CC BY
243
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
Главная идея всех этих произведений - это то, что в них с теми или иными вариантами отстаивается необходимость жестоких законов как средства управления.
В результате всех этих усилий уже ко II в. до н. э. официальная государственная идеология в Древнем Китае совмещала в себе положения как легизма, так и конфуцианства, причем последнему нередко, по существу, отводилась роль привлекательного фасада и прикрытия. Важно заметить, что подобный идейнотеоретический симбиоз различных концепций управления и правопонимания сыграл значительную роль во всем последующем развитии государства и права в Китае.
Оценивая историческое значение древних школ китайской мысли, надо учитывать два обстоятельства. Во-первых, все они сложились в одной и той же социальной среде - в кругах «странствующих ученых» - и предъявляли разные ответы на одни и те же вопросы. Во-вторых, в эволюции древнекитайского общества сравнительно большую роль сыграли регулятивные функции государства, и история Древнего Китая вплоть до конца III в. до н. э. не знала острых классовых столкновений, какими богата, например, классическая эпоха европейской античности.
1. Правовая мысль: антология / Составление, предисл., вводные коммент. В.П. Малахова. - М., 2003.
2. История политических и правовых учений / Под общей ред. В.С. Нерсесянца. -М., 2000.
3. Малявин В.В. Китайская цивилизация. -М., 2003.
4. Книга правителя области Шан: (Шан Цзюнь Шу) / Пер. с кит., вступит. ст., коммент. и послесл. С.С. Переломова. -М., 1993.
КОНДАЕВА Э.Б.
О НЕКОТОРЫХ ФИЛОСОФСКО-РЕЛИГИОЗНЫХ ВОЗЗРЕНИЯХ ЛЬВА ШЕСТОВА
Лев Шестов (Шварцмана) - философ и литературовед, один из интереснейших представителей серебряного века русской культуры. Лев Шестов является исключительно оригинальным автором, и поэтому его трудно отнести к какой-либо школе или направлению русской философии. Ему удалось сформировать действительно уникальный стиль философствования - сложное сочетание литературоведческого (или историко-философского) исследования творчества того или иного писателя или философа и своих размышлений по их поводу, часто отклоняющихся от первоначальной темы.
Л. Шестов ставит под сомнение правомерность разума и познания как способа отношения к окружающему миру. В его понимании, «философия должна начинаться там, где возникают вопросы о месте и назначении человека в мире, о его правах и роли во вселенной и т.д.» (1, 57), поэтому он называет книги Толстого и Достоевского истинно философскими.
Уже в ранней своей книге «Апофеоз беспочвенности» Л. Шестов пишет, что философии пора перестать гоняться за последними истинами. Ее задача - если в земном бытии человека господствует случай, научить человека жить в неизвестности, не прячась от нее за устойчивую всеобщность философии-проповеди. Тогда задачей философии становится не успокаивать, а смущать людей, и если уж нужно что-то объяснять, то не жизнь в терминах смысла, а смысл в терминах жизни.
При попытке дать дефиницию философии, он обращается к древнегреческому философу Плотину, и на вопрос, что такое философия, отвечает плотиновским фп фймйщбйпн, то есть самое важное. Это «великая и последняя борьба», которая предстоит душе каждого. Там, где наш разум говорит, что сопротивление более не возможно, там, где люди прекращают и должны прекратить всякие попытки борьбы, там только и начинается истинная и подлинная, великая и последняя борьба - и в этом задача философии (4, 134). И далее, уже в другой своей книге (3, 371). Л. Шестов утверждает, что задача философов состоит вовсе не в разрешении проблем, а в искусстве изображать жизнь как можно менее естественной, и как можно более таинственной и проблематической. Тогда и главный «недостаток»
102
№ 1, 2008 г.
философии - огромное количество вопросов и полное отсутствие ответов - уже не будет недостатком, а превратится в достоинство. Для Л. Шестова философствовать по-настоящему - значит по-настоящему бодрствовать. Пробуждаться и будить мир, который мирно спит.
В книге о Кьеркегоре Л. Шестов полагает самой великой трагедией человека его безусловное доверие к разуму и разумному мышлению. И потому задача философии, по Л. Шестову, состоит в том, чтобы вырваться из власти разумного мышления и найти в себе смелость, которую человеку дает только отчаяние, искать истину в том, что все привыкли считать парадоксом и абсурдом (5, 590). Но если С. Кьеркегор, атакуя рациональность, «довольствуется» в основном критикой Г. Гегеля, то Лев Шестов склонен обвинять в этом «грехе» почти всю европейскую традицию. Список анализируемых Шестовым с этой точки зрения авторов огромен, по сути, это вся история европейской философской мысли.
Со времен Сократа проклятием, тяготеющим над человеческой мыслью, стал, согласно утверждению Л. Шестова, рационализм. Для Сократа пренебрежение к знанию было смертным грехом. Платон учил, что величайшая беда для человека - стать mistologos’ом (ненавистником разума). Для Аристотеля знание есть знание всеобщее и необходимое. Шестов пишет, что средневековье также не смогло противостоять искушению «разумными доводами поддержать и обосновать истину откровения» (3, 239). Постепенно греческая мысль восторжествовала над библейской. Несмотря на титанические усилия М. Лютера, созданное им протестантство не только не остановило процесс эллинизации христианства, но и довело его до пределов, до которых католики никогда не доходили.
С точки зрения Л. Шестова, спекулятивная систематическая философия, величайшим примером которой являлся для него абсолютный идеализм, радикально исказила человеческое существование. Действительно важные проблемы, то есть проблемы, имеющие реальную значимость для человека, решаются не мышлением, не принятием абсолютной точки зрения спекулятивного философа, но актом выбора (веры).
По мнению Л. Шестова, история философии, да и сама философия должна быть и была часто только «странствованием по человеческим душам». И тогда философия обретает у него характер учения о ни для кого не обязательных истинах. Мыслитель призывает к той философии, которую Платон в «Федоне» называет упражнением к смерти, философии, которая не является ни наукой, ни даже знанием. В своем замысле философия Л. Шестова - нечто совершенно индивидуалистическое, не учение даже, а скорее исповедь, дневник, полемический диалог, собрание «эссе».
Среди главных составляющих философии Льва Шестова - его богоискательство. Зеньковский В.В. трактует его именно как религиозного философа и говорит, что находит у него «редкое по своей выдержанности и ясности веросознание» (8, 371). С.Н. Булгаков же так написал о Л. Шестове: «Он был отдан одному вопрошанию, религиозному, им владела мысль о Боге, независимо от того, в какой парадоксальной форме она была выражена» (7, 309). Однако шестовское богоискательство велось в пустоте, вдалеке не только от церковных стен, но и вообще христианства. В.Ф. Асмус также пишет, что «религиозность Льва Шестова двусмысленна и вряд ли может удовлетворить поборников какой бы то ни было «положительной» - конфессиональной или церковной - религиозности. Его нельзя назвать верующим никакой церкви, никакой секты, никакой религиозной общины» (5, 73). Бердяев Н.А. прямо говорил, что Лев Шестов «искал веры, но не выразил веры» (6, 714). Булгаков С.Н. даже специально интересовался этим вопросом и пришел к следующим выводам: «Призывая к вере в откровение, Л. Шестов сам определяет себя к библейскому богословию, как к подлинно «религиозной философии» на основе откровения. И, однако, мы ее у него не находим... Самым решающим во всем библейском мировоззрении Л. Шестова является его отношение ко Христу. Я внимательно вчитывался в соответствующие места разных его сочинений, ища ответа на вопрос, и имеющиеся данные так и не позволяют определить этого отношения во всей точности. Оно остается уклончивым, колеблющимся, нерешительным» (7, 314).
Особенность ситуации в случае с Л. Шестовым состоит не в том, что он колебался признать существование Бога: он колебался говорить о нем что-либо утвердительное. Л. Шестов был гораздо более «богоискателем», чем, например, Н.А. Бердяев или Д.С.Мережковский, которые безоговорочно причислили себя к религии и приступили к построению религиозной философии и составлению различных религиозно-мистических проектов вселенского масштаба. Л. Шестов едко высмеивал за это своих коллег.
Он не создал системы религиозной философии, да это и не предполагалось самими принципами шестовского философствования сугубо иррационалистического, можно даже сказать антигностического, типа. Последние его работы «Афины и Иерусалим» и «Умозрение и откровение» говорят лишь об окончательном и бесповоротном выборе Л. Шестова. Бог был признан здесь единственным спасителем
103
ВЕСТНИК ИНСТИТУТА
беспомощного, отчаивающегося и погибающего человека. Шестов не претендует на обладание верой. Для него вера - это путь, тяжелый и болезненный путь к вере, тогда как в обладании верой есть что-то успокоившееся, застывшее. Вера - это тревожное беспокойство, прыжок, разрушающий обыденность, ту обыденность, которая контролируется разумом.
Еще в «Апофеозе беспочвенности» Л. Шестов написал: «Весь вопрос в том, Существует ли Бог». И далее в своей последней книге «Афины и Иерусалим» он договаривает эту мысль до конца: «Истинная философия вытекает из того, что есть Бог». «Ни один из христианских философов нового времени, -говорит тут же Шестов, - не делал попытки построить философию, которая бы исходила из Откровения» (3, 35).
Лев Шестов постоянно в своих произведениях повторяет, что рационализация веры, которую так искали в средние века (credo ut intelligam), фактически вылилась в отвержение веры и замену ее богословием. Католичество «считало святым апостола Павла, а жило по заветам Сократа, как он был представлен наиболее умеренным из его учеников, Аристотелем» (2, 45). По Л. Шестову, в центре библейской философии должен быть Всемогущий Бог, его властное fiat и оглушающие громы. Библейская книга Бытия, по его мнению, теснейшим образом связана с метафизикой бытия. Поэтому сутью всего сущего является Божественный Произвол, непредсказуемость и чудесность действий Творца. Поэтому чудо в этом мире реальнее естественной связи явлений, человеческих прогнозов и законов. Бог абсолютно безосновен - не руководствуется никаким принципом в своих действиях и не ставит себе никаких целей. Он что хочет, то и делает, не слушает «истин» (потому что Он их создал и может отменить), но слушает живого человека и не ущемляет его свободу. Он может изменить природу вещей - волк и ягненок будут пастись вместе, и лев станет есть солому, может воскресить мертвых. Бог над миром, над человеческим добром и злом, над истиной и ложью. Шестов согласен с Дунсом Скотом: Бог делает что-либо не потому, что это хорошо, а потому что-либо бывает хорошим, что оно сотворено Богом.
Лев Шестов - фигура, менее всего поддающаяся однозначной оценке. Основная трудность, с которой встречается исследователь, заключается в преобладании у Л. Шестова скептико-иронической манеры изложения, как бы всегда дающей философу право отмежеваться от приписываемых ему тех или иных идей. А его религиозная философия полна недомолвок и противоречий. Л. Шестов являл собой свободный и заинтересованнейший поиск свободным человеком нового религиозного пути, на котором не важен иудей, православный или протестант, а важна вера, откровение. На наш взгляд, сам Шестов далек и от иудаизма, и от христианства, и от Библии, и даже во многом от религиозной веры.
1. Шестов Л. Добро в учении гр. Толстого и Фр. Нитше. Философия и проповедь. Париж: YMCA-press, 1971.
2. Шестов Л. Власть ключей (Potestas clavium)/ Шестов Л. Сочинения в 2-х томах. -Т. 1. -М., 1993.
3. Шестов Л. Афины и Иерусалим. -М.: АСТ; Харьков: «Фолио», 2001.
4. Шестов Л. Умозрение и откровение. Религиозная философия Владимира Соловьева и др. статьи. Париж: YMCA-press, 1964.
5. Асмус В.Ф. Лев Шестов и Кьеркегор// Философские науки. 1972. № 4. С. 73.
6. Бердяев Н.А. Лев Шестов и Киркегор// Типы религиозной мысли в России. Т. III. Париж. 1989. Булгаков С.Н. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л. Шестова // Современные записки. 1939. № 68.
7. Зеньковский В.В. История русской философии: в 2 т. М., 1999.
8. Курабцев В.Л. Иерусалим Льва Шестова // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. 1991. № 5. с. 56-75.
Мотрошилова Н.В. Парабола жизненной судьбы Шестова // Вопросы философии. 1989. № 1, с. 129 -143.
104
