CC BY
111
УДК 551
В.Е. Хаин , А.Г. Рябухин1, А.А. Наймарк2
О НЕКОТОРЫХ АКТУАЛЬНЫХ ПРОБЛЕМАХ МЕТОДОЛОГИИ ГЕОЛОГИЧЕСКИХ НАУК3
Рассмотрены сущность методологии естествознания, неоднозначность понимания ее принципов. Показано, что попытки строить науку на основе только очевидных фактов, простых наблюдений, здравого смысла — непродуктивны. Исследованы современное понимание научности, истинности, объективности в геологии, логика и критерии выбора предпочтительной концепции среди конкурирующих. Обоснована целесообразность оценок естественно-научных моделей с точки зрения не истинности, но эффективности их применения для решения актуальных научных и практических задач.
Ключевые слова: наука, методология, геология, факт, модель, истинность, объективность, эффективность.
The essence of methodology of natural sciences, ambiguity of understanding of its principles are considered. It is shown, that attempts to build a science on the basis of only obvious facts, simple supervision, common sense — are unproductive. The modern understanding of scientific character, the validity, objectivity in geology, logic and criteria of a choice of the preferable concept among competing are investigated. The expediency of estimations of natural-science models from the point of view of not the validity, but efficiency of their application for the decision of actual scientific and practical problems is proved.
Key words: science, methodology, geology, fact, model, validity, objectivity, efficiency.
Введение. Свидетельством зрелости геологии, как любой естественной науки, должно быть ее стремление наряду с изучением природных объектов осмыслить и самое себя. Решая фундаментальные задачи о закономерностях эволюции геосреды, о механизмах природных процессов, о возможностях их реконструирования и прогнозирования, важно понимать, на основе каких принципов строится данная область знания, что в ней заслуживает доверия, а что остается спорным.
История убедительно показывает: попытки строить науку, казалось бы, наиболее «естественным» образом — на основе только очевидных фактов, простых наблюдений, здравого смысла — непродуктивны. То, что непосредственно наблюдаемо и очевидно в обыденной жизни, в науке воспринимается по-иному; то, что принимается в науке, не всегда наглядно и очевидно. «Наука... возникает не из непосредственных индуктивных обобщений опыта, а из построений теории. Данные наблюдения в своей первозданности не имеют никакого или имеют крайне ограниченное значение для науки» [Ильин, 2005, с. 131]. Осознание этого и породило в свое время особый раздел философии — о методах грамотного и эффективного построения науки.
У сегодняшней методологии своя долгая и сложная история, свои дискуссии, заблуждения и открытия, свои теория и практика, научные труды
и учебники, свои профессионалы. Методология не претендует ни на подмену наук собой, ни на верховенство среди них, не предписывает им конкретные решения их профессиональных задач, равно как и отторгает неквалифицированные вмешательства в сферу своей компетенции. Убежденность в том, что профессионал в конкретной науке уже в силу одного этого профессионал и в ее методологии, — наивна.
На геологическом факультете МГУ фундаментальный курс «История и методология геологических наук» создан более полувека назад не философами, а геологами. Это было вызвано стремлением, во-первых, оптимально адаптировать существовшие тогда философские пособия к запросам естественников, во-вторых, поддержать давнюю традицию геологов обращаться к вопросам методологии своей науки. Необходимость повысить «метагеологическую» компетентность побуждала формировать, осваивать и пополнять большой массив трудов по истории, философии и методологии науки, написанных как профессионалами-гуманитариями, так и естественниками начиная с В.И. Вернадского, в том числе и геологами МГУ (В.В. Белоусов, Н.А. Божко, М.В. Борисов, М.А. Гончаров, Д.И. Гордеев, Д.В. Гричук, В.А. Королев, Н.В. Короновский, Е.Е. Миланов-ский, А.А. Наймарк, А.Г. Рябухин, В.Т. Трофимов, В.С. Урусов, В.Т. Фролов, В.Е. Хаин, В.Г. Чернов, А.А. Ярошевский и др.). Вышло из печати третье из-
1 Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, геологический факультет, кафедра динамической геологии, профегеор, докт. геол.-минер. н., e-mail: ana-ryabukhin@yandex.ru
2 Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, геологический факультет, кафедра динамической геологии, ст. науч. с., канд. геол.-минер. н., e-mail: fnaim@ya.ru
3 Это последняя статья с участием В.Е. Хаина. Рукопись просмотрена и подписана им к опубликованию 20 декабря 2009 г. Спустя несколько дней наш соавтор, учитель, коллега, ученый с мировым именем — академик В.Е. Хаин ушел из жизни.
дание учебника, созданного авторами статьи [Хаин и др., 2008].
Однако преподавание и практическое применение таких знаний в науках о Земле пока не достигли желаемого уровня. Казалось бы, ясно, что осмысленная, последовательная реализация методологических принципов — хотя и недостаточное, но безусловно необходимое условие работы ученого. В то же время понимание естественниками самих принципов далеко не однозначно. Это, а также проникновение в геологию новейших концепций и методов делает насущным постоянное разъяснение основных положений методологии — и не только в рамках лекционного курса. Их регулярное освещение на страницах геологических изданий необходимо ничуть не меньше, чем рассмотрение вопросов региональной и исторической геологии. Этой статьей авторы хотели бы придать дополнительный импульс такому обсуждению.
Что такое методология науки, кому и зачем она нужна? В нашей работе мы привычно используем множество терминов, которые отнюдь не принадлежат только геологии: научность, исследование, наблюдение, эксперимент, факт, проблема, гипотеза, теория, механизм, модель и др. Методология разъясняет их смысл, чтобы, корректно применяя обозначаемые ими понятия и процедуры, получать ответы на вопросы, касающиеся основ геологии как науки, но ее методами не решаемые.
Как выйти на актуальную научную проблему и грамотно поставить исследовательскую задачу? Как правильно доказать и проверить выводы? Достаточно ли для получения объективных, достоверных научных выводов накопить и обобщить опытные факты? Способны ли они доказать истинность концепции, теории, что можно и что нельзя признать фактом? Почему из наблюдений одной и той же геологической реальности возникают разные, даже противоречивые концепции? Возможны ли строгие и объективные оценки степени их соответствия опытным фактам? Допустимо ли пересматривать факты в свете новых концепций? Каковы критерии истинности, научности, эффективности и предпочтительности конкурирующих концепций?
Подобные вопросы особенно актуальны, когда новые факты, концепции, теории не согласуются с существующими, и возникшие противоречия приходится разрешать так, чтобы получаемые решения могли бы быть признаны научно обоснованными. При этом выясняется, что только профессиональной геологической грамотности, практического опыта, интуиции недостаточно. Такие вопросы выходят далеко за эти рамки; они принадлежат к сфере методологии науки. Остановимся лишь на некоторых из них, наиболее актуальных и остродискуссионных.
О научности геологии. Для многих геологов само собой разумеется, что научные наблюдения должны быть методически корректны и беспристрастны; тогда и получаемые факты, в отличие от предвзя-
тых, изменчивых интерпретаций, будут объективны и достоверны, составляя неоспоримый базис науки. Однако эти привычные истины не учитывают многое из того, что изменилось в методологии за последние десятилетия и отражено в современной научной и учебной литературе.
Чем определяется научность конкретного исследования, знания в целом, геологии в частности? Главное здесь, вопреки тому, как нередко считают, вовсе не качество и не количество геологической «фактуры», не обилие математических формул, не просто грамотное применение специальных методов, не практическая применимость результатов. Все это важно, нужно и должно быть не только в научном, но и в производственном исследовании. Но чтобы исследование было признано научно обоснованным, необходима прежде всего особая технология его планирования и проведения. Методология науки и является такой технологией. Без нее выводы, убедительные только с узкопрофессиональных позиций конкретной науки, окажутся ненужными никому, кроме нее самой, ибо по своей доказательности они будут несопоставимы с заключениями других наук.
В процессе становления науки методологи выделяют [Степин, 2006] две стадии. Зарождающаяся наука, или преднаука, обосновывает открываемые законы природы научным опытом, результатами наблюдений и экспериментов, опытными фактами. Зрелая наука обосновывает такие законы не только опытным путем, но и ранее полученными знаниями, организованными в теории. Именно осознание необходимости теоретического обоснования, появление нового типа знания — теорий — считаются в современной методологии признаками появления зрелой науки.
А что же в геологии? Здесь и поныне большинство специалистов считают неоспоримыми основополагающими принципами научного геологического познания, например, такие: а) научное исследование всегда должно начинаться со сбора опытных фактов;
б) научные наблюдения и факты должны быть объективными, независимыми от каких-либо теорий;
в) научное исследование в своих выводах должно исходить из объективных опытных фактов и их обобщений, а не из заранее заданных умозрительных схем;
г) теории, концепции, согласующиеся с опытными фактами, истинны; противоречащие им — ложны.
В этих утверждениях, казалось бы, нет ничего, с чем нужно было бы спорить. Но в последние десятилетия методологи не раз показали (об этом речь впереди), что такие требования не только недостаточны, но идут вразрез с основными методологическими принципами современного естествознания. Те специалисты, которые настаивают на вышеперечисленных положениях, нередко подчеркивают специфику геологии, несводимость ее понятий и законов к понятиям и законам других естественных наук, что якобы оправдывает и специфику ее методологии. Между тем
очевидно, что основные методологические принципы естествознания должны быть общими — при всей специфике отдельных естественных наук. А если это так, то с учетом сказанного ранее зрелой наукой правомерно считать лишь область знаний, обладающую собственной развитой теорией или по крайней мере обнаруживающую устойчивую тенденцию к ее последовательной разработке. Без теории, сколько бы опытных фактов не было накоплено, сколько бы эмпирических обобщений не было сделано, это всего лишь преднаука.
Но для большинства геологов и сейчас еще неоспоримая основа знания — опытные факты. Именно соответствие им, как полагают, однозначно выделяет истинную теорию среди конкурирующих. Широко распространено убеждение, что гарантия полноценности научного исследования — это именно полнота и доброкачественность «фактуры». «Еще сравнительно недавно можно было встретить ошибочное представление о том, что факты — это нечто достоверное, непосредственно данное, не зависимое ни от каких истолкований и примесей рациональных компонентов мышления» [Черняк, 1986, с. 151]. С таких позиций может вызывать удивление, что факт — не только одно из фундаментальных, но и наиболее спорных понятий науки. Ведь со словом «факт» чаще всего сочетается слово «очевидный», т.е. непосредственно наблюдаемый, несомненный, истинный. Более того, эти эпитеты к понятию «факт» даже считаются излишними, поскольку факт может быть только истинным, иначе это не факт. Что же во всем этом может быть спорного?
О научных фактах. На вопрос: «что такое факт?» большинство ответит: это то, что есть на самом деле. То, что мы видим собственными глазами, и есть факт. Но это не научное, это обыденное понимание факта. А обыденный факт получается не в научных, а в простых, непосредственных наблюдениях — без сколько-нибудь явного участия методик, методологий, теорий. Такие факты в повседневной работе, в обыденной жизни воспринимаются как очевидные фрагменты реальности. В науке же факты получаются по-иному; их определения, области применения, требования к ним — принципиально отличны. Именно в смешении научных и обыденных фактов заключается причина путаницы в понимании многих вопросов науки даже опытными специалистами.
Эти различия начали осознавать довольно давно. Еще 170 лет назад философ Дж.С. Милль отметил [1983, с. 584]: в том, что мы называем наблюдением, лишь одна десятая часть наблюдается, а остальные девять десятых — это наши умозаключения. Позже геолог Н.А. Головкинский [1869, с. 350] заключил: «Делая только первый шаг к изучению, мы уже вносим субъективный произвол во взаимные отношения предметов», — и эта субъективность является постоянной составляющей во всех комбинациях наших опытных данных. В 1930-е гг. В.И. Вернадский писал:
«...значительная часть самих фактов... создается благодаря научным теориям и научным гипотезам» [1988, с. 101], а И.П. Павлов констатировал: «Не имея идеи в голове, не увидишь факта» (цит. по [Кохановский и др., 2005, с. 343]).
В 1958 г. английский физик и методолог Н. Хэн-сон впервые ввел в научный оборот понятие «теоретическая нагруженность фактов», которое очень быстро стало фундаментальнейшим понятием современной методологии. Было показано [Hanson, 1958], что не только интерпретация результатов наблюдений и экспериментов (как ранее отметил французский физик и философ П. Дюгем [1910]), но и сами результаты, т.е. сами опытные факты, их изложение, описание, всегда несут отпечаток теоретических воззрений исследователя. К этому же времени крупнейшие отечественные психологи (П.К. Анохин, Н.А. Бернштейн, Л.С. Выготский, А.Р. Лурия) экспериментально доказали: теоретически нагружены сами процессы наблюдения, экспериментирования. Их планирование, выполнение, фиксация результатов несут отпечаток теоретических представлений исследователя и тех теорий, на которых базировались методики, применявшиеся в исследованиях. «Было показано, что восприятие... есть довольно сложный интеллектуальный процесс активного отбора, обработки и концептуализации воспринимаемой информации... Важнейшую роль. играют определенные установки индивида...» [Ушаков, 2008, с. 127]; теоретическая нагруженность означает тесную зависимость содержания наблюдения от теоретических предпосылок и установок наблюдателя.
В философии позитивизма предложено выражать «чистый» опыт так называемыми протокольными предложениями [Carnap, 1933]. Они, однако, по существу оказываются гипотезами, а не достоверной основой познания [Шлик, 1993]. «В содержание эмпирических утверждений всегда включены теоретические компоненты, выходящие за пределы непосредственного опыта. .Не существует чистого языка наблюдений, независимого от любых теорий и теоретических допущений. .Открытие постоянного присутствия теоретических предпосылок в сфере эмпирической работы исследователя подорвало идею нейтральных "протокольных предложений"» [Ушаков, 2008, с. 90].
Научное исследование выполняется с применением методики, основанной на определенных теоретических положениях. Методика же необходима, чтобы наблюдение, эксперимент прошли в определенных условиях; она устраняет влияние факторов, рассматриваемых в данном исследовании как помехи. При этом исключается и влияние связанных с ними теорий, но не влияние той теории, на которой базируется сама эта методика. Вот почему результаты опыта — факты — всегда теоретически нагружены: они не могут быть иными. «В научном опыте вообще фигурируют не чувственные данные, но их интерпре-
тации, использующие теоретические понятия» [Ка-савин, Сокулер, 1989, с. 91]. «Согласно К. Попперу, является абсурдом вера в то, что мы можем начать научное исследование с "чистых наблюдений", не имея "чего-то похожего на теорию"» [Кохановский и др., 2005, с. 175].
Так что же такое научные факты? В отличие от обыденных фактов, это не фрагменты самой реальности, а наши высказывания о ней, сформулированные в ходе выполнения научных наблюдений, экспериментов и интерпретации результатов. По А.Л. Никифорову [Философский.., 1989, с. 681]: «Факт — .в логике и методологии науки — особого рода предложения, фиксирующие эмпирическое знание.». «Факты суть высказывания. Они вовсе не тождественны получаемой нами от органов чувств информации, скорее это суждения, возникшие вследствие определенной обработки и толкования информации нашим разумом» [Томпсон, 2003, с. 147].
В самом деле, ведь в наши исследования — статьи, монографии, диссертации, дискуссии — нечто, объективно существующее и наблюдаемое, не может войти само, непосредственно. Это возможно не прежде, чем мы это нечто как-то назовем, определим, опишем, классифицируем, изобразим. Эти высказывания и изображения нельзя найти готовыми в природе, они создаются, формулируются нами. Но мы — все очень отличаемся по опыту, профессии, взглядам, и наши высказывания о реальности в принципе не могут быть абсолютно объективными, однозначными, достоверными. Они всегда и неизбежно концептуально предвзяты, теоретически нагружены. «Стандартная концепция науки уверена, что наблюдения адекватны реальности и исключают эмоциональность, предрассудки и интеллектуальную предубежденность ученых. В этом она противоречит самым простым истинам психологии» [Кохановский и др., 2005, с. 15]. «Даже то, что видит ученый, зависит от его мировоззрения и теоретических установок. Само наблюдение, а не только его фиксация на языке наблюдения, теоретически нагружено» [Касавин, Сокулер, 1989, с. 88]. «В опыте сплавлены воедино "голос самой природы" и наши интерпретации...» [там же, с. 90]. «Научный факт представляет собой рациональное воспроизведение (истолкование) определенных сторон наблюдаемых явлений» [Черняк, 1986, с. 155]. «Факты не являются совершенно независимыми от теории. Они всегда теоретически нагружены, наблюдаемое явление становится фактом только в рамках определенной теории» [Ивин, 2005, с. 119]; «опыт — от самого простого обыденного наблюдения и до сложного научного эксперимента — всегда имеет теоретическую составляющую...» [там же, с. 221]. По К. Попперу [Поппер, 1983], такого явления, как чистый опыт, полученный в результате эксперимента или наблюдения, просто не существует. «Наука вообще не знает "голых фактов", а те "факты", которые включены в наше познание...
существенно концептуализированы» [Фейерабенд, 1986, с. 149].
Но почему нельзя в науке, как в обыденной жизни, что-то просто и непредвзято наблюдать? А как это сделать? Ведь прежде, чем что-то научно наблюдать, необходимо решить, что именно, для чего, какими методами нужно это делать. Но здесь существует множество вариантов; необходим выбор, притом исходящий из определенных представлений, которые тоже могут быть разными. Ясно, что если, планируя наблюдение, задаваться подобными вопросами (а не задаваться ими нельзя), и если находить ответы на них (а без этого исследование невозможно), то такие наблюдения и получаемые в них факты неизбежно окажутся концептуально предвзятыми.
Получается, что отразить чистый опыт, получить научный факт «без всяких теорий» невозможно даже в простейших высказываниях: «это трещина», «это гранит», «стрелка прибора указывает на цифру 17». Нужно, чтобы такие высказывания имели определенный смысл. А он становится ясен, лишь если соответствующие понятия включены в определенные классификации, где их можно сопоставить с другими известными нам понятиями; если известны принципы устройства и действия прибора. Но это и означает, что такие понятия концептуально нагружены. В качестве непредвзятых достоверных научных фактов приводят наблюдательные и экспериментальные результаты, но все они представляют не фрагменты самой геологической реальности, это наши высказывания о ней, которые несут отпечаток определенных, ранее усвоенных представлений, концепций, теорий. А как обстоит дело с обыденными фактами? Например, реальное событие — восход Солнца; как факт оно также представлено высказыванием, сформулированным нами, а не самой природой. Без высказывания это явление есть нечто, не имеющее само по себе («от природы») ни названия, ни описания, ни определения, ни классификационной принадлежности. Высказывание же — всегда лишь одна из возможных интерпретаций увиденного. Где же тут непредвзятый, очевидный и неоспоримый факт? Вполне очевидны в буквальном смысле «схождение» железнодорожных рельсов в перспективе к точке, «изменения формы» Луны и пр. Признаем мы это фактами? Даже несмотря на их очевидность — нет.
«Чистое», абсолютно непредвзятое, бесконцептуальное наблюдение вообще не дало бы нам научных фактов. Как бы тщательно ни разглядывать те или иные объекты, на них не найти названий, определений, описаний, данных самой природой. Мы берем их из определенных классификаций, построенных по определенным принципам, разработанным нами, т.е. была проделана необходимая мыслительная работа, а нам кажется, что достоверные и объективные факты получены непосредственно в ходе «чистого наблюдения». То, что в реальности объективно существует, без осмысления нами не имеет ни на-
звания, ни смысла и не воспринимается в качестве научного факта.
За наивной убежденностью в существовании фактов, якобы не зависимых ни от каких априорных представлений, интерпретаций, теорий, стоит врожденная привычка к обыденному наблюдению и восприятию, когда не задумываются о том, как эти факты реально получаются и каково их реальное содержание. Другая причина заключается в слишком буквальной трактовке понятия «теоретическая нагруженность», где главное слово «нагруженность» (не обязательно строго теоретическими, но любыми априорными представлениями), а главный смысл — принципиальная невозможность существования абсолютно непредвзятых фактов, их непременная сформулированность нами, встроенность в те или иные системы представлений. Нельзя согласиться с мнением Я. Хакинга, что, если имеются в виду любые априорные представления, то положение о теоретической нагруженности лишается смысла [Хакинг, 1998].
Если бы какие-то «совсем простые», «очевидные» результаты наблюдений мы все же приняли за непредвзятые, непреложные факты, какие возможности это открывало бы для науки? Какое знание, кроме банальных выводов, можно было бы построить на такой основе? Разве сколько-нибудь серьезные научные концепции выводятся непосредственно из таких простейших наблюдений? Конечно, нет. Между ними огромная дистанция, на которой взаимосвязано, сопоставлено, проанализировано, обобщено множество абстрактных, теоретически нагруженных умозаключений. Наблюдаемая реальность сама себя как факт не квалифицирует; сами факты себя фактами не объявляют, ни о чем нам не говорят и ни к каким выводам нас не приводят. Это делаем мы и непременно на основе тех или иных ранее полученных представлений.
Таким образом, в рамках современной методологической парадигмы обсуждаются вопросы не о том, важны ли факты для науки (важны, разумеется), а о том, что понимать под фактом; не о том, зависят ли факты от теорий (неизбежно зависят), а о том, как зависят и от каких теорий. Неучет теоретической на-груженности фактов — это отрицание азбучных истин современной методологии. Попытки игнорировать их, строить методологию на основе лишь опыта специалистов в конкретной науке, например в геологии, были бы столь же бесплодны, как, например, были бы попытки философов сочинить свою особенную геологию (чего, к счастью, не наблюдается).
Из сказанного вытекает ряд важных следствий. Во-первых, общеобязательного и неоспоримого, как полагали ранее, эмпирического, фактуального базиса науки не существует. «Факты, ...даже взятые в совокупности, не составляют совершенно надежного, незыблемого фундамента для опирающегося на них знания» [Ивин, 2005, с. 227]. «Данные наблюдений уже не могут претендовать на роль абсолютно надеж-
ного и незыблемого фундамента знания...» [Касавин, Сокулер, 1989, с. 100].
Объективность и истинность теоретически нагруженных фактов всегда относительны, любой из них всегда может быть пересмотрен. Нередко возражают, что пересматриваются интерпретации, а не факты. Но в науке отделить факт от интерпретации невозможно. Интерпретация появляется не после того, как факт получен и сформулирован, и даже не на стадии наблюдения и эксперимента, а тогда, когда мы еще только решаем, что именно, каким методом и почему мы будем наблюдать. Уже в это время появляется концептуальная предвзятость, интерпретированность, которая непременно затем войдет в пока еще не полученный факт. Исключить интерпретацию невозможно даже в простых фактах: теоретически нагружен сам язык наблюдений. Он не позволяет сформулировать нейтральные «протокольные предложения». «В науке имеют значение не сами факты, а их интерпретация. Факт, не включенный в ту или иную объяснительную схему, науке безразличен» [Лавриненко и др., 1997, с. 48]. «Попытка логического выведения основных понятий и законов теории из элементарного опыта обречена на провал» [Ильин, 2005, с. 209]. «Ушло в прошлое наивное представление, что наука строится на... совокупности нейтральных фактов. Отброшена также идея о невозможности пересмотра хорошо установленных фактов.» [Малкей, 1983, с. 74].
Во-вторых, популярный в геологии принцип безусловного приоритета опытных фактов давно и коренным образом пересмотрен. «Начало науки — не явления, факты, предметы, а смыслы, образы, модели — теоретические схемы, концептуальные каркасы действительности» [Ильин, 2005, с. 136]. Исследования не начинаются со сбора фактов. Теории, законы природы не выводятся непосредственно из наблюдений и экспериментов. «То, что единственный противоречащий факт тут же заставляет если не отбросить теорию, то, по меньшей мере, радикально перестроить ее, определенно не согласуется с обычной практикой теоретического мышления» [Ивин, 2005, с. 308]. «Фактура» может быть пересмотрена в свете новой теории. Так произошло, например, с геологическими картами, перестроенными в свете тектоники литосферных плит.
В-третьих, никаких «просто» фактов, «просто» наблюдений не существует. На научном уровне нет «чистых» фактов, полностью свободных от какой бы то ни было концептуальности. На обыденном уровне факт можно отделить от интерпретации лишь условно: пока он не войдет в противоречие с другими фактами. Применение научных и обыденных фактов в ненадлежащих областях не приводит ни к чему, кроме путаницы.
Значит ли это, что об объективности опытных фактов можно забыть? Нет, эта проблема с повестки дня не снята. Но принципиально по-иному трактуется сама объективность: она лишилась своего абсо-
лютного статуса. Объективность возможна только в рамках тех или иных принятых на данный момент допущений, точек зрения, теорий. То, что представляется объективным с одной точки зрения, может считаться необъективным — с другой. Устраняя с помощью определенной методики влияние на ход наблюдения, эксперимента тех или иных факторов и связанных с ними теорий, мы получаем выводы, объективные относительно этих теорий. Но влияние теории, на которой базируется сама эта методика, можно устранить лишь в другом наблюдении с выбором другой методики, на основе другой теории; однако там будет влиять эта последняя. Сопоставляя результаты наблюдений, можно учесть влияние обеих теорий. Но процедуры выбора, сопоставления, анализа, получения выводов сами основаны на применении определенных принципов, влияние которых неустранимо.
Об объективности и истинности геологических знаний. История науки, в частности геологии, убедительно показывает: никакие научные проблемы никогда не решались ни полностью, ни окончательно. Всегда остаются нерешенные вопросы, возникают новые, а найденные решения раньше или позже пересматриваются. Объясняют это тем, что фактические данные всегда недостаточны, а возможности методик ограничены.
Но дело не только в этом. Нет таких фактов, которые однозначно говорили бы сами за себя, не нуждаясь в интерпретациях. «Любой акт наблюдения или измерения так или иначе "нагружен" теоретическим или во всяком случае концептуальным смыслом... » [Черняк, 1986, с. 43]. Нет интерпретаций, методик, которые не зависели бы от тех или иных теорий. «Существующая теория. является теми очками, через которые исследователь воспринимает мир и без которых он попросту ничего не видит» [Ивин, 2005, с. 32]. Нет и теорий, которые не вызывали бы сомнений. Но если все это так, есть ли смысл искать истину, выяснять, что и как в природе устроено и происходит на самом деле? И геологам ли решать подобные философские проблемы?
Ответ у геологов, однако, имеется; он далек от философии, но понятен любому геологу-практику. Считается само собой разумеющимся, что геологические проблемы эффективно решаются на основе только истинных концепций, а они для этого должны отвечать опытным фактам. Но с позиций методологии науки такой ответ неубедителен, во-первых, потому, что фактический материал бесконечно разнообразен, он постоянно обновляется и нередко переинтерпретируется. Во-вторых, история науки однозначно свидетельствует: никакие ссылки на факты никогда не приводили к какому-либо окончательному, однозначному, равно убедительному для всех решению. Так, в известной дискуссии фиксистов и мобилистов уже более полувека упорно приводят все новые, якобы вполне объективные наблюдательные и экс-
периментальные факты, будто бы безусловно подкрепляющие некоторую одну точку зрения (для каждой из сторон — свою) и опровергающие другую. Но на любой пример всегда находят контрпример, в любой закономерности всегда обнаруживают исключения, и любое из них раньше или позже как-то объясняется. Это сопровождается взаимными упреками в односторонности, игнорировании фактов — при обоюдном неучете их теоретической нагруженности, что заводит проблему в тупик. Но такие дискуссии были, есть и будут. Как же выбрать предпочтительную концепцию и как обосновать выбор?
Напомним принципиально важный момент. В подобных дискуссиях нам только кажется, что мы рассматриваем непосредственно природные процессы, тела и вещества такими, какими они являются на самом деле. Нам только кажется, что все это объективные факты, взятые прямо из реальности. На деле мы обсуждаем, сравниваем, принимаем или отвергаем не сами реальные объекты, а наши высказывания о них и их соотношениях. Эти описания, как бы они ни были полны, точны и подробны, в принципе не могут быть эквивалентны реальности; они всегда избирательны, целенаправленны, схематичны, неизбежно субъективны, концептуально предвзяты.
Все это давно отражено в фундаментальном принципе современной методологии науки — принципе модельности познания. Суть его в том, что наука в своих сопоставлениях, классификациях, обобщениях, интерпретациях оперирует не самими, как полагают в обыденной жизни, реальными объектами, а всегда неполными, приблизительными их отображениями — моделями. Такие заместители реальности — определения, описания, класификации, изображения — и выступают в качестве фактов.
Модель — это материальная или абстрактная конструкция, подобная реальному объекту не во всех, а лишь в некоторых отношениях, определяемых конкретной решаемой задачей. В зависимости от характера и масштаба задачи, от позиции автора, от выбранных методов исследования тот или иной реальный объект можно представить не единственной, а множеством разнообразных моделей. Любая из них представляет нам реальность не во всей полноте ее свойств. Модель содержит только то, что замечено, оценено, выбрано и вложено в модель нами, а вовсе не самой природой, модель отражает хотя лишь некоторые, но зато особенно тщательно изученные свойства реальности. Но и при этом мы видим реальность не такой, какова она на самом деле, сама по себе, а такой, какой мы — с помощью наших органов чувств, инструментов и методов — способны ее наблюдать. Без моделей мы в принципе не можем ни воспринять, ни представить, ни проанализировать первичные данные о реальности, ни изложить выводы, ни предложить гипотезу, ни обосновать теорию. Научное исследование — это не что иное, как разработка системы моделей, предназначенных для
решения той или иной определенной задачи. Можно отвергать конкретные модели, но без моделей вообще нет научного исследования.
Почему невозможно безмодельное познание действительности путем непосредственного наблюдения? А что такое непосредственное наблюдение, осуществимо ли оно? Можно ли считать таковым рассмотрение реальности с помощью электронного или оптического микроскопа, под лупой или через очки? Все это — посредники между нами и реальностью, трансформирующие ее в нашем представлении, показывающие ее нам далеко не такой, какова она на самом деле. Но и невооруженный глаз — хотя и естественный, но тоже оптический инструмент-посредник. Существуют и другие органы чувств, также посредники, способные нас «обманывать», порождая зрительные, слуховые и пр. иллюзии. Как же узнать, каков реальный объект на самом деле? Способа наблюдения, полностью свободного от влияния внешних условий и особенностей самого наблюдателя, не существует; интерпретация — неотъемлемая часть наблюдения [Томпсон, 2003, с. 153].
Итак, любые наши представления о мире — мо-дельны. Любая модель, по определению, в чем-то непременно отвечает природе, а в чем-то (очень многом!), также по определению, отлична от нее. Но и любая концепция, будучи моделью действительности, тоже непременно в чем-то отвечает действительности, а в чем-то не согласуется с ней. Концепции различаются не истинностью и неистинностью, а только степенью своего соответствия или несоответствия действительности. Чем может измеряться степень такого соответствия? Количеством фактов, согласующихся или не согласующихся с той или иной концепцией (кто и как будет их подсчитывать?), качеством таких фактов (кто и как будет это оценивать?). Нужны ли такие заведомо неточные и неубедительные подсчеты и измерения истинности концепции, теории?
К. Поппер полагал, что для опровержения теории достаточно одного противоречащего факта. Однако в реальной науке существует и совершенствуется множество теорий, ни одна из которых не согласуется со всеми фактами. Некоторые нестыковки устраняются частичными перестройками технологии эксперимента или отдельных положений теории. Но поскольку объективность и достоверность любого факта всегда относительны, никакие отдельные факты, ни опыт вообще не могут однозначно и окончательно ни доказать, ни опровергнуть истинность теории. Само понятие истинности, как и понятие объективности, не есть безусловный критерий выбора теории (концепции) из альтернативных. «Фактами науки могут быть лишь те данные наблюдения или эксперимента, которые "ассимилированы" определенной теоретической концепцией...» [Черняк, 1986, с. 149]. «В обычном словоупотреблении термин "факт" обозначает некоторое действительное явление, событие,
происшествие, которое имеет место независимо от сознания человека.
В этом смысле факт выступает в качестве характеристики самой объективной реальности... Подобное понимание нередко можно встретить в наивно-реалистических представлениях ученых, рассматривающих их в качестве твердо установленного основания знания, непосредственно совпадающего с объективной реальностью» [там же, с. 148]. «Одних фактов недостаточно для выбора между теориями, ведь многие из этих теорий в одно и то же время могут удовлетворительно толковать имеющиеся данные» [Томпсон, 2003, с. 165]. «Одну и ту же совокупность фактов можно обобщить по-разному и охватить разными теориями. .Согласие теории с экспериментами, фактами или наблюдениями недостаточно для однозначной оценки ее приемлемости. Не эмпирический опыт, а теоретические рассуждения оказываются обычно решающими при выборе одной из конкурирующих концепций» [Ивин, 2005, с. 242].
Чем же определяется предпочтительность концепции? Это, во-первых, значимость и круг задач, успешнее решаемых данной концепцией в сравнении с другими, а также простота, точность, устойчивость и проверяемость решений. Во-вторых, степень фундаментальности: надежность применения в максимально широком диапазоне условий. Концепция, отвечающая этим критериям, отражает отношения реальности на данный момент в чем-то лучше, чем альтернативные концепции. Очевидно также, что такие — нестрогие и необщепризнанные — характеристики всегда оставляют возможность для разногласий.
Но что мешает считать наиболее эффективную концепцию истинной? Мешает понимание того, что в дальнейшем неизбежно появится новая, еще более эффективная и фундаментальная концепция. И тогда ее придется называть истинной, а после нее — следующую. Считать же всякую новую концепцию «более истинной» имело бы смысл, лишь если она возникла бы как развитие предыдущей, что бывает далеко не всегда. К тому же «...ни одно наблюдение никогда не может гарантировать, что обобщение, выведенное из истинных — и даже часто повторяющихся — наблюдений, будет истинно.» [Поппер, 1983, с. 271], тем более, что «.научное знание характеризует не действительность, как она есть сама по себе, а некую сконструированную чувствами и рассудком реальность» [Кохановский и др., 2005, с. 396]. В силу сказанного главное — не абсолютная фактуальная обоснованность, не полная адекватность тому, «что есть на самом деле», не истинность, а эффективность применения.
Тем не менее многие философы и ученые говорили и говорят о том, что постижение истины — главная цель науки. Но «что есть истина?» Это философский вопрос, который для геологов звучит отвлеченно. На
него должны профессионально отвечать философы, многие из которых полагают, что их задача — точно «отражать» реальность, а цель науки — достоверное знание о мире. Начиная с Ф. Бэкона большинство философов верили, что наука — это совокупность утверждений о фактическом и что для преодоления разногласий необходимо и достаточно собрать дополнительные данные, подтверждающие одну из теорий [Лаудан, 1996]. В естественно-научных теориях свидетельством истинности считают только эмпирически установленную адекватность реальности, для чего необходимо отличать факт от теоретической интерпретации [Сторожук, 2003]. Но, по [Раддер, 2004], если в эксперименте определенное состояние избирается и возникает при нашем активном участии, правомерно ли видеть в этом путь к объективному знанию?
Принятие (assume) окружающей реальности — ментальный акт; он осознаваем лишь в той мере, в какой мысль выражена в слове [Quine, 1981]. По А.Ю. Сторожук, теоретическая нагруженность наблюдения препятствует непосредственному обращению к опыту как фундаменту познания. Не только интерпретация наблюдения, но и само восприятие зависят от теоретического контекста. Все это лишает опытные данные статуса объективных свидетельств истинности теории: теоретическая трактовка может сообщить факту произвольную, ошибочную интерпретацию. Потребность в абсолютно достоверном опыте вытекает из стремления к абсолютному знанию. От поиска абсолютной истины на уровне теории философы уже отказались, но стремление найти абсолютно истинные эмпирические свидетельства осталось [Сторожук, 2004].
На деле же в точном и достоверном познании мира главное — определить точку зрения, которая позволит увидеть что-то новое, повести в правильном направлении. Если некоторое представление о природе лучше соответствует нашему пониманию вещей, отвечает на большее число вопросов, чем ставит, продвигает наши исследования, то это и определяет его ценность; это, если и не истинностный, то по крайней мере оценочный критерий. Адекватность такого представления будет, в конце концов, определена его практической эффективностью [Райдер, 2005]. «Истина есть прежде всего человеческое отражение
реальности......Даже и абсолютная истина! — это не
объективная реальность как она есть сама по себе, независимо от человека, но человеческое понимание, этой реальности» [Касавин, Сокулер, 1989, с. 139].
Но, по Л. Лаудану, оказалось, что даже те ученые, которые следуют нормам объективности, приходят к весьма различным выводам. Фактических данных — особенно на стыках исследований — недостаточно, чтобы определить выбор между теориями. Методологические правила обычно недостаточны для однозначного выбора среди фактуальных утверждений: всегда оказывается, что их совокупность, поддержанная определенными методологическими правилами, способна включать несколько противоречащих
утверждений. В отношении таких целей, как истина, самосогласованность, простота, предсказательная способность, не удается найти правила эмпирического исследования, гарантирующие их достижение. Тем не менее возникновение новой теории иногда перевешивает значение любых методологий и аксиологий. Новая теория, которая лучше работает, достигая целей сторонников различных методологий, быстро завоевывает всеобщее признание [Лаудан, 1996].
Грандиозное здание теории не может базироваться на таком неустойчивом фундаменте, как факты, которые могут и должны подвергаться сомнению. Опыт не может быть надежным. Абстрактное же знание, будучи надежным, не является плодотворным [Сторожук, 2004].
Заключение. Главная задача естественно-научного исследования — не поиск истины как таковой (это дело философов), а разработка моделей реальности, на основе которых можно эффективно решать задачи, стоящие перед наукой и практикой. В ходе такой конкуренции теорий, концепций и определяется предпочтительная из них. «Понятие истины должно быть предоставлено философам, а методология нуждается в изучении конкретных способов и критериев оценки научных утверждений. Первое и второе связано, но не однозначно и не жестко» [Касавин, Сокулер, 1989, с. 129].
Какова логика выбора одной из конкурирующих концепций? Предлагается гипотетическая модель, пусть не отвечающая всем наблюдаемым фактам, даже противоречащая тем или иным представлениям, которые на данный момент считаются истинными. Из такой, пусть и сомнительной, гипотезы выводятся следствия, которые затем проверяются на соответствие фактам. Устойчивая, лучшая, чем у альтернативных концепций, подтверждаемость, а не абстрактная истинность, есть достаточное основание для принятия новой модели в качестве предпочтительной. Такой выбор на практике реализуется постепенно, в значительной мере стихийно. К какому-то моменту у большинства геологов складывается убеждение, что даже при известной фактуальной спорности той или иной концепции эффективность ее применения выше, чем альтернативных. В этих обстоятельствах использование понятия «истинность» в оценках естественно-научных концепций, а тем более категоричность, запретительство неуместны, лишены смысла. Любая теория всегда дискуссионна, она не более чем только одна из бесконечного множества возможных моделей реальности, в чем-то подобных, но в чем-то непременно отличных от нее.
Как же подойти к ответу на вопрос об истине? Сформулируем его иначе: насколько наши представления о геологической реальности отвечают самой реальности? В такой постановке уклониться от ответа геолог уже не вправе, ибо это вопрос обоснованности наших профессиональных выводов. Каким должен быть ответ?
Учитывая, что строго оценить степень соответствия концепции фактам невозможно, допустим что из нашего профессионального лексикона исчезнет понятие истины. Что произойдет? Ничего: как работали, так и будем работать. Почему? Потому, что мы фактически заняты не выяснением истины, как пытаемся иногда внушить себе, а разработкой моделей реальности, которые помогали бы решать конкретные научные и практические задачи. Полученные модели мы будем применять не потому, что считаем их истинными, а потому, что они эффективны при
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М.: Наука, 1988.
Головкинский Н.А. О пермской формации в центральной части Камско-Волжского бассейна // Материалы для геологии России. СПб.: Изд. Имп. минерал. об-ва, 1869. С. 273-415.
Дюгем П. Физическая теория: ее цель и строение. СПб.: Образование, 1910.
Ивин А.А. Современная философия науки. М.: Высшая школа, 2005.
Ильин В.В. Философия и история науки. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005.
Касавин И.Т., Сокулер З.А. Рациональность в познании и практике. Критический очерк. М.: Наука, 1989.
Кохановский.В.П., Лешкевич Т.Г., Матяш Т.П. и др. Основы философии науки. Ростов-на-Дону: Феникс, 2005.
Лавриненко В.Н., Ратников В.П., Голубь В.Ф. и др. Концепции современного естествознания. М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1997.
Лаудан Л. Наука и ценности // Современная философия науки. Хрестоматия. М.: Наука, 1996. С. 295-342.
Малкей М. Наука и социология знания. М.: Прогресс, 1983.
Милль Дж.Ст. Система логики силлогистической и индуктивной. СПб.: Изд-во Лемана, 1914.
Поппер К. Логика и рост научного знания. Избранные работы. М.: Прогресс, 1983.
Раддер Х. Подходы к более развитойфилософии научного экспериментирования // Философия науки. 2004. № 3 (22). С. 62-86.
Райдер Дж. Примиряя прагматизм и натурализм // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2005. № 4. С. 18-36.
решении наших задач. И мы будем применять эти модели до тех пор, пока они выполняют эти свои функции, и пока не появились новые модели, которые решают эти задачи эффективнее. Это и есть тот ответ на философский вопрос об истине, который вправе ответственно дать ученый-естественник, не будучи профессионалом-философом.
Авторы признательны М.А. Гончарову, В.П. Гав-рилову и А.Ю. Сторожук за тщательный анализ рукописи статьи и полезные замечания.
Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М.: Гардарики, 2006.
Сторожук А.Ю. Проблема определения соответствия теории фактам // Философия науки. 2003. № 1 (16). С. 89-101.
Сторожук А.Ю. Философия научного эксперимента: реакция на кризис рационализма // Там же. 2004. № 3 (23). С. 87-120.
Томпсон М. Философия науки. М.: ФАИР-ПРЕСС,
2003.
Ушаков Е.В. Введение в философию и методологию науки: учебник. 2-е изд. М.: КНОРУС, 2008.
Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986.
Философский энциклопедический словарь. 2-е изд. М.: СЭ, 1989. С. 681.
Хаин В.Е., Рябухин А.Г., Наймарк А.А. История и методология геологических наук: учеб. пособие для вузов. М.: Академия, 2008.
Хакинг Я. Представление и вмешательство: Введение в философию естественных наук. М.: Логос, 1998.
Черняк В.С. История, логика, наука. М.: Наука, 1986. Шлик М. О фундаменте познания // Аналитическая философия: избранные тексты. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.
Carnap R. ber Protokolls tze // Erkenntnis. 1932/33. Bd. 3. H. 2/3. S. 215-228.
Hanson N.R. Patterns of Discovery. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1958.
Quine W.V. Things and Their Place in Theories. Camb., Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press. 1981. P. 1-23.
Поступила в редакцию 22.12.2009
