CC BY
30УДК 943.9.08
О НАЦИОНАЛИЗМЕ ХУДОЖЕСТВННО-ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ЭЛИТЫ ВЕНГРИИ: ШАНДОР ПЕТЕФИ И ЭНДРЕ АДИ (первая половина XIX и начало XX века)
А.Г. Айрапетов
В статье рассматривается актуальный с научной и общественно-политической точек зрения вопрос о национальной идентичноcти венгров, об их представлениях о месте Венгрии в европейском сообществе в первой половине XIX и начале XX в.. Носители «национальной идеи» - венгерская интеллигенция, и в частности, яркие представители художественно-интеллектуальной элиты Ш. Петефи и Э. Ади, отстаивали демократическую модель мадьяризации славян, румын и представителей других наций, проживавших на территории Венгрии. Особое внимание уделено освещению вопроса о генезисе и формировании венгерской идентичности Ш. Петефи.
Ключевые слова: «национальная идея», Венгрия, идентичность, патриотизм и национализм.
NATIONALISM OF ARTISTIC AND INTELLECTUAL ELITE OF HUNARY: SANDOR
PETOFI, ENDRE ADI (the first half of 19th and the beginning of 20th century)
A.G. Airapetov
The article deals with the issue of the national identity of Hungarians, their ideas about the place of Hungary in the European community in the first half of the 19th and the beginning of the 20th century, which is relevant from scientific and socio-political points of view." The bearer of the" national idea " - the Hungarian intelligentsia, and, in particular, bright representatives of the artistic and intellectual elite S. Petefi and E. Adi, defended the democratic model of magyarization of Slavs, Romanians and representatives of other Nations living in Hungary. Special attention is paid to the issue of genesis and formation of S. Petefi's Hungarian identity.
Key words: "national idea", Hungary, identity, patriotism and nationalism.
n w "
В новеиших исследованиях россииских историков, посвященных формированию национального самосознания у народов Центральной Европы, обращают на себя внимание две точки зрения. А.С. Мыльников усматривает в национальном патриотизме последнюю стадию и высшую форму патриотической идеологии [5, с. 80]. Возражая ему, О.В. Хаванова отмечает, что у патриотизма есть и гражданское измерение. Оно заключается в том, что идея верности отечеству, т.е. стране (а не только своей нации), где человек родился и вы-
рос, становится привлекательной в этнически разнородных сообществах [8, с. 19].
П V V V
В венгерской действительности первой половины XIX и начала XX в. явления и понятия «нация», «отечество», «государство», «язык», «традиция» были тесно взаимосвязаны. Рецепция национальной идеи имела также внешнеполитический срез и состояла в поиске места Венгрии и мадьяр в европейском сообществе. Такое преломление национальной идеи было характерной чертой дискурса венгерской художественно-интеллектуальной элиты и ее выдающихся представителей - поэтов
Шандора Петефи (1823-1849) и Эндре Ади (1877-1919).
Национальные взгляды и представления венгерских поэтов не стали предметом обстоятельного изучения в историографии. К ним обоим можно отнести слова российского историка Т.М. Исламова, сказанные, правда, о Петефи. В статье, опубликованной в 1975 г., Т.М. Исламов подчеркивал, что «Петефи был далек от слепого шовинизма и идеализации собственного народа. Счастье своего народа великий поэт... видел в венце мировой свободы» [4, с. 76]. Касаясь вопроса о неоднозначном отношении поэта к невенгерским народам, российский историк отмечал: «Когда славянские народы и валахи оказались вовлеченными в конфликт (национально-освободительная война 1849-1849 гг. - А.А.) на стороне габсбургской реакции, когда с обеих сторон совершались акты насилия, у Петефи встречаются и такие высказывания, которые содержат выпады против других народов» [4, с. 75].
В 1830-1840-е гг. процесс национальной самоидентификации Петефи, словака по происхождению, венгра по образованию и культуре, шел как бы в нескольких плоскостях. Осознание им своей национальной принадлежности тесно сопряжено с памятью о малой родине - венгерском Алфельде, «самой достойной местности на свете» [7, с. 17]. Воспевая Ал-фельд, Петефи делает, однако, примечательную оговорку: «.При всем моем пристрастии я не могу хвалить ее (местности Алфельд. - А.А.) дороги» [7, с. 57]. Признание и заимствование достижений западной индустриальной цивилизации -строительства современной для того периода инфраструктуры - дорог, служило для венгерского поэта проявлением подлинного патриотизма.
Часто встречающиеся в его «Путевых дневниках» возвышенные слова о венгерских горах, реках, долинах и степях, замках и крепостях рождались из чувстви-
тельной натуры Петефи и личного жизненного опыта поэта. Его патриотизм психологически слит с природой Венгрии, и не только родного Алфельда. Путешествуя по стране, он с нескрываемым восторгом писал друзьям о «невыразимой красоте» долин Киш-Хнилец, Нирештете, Надьбани, Диошдера, Серенча, о живописных окрестностях Сепхалома, степных просторах Хортобадя, о величественной Токайской горе, о красавице Тисе, которую он любит, потому что «она венгерская с головы до ног». Он уподоблял природу Венгрии лучшей подруге, от которой у него нет никаких тайн[7, с. 15, 20, 28, 30, 45, 50, 67, 70, 74, 78].
Формирующийся в сознании поэта образ отечества - это не только явления природы, сельские пейзажи. Петефи, человека начавшейся эпохи модерна с её ускоренной урбанизацией, особенно интересовали города, которые, по наблюдениям поэта, постепенно «омадьяривают-ся» (выражение Петефи. - А.А.). Преимущественно о городах, а не о «скучных» деревнях и городских предместьях он рассказывал в своих письмах. Объекты его наблюдений - «красивый, приятный большой» Надьварад; отвратительный Унгвар, «грязный, неопрятный, словно пьяница, который упал в лужу»; «маленький, но оживленный и веселый, пестрый» Коложвар, «славный городок» Сатмар, «хорошенькие городки» Деж и Самошуй-вар [7, с. 55, 75, 78, 79, 89, 90]. Его патриотизм сопряжен с городским хронотопом. Города притягивали к себе Петефи: «Я могу жить только там и нигде больше в мире, только в милом, прекрасном Пеште». На вопрос, что же влечет его в Пешт, двадцатидвухлетний Петефи отвечал: «Всё! Добрые друзья, веселые приятели и скорбный, тихий могильный холм». Он любил шум Пешта, этого «гигантского улья». Сравнивая венгерскую столицу с провинциальным Коложваром, Петефи замечал: «По дороге в Пешт, уже в нескольких милях от города, почти на глазах
меняются и люди, и предметы, и я бы сказал, даже воздух. Совсем иначе в окрестностях Коложвара... Только в каких-нибудь получасах от города начинается некоторое движение: издалека проносится коляска [7, с. 27, 39-40, 90].
Венгерская идентичность Петефи под-питывалась его исторической памятью. Знания о прошлом Венгрии, почерпнутые из книг (исторических хроник, научных трудов, в частности из исследования немецкого ученого А. Феслера «История венгров и их земли»), дополнялись рассказами, услышанными от старожилов. Приведем дневниковую запись поэта, датированную 1845 г.: «В те времена, когда в Шалго (деревня. - А.А.) стояли турки, мадьяры стреляли по ним отсюда из замка Шомошке и выбили ложку из руки одного турка, который как раз в это время ел. Тогда басурманы бросились бежать из Шалго, да так и не возвращались до сих пор. Где еще найдешь поэта с таким смелым воображением, как у народа» [7, с. 30]. В венгерской истории для него ценно все, что связано с национально-освободительным движением, борьбой за политические права, с подъемом культуры. Посетив Ракош, он записал в дневнике, что здесь «некогда происходили сословные собрания и мы выбирали королей» (слова «мы выбирали» выделены Петефи). Проехав окрестности деревни Майтень, он отметил, что здесь произошло последнее сражение Ференца Рако-ци. А в письме, посланном 9 июля 1847 г. из Шарошпатака, всего несколько строк, полных, однако, глубокого смысла: «Священная земля! Здесь жили некогда львы вольности» [7, с. 40, 54, 71].
Память о прошлом рождала в сознании Петефи не одно только чувство гордости. В июле 1847 г. он оказался в построенном в средние века замке Мункач, превращенном позже в государственную тюрьму. Его охватили мучительные переживания: «На стене одного из зал висят портреты Ференца Ракоци и Илоны Зрини. В
другом месте я, наверное, смотрел бы на эти славные образы часами, а здесь только взглянул на них мельком и поспешил выйти наружу. В этих стенах у меня так сжалось сердце, что я едва дышал. В 1800-1801 годах одним из здешних узников был Ференц Казинци. Бедный Казин-ци! Бедная родина!» [7, с. 76]. Ф. Казинци инициировал в начале XIX в. движение за обновление венгерского языка, и для Пе-тефи местечко Сепхалом, где жил и был похоронен Ференц Казинци, священно. Он убежден в том, что «каждый мадьяр, обладающий возвышенной душой, обязан хоть раз совершить туда паломничество, как магометанин в Мекку». Но память должна быть и рукотворной: «Я был там (в июле 1847 г. - А.А.), я увидел самую душераздирающую картину разрушения и запустения.» [7, с. 73].
Еще в 90-е годы XVIII в. идея венгерского языка представлялась фактором, благоприятствующим созданию мононационального государства. Известному ученому-лингвисту, поэту Миклошу Реваи, казалось недалеким время, когда благодаря полученному образованию «словак, серб, влах, немец охотно станут мадьярами» [6, с. 133]. Нельзя сказать, что этот «проект» достиг своей цели, хотя мадьяризация стала выраженным вектором духовного и политического развития венгерского общества XIX в. Спустя примерно пятьдесят лет, в предреволюционном 1847 году, Пе-тефи ассоциировал Венгрию с общим свободным домом для миллионов людей. Для двадцатичетырехлетнего поэта все, кто говорит на венгерском языке, одинаково венгры [3, с. 234]. Но и в середине XIX в. венгерские аристократы говорили на мадьярском языке с иностранным акцентом [6, с. 140]. Люди других сословий и национальностей знали венгерский язык не лучше. Типичной иллюстрацией этому, по-видимому, может служить одно из путевых наблюдений Петефи. Выехав 13 мая 1847 г. из Пешта в дилижансе, он «с неудовольствием» удостоверился, что
среди его попутчиков - торговца-еврея, офицера-поляка, католического священника-словака и его родственницы -«один-единственный говорит по-венгерски, да и тот священник» [7, с. 39].
Как и когда произошло «омадьярива-ние» Шандора Петефи, урожденного словака? Его отец, Иштван Петрович, мясник и шинкарь, легко ассимилировался в венгерской этнической среде в Кишкереше. Мать, Мария Хруз, старательно учила сына венгерскому языку. В пештской гимназии пиаристов, одном из лучших учебных заведений Венгрии, куда родители определили сына, он преуспевал лишь в одном венгерском языке. В городе, населенном по большей части немцами, популярности ему это не прибавляло. Безрезультатными оказались усилия учителя-словака Я. Коллара приобщить Шандора к идеям всеславянства. В 15 лет юноша, называя себя венгром и даже куном («истинным венгром»), объявляет друзьям, что непременно сменит фамилию на Пе-тефи [3, с. 25-44, 234].
Взаимовосприятие этносов в многонациональной империи Габсбургов, включавшее в себя в качестве компонента этнокультурные стереотипы, оказывало формирующее влияние на национальную идентичность подданного монархии. Для Петефи образ венгра складывался в процессе сопоставления национальных черт характера мадьяр и соседних народов. Он воспринимал их на уровне обыденного сознания, но важно, что национальные особенности преломлялись в его представлениях через призму гуманистических ценностей, составляющих остов «картины мира» поэта. В контексте его неоднозначных, относящихся к 1845-1847 гг., «ремарок» о чертах характера разных наций следует учесть «признание» Петефи: «Говоря без хвастовства, я один из самых великих человеколюбцев» [7, с. 77].
Петефи восхищался удалью и силой венгерских коноводов-бетяров. «На ярмарках они устраивают побоища и
нещадно лупят друг друга дубинками по голове». Поведав об этом в письме, Пете-фи добавлял: «А ведь трахнули бы так немца или словака по башке, уж он, наверное, превратился бы в дым, словно алмаз в огне. Золы и то не осталось бы». Противопоставление венгров другим нациям просматривается и в другом письме Петефи: «Не могу пожаловаться и на своих спутников, - все они были мадьярами, не так, как намедни, во время поездки в Дебрецен, когда в одном безбожном ковчеге целый людской зверинец» [7, с. 64-65]. С оттенком пренебрежения он отзывается о немцах: «Как раз в тот момент, когда мы хотели было уже тронуться в путь, ко мне подошел человек.., вернее сказать, немец, и попросил подвезти его... Я сказал ему, что подвезу с удовольствием, но только при условии, что он за всю дорогу не промолвит ни слова, ибо я не люблю разговаривать в пути, а по-немецки так и вовсе не люблю говорить» [7, с. 65]. В дороге между ними, правда, завязалась беседа. Петефи не скрывает своего снисходительно-сочувственного отношения к евреям. Рассердившись на придорожного корчмаря, у которого «не было ни крошки», он все же пожелал, чтобы господь дал корчмарю хлеба, сала либо репчатого лука, - ведь, он, бедняжка, еврей!». На следующий день, 12 июля 1847 г., в письме из закарпатского города Берегсаса он «развивает» эту тему. С облегчением констатируя, что местный корчмарь - венгр, а не еврей, Петефи добавляет: «Я люблю,. уважаю евреев, но из трактиров я выгнал бы их к черту. Что неприятно, то неприятно - и тут уже ничего не поделаешь» [7, с. 59, 64-65, 74, 77].
Петефи, как уже отмечалось, был далек от идеализации мадьярской нации. В ироничной форме он указывал на негативные (с точки зрения общечеловеческой морали) особенности поведения венгров и представителей других наций. Так, он писал: «Странная штука - мадьяр любит воровать всё, но больше всего лю-
бит он воровать коней. Остальные виды воровства считает талантом, а этот - гениальностью.». Он намекал на склонность румын к плутовству: «От Коложвара до Колто два дня езды, если, конечно, наш возница румын; иначе - меньше». И уж совсем оскорбительно он отзывался о румынах, когда писал: «Бродяги и румыны плетутся на ярмарку - из ста девяносто девять мертвецки пьяные» [7, с. 59, 90].
Решительный противник национального эгоизма Петефи был открыт западноевропейскому социальному и культурному опыту. Но при этом он различал «опыт» англичан, которые «почитают только собственный карман (и карман - это ось, на которой вращается Земля и даже вся Вселенная)», немцев, ищущих «только собственное благо», и французов, которые «при всех своих недостатках достойнее любви и уважения, чем любая нация при всех своих достоинствах». Французы, пояснял Петефи, «действовали и действуют, и если даже не действуют, то все равно их сердца бьются во имя блага человечества» [7, с. 169-170].
С учетом приведенных выше фактов как следует отнестись к свидетельству соратника Петефи, поэта и публициста Яно-ша Вайды, который общался с Петефи в течение нескольких лет едва ли не каждый день? В 1884 г. Вайда опубликовал этюд «О Петефи». В нем Петефи охарактеризован как «неподдельный венгр», «экстракт венгра», «венгр до фанатизма, ибо верил, что небольшой по численности народ избежит гибели, лишь возведя национальное чувство в степень фанатизма» [2, с. 64-65]. Что стояло за этим обостренным национальным чувством и апокалиптическими настроениями? Сравнивая Венгрию с Англией и Францией, Пе-тефи считал, что его родина опаздывает во всем. По его представлениям, в пред-мартовском (до начавшейся 15 марта 1848 г. революции. - А.А.) венгерском обществе с его слабыми буржуазией и городским средним классом, непатриотич-
ной земельной аристократией функцию катализатора назревших социоэкономи-ческих и политических преобразований должен был выполнить национальный дух, материализовавшись в деятельности реформаторов, людей с сильным характером, какой, однако, с горечью констатировал Петефи, «редко встретишь в наше тщедушное время». Не случайно в венгерской революции Петефи, подавляя в себе радикалистские настроения, выступал за консолидацию всех патриотических сил, представлявших разные «партийные» течения. На это справедливо обратил внимание венгерский историк Д. Шпира [9, с. 98, 101, 102, 108, 114]. Характерно для гражданской патриотической позиции поэта - его обращение к дворянам от 11 марта 1848 г., облеченное в стихотворную форму:
Значит, вы согласны - ждем вас, господа, Встретить вас приветом рады мы всегда,
В цепь одну, как звенья, мы сплестись должны -
Все мы нашей скорбной родине нужны!
[9, с. 98].
Тактика Петефи оказалась продуктивной. Коалиционное правительство либералов и радикалов - Комитет обороны -если и не смогло обеспечить окончательную победу революции превращением всей страны в единый боевой лагерь, то оказалось по крайней мере в состоянии достичь того, что пришедшие в итоге к власти консервативные силы не посмели уничтожить основные её завоевания.
Спустя шестьдесят лет, в начале XX в., Венгрия стала ареной столкновения демократического, толерантного и консервативного агрессивного национализма. Радикально настроенная часть венгерской интеллигенции (О. Яси, Э. Сабо, В. Виль-мош, Ж. Кунфи, Э. Ади и др.) представляла первый тип национализма. Идеи консервативного национализма разделяли Е. Ра-коши, Ж. Бёти, П. Неши и др. Эндре Ади
отразил в своих стихах и публицистике атмосферу напряженной идейно-интеллектуальной борьбы на «национальном фронте».
В представлениях Ади топография двух типов национализма определялась дихотомией венгерских интеллигентских и сельских городов. Не скрывая своих симпатий, Ади писал, что в интеллигентских городах жизнь, наполненная переменами, бьет ключом. Не традиции, а в первую очередь новации отличают их духовную атмосферу. Помимо Будапешта, примером интеллигентского города для Ади являлся Надьварад. Этот «беспокойный, пленительно смелый город», в котором Ади прожил несколько лет, работая журналистом, изменил в нем очень многое из того, что было воспитано отсталыми сельскими городами - Надькароем, Зилахом, Дебреценом [1, с. 326]. В 1904 г. Ади уехал на год в «город городов» Париж, откуда возвратился, укрепившись в мысли, что сейчас от «культурных венгров» требуются «упорство, злая гордость и почти сверхчеловеческая сила». Это то, что «разбудит их страну от безмятежной дряблости и покоя» [1, с. 327]. Демократический национализм сродни гражданскому патриотизму: он не отрицает чувства национальной гордости, но сопрягает его с культурным прогрессом нации и материальным благополучием народа. Между тем, писал Ади, венгры «угнетены, отсталы, нищи» [1, с. 342].
В консервативном национализме он видел проявление корыстных интересов «сильных мира сего» - в первую очередь венгерских земельных магнатов, которые блокировались с клерикалами [1, с. 334-336]. Их изоляционистский национализм был заключен в лозунгах «Вне Венгрии нет жизни», «Глобус принадлежит мадьярам» [2, с. 165]. Консерватив-
ному национализму была свойственна мегаломания с «безумными идеями венгерского империализма». Ади ошибался, когда противопоставлял венграм румын, болгар, сербов, которые якобы «не мнят о себе». Но таким способом он пытался разрушить «венгерский мирок» - этот бастион шовинизма малой нации [1, с. 329, 372]. Подвергаясь ожесточенной критике в консервативной прессе и публицистике, Ади называл себя «глашатаем европейской венгерской души». Наверняка, он мог бы повторить слова своего соотечественника, этнографа Яноша Чапловича: «Венгрия должна стать малой Европой».
Альфа и Омега гражданского, гуманистического патриотизма Ади - создание условий для свободного развития личности. Показательным представляется ему опыт Франции начала XX в., где в школах учат, что «Луи Пастер более велик, чем десяток героев-вояк». Характерно также, что он разделял протест лидера Венгерской демократической партии В. Важоньи, заявившего в одном из своих выступлений, что преподавание истории в Венгрии - это откровенная апология кровопролития [1, с. 387, 539]. На новом, индустриально-урбанистическом, витке модернизации общества только передовая городская культура, по убеждению Ади, способна преодолеть венгерский «комплекс отсталости» и уберечь нацию от двух опасностей - швабского (немецко-германского) шовинизма и патриархальной «татарской» азиатчины [1, с . 409-410, 490-493]. Долгое время Венгрия ассоциировалась в общественном мнении со «страной-паромом», которая «лишь ползала взад-вперед меж двух берегов: с Востока на Запад, но охотней - обратно» [2, с. 170] Ади жаждал наступления поры, когда старая метафора перестанет отражать венгерскую действительность.
Список литературы
1. Ади Э. Избранное. - Будапешт: Изд-во Корвина, 1981. - 558 с.
2. Избранные произведения передовых венгерских мыслителей. Вторая половина XIX - начало XX века. - М.: Наука, 1984. - 303 с.
3. Ийеш Д. Шандор Петефи.- М.: Радуга, 1984. - 467 с.
4. Исламов Т.М. Общественно-политические взгляды Петефи // Петефи в мировой культуре: Материалы конференции. - М.: Наука, 1975. - 160 с.
5. Мыльников А.С. Народы Центральной Европы: формирование национального самосознания. XVIII - XIX вв. - СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1997. - 176 с.
6. Освободительные движения народов Австрийской империи: Возникновение и развитие. Конец XVIII в. - 1849 г. - М.: Наука, 1980. - 610 с.
7. Петефи Ш. Собрание сочинений: в трех томах. - Будапешт: Изд-во Корвина, 1973. - Т. 1. - 630 с. -Т. 2. - 468 с. - Т. 3. - 444 с.
8. Хаванова О.В. Нация, отечество, патриотизм в венгерской политической культуре: движение 1790 года. - М.: Институт славяноведения РАН, 2000. - 192 с.
9. Шпира Д. Четыре судьбы. - М.: Прогресс, 1986. - 152 с.
References
1. Adi EH. Izbrannoe. - Budapesht: Izd-vo Korvina, 1981. - 558 s.
2. Izbrannye proizvedeniya peredovyh vengerskih myslitelej. Vtoraya polovina XIX - nachalo XX veka. -M.: Nauka, 1984. - 303 s.
3. Ijesh D. Shandor Petefi. - M.: Raduga, 1984. - 467 s.
4. Islamov T.M. Obshchestvenno-politicheskie vzglyady Petefi // Petefi v mi-rovoj kul'ture.: Materialy konferencii. - M.: Nauka, 1975. - 160 s.
5. Myl'nikov A.S. Narody Central'noj Evropy: formirovanie nacional'nogo samosoznaniya. XVIII-XIX vv. -SPb.: TOO TK «Petropolis», 1997. - 176 s.
6. Osvoboditel'nye dvizheniya narodov Avstrijskoj imperii: Voznikno-venie i razvitie. Konec XVIII v. -1849 g. - M.: Nauka, 1980. - 610 s.
7. Petefi SH. Sobranie sochinenij v trekh tomah. - Budapesht: Izd-vo Korvina, 1973. - T. 1. - 630 s. - T. 2. -468 s. - T. 3. - 444 s.
8. Havanova O.V. Naciya, otechestvo, patriotizm v vengerskoj politicheskoj kul'ture: dvizhenie 1790 goda.- M.: Institut slavyanovedeniya RAN, 2000. - 192 s.
9. Shpira D. CHetyre sud'by. - M.: Progress, 1986. - 152 s.
