CC BY
44
Bibliography
1. Arutyunova, N.D. Ot redaktora: Vstupiteljnaya statjya // Logicheskiyj analiz yazihka: kuljturnihe konceptih: sb. nauchn. trudov / lYa AN SSSR; otv. red. N.D. Arutyunova. - M., 1991.
2. Radbilj, T.B. Osnovih izucheniya yazihkovogo mentaliteta: ucheb. posob. - M., 2012.
3. Karasik, V.I. Kuljturnihe dominantih v yazihke // Yazihkovaya lichnostj: kuljturnihe konceptih: sb. nauchn. tr. - Volgograd; Arkhangelsk, 1996.
4. Radbilj, T.B. Yazihkovaya anomaljnostj v russkoyj rechi: k probleme tipologii // Russkiyj yazihk v nauchnom osvethenii. - 2006. - № 1(11).
5. Radbilj, T.B. Anomalii v sfere yazihkovoyj konceptualizacii mira // Russkiyj yazihk v nauchnom osvethenii. - 2007. - № 1(13).
6. Kuljtura i ehtnos: ucheb. posob. dlya samostoyateljnoyj rabotih studentov / sost. L.V. Theglova, N.B. Shipulina, N.R. Surodina. - Volgograd, 2002.
7. Dodonov, R.A. Ehtnicheskaya mentaljnostj: opiht socialjno-filosofskogo issledovaniya. - Zaporozhje, 1998.
8. Mikeshina, L.A. Filosofiya nauki: Sovremennaya ehpistemologiya. Nauchnoe znanie v dinamike kuljturih. Metodologiya nauchnogo issledovaniya: ucheb. posob. - M., 2005.
9. Maslova, V.A. Lingvokuljturologiya: ucheb. posob. - M., 2001.
10. Kolesov, V.V. Yazihk i mentaljnostj. - SPb., 2004.
11. Nacionaljnihyj korpus russkogo yazihka [Eh/ r]. - R/d: www.ruscorpora.ru
Статья поступила в редакцию 01.10.14
УДК 811.161.1'37
Radbil T.B. ON SOME NATIONAL-SPECIFIED MODELS OF PHATIC COMMUNICATION IN RUSSIAN CONVERSATIONAL SPEECH. In the work some Russian national-specific models of phatic communication represented in dialogues by correlational pairs of phrases are analyzed. The specific functioning of these pairs of phrases in the discourse is under the focus of special study: the author has a task to find out how the illocutionary force of a speech act is verbalized, and how the conditions of successfulness and Grice's maxima of a conversation are exploited. The fact of the use of metalanguage implicationary units of discourse mitigates the tension that may occur in a conversation. Part of the paper studies the Russian phrase "horosho tebe" (I wish I were you; I envy you; I'm sorry I'm not in your place) typical to the Russian discourse. The author distinguishes the sematic context for its use: the unwillingness to continue the theme suggested by the partner, what makes it a marker of a potential proneness to conflict in a dialogue-based communication.
Key words: national-specified models of communication, phatic communication, correlational pairs of phrases in a dialogue, conversational implications, Russian conversational speech.
Т.Б. Радбиль, д-р филол. наук, проф. каф. современного русского языка и общего языкознания, Нижегородский гос. университета им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, E-mail: [email protected]
О НЕКОТОРЫХ НАЦИОНАЛЬНО-ОБУСЛОВЛЕННЫХ МОДЕЛЯХ ФАТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ В РАЗГОВОРНОЙ РУССКОЙ РЕЧИ
В работе рассматриваются некоторые русские национально-специфичные модели фатической коммуникации, представленные в диалогических единствах. Обсуждаются особенности функционирования указанных пар в дискурсе, которые основаны на импликатурах дискурса, а именно на вербализации иллокутивной силы высказывания, а также на эксплуатации условий успешности и постулатов общения Грайса. Автор приходит к выводу, что все рассматриваемые случаи ориентированы на конфликтные модели речевого взаимодействия. При этом факт использования метаязыковых импликатур дискурса смягчает напряженность. В статье анализируется фраза «Хорошо тебе», которая, по мнению автора, означает нежелание развивать тему, предложенную говорящим, и может оцениваться как маркер потенциальной конфликтогенности диалогического взаимодействия.
Ключевые слова: национально-специфичные модели коммуникации, фатическая коммуникация, смежные пары, импликатуры дискурса, разговорная русская речь.
В живой разговорной речи огромное место занимает плат так называемой фатической коммуникации (Р Якобсон), т.е. коммуникации, направленной на поддержание самого процесса общения как такового [1, с. 201]. Реально говорящие, особенно в условиях неформального общения, мало озабочены информативностью речевого взаимодействия: им важнее установить определенный «эмоциональный градус», доверительный тон общения, что обычно мы именуем «выяснением отношений».
В этом плане особый интерес, на наш взгляд, представляют примечательные явления типизированных ответных реплик в минимальном (двучленном) диалогическом единстве, некоторые из которых можно рассматривать в плане национально-обусловленных моделей коммуникации как значимых рефлексов мотива-цинно-прагматического (речеповеденческого) уровня языкового менталитета, наличие которого постулировалось нами в работе [2, с. 60]. Мы имеем в виду так называемые двучленные диалогические единства (их еще иногда называют «смежные пары» / «adjacency pairs»), которые представляют собой семантически и структурно взаимосвязанные реплики в поле диалогического взаимодействия говорящий / адресат и выступают, соответственно, как минимальные единицы диалога.
Нас будут интересовать такие двучленные диалогические единства, вторые реплики которых обладают разной степенью
иллокутивной вынужденности, т.е. не столько семантической или структурной, сколько прагматической обусловленностью, исходя из наличия у отвечающего неких весьма специфических интенций. В интересующих нас моделях диалогических единств «иллокутивная вынужденность» имеет чисто формальный характер: на вопрос следует формальный ответ, на предложение - формальное согласие или отказ, на выражение какой-то мысли -формальное подтверждение. Поэтому ее даже в большинстве примеров можно назвать «псевдо-иллокутивной вынужденностью», потому что ответная реплика в таких случаях порождается специфической, порою негативной реакцией адресата не на пропозициональное содержание реплики инициатора, а на его личность, на свое или его психологическое состояние, настроение.
Чаще всего подобные «псевдо-иллокутивно вынужденные» реплики целиком и полностью апеллируют к контексту и к ситуации общения, к общему фонду знаний говорящего и адресата, т.е. эксплуатируют невербализованные компоненты смысла в прагматике речевого взаимодействия. Примером подобных типизированных единств могут служить такие часто встречающиеся модели диалогической коммуникации:
- Ты откуда, Миша? //- Да все оттуда...
- Почему ты вчера не пришел? // Потому...
К этой же группе относятся и случаи многочисленных неприличных и даже обсценных ответных реакций на где-вопросы или куда-вопросы и им подобные, которые тоже вполне типизирован-ны. Вполне справедливо будет отнести большинство указанных случаев к проявлению жестких или смягченных форм вербальной агрессии или, по меньшей мере, конфликтогенной коммуникации.
Речь в настоящей работе пойдет лишь о некоторых случаях подобного диалогического взаимодействия, в которых так или иначе эксплуатируются такие коммуникативно значимые разновидности невербализованной прагматической информации, как импликатуры дискурса, или коммуникативные импликатуры (conversational implicature s), которые впервые были рассмотрены в работах Г.П. Грайса [3]. Импликатуры дискурса - это нестрогие умозаключения, которые не входят в собственно смысл предложения, но «вычитываются» в нем слушающим в контексте речевого акта, опираясь на максимы речевого общения.
Г.П. Грайс принципиально отграничивает импликатуры дискурса от других видов актуализации невербализованного содержания в речевой коммуникации - от конвенциональных импли-катур, смысл которых вытекает из буквального значения слов и грамматических конструкций, или импликаций в логическом смысле, смысл которых предполагается адресатом «по умолчанию» исходя из совокупного внеязыкового (логического) содержания пропозиции. Это выводы, которые делаются адресатом из слов говорящего в предположении о соблюдении им принципов коммуникативного сотрудничества. «Общая схема вывода коммуникативной импликатуры выглядит так: «Он сказал, что р; нет оснований считать, что он не соблюдает постулаты или по крайней мере Принцип Кооперации; он не мог сказать р, если бы он не считал, что q; он знает (и знает, что я знаю, что он знает), что я могу понять необходимость предположения о том, что он думает, что q; он хочет, чтобы я думал - или хотя бы готов позволить мне думать - что q: итак, он имплицировал, что q» [3, с. 227-228].
Импликатуры дискурса очень часто могут выступать как инструменты некооперативного речевого общения, или, в терминологии Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева, как приемы «речевой демагогии». «Это дает возможность автору текста при необходимости «отпереться» от имплицируемого утверждения, подобно персонажу одного из романов Лурье, который в ответ на просьбу никому не рассказывать о некотором только что происшедшем событии заверил: A gentleman never tells, — а затем, когда выяснилось, что он все же рассказал, заявил: I never said I was a gentleman» [4, с. 444]. А в работе В.Ю. Апресян многие из интересующих нас случаев эксплуатации импликатур дискурса справедливо характеризуются как приемы имплицитной вербальной агрессии [5, с. 32-35].
Вот пример типизированной ответной реакции на инициальную реплику с иллокутивной силой сообщения:
- А я вчера наконец в отпуск ушел! // - Хорошо тебе...
Подобное единство обладает рядом примечательных коммуникативных, функциональных, семантических и структурных свойств.
С коммуникативной точки зрения, это всегда неформальная реакция особого типа на речь говорящего или ситуацию, созданную говорящим, в ситуации неформального общения. О том, что реакция возможна и на ситуацию, свидетельствует последняя реплика драмы А.Н. Островского «Гроза», которая обращена Кабановым к уже умершей жене: Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться! (Падает на труп жены). - При этом, видимо, речь говорящего или ситуация, созданная говорящим, должны как-то задевать отвечающего, во всяком случае - как-то затрагивать его интенцио-нальную сферу, осознаваться, что называется, как «личностно близкие» для него.
С точки зрения иллокутивной функции - это всегда экспрессивно-оценочная реакция (экспрессив, в терминологии Дж.Р. Серля) сложной природы, которая выражает не столько оценку конкретной речи или ситуации в сфере говорящего, сколько позицию самого адресата, его настроение. Подобная типизированная реплика обычно означает нежелание развивать тему, предложенную говорящим, т.е. в общем виде - уход от ее обсуждения, что может оцениваться как маркер потенциальной конфликтогенности диалогического взаимодействия или, в терминах В.Ю. Апресян, как имплицитная вербальная агрессия. В определенном смысле адресат, эксплуатируя данную импликатуру, нарушает принцип кооперации, в частности постулат истинности и условие искренности в системе условий
успешности Дж.Р Серля [6, с. 160-166]. Именно это обусловливает их потенциальную конфликтогенность и имплицирует вербальную агрессию.
С точки зрения прагмасемантической - перед нами типичная импликатура дискурса, которая, в зависимости от ситуации, может иметь целый спектр нерасчлененных выводных смыслов эмоционально-личностного характера - от сожаления или даже разочарования до легкой зависти с оттенком упрека. Импликатура здесь примерно такова: «Не думай, что я искренне думаю, что тебе действительно хорошо, и рад этому, потому что мне самому не хорошо от того, что я слышу, наблюдаю, или оттого что у меня просто неподходяще настроение для обсуждения твоих достижений». О том, что это всегда ироническое употребление, свидетельствует старый анекдот, обыгрывающий буквальное и наведенное в дискурсе значения слова хорошо:
Жена: Тебе хорошо? // Муж (уверенным голосом): Мне - хорошо! // Жена (задумчиво, с сожалением): Хорошо тебе!..
Отметим также, что на косвенно-речевое ироническое употребление подобного хорошо указывает также отсутствие возможности употребить в схожей ситуации антонимическую конструкцию Плохо тебе..., которая как раз не имеет таких им-пликатур дискурса и используется только в буквальном значении.
С точки зрения структурной, подобное Хорошо тебе... всегда характеризуется особой просодией, особым интонационным контуром с эмфатическим выделением сегмента хорошо (с повышением интонации), а также обязательным ограничением на заполнение аткантной валентности - невозможностью иметь в качестве актанта дейктический показатель I лица. Возможно: Хорошо тебе / вам / ему / ей / им / Мише и пр., но невозможно - *Хорошо мне/нам, так как в последнем случае возникло бы противоречие между конвенциональной импликатурой, выводимой из значений слов и буквального смысла всей конструкции, и имликатурой дискурса, в режиме косвенного речевого акта имплицирующей идею о том, что говорящему как раз 'не хорошо'. В терминологии, принятой в нашей работе [7], подобные явления трактуются как коммуникативно-прагматические аномалии, и в нормальных условиях коммуникации они просто невозможны.
Далее мы рассмотрим еще одну группу подобных типизированных диалогических единств, ответная реплика в составе которых эксплуатирует импликатуры дискурса особым образом. Речь пойдет о явлениях, которые психологи обычно квалифицируют как «переход на метауровень», когда ответная реплика содержит метаязыковой показатель: иными словами, вместо того, чтобы реагировать на суть сообщаемого, отвечающий по тем или иным причинам эксплицирует саму иллокутивную силу высказывания говорящего. Вот крайне типичный образец подобного диалогического вопросно-ответного единства:
- А ты хотел бы, чтобы сейчас наступило лето? // -Спрашиваешь...
В коммуникативном плане важно, что речь в вопросе идет о возможной благоприятной альтернативе для отвечающего. Импликатура здесь: «Ты спрашиваешь о таких простых вещах, значит, ты знаешь ответ сам, значит, ты ждешь от меня не буквального ответа, а чего-то другого». В прагмасемантическом плане импликатура дискурса, обыгрывающая экспликацию иллокутивной силы вопроса, состоит здесь в своего рода «усилении» положительного ответа, включающем, помимо всего прочего, в набор имплицируемых смыслов еще и ироническую реакцию отвечающего на самоочевидность положительного ответа, а также, возможно, и косвенный упрек в отношении инициатора диалога - в том, что он якобы не понимает таких элементарных вещей, в необязательности его инициальной реплики (в пустословии) и пр. Хотя в определенных ситуациях возможно и альтернативное прочтение данного взаимодействия в рамках принципа Вежливости Дж. Лича [8]: подобная реплика может выполнять контак-тоустанавливающую функцию, создавая атмосферу доверительности, эмпатии, особой эмоциональной близости говорящего и адресата.
Обратный вариант, демонстрирующий в режиме неформальной коммуникации стратегию ухода от обсуждения сути сообщаемого, представлен в следующем примере:
- Ну, как ты живешь? //- И не спрашивай...
Здесь на формальном уровне ответная реплика побуждает к несовершению уже совершенного речевого действии - вопроса, что, естественно, в режиме буквальной интерпретации является противоречием. Именно это порождает импликатуру дискурса:
«Ты спрашиваешь о вещах, информация о которых тебе на самом деле не важна, ты спрашиваешь из вежливости. Я не хочу, чтобы ты спрашивал таким образом. Но я хочу, чтобы ты каким-то образом узнал о моих неблагоприятных обстоятельствах, понял их сам, зная меня, и проявил сочувствие». На самом деле, и в этом случае едва ли можно говорить о реальном уходе от коммуникации, о нежелании продолжать общение. Здесь опять мы видим установку на сохранение доверительности общения, на то, что истинное общение предполагает понимание того, что не сказано прямо, так как основано на предполагаемом или имплицируемом «родстве душ».
Не случайно первые два примера едва ли возможны в общении между малознакомыми людьми или в общении, имеющем хоть какой-нибудь элемент официальности.
Однако есть случаи, когда экспликация иллокутивной силы вопроса имеет не скрытую, а явную направленность на некооперативную коммуникацию, на ерчевой конфликт. Это, например, речевой акт упрека в ответной реплике типа:
- Он еще спрашивает!
Подобные ответные реплики квалифицируются в работе М.Ю. Федосюка «"Стиль" ссоры» как приемы, эмоциональное воздействие которых обусловлено особенностями речевого поведения говорящего, в число которых, в частности, входит обозначение собеседника местоимением не 2-го, а 3-го лица, когда «партнер по диалогу как бы демонстративно игнорируется, к нему относятся так, будто его нет» [9: 18-19].
Рассмотренная группа вопросно-ответных единств входит, по-видимому, в более обширный класс типизированных диалогических единств, ответные реплики которых эксплуатируют им-пликатуру дискурса, основную на метаязыковой экспликации са-
Библиографический список
мого факта говорения в инициальной реплике безотносительно к ее конкретной иллокутивной силе. Это, например, обсуждаемые в работе В.Ю. Апресян индикаторы имплицитной вербальной агрессии: - Ты у меня еще поговори /поспорь...; - Не тебе об этом говорить (судить)... и пр. [5, с. 32-35].
В это же список, очевидно, попадают и такие распространенные примеры типовых ответных реплик: - Кто сказал?; -Скажешь тоже...; - Ну ты и сказал...
Нетрудно видеть, что все упомянутые модели фатической коммуникации никогда не направлены на выяснение истинного положения вещей, они, скорее, посвящены установлению неформальных межличностных отношений, некоего «эмоционального фона» общения, с разной степенью конфликтогенности или, напротив, бесконфликтности, в зависимости от конкретной ситуации речевого взаимодействия.
Особое внимание не к содержательной, а к межличностной стороне речевой коммуникации, согласно А. Вежбицкой, вообще является яркой национально-специфичной чертой именно русских моделей речевого взаимодействия [10]. Это проявляется, с одной стороны, в ориентации на поддержание «эмоционального градуса» общения, а с другой - в тяготении к категорическим моральным суждениям и, как следствие, к постоянному «выяснению отношений».
Мы можем заключить, что, с одной стороны, все рассматриваемые случаи ориентированы на конфликтные модели речевого взаимодействия, но, с другой стороны, сам факт использования метаязыковых импликатур дискурса смягчает напряженность (у отвечающего всегда есть возможность отпереться, не идти на развитие прямого конфликта, уйти от обсуждения темы).
1. Якобсон, Р.О. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против»: сб. статей / пер. с англ. - М., 1975.
2. Радбиль, Т.Б. О концепции изучения русского языкового менталитета // Русский язык в школе. - 2011. - № 3.
3. Грайс, Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1985. - Вып. 16. Лингвистическая прагматика.
4. Булыгина, Т.В. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики) / Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев. - М., 1997.
5. Апресян, В.Ю. Имплицитная агрессия в языке // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: труды Международной конф. «Диалог 2003» / под ред. И.М. Кобозевой, Н.И. Лауфер, В.П. Селегея. - М., 2003.
6. Серль, Дж. Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. - М., 1986. - Вып. 17. Теория речевых актов.
7. Радбиль, Т.Б. Прагматические аномалии в среде языковых аномалий русской речи. - 2006. - № 12(2).
8. Leech, G. Principles of Pragmatics. - London: Longman, 1983.
9. Федосюк, М.Ю. «Стиль» ссоры // Русская речь. - 1993. - № 5.
10. Вежбицкая, А. Русский язык // А. Вежбицкая. Язык. Культура. Познание / пер. с англ., отв. ред. М.А. Кронгауз, вступ. статья Е.В. Падучевой. - М., 1996.
Bibliography
1. Yakobson, R.O. Lingvistika i poehtika // Strukturalizm: «za» i «protiv»: sb. stateyj / per. s angl. - M., 1975.
2. Radbilj, T.B. O koncepcii izucheniya russkogo yazihkovogo mentaliteta // Russkiyj yazihk v shkole. - 2011. - № 3.
3. Grayjs, G.P. Logika i rechevoe obthenie // Novoe v zarubezhnoyj lingvistike. - M., 1985. - Vihp. 16. Lingvisticheskaya pragmatika.
4. Bulihgina, T.V. Yazihkovaya konceptualizaciya mira (na materiale russkoyj grammatiki) / T.V. Bulihgina, A.D. Shmelev. - M., 1997.
5. Apresyan, V.Yu. Implicitnaya agressiya v yazihke // Kompjyuternaya lingvistika i intellektualjnihe tekhnologii: trudih Mezhdunarodnoyj konf. «Dialog 2003» / pod red. I.M. Kobozevoyj, N.I. Laufer, V.P. Selegeya. - M., 2003.
6. Serlj, Dzh. R. Chto takoe rechevoyj akt? // Novoe v zarubezhnoyj lingvistike. - M., 1986. - Vihp. 17. Teoriya rechevihkh aktov.
7. Radbilj, T.B. Pragmaticheskie anomalii v srede yazihkovihkh anomaliyj russkoyj rechi. - 2006. - № 12(2).
8. Leech, G. Principles of Pragmatics. - London: Longman, 1983.
9. Fedosyuk, M.Yu. «Stilj» ssorih // Russkaya rechj. - 1993. - № 5.
10. Vezhbickaya, A. Russkiyj yazihk // A. Vezhbickaya. Yazihk. Kuljtura. Poznanie / per. s angl., otv. red. M.A. Krongauz, vstup. statjya E.V. Paduchevoyj. - M., 1996.
Статья поступила в редакцию 01.10.14
УДК 811.161.1'37
Saygin V.V. CONCEPTUAL FIELD "GREKH" (SIN) IN THE MODERN RUSSIAN CONEPTUAL SPHERE IN THE ASPECT OF WORD-FORMATIVE DERIVATION. In the work the main cognitive markers of the concept "grekh" (sin) in the modern Russian in the aspect of their language explication in derivative words of the word family with the top word grekh are described. It is proved that reflexes of the concept in the Russian word-formative system reveal the desacralization tendency in modern Russian speech. The author conducts the analysis of the structure of all derivations from the word grekh collected together in a form of a family of a word. The many branches in this family evidence about the rich conceptual contents and the culturally developed notion of a sin in the Russian language conscience. The semantics of the derivatives of the word grekh reflects religious and non-religious components of its conceptual contents. The concept of grekh is in the list of basic concepts of the national Russian language.
Key words: concept "grekh" (sin), modern Russian language, cognitive signs, word-formative derivation, desacralization.
В.В. Сайгин, канд. филол. наук, проректор по экономическому развитию и АХР Нижегородского гос. университета им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, E-mail: [email protected]
