести принцип системности в отборе материала.
Системный принцип был положен и в основу репрезентации картографируемого материала. Он связан с разработкой методики комментирования материала, представленного на карте. Каждую карту сопровождает комментарий, выполненный в соответствии с алгоритмом, единым для всех карт атласа. Он включает такие необходимые элементы, как объяснение проблематики карты, характеристику картографируемого материала и тех диалектных различий, которые получают отражение на карте, принятую систему картографических средств, указания на сомнительные названия, которые дисквалифицируются автором по той или иной причине, замечания эксплораторов о тех или иных формах и другую информацию. Несмотря на известную унифицированность информации, представленной в комментарии, следует отметить, что каждый комментарий является, в сущности, маленькой статьей, в которой излагаются вопросы, связанные с интерпретацией картографируемого слова и его ареала.
К комментарию прилагается иллюстративный материал, который имеет особую ценность, поскольку он позволяет читателю непосредственно соприкоснуться с диалектным словом. Этот иллюстративный материал имеет своей целью не просто показать «жизнь слова» в диалекте, но и обосновать его появление на карте. Так, например, на карте «Опенок» получила отражение лексема поганка. Включение ее в легенду карты мотивировано тем, что в русских диалектах она может являться обозначением и съедобных грибов (ср. в СРНГ: поганка 'название съедобных грибов': а) 'опенок' Шенк., Арх., Волог.; б) 'дождевик' Вят.; в) 'летний мелкий гриб' Ворон.; г) 'сыроежка и лисичка' Том., Орл., СРНГ, 27, 287). Об этом красноречиво свидетельствуют и материалы самой карты, в которых лексемы опенок и поганка часто выступают в одном синонимическом ряду. Судя по контекстам, опенок часто оценивается как несъедобный гриб, что также способствует синонимизации этих лексем, ср.,
90
Т.И. Вендина
например, следующие иллюстрации: Росли опёнки куль берёз - это поганки (п. 217). Опята росли, да поганки это (п. 62). Опята около пней. На березах бывает такой плетень, один за одним растут. Поганки это (п. 55). Пень уже вёсной гадостью обростае - вот и вырос этакий гриб, опёнок. Я эти поганки жарить не буду. Но голодныи люди и опёнки съедя - опяты то есть (п. 70). Опёшки мы и за еду не считали. Опята тоже поди поганки. Около пенька растут опята. Опят у нас много, но мы их не берём, наверно других грибов много, хватает (п. 472); или на карте «Растущее дерево» представлены лексемы вербы и ветки, которые, с точки зрения языкового сознания носителя литературного языка, как будто бы должны быть сняты с карты, однако приводимый в комментарии иллюстративный материал убеждает в правомерности их включения в легенду, ср. Вон там ветки за домом, глянь, малый туда пошёл (п. 636). До тех веток минут сорок ходьбы (п. 1053). Ветки - это большие деревья, а если маленькое, то веточки (п. 636.); Верба - это и береза, и липа, и клен (п. 846). У нас в лесу одни вербы растут, а елок нет (829). Говорили вербина, а пишется она ивой (п. 98).
Наличие этого иллюстративного материала выгодно отличает ЛАРНГ от большинства славянских атласов, обогащая его интерпретационные возможности (в связи с этим замечу, что опубликованные недавно македонский и словенский диалектологические атласы иллюстративного материала к картам не имеют).
Завершает комментарий алфавитный список картографируемых слов, который не только существенно облегчает пользование материалом атласа и прочтение карты, но и в сжатом виде предоставляет читателю информацию об ареалах картографируемых слов.
Новацией ЛАРНГ является и общий индекс всех материалов (в том числе и тех, которые не получили отражение на карте). Этот индекс материалов имеет самостоятельную ценность, так как он «паспортизирует» диалектный материал, позволяя читателю составить представление о локализации того или иного слова. А в том случае, когда автор по тем или иным научным соображениям отказывается от составления карты, он явится уникальным источником материала, который будет храниться в ЛАРНГ, «как цветы в гербарии», а впоследствии может стать основой для новых исследований.
Работа над ЛАРНГ - это коллективный труд сотрудников Академии наук России (Института лингвистических исследований и Института славяноведения), а также многочисленных вузов России (более 60 вузов, на базе которых созданы региональные диалектологические центры, в которых силами энтузиастов ведется большая диалектологическая работа по сбору и обработке материала). Несмотря на известные финансовые трудности,
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
91
которые испытывает сегодня вся российская наука, работа над ЛАРНГ продвигается4. В настоящее время опубликован Пробный выпуск «Лексического атласа русских народных говоров», в котором «опробована» концепция атласа и представлены разные типы карт - лексические, семантические, лексико-словообразовательные, словообразовательные, номинативные, мотивационные, лексико-этнографические и др. Ежегодно, кроме общероссийского совещания диалектологов, участников атласа, устраиваются школы-семинары, на которых обсуждаются проблемы, связанные с картографической репрезентацией собранного материала, подготовкой к печати первого тома «Растительный мир».
Опубликованный в 2004 г. Пробный выпуск ЛАРНГ и развернувшаяся в настоящее время работа над созданием первого тома Атласа «Растительный мир» дают возможность оценить концепцию Атласа, методику отбора, интерпретации и картографирования материала. Системный подход к принципам отбора и картографирования материала позволил реально представить всю лексико-семантическую глубину русского диалектного лексикона и сложность его лингвистического ландшафта (и здесь следует прежде всего отметить его сильную расчлененность, подчас мозаичность и пестроту, наличие многочисленных островных ареалов - все это требует своего осмысления не только в социологическом, но и глоттогенетическом аспекте).
Уже сейчас очевидно, что системный подход к отбору и картографической репрезентации материала полностью оправдал себя, ибо он открыл перед исследователями большие возможности в объективном решении целого ряда проблем современной диалектологии и в целом русистики:
1. Прежде всего следует отметить обилие нового материала, обогащающего наши представления о русском лексическом диалектном фонде: практически каждая карта ЛАРНГ выявляет новые диалектизмы, которых нет даже в таком солидном издании, как СРНГ: ср., например, такие лексемы, как лешак, лесовик - карта «Медведь»; голощека, прогал, прогалина - карта «Поляна»; берла, верлог, залежина, лежа - карта «Берлога»; берества, берество, широко представленные на карте «Кора березы»; виш, инега, оморозъ - карта «Иней» и т.д.
Несмотря на интенсивный процесс влияния литературного языка, следствием которого является нивелирование диалектных различий, русские диалекты не утратили своего лексического своеобразия, что особенно ярко проявляется в наличии в них слов, которым в литературном языке нет однословного эквивалента, а имеются лишь описательные конструкции (см., например, карты «Густые заросли кустарника»: бачажник, густарник,
92
Т.И. Вендина
зарастель, кустарщина, палежник, чапарыжник, настелъник; «Лес по берегу реки»: береговик, береговина, бережина, бережник, паберега, займище, левада; «Лес, растущий на болоте»: болотник, болотняк, мокрятник, омшара, топляк, топняк, согра, сохра, шохра и др.).
2. Материалы ЛАРНГ позволяют уточнить ареалы многих диалектных слов, за-фиксированных ранее в СРНГ: так, например, на карте «Белка» представлена лексема мысь, которая сопровождается в СРНГ пометой псковская, между тем как сегодня она сохраняется еще и на Урале. И в этом смысле материал Атласа являются серьезным дополнением к многочисленным диалектным словарям, иллюстрацией пространственной стратификации огромного пласта диалектной лексики.
3. Любая карта ЛАРНГ, в отличие от диалектного словаря, являет собой лингвогеографическую проекцию целой лексико-семантической группы, которая обычно представлена в разрозненном и далеко не полном виде в отдельных диалектных словарях, а наличие разных мотивационных признаков, четко выявляемых в легенде к каждой карте, дает возможность реально увидеть своеобразие русского языкового сознания в сложном процессе познавательной и классифицирующей деятельности человека (см., например, карты «Густой лес» или «Мертвый лес с засохшими на корню деревьями», которые отличает обилие лексем и мотивационных признаков). В этом отношении чрезвычайно любопытными являются карты, посвященные названиям грибов, см., например, карту «Дождевой гриб», которая ярко иллюстрирует это своеобразие: баня, банька, бздюх, бздюха, бздушка, дождевик, дождёвик, поддождёвик, дымарь, дымовик, дымовуха, дымовушка, дымка, дымок, печки, порхавка, порхалка, пороховик, по-рохов-ник, пороховица, пороховница, пуховка, пуховик, пылевик, пыльник, пыхалка, табак, табачник, хлопушка, вороньи яйца, дождёвые яйца, Ванька-бздун, Васька - топись печка, заячья картошка, мышиная баня волчий табак, медвежий табак, дедушкин (дедов) табак, цыганский табак, и др.
4. На лексико-словообразовательных и семантических картах Атласа у ряда картографируемых слов выявились и новые значения, которые в СРНГ не фиксируются: так, например, на карте «Молодой лес» представлены лексемы дубрава и молочник, которые в этом значении СРНГ не отмечены; на карте «Лес, растущий по берегам реки» представлены лексемы прибрежник, паберега, бережняг, бережник, береговина, которые в этом значении в СРНГ отсутствуют; ср. также материалы семантической карты «Бирюк», выявившие целый спектр значений, относящихся к человеку, которых нет в СРНГ (по данным этого словаря слово бирюк обозначает 'толстого, крупного человека' (Курск.), а также 'грубого или
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
93
неповоротливого человека' (Твер., СРНГ, 2: 294), в ЛАРНГ же это прозвище и злого человека, и ленивого и нелюдимого человека, и неразговорчивого, и одинокого, и угрюмого человека и даже прозвище богатого человека, живущего без семьи и т.д. Это множество значений слова бирюк в русских диалектах дает возможность проследить развитие его семантики.
5. Материалы карт позволяют уточнить и некоторые этимологии: так, например, на карте «Мелкая рыба» встречается лексема аргаш, которую М. Фасмер квалифицирует как тюркизм (Фасмер, I: 84). По мнению автора карты С.А. Мызникова, эту лексему, зафиксированную в Балезинском р-не Удмуртии, следует отнести в разряд финно-угорских заимствований (ср. коми арга собир. 'мальки').
6. Материалы карт позволяют изучать и диалектную словообразовательную производность: практически каждая карта ЛАРНГ свидетельствует о том, что диалектный язык в этом плане значительно богаче литературного; на картах Атласа можно обнаружить такие диалектные словообразовательные модели, которые не только не характерны для литературного языка, но и не отмечены в СРНГ: см., например, карту «Большой медведь», на которой представлено обилие аугментативных словообразовательных моделей, отсутствующих в СРНГ (ведмедина, ведмедище, ведмедяга, ведмедяра, ведмедятина, ведмежара, ведмежище, ведмедяк, ведмяк и др.); или карту «Волчий», на которой зафиксированы посессивы бирючачий и волчевий, которых также нет в СРНГ. Кроме того, уже сейчас материалы ЛАРНГ позволяют внести коррективы в представления о территориальном распределении тех или иных словообразовательных моделей (так, например, материалы карты «Медведица» свидетельствуют о том, что суф. -их-а не составляет исключительной принадлежности севернорусских говоров, как традиционно считается, но широко распространен и в южнорусских).
7. В Атласе представлены новые типы карт, т.н. мотивационные (см., например, карты «Больной, низкий, кривой нестроевой лес» и «Здоровый, высокий, прямой строевой лес»). Их присутствие является чрезвычайно важным, так как материал обеих карт дает представление о системности в организации такой семантической сферы русского макрокосма, как лес. Соотношение мотивационных признаков на этих картах позволило выявить интересную картину их семантической корреляции, а именно: на обеих картах ведущим среди мотивационных признаков является функциональный (ср. в связи с этим замечание автора карты «Больной, низкий, кривой нестроевой лес» В.Н. Гришановой: «Самую большую группу этих названий составляют суффиксальные образования с корнем дров-/древ- (ср. древ'ник, древ'няк, 'дровеник, дрове'ник, дро'венник,
94
Т.И. Вендина
'дровник, дров'ник, дров'няк, дро'вяник, дровя'ник, дро'вянник, дровян'ник, дровя'ной лес, дро'вяный лес), они называют лес, в котором растут деревья, пригодные лишь для использования в качестве топлива, т.е. годные на дрова»; а также автора карты «Здоровый, высокий, прямой строевой лес» Меркуловой В.И., по наблюдениям которой ведущим мотивационным признаком является также функциональный, актуализируемый либо в общих (родовых) названиях строевого леса (ср. строевик, стро'ёнка, строительный лес), либо в частных (видовых), ср. бре'венник, бре'вешник, бре'вянник, бре'веннатый лес - производные от корня брев- с общим значением 'растущий лес, годный на бревна' (Даль II: 126); изб'няк, из'бяник, из'бянник, изб'ной лес, избя'ной лес - с корнем изб- и общим значением 'строевой, хоромный лес, годный на жилое строение' (Даль II: 10) или 'строевой лес, годный для постройки изб' (СРНГ 12: 99); 'мачтовик, манто'вина, ман'товник, 'мачтовый лес - с корнем мачт-, ср. мач'товник 'лес на корню, годный на мачты' (СРНГ 18: 56); судо'лес, судовой лес, 'палубник; корабельный лес, кора'белъная 'роща с общим значением 'строевой лес, идущий на строительство судов'), что косвенным образом подтверждает функционально-прагматический характер русского словообразования: словообразовательно маркируется то, что оказывается важным, прагматически значимым для человека.
8. Предварительный лингвогеографический анализ материалов подготовленных карт позволил уже на этом этапе выявить некоторые ареалы лексических диалектизмов, образующих противопоставленные лексические различия: так, в частности, материал карты «Густой лес» говорит о том, что лексема займище характерна в основном для южнорусских говоров, тогда как лексема сузём - для севернорусских; или на карте «Иней»: лексемы виш, вишарь распространены в основном в южнорусских говорах, а лексемы с корнем курж- (куржак, куржавень, куржева, куржавина и др.) - в севернорусских и частично в среднерусских говорах.
9. Чрезвычайно важным оказался и принцип соотносительности Программы и Вопросника ЛАРНГ с программой Общеславянского лингвистического атласа. Благодаря этой соотнесенности программ уже на этом этапе создания Атласа можно реально увидеть, что в русских диалектах является продолжением праславянского наследия, а что сложилось позднее и является фактом их собственной истории. Так, например, на карте «Хорь» в западной группе южнорусских говоров (смоленских и брянских) представлен латеральный ареал лексемы тхорь, которая является продолжением праславянской формы *йъхот]-ь, широко распространенной в белорусских, украинских, польских, словацких и
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
95
чешских моравских диалектах. В то же время в русских диалектах зафиксированы такие названия хоря, которые составляют их отличительную особенность, ибо их нет в других славянских языках, например: бздух, бздюх, вонючка, куроедка, курятник, шашок, шашко и др.
Системный подход к картографическому освоению диалектной лексики в будущем даст возможность для решения еще одной принципиально важной для отечественной диалектологии задачи - выявить лексический корпус диалектных различий, подобно тому, которым располагает фонетика и морфология. Составление полного реестра лексических диалектизмов позволит заложить фундамент для последующей обобщающей работы по систематизации диалектных различий на уровне лексики и словообразования и создать лексикологию русских народных говоров.
Системный подход к отбору и картографированию материала открывает перед диалектологами большие возможности и в решении задач региональной диалектной лексикографии и лингвогеографии. С появлением Атласа несомненно возрастет качество новых словарей и региональных атласов, так как он создаст необходимую базу и ареальную перспективу для этих частных региональных исследований. Так уже сегодня в Волгоградском государственном педагогическом университете разработана модель интернет-проекта «Лексического атласа Волгоградской области», в котором используются материалы и опыт ЛАРНГ (подробнее см. Кузнецова 2011: 69).
Особенно важную роль здесь играет тематический принцип, положенный в основу программы Атласа: он открывает широкие перспективы для дальнейшего, более углубленного изучения целых пластов диалектной лексики, созданию тематических и этнолингвистических словарей.
Публикация Атласа будет, несомненно, способствовать объективному решению многих вопросов исторической лексикологии, которая без должного учета диалектной лексики в ее пространственной проекции не может развиваться как полноценная научная дисциплина.
Новый подход к отбору и картографической репрезентации диалектного материала, последовательное освещение различных звеньев лексической системы диалектов в ее связи не только с материальной, но и духовной культурой народа открывает широкие перспективы и для решения целого ряда задач когнитивной лингвистики, связанных с реконструкцией языкового сознания, культурно-национального мировидения, моделирования языковой картины мира и т.д., этого современного направления лингвистики, стремящейся «найти доступ к Человеку через
96
Т.И. Вендина
язык». Охватывая не только сферу языка, но и сферу культуры, лексический атлас содержит уникальный материал, который позволит «деконструировать» и заново обдумать словесный состав нашего знания и найти «ключ» к расшифровке языка традиционной духовной культуры. Этому в немалой степени способствуют мотивационные карты, создание которых является реальным воплощением в жизнь принципа системности в изучении диалектного слова, ибо без учета системных отношений в лексике создание этих карт (особенно карт синтетических, обобщающих принципы номинации целой семантической группы) невозможно.
Лингвогеографическое изучение диалектного слова представляет особую ценность, поскольку именно оно позволяет «в чистоте» без каких-либо помех (я имею в виду прежде всего иноязычные заимствования из языка современной культуры) провести реконструкцию и моделирование языка традиционной материальной и духовной культуры, которая сегодня под натиском города и так называемой «массовой культуры» стремительно исчезает. Поэтому работу над лексическим атласом следует расценивать не только как решение насущных задач диалектной лексикологии и лингвогеографии, но и шире - как решение задачи создания диалектологии народной культуры.
Работа над Атласом будет, несомненно, способствовать рождению новых идей как в осмыслении картографируемого материала, так и в решении проблем структурно-типологических методов лингвогеографии: интерпретация лингвистической карты, пересеченной изоглоссами, идущими в разных направлениях, через понятия варианта и инварианта, которые лежат в основе картографической концепции Атласа, позволит уточнить и глубже проработать сущность многих лингвоареальных явлений (островные, маргинальные, центральные ареалы, зоны диффузных контактов и т.д.), центрально-периферийная противопоставленность архаизмов и инноваций и др. И в этом смысле карты ЛАРНГ будут способствовать развитию теории лингвистической географии, теории, которая должна дать в руки исследователя методологию «прочтения» карты.
Таким образом, лингвистическая география XXI в. обогатилась, несомненно, новой парадигмой исследования, ибо само ее развитие как науки привело к необходимости создания лексических атласов. Это задача является сегодня особенно актуальной потому, что на современном этапе развития социальной жизни процессы изменения говоров, утраты в них специфически диалектного протекают особенно интенсивно, поэтому наш долг перед отечественной культурой и наукой состоит не в последнюю очередь и в том, чтобы собрать все то, что еще живо в народной памяти и сохранилось в русской народной речи.
О некоторых новых принципах лингвогеографического.
97
Примечания
1 Ср. в связи с этим замечание Г. Пауля о том, что для диалектного членения «наиболее характерным признаком являются звуковые отношения... Менее всего характерны словарный состав и его употребление. Здесь чаще всего встречаются заимствования из одного диалекта в другой, как и из одного языка в другой» (Paul 1880:242).
2 «Диалект является всего лишь довольно произвольной концепцией нашего ума, - писал П. Мейер в рецензии на работу Г. Асколи, посвященную описанию франко-провансальских диалектов. - Можно определить, на каком пространстве распространен тот или иной языковой факт, но не диалект, потому что вряд ли можно найти даже два факта, границы распространения которых совпадали бы» (Meyer 1875: 294-296).
3 Работа над ЛАРНГ развернулась лишь в 90-е годы, когда тема была включена в Комплексную программу исследований Академии Наук "Русский язык", хотя еще в 1974 г. был опубликован Проспект Лексического атласа русских народных говоров. В 1994 г. были изданы Проект и Программа Атласа (Лексический атлас русских народных говоров. Проект /Отв. редактор И.А. Попов. СПб., 1994; Программа собирания сведений для Лексического атласа русских народных говоров. Часть 1-2 /Отв. редактор И.А. Попов. СПб., 1994).
4 Планомерное экспедиционное обследование лексики говоров началось с 1989 г., когда тема «Лексический атлас русских народных говоров» была включена в Комплексную программу исследований Академии наук "Русский язык".
Список литературы
Атлас... 1957 - Атлас русских народных говоров центральных областей к востоку от Москвы. М., 1957.
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1994. Т. I-III. БородинаМ.А. Проблемы лингвистической географии. М.-Л., 1966.
Ивич П. Опыт структурной классификации диалектных различий в славянской языковой области // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. М., 1963. Йордан Й. Романское языкознание. М., 1971.
Кузнецова Е.В. Интернет-проект «Лексический атлас Волгоградской области». Современный способ обработки диалектного материала //Лексический атлас русских народных говоров. Материалы и исследования. СПб., 2011.
ЛЭС - Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Мораховская О.Н., Попов И.А. Лексика в атласах русского языка // Лексический атлас русских народных говоров. Проект. СПб., 1994.
MeyerP. Archivio glottologico italiano diretto da G. Ascoli // Romania 1875. T.4. № 1. PaulH. Prinzipien der Sprachgeschichte. Halle, 1880.
Толстая С.М. Диалектные ареалы литературных слов // Dialectologia slavica. М., 1995. Толстой Н.И. Из опытов типологического изучения славянского словарного состава // Вопросы языкознания. 1963 N° 1. 1966 N° 5. а также Толстой Н.И. Избранные труды. Т. 1. М., 1997.
98
Т.И. Вендина
Толстой Н.И. О некоторых возможностях лексико-семантической реконструкции праславянских диалектов // Проблемы лингво- и этнографии в ареальной диалектологии. М.,1964.
Толстой Н.И. Об изучении полесской лексики // Толстой Н.И. Избранные труды. Т. 1. М., 1997.
