Научная статья на тему 'О модернизационной адекватности хозяйственной системы России в контексте новой экономики'

О модернизационной адекватности хозяйственной системы России в контексте новой экономики Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

CC BY
217
41
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ВЛАСТЬ / СОБСТВЕННОСТЬ / ДЕИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ / ИННОВАЦИИ / КРИЗИС / МОДЕРНИЗАЦИЯ / НОВАЯ ЭКОНОМИКА / РЕНТА / РЕСУРСНАЯ ЭКОНОМИКА / РЕСУРСНОЕ ПРОКЛЯТИЕ / УКЛАД

Аннотация научной статьи по экономике и бизнесу, автор научной работы — Даниленко Л.Н.

В настоящее время в России популярны идеи инновации, креативности и модернизации. Способны ли они повести за собой российское общество к новой экономике? В статье рассмотрена проблема соответствия декларируемых намерений по переводу национальной экономики на модернизационный путь развития реальному положению дел. Несмотря на внешнее внимание со стороны российских властей к идеям нового технологического уклада, отечественная экономика все еще остается на прединновационной стадии развития.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «О модернизационной адекватности хозяйственной системы России в контексте новой экономики»

ПРОБЛЕМЫ. ПОИСК. РЕШЕНИЯ

14 (203) - 2013

УДК 330.101

о модернизационной адекватности хозяйственной системы россии в контексте новой экономики

л. н. даниленко,

кандидат экономических наук, доцент кафедры финансов и кредита E-mail: daniluda@rambler. ru Псковский государственный университет

В настоящее время в России популярны идеи инновации, креативности и модернизации. Способны ли они повести за собой российское общество к новой экономике? В статье рассмотрена проблема соответствия декларируемых намерений по переводу национальной экономики на модернизационный путь развития реальному положению дел. Несмотря на внешнее внимание со стороны российских властей к идеям нового технологического уклада, отечественная экономика все еще остается на предыннова-ционной стадии развития.

Ключевые слова: власть, собственность, деиндустриализация, инновации, кризис, модернизация, новая экономика, рента, ресурсная экономика, ресурсное проклятие, уклад.

Введение. В новейших экономических исследованиях широко используются такие термины, как информационное общество, постиндустриальное общество, экономика знаний, креативная экономика, в общем - новая экономика [4, 7, 34]. Вместе с тем остается открытым вопрос о том, что скрывается за понятием новая экономика, можно ли говорить о новой экономике как о реальном экономическом феномене или это лишь гипотеза, отражающая ключевые тенденции изменений в производстве, финансах, организационных структурах (к атрибутам новой экономики обычно относят инновации, информационно-коммуникационные технологии (ИКТ), наукоемкое производство). Исследователи по-разному определяют как сущность новой экономики, так и перспективы, которые она открывает для человечества.

Например, лауреат Нобелевской премии Дж. Стиглиц по значимости перемен сравнивает новую экономику с промышленной революцией. В частности, Дж. Стиглиц пишет: «Двести лет назад мир прошел через экономическую революцию, которая переместила основу экономики из сельского хозяйства в обрабатывающую промышленность. Новая экономика представляет собой такое же одномоментное изменение пропорций: сдвиг от производства вещей к производству идей, связанному с переработкой информации, а не материальных запасов или обслуживанием людей» [33, с. 47]. При этом глобализация рынков, распространение ИКТ, появление цифрового пространства рассматриваются им как предпосылки перехода к новой экономике.

Схожее мнение высказывают и отечественные исследователи, отмечая, что «глобализация мировой экономики тесно переплетается с сетевой информатизацией общества и коммерциализацией всемирного киберпространства», что интенсивность такой коммерциализации «привела к формированию в развитых странах массового электронного рынка (e-commerce) и базирующейся на нем «новой экономике», и что «сегодня они стали важнейшими атрибутами информационного общества» [15, с. 55]. При этом ученые выделяют узкое и широкое определение понятия новая экономика, отмечая, что под новой экономикой следует понимать не только экономику высокотехнологичных секторов экономики, но «такое влияние высоких технологий на экономическое окружение, которое ведет к существенному изменению отдельных

макроэкономических параметров» [34, с. 16]. В отличие от индустриальной стадии, где двигателем производства является физический капитал, новая экономика опирается на объемы человеческого, управленческого, организационного капитала, она связана с нематериальными активами.

Некоторые исследователи даже отвергают сам термин новая экономика как нечеткий, неоднозначный и считают, что корректнее будет говорить о человекоцентричном типе социально-экономического развития, как о новой странице в типологии экономического роста, замечая, что «по своей сущности это явление представляет собой совокупность глубинных перестроек, вызванных выдвижением человека в центр воспроизводственного процесса» [27, с. 33].

На пороге новой экономики. Ученые с разных позиций исследуют феномен новой экономики и информационного общества. В новой экономике, считают они, благодаря передовым технологиям и способам организации производства у человечества впервые в истории появляется шанс не только радикально повысить жизненный уровень населения планеты, но и покончить с эксплуатацией одних людей другими [36]. Однако действительно ли дело идет к этому? Наличие возможности еще не порождает желания ее реализовать у тех, от кого это зависит.

Заметим, что во все времена факт обладания, прежде всего, средствами производства (землей, капиталом и др.) являлся основой для эксплуатации других людей. Но в настоящее время главным ресурсом, позволяющим эксплуатировать человека человеком, является административный ресурс -должность и положение, занимаемое субъектом. Административный ресурс нематериален по своей природе, но это не делает его менее эффективным в плане возможности эксплуатации другого человека и извлечения административной ренты. Вопрос о собственности стал менее значимым, чем вопрос об управлении. Основная масса национального богатства в современном обществе присваивается не столько собственниками производства, сколько администраторами (чиновниками, топ-менеджерами). Судьба компаний все больше зависит не от тех, кто ими формально владеет, а от тех, кто ими реально руководит. В экономической литературе появился термин, отражающий новый феномен, - революция менеджеров. Что касается России, то в нашей стране ресурс, позволяющий извлекать политическую,

статусную, административную ренту, всегда имел огромное значение.

На первый взгляд, термин информационное общество характеризует всего лишь новый уровень развития производительных сил, а не тип социальной системы (какой скрывается, например, за терминами капитализм или социализм)1. Однако это не совсем так. В связи с широким и повсеместным распространением интеллектуальной формы собственности обозначилась серьезная социально-экономическая проблема: именно интеллектуальная собственность становится основой глубокой имущественной дифференциации общества. Так, В. Иноземцев подчеркивает, что, будучи порожденным не относительно условными внешними характеристиками вещного богатства, а сущностными отличиями членов общества, новое классовое деление может стать гораздо более жестким, чем в эпоху господства традиционной частной собственности [4].

Интеллект, благодаря которому появляются новые информационные, высокотехнологичные продукты, является неотчуждаемой собственностью своего носителя. Этот носитель интеллектуального ресурса и является представителем нового класса-гегемона, идущего на смену классу капиталистов. Поскольку инновации выступают основным источником роста производительности в новой экономике, то знания и информация становятся основным фактором нового производственного процесса. Создатели же знаний и обработчики информации выступают в роли основных производителей в такой экономике. Их социально-экономическое положение (социальный престиж, высокий уровень жизни) предопределяет рыночная логика глобального сетевого капитала. Исследователи уже и название придумали для нового общества - нетократия (от англ. net - сеть и греч. kratos - власть) [1]. Ожидается, что в основу иерархии нового общества лягут международные сети, базирующиеся на интеллектуальном и социальном капитале, что в посткапиталистическом обществе такие традиционные ценности, как деньги, титулы, слава, потеряют свое значение, что «в определении нетократического статуса решающую роль будут играть знания, контакты, кругозор и другие подобные качества, которые повышают статус сети» [18, с. 17-18].

1 Действительно, когда говорится «информационное», то речь идет о том, что и как производится, т. е. об экономике. В этой связи экономика может быть аграрной, индустриальной, сервисной. Основной характеристикой общества является его иерархическая структура (классовая, стратовая и др.).

- 51

Вместе с тем особая роль знаний в создании стоимости в новой экономике, вызывает определенную реакцию (контрреакцию) со стороны традиционных факторов производства, значение которых сейчас переосмысливается, а также традиционных экономик. Именно этим некоторые исследователи объясняют нынешний рост цен на сырьевые ресурсы. Как считает Д. Белл, «в той мере, в какой одни экономики сейчас консолидируются как производители знаний, другие получают выгоды от экспорта ресурсов - и поэтому заметно усиливаются» [4, с. 51].

Яркое подтверждение этому указанному суждению - Россия. Наша страна демонстрировала в 2000-2008 гг. очень приличные темпы роста ВВП, накапливала Стабилизационный фонд и грезила ролью мировой энергетической сверхдержавы. Но может ли ресурсно-сырьевая обеспеченность быть основой для долгосрочного экономического роста страны? Вопрос, конечно, интересный...

22 июля 2000 г. на саммите G-8 Россия подписала Хартию глобального информационного общества, зафиксировав тем самым свою причастность к новой экономике. Будучи Президентом России, В. В. Путин поставил задачу создать к 2010 г. национальную инновационную систему России, для чего утвердил «Основы политики Российской Федерации в области развития науки и технологии на период до 2010 года и дальнейшую перспективу», цель которой была заявлена как развитие бизнеса и информатизация всех сфер жизни российского общества, выход на уровень стран Восточной Европы по информационным технологиям.

Для того, чтобы включиться в новую экономику, производители России должны не только освоить web-практики (что само по себе предполагает определенный организационно-информационный уровень развития страны в целом). Должен был измениться сущностный уровень российской экономики. За 1990-е гг. экономика России пережила этап жесткой деиндустриализации, в ходе которой, по сути, было разрушено производство в машиностроении, приборостроении, многих секторах перерабатывающей промышленности. В 2000-е гг. тенденцию деиндустриализации российской экономики переломить так и не удалось. В результате на сегодняшний день в стране фактически не создана современная индустриальная база: нет качественной и достаточно развитой дорожной сети, не завершена всеобщая газификация, не развиты

система водопроводов и канализации, жилищная инфраструктура (все это - задачи индустриального общества).

По оценке ученых, «выжимание» хайтека из незрелой экономики просто не может привести к желаемым результатам, поскольку неадекватность системы в целом снижает эффект от достижений в приоритетных сферах. Диффузия инноваций требует изменения условий хозяйствования во всей многозвенной технологической цепочке. Отставание отдельных производственных звеньев вызывает своего рода утечку энергии общего подъема [23, с. 15, 16]. Действительно, когда для тушения в России лесных пожаров третье лето подряд не оказывается нужного количества обычной противопожарной техники (машин, шлангов и др.), то никакой широкополосный Интернет и прочие high-tech-системы положение не спасают, а лишь увеличивают социальную напряженность.

Интересно, что исследователи дают схожие оценки места страны в современной миросисте-ме, но по-разному оценивают возможности его изменения. Так, по оценкам М. Ершова, Россия превратилась в главного сырьевого экспортера в мировом хозяйстве, доля которого в мировой добыче, например, нефти значительно превышает долю в общемировых запасах: 12,9 против 5,6 % [11, с. 19, 20]. Однако в случае истощения ресурсов и этот статус будет утрачен. Заявленные же властями страны планы по модернизации российской экономики не имеют под собой реальной основы.

Следует заметить, что ресурсное преимущество России на самом деле иллюзорное. Когда говорят об избыточности, изобилии ресурсов, имеют в виду, что экономика не в состоянии их сама переработать с должной эффективностью, а потому оказывается целесообразным их экспортировать. Согласно такому подходу, США, например, не относятся к числу нефтеизбыточных стран, хотя по объему добываемой нефти занимают 3-е место в мире после Саудовской Аравии и России. Нынешний уровень производства топлива в России был бы едва достаточен для покрытия внутренних потребностей, если бы Россия была развитой страной. На самом деле российская экономика уже сталкивается с дефицитом энергии. Как отмечает исполнительный директор Центра по эффективному использованию энергии И. Башмаков, «дефицит энергетических мощностей и природного газа уже стал тормозом экономического роста в России. Энергетики и га-

зовики с изумлением обнаружили, что спрос на их продукцию растет гораздо быстрее, чем предполагалось в соответствии с Энергетической стратегией, а резервов для наращивания производства катастрофически не хватает» [3, с. 105].

По мнению В. Иноземцева, следует признать, что «наша страна оказалась в группе развивающихся. А такие страны выигрывают не на прорывах». При рациональном подходе развивающиеся страны могут «успешно реализовывать стратегию догоняющего развития на избранных направлениях». Например, сближение с Евросоюзом позволит России «получить те производства, которых у нас нет», а самим нам следует «эффективнее заниматься освоением технологий более глубокой переработки ресурсов» и постепенно переводить наши стандарты по энергопотреблению, экологии, выбросам вредных веществ, газов под европейскую шкалу [16, с. 7, 13-15].

По мнению В. Рязанова, рассчитывать на переделку и подгонку незападных государств к западному стандарту едва ли оправданно, что «остается либо пребывать в периферийной зоне, либо сделать ставку на формирование отличной модели развития». Однако при нынешнем положении можно говорить о «возникновении системного тупика, смысл которого в непреодолимости экспортно-сырьевой модели». Выход из тупика ученый связывает с системными изменениями, а именно, с коррекцией стратегии неолиберализма и дерегулирования; с переподчинением интересов власти и бизнеса «от обслуживания экспортно-сырьевого сектора экономики к общенациональным интересам сбалансированного развития всего народнохозяйственного комплекса» [31, с. 12-15].

В принципе, страна может и дальше жить, не меняя своего места в системе международного разделения труда. Вполне успешно развиваются, например, Австралия и Норвегия, в экспорте которых на минеральное сырье и металлы приходится соответственно 42 и 72 % [24, с. 80]. Некоторые эксперты полагают, что дальнейший экономический рост в России только и может быть обеспечен за счет имеющегося конкурентного преимущества (то есть добычи и экспорта природных ресурсов, в первую очередь энергоносителей), что пора поставить точку в противостоянии различных оценок и подходов в вопросе выбора наиболее эффективных путей социально-экономического развития России с самобичеванием и комплексом неполно-

ценности по поводу нашей «сырьевой зависимости», «нефтяной иглы» и «сырьевого придатка». Например, Ю. Ершов считает, что следует более трезво и взвешенно оценивать ситуацию, излишне ее не драматизировать, видеть, что промышленно развитые страны находятся в еще более сильной внешней зависимости от сырья в России, только в зеркальном отображении этого состояния. И в этом смысле положение промышленно развитых стран несравненно хуже, чем наше, что, однако, вовсе не мешает им развиваться [12, с. 39].

Все же представляется, что в таком сценарии заложены неблагоприятные последствия с точки зрения средне- и долгосрочных интересов России. И в подтверждение тому есть убедительные аргументы.

Во-первых, экономика страны закрепляется на стадии развития межстрановой конкуренции, базирующейся на факторах производства, без определенной перспективы перехода на инвестиционную и инновационную стадии. В перспективе возможности наращивания объемов и расширения географии внешней торговли для России снижаются. Ограничиваются и возможности налаживания интеграционного взаимодействия с другими странами, которые осуществляются тем успешнее, чем интенсивнее происходит между ними обмен готовой продукцией, узлами, компонентами.

Во-вторых, важно представлять себе качество и масштабы долгосрочных проблем, чтобы оценить адекватность современных усилий по их решению. Исследователи обращают внимание на так называемый «сланцевый бум», начавшийся несколько лет назад в США и уже дошедший до Европы. На сегодняшний день запасы газосодержащих сланцев найдены во многих странах, а стоимость добычи сланцевого газа быстро снижается. Для России, живущей в значительной степени на рентно-экспорт-ные доходы, это несет новые вызовы. В ближайшем будущем российский газ «станет не только слишком дорогим для европейских и других потенциальных покупателей, он будет просто невостребованным», считает экономист-международник Ю. Шишков [39, с. 15]. Катастрофа может случиться и раньше, если, например, страны ОПЕК, стремясь подорвать рентабельность извлечения сланцевого газа или изготовления биотоплива, примут решение «обрушить» цены на нефть и газ на мировых рынках.

По мнению И. Башмакова, уже после 2030 г. обострятся проблемы с ресурсной базой углеводородов, и прогнозы на ближайшие 30-40 лет дают

мало оснований для оптимизма относительно нефтегазового благополучия России. К 2050 г. почти все объемы добычи нефти в стране будут получены на открытых, но еще не освоенных или не разведанных месторождениях [2, с. 23, 25]. По оценкам других исследователей, при складывающихся институциональных условиях и существующей организационной структуре нефтегазовый сектор России не в состоянии обеспечить даже те уровни добычи, которые определены Энергетической стратегией - 2030 [19, с. 93].

В-третьих, не следует недооценивать усиление экологической озабоченности и направленности в мировой экономике и политике. Хотя экологический рынок начал формироваться только в конце ХХ в., в настоящее время темпы его роста значительно превышают показатели традиционных товарных рынков. Эксперты рассматривают «бизнес на экологии» как катализатор перехода к низкоуглеродоемкой экономике, к третьей индустриальной революции -«зеленой». В настоящее время практически все развитые страны активизировали свою экологическую политику, поощряя экологические инновации, разрабатывая «зеленые меры» в сфере энергетики, развития инфраструктуры, общественного транспорта. Например, сегодня в Финляндии доходы от экспорта инновационных энерготехнологий в два раза превышают расходы на импорт нефти. Ярким примером является Швеция, заявившая о намерении стать первой страной, не использующей нефть в качестве источника энергии (oil-free country), уже к 2020 г. [26, с. 30, 34].

Усиление экологической ориентации в развитии мировой экономики неизбежно снизит спрос на традиционные энергоресурсы, приведет к ужесточению ограничений на поставки на мировой рынок продуктов и технологий с высоким содержанием «вредных» веществ. Страны, не учитывающие в своей политике экологические тенденции развития, рискуют стать аутсайдерами глобального мирового хозяйства.

Н. Осокина, рассуждая о необходимости трансформации периферийной модели развития России, связывает успешность ее смены с наличием благоприятного геополитического «окна возможностей», которое может открыться в результате внутренних потрясений и, следовательно, изменений «расклада» в существующей миросистеме [25, с. 82].

Другие исследователи уверены, что системный характер глобального кризиса 2008-2010 гг.,

в котором интегрировалось сразу несколько видов кризисов (финансовый, парадигмальный, кризис технологической модели развития, кризис гегемона мировой системы), дает России определенный шанс на реставрацию былого положения в мировом хозяйстве. Так, В. Муниров пишет о новом типе мировых войн, которые в постиндустриальном обществе ведутся «на товарных, валютных и фондовых фронтах (рынках)». По его мнению, в результате таких войн Китай так и останется только «мировой фабрикой», работающей с индустриальными «железками»; Индия закрепит за собой функции основного центра ИКТ; центры VI технологического уклада (нано- и биотехнологии) останутся под контролем США, Европы, Японии. Однако В. Муниров считает, что на смену финансово-экономическим войнам идет война VII технологического уклада (когнитивного) - война смыслов. А в области высоких когнитивных технологий управления «у носителей русского языка есть заведомое преимущество» [22, с. 18-19].

Как сильна, однако, вера в богоизбранность России! Но обратимся к истории - были ли когда-либо в российской истории «у носителей русского языка» заведомые преимущества в когнитивных технологиях управления? Увы! Испокон веков на Руси «выписывали» менеджеров как высшего, так и среднего звена из-за границы - начиная с Рюрика, продолжая Петром I и Сталиным, заканчивая современными профессорами-визитерами для инновационного центра «Сколково».

Другой исследователь, Ю. Волков, связывает надежды на восстановление геоэкономических позиций России с креативным фактором. В понимании ученого креативность следует рассматривать не в контексте традиционной интерпретации творчества, «как результата социальной исключительности, возвышенной деятельности, не пересекающейся с массовыми социальными практиками». Напротив, преобразование России будет эффективным лишь при условии формирования и развития креативного общества с доминантой социального творчества. Профессор считает, что перемещение в сферу креативной деятельности людей и социальных групп «представляется наиболее естественным, хотя для кого-то и утопичным способом решения проблем страны», тем более что есть возможность опираться на «неординарность российского мышления, парадоксальность подходов россиян ко многим социальным проблемам» [7, с. 25, 27].

По мнению автора, творчество и новаторство -это сфера свободного духа. Креативные качества личности (как и сама творческая личность) всегда выступают как дестабилизирующие, нарушающие управленческую и организационную дисциплину, вступают в противоречие с идеей рационализации социальной жизни в целом. В российской реальности нестандартность и независимость творческой личности никогда не относились к социально и политически одобряемым ценностям и вариантам бытия. Да и «креативная аура» современных россиян за годы рыночных реформ и тотальной консьюмеризации значительно истончилась, в ней появились «дыры». Увы, Россия перестала быть страной высокой культуры, ее сменил дух приобретательства, наживы и потребления. Творческий же потенциал стал расходоваться на разработку и реализацию незаконных схем и способов обогащения одних групп населения и выживания других.

Например, исследователи обращают внимание на растущую валютную задолженность коммерческих структур, занятых в недропользовании, и задаются вопросом: почему долги возникают у сверхприбыльных компаний? Ответ кроется в том факте, что большую часть своих доходов компании переводят в офшоры. Причем ссуды нередко берут в тех же офшорах, где находятся капиталы недропользователей - «сами у себя берут через банки в долг, чтобы увеличить свои денежные капиталы, плюсуя к ним сложные проценты, выплачиваемые по возвращении кредитов» [16, с. 16].

Существует и такое мнение, что «на фоне потенциальных возможностей России задача учетверения ВВП в ближайшие 20 лет и выход по его объему на 3-4-е место в мире выглядит вполне логичной» [32, с. 40]. Правда, автор не уточняет, какие именно потенциальные возможности имеет страна.

Есть такое выражение, чего политика не делает заранее, то кризис делает после, только обходится это дороже. Экономика России оказалась наиболее неустойчивой к ударам последнего глобального кризиса, что неудивительно, учитывая ее колоссальную зависимость от природных ресурсов, доходы от продажи которых не связаны ни с ростом производительности труда, ни с уровнем экономического развития страны.

В свое время Й. Шумпетер, вписавший немало новых страниц в экономическую теорию, заметил, что именно кризис, экономический спад стимулируют процессы созидательного разрушения, т. е.

избавления от старого для созидания нового, реструктуризацию не только отдельных компаний, но и целых секторов экономики [40]. Сегодня в рамках этой логики на страницах журналов, на форумах идет активное обсуждение стратегии посткризисного развития России и проблем модернизации ее экономики2. Как альтернатива энергосырьевому пути развития выдвигаются идеи инновационного пути, новой индустриализации (неоиндустриализации) российской экономики.

Насколько серьезно можно воспринимать эти альтернативы? Напомним, что задача перехода российской экономики на инновационный путь развития была поставлена высшим руководством страны еще в 2000 г., причем уже в то время она была злободневной. Да и на протяжении своей многовековой истории государство российское неоднократно предпринимало попытки модернизации страны, однако они так и не устранили отставание России от передовых государств.

Исследователи отмечают как парадокс российской модернизации тот факт, что на словах демонстрируется четкое понимание высшим политическим руководством страны того, что «Россия либо найдет в себе силы на модернизацию, либо ее ожидает крах»3. На деле очевидна неготовность указанного руководства к «модернизации политических институтов и общества, которая должна предшествовать экономическому обновлению» [30, с. 100].

С точки зрения автора, никакого парадокса нет. Напротив, все очень логично в рамках стратегии консервативной модернизации, заявленной в свое время администрацией В. В. Путина. По определению, суть консервативной модернизации в том и состоит, чтобы все менялось, но так, чтобы ничего не менялось, чтобы сохранялся status quo и в политической сфере, и в экономике. Это, заметим,

2 Модернизация - придание современного характера чему-либо; усовершенствования, обновление объекта, приведение его в соответствие с новыми нормами, техническими условиями и требованиями современности.

3 Бывший Президент РФ Д. А. Медведев наметил четыре направления модернизации России - институты, инфраструктура, инвестиции, инновации - и лично возглавил Комиссию по модернизации и технологическому развитию, на первом заседании которой (осень 2009 г.) были определены ключевые направления технологического прорыва: космические, ядерные, медицинские технологии, стратегические информационные технологии, включая создание суперкомпьютеров и программного обеспечения, энергоэффективность и энергосбережение. Затем была создана правительственная комиссии по высоким технологиям и инновациям во главе с В. В. Путиным (весна 2010 г.).

55

традиционная для России стратегия, так сказать, модернизация по-российски, во многом объясняющая трехсотлетние неудачи страны на этом поприще.

В России ключевой, с позиции модернизации экономики, проблемой была и остается проблема субъектности: кто реально заинтересован в модернизации, кому и для чего нужны инновации? Поиски стратегии экономической трансформации упираются в отсутствие субъекта реальной модернизации и инновационного развития.

Как подчеркивал Й. Шумпетер, одним из основных инструментов в конкурентной борьбе в рыночной экономике являются инновации. К нашей стране эта мысль, похоже, не относится, да и прежде не относилась. Россия - страна умельцев, способных блоху подковать, но не новаторов, способных сломать традиции. Критически мыслящие новаторы всегда представляли угрозу установившемуся порядку, вносили смуту в размеренное бытие. Условием успешного предпринимательства в России являлось и является тесное взаимодействие с властными структурами, а главным инструментом конкурентной борьбы для бизнеса является поиск «покровителей» на стороне органов власти. Хозяйственная же логика инновационной экономики предполагает, что экономический рост меньше всего зависит от степени политической лояльности власти.

В отечественной литературе при объяснении институциональных особенностей социально-экономической системы нашей страны широко используется концепт «власть - собственность», предложенный Л. Васильевым еще в советское время [5]. Данный концепт используется для характеристики системы, в которой собственность и власть неразделимы, причем власть - первична, а собственность - вторична. В обществе, в котором функционирует институт «власть - собственность», «власть оказывается привлекательной вдвойне: и как собственно власть, и как единственный надежный источник богатства, комфорта» [8, с. 14]. Исследователи подчеркивают, что «преимущественно неформальный характер отношений собственности в России имеет поистине судьбоносное значение для нашей экономики» [21, с. 109]. Права собственности практически всегда могут быть оспорены конкурентами в борьбе за предприятие. При этом практика враждебных поглощений в России основывается не на скупке акций предприятий, как на Западе, а на криминальном насилии. К середине 2000-х гг. рейдерские захваты превратились в крупный бизнес, а субъектами на-

сильственных перераспределений собственности нередко выступают государственные чиновники.

Теоретически государство заинтересовано в процветании своей страны и своих граждан (хотя бы потому, что налоговые поступления зависят от общего благосостояния), причем с этой точки зрения оно должно гарантировать и защищать права собственности. Но на практике государственные чиновники, в чьих руках находится ресурс принуждения, испытывают соблазн переиграть эти права в своих интересах. Более того, возникает институциональная дилемма, которую Б. Вейнгаст сформулировал так: «Любое правительство, достаточно сильное, чтобы предоставить минимальные институциональные условия для рынков, например, защищенные права собственности, объективную правовую систему, стабильную денежную систему, также имеет достаточно возможностей, чтобы присвоить богатства своих граждан». А Д. Норт отметил, что «наличие государства необходимо для экономического роста; государство, однако, является источником вызванного действиями людей экономического упадка» [6, с. 6]. Сдерживать оппортунистическое поведение «слуг народа» может лишь социальный контроль: контроль свободной прессы, социальных сетей гражданского общества.

С другой стороны, социальная приемлемость отношений собственности формируется не столько законодательными актами государства, сколько экономическим поведением самих собственников. Проблема социальной справедливости в отношениях собственности волнует людей не меньше, чем экономическая эффективность ее использования или положения формального права. Согласно обычному праву, собственность легитимируется вложенным трудом, идеями, энергией. В России, как писал В. Розанов еще в начале ХХ в., вся собственность выросла из выпросил или подарил, или кого-нибудь обобрал. Труда в собственности очень мало, и от этого она не крепка и не уважается.

По мнению В. Четвернина, на основе анализа особенностей различных типов цивилизаций следует отметить, что за последнюю четверть ХХ в. общественное развитие России определяется одним и тем же процессом - соединением политической власти и собственности. Но такое положение соответствует даже не индустриальному, а аграрному, природоресурсному обществу, когда собственность не свободна от государственной власти, а государственная власть не свободна от собственности.

Подобная ситуация характерна для восточного феодализма, где гражданское общество не может сформироваться в принципе. Ученый приходит к выводу, что российские правящие группы объективно не заинтересованы в модернизации и становлении институтов индустриального общества [38, с. 61]. Текущая реальность такова, что в стране отсутствует реальная воля к переменам.

Таким образом, проблемы современной российской экономики связаны не столько с отсутствием «электронной начинки», сколько с тем фактом, что в хозяйственной системе страны сложились влиятельные группы социально и экономически неэффективных собственников, ориентированных на извлечение ресурсной и властной (статусной, по словам В. В. Путина) ренты, и фактически не заинтересованных в модернизации национальной экономики.

С точки зрения С. Иванова, «многие говорят, что наши запасы нефти и газа, природных ресурсов -это благо. Мое же личное мнение: это не благо, а проклятие4. Потому что такое благо лишает нас всякого стимула к диверсификации» [35, с. 2].

Вероятно, такое заявление главы президентской администрации отражает принципиальную позицию российских чиновников и свидетельствует или об отсутствии профессионализма, или о нежелании решать проблему по существу, нежели о каком-либо действительном давлении роковых обстоятельств. Как свидетельствует опыт Канады и США, можно иметь многообразные и значительные объемы природных ресурсов, развитую добывающую промышленность, но не потерять стимулы к диверсификации экономики, избежать «ловушки развития» и «догоняющей модернизации». Напротив, именно наличие в стране сырьевых ресурсов создает возможности для развития, о чем свидетельствует опыт Норвегии, Австралии, из года в год занимающих первые места в рейтинге ООН по индексу развития человеческого потенциала.

Текущая же ситуация в российской экономике, к сожалению, напоминает не Норвегию, Авс-

4 Негативная связь между обеспеченностью страны природными ресурсами и национальным экономическим ростом была выявлена на основе эконометрических исследований почти 100 развивающихся стран в 1970-1980-е гг. американскими экономистами Дж. Саксом и Э. Уорнером, что дало основание говорить о «ресурсном проклятии» («resource curse»). Один из основателей ОПЕК Дж. Альфонсо называл нефть «экскрементами дьявола» и писал о всплеске коррупции, растрате ресурсов, разрушении общественного сектора и громадных долгах как следствиях ресурсного изобилия.

тралию или Канаду, а положение дел в Испании и Португалии в XVI в. Благодаря притоку в эти страны колониального золота и серебра из Нового Света в краткосрочном периоде у них появилась возможность дешево и без труда приобретать продукцию обрабатывающей промышленности других стран, не заботясь о развитии собственного производства. Но в долгосрочном периоде политика пренебрежения к собственной обрабатывающей промышленностью привела к деиндустриализации и деградации всей экономики, которые сопровождались высокой инфляцией5. Огромное богатство, которое текло в Испанию, в ней не задерживалось, а вытекало дальше и оседало в двух местах -в Венеции и Голландии, комментирует ситуацию Э. Райнерт [29]. Перефразируем сказанное: огромное богатство, которое притекает сегодня в Россию, в ней не задерживается, а вытекает дальше и оседает в других местах, прежде всего в офшорах.

Согласно официальным данным Банка России, за период 2008 - сентябрь 2012 гг. чистый вывоз капитала из России превысил 362,6 млрд долл., что эквивалентно федеральному бюджету страны в 2011 г. За этот же период незаконно было вывезено еще около 200 млрд долл., что эквивалентно половине федерального бюджета в 2012 г. [13, с. 52, 53]. А это ведь те деньги, которые могли бы поддержать отечественную науку, образование, здравоохранение и культуру, но они «ушли» из страны.

В одной из предвыборных (2012 г.) статей, подписанных В. В. Путиным, автор сетовал, что «граждане все еще нередко считают всякую крупную собственность несправедливо приобретенной и воспринимают крупных предпринимателей скорее как светских персонажей, чем как творцов, чья деятельность служит двигателем развития страны» (курсив автора) [28, с. 3].

Но всякий согласится, что развитие - это целенаправленное движение. О развитии в каком направлении писал премьер-министр, а теперь уже и избранный президент страны? Неоиндустриальная модернизация экономики России объективно необходима, однако для ее проведения требуется адекватная социально-экономическая система. Ограничение стратегии модернизации только сферой экономики и техническими новациями (на фоне удручающей социально-политической и культурной деградации) предопределяет ее бесперспективность.

5 В экономической литературе этот феномен известен под названием революция цен.

Как отмечает академик Н. Лапин, «модернизация в XXI веке... - это совокупность процессов технического, экономического и социокультурного развития общества (страны и ее регионов), повышающих его конкурентоспособность» [20, с. 4].

Следует отметить, что не только ученые, но и рядовые граждане под модернизацией в России понимают не совсем то, что имеют в виду представители власти. Если власти страны говорят о технологических направлениях модернизации экономики, отмечают эксперты, то среди приоритетов простых россиян совсем иное: сокращение численности госаппарата, независимость судов, честная конкуренция и выборы губернаторов. Анализ ситуации в стране, с точки зрения готовности российского общества к заявленной модернизации, представлен в монографии Института социологии РАН. Одним из результатов исследования, проведенного весной 2010 г., стало получение сведений о настроениях и запросах граждан на социально-экономическую модель развития страны. Авторы отмечают три преобладающие идеи, с реализацией которых респонденты связывают возможность модернизации России: равенство всех перед законом; борьба с коррупцией; обеспечение социальной справедливости [10, с. 33].

Другой серьезной проблемой обеспечения инновационного развития национального хозяйственного механизма является проблема совместимости и сочетаемости различных территориально-хозяйственных укладов. Их разнообразие в России связано не только с объективными свойствами произведенного и природного капитала, отношениями собственности, но также со спецификой человеческого капитала, которая исторически складывается в соответствии с ландшафтными особенностями и этнической структурой населения.

Российские ученые оценивают актуальность проблемы модернизации совершенно по-разному для различных регионов страны. Например, Г. Вайн-штейн главный аспект неоднородности российского социально-экономического пространства видит в многоукладности, одновременном существовании в нем как бы различных общественных формаций. Ученый отмечает, что неоднородность проявляется в глубоких социальных, технологических, инфраструктурных, психологических, культурологических различиях между «Центром» и «Периферией», фактически раскалывающих страну. И если для «Центра» проблема модернизации, действительно, является актуальной, то для очень многих регионов

«Периферии» гораздо более актуален конфликт общественного уклада, напоминающего средневековье, и нового времени [30].

Нельзя не согласиться с Г. Вайнштейном в том, что жизнь в разных уголках российского государства сегодня протекает не только в различных социально-культурных контекстах, но и в разных временных эпохах: Москва живет в XXI в., региональные центры - в ХХ в., сельские районы европейской части страны - в XIX в., а отдельные окраинные территории недалеко ушли от родового строя. Например, в 2007 г. самый высокий индекс человеческого развития среди всех регионов нашей страны был у Москвы - 0,907, что сопоставимо с Германией или Италией. Наименьший индекс был у Республики Тыва - 0,691, что соответствует уровню Таджикистана [37]. По мнению автора, данный фактор предопределяет, во-первых, принципиальную невозможность осуществления некой общей, единой стратегии модернизации страны, а во-вторых, скорее приоритетность и первоочередность реализации мер по преодолению архаизма «Периферии», нежели прожектов, к примеру, превращения Москвы в международный финансовый центр.

Подтвердим указанный вывод оценками академика С. Глазьева, по мнению которого в России сложилась колониальная модель развития и размещения производительных сил, в рамках которой наиболее выгодные виды экономической активности и интеллектуальной деятельности стягиваются к центру [9]. Такая модель характерна для стран Африки, Латинской Америки, где на обширной нищей территории образуются крупнейшие города-мегаполисы, в которых сосредоточено мобильное и «продвинутое» население. Академик определяет эту модель как колониальную, потому что причиной концентрации деловой активности в центре является его связь с внешним миром. Центр становится частью международной системы, в то время как основная территория страны пребывает в первобытном состоянии.

В принципе, для любого сложного экономического пространства характерна неоднородность. В современных условиях внутри большинства государств выделяются территории с различными экономическими укладами и соответствующим им образом жизни: аграрным, индустриальным или информационным. Уровень развития государства в целом определяется тем, какой из укладов является преобладающим. Вместе с тем при высоком уровне неоднородности замедляется развитие всей системы.

Когда в отдельных регионах одного и того же государства уклады сильно различаются, это влечет за собой далеко идущие и социальные, и экономические, и политические последствия. Рост регионального разнообразия, различий в положении, а значит, и в интересах отдельных регионов порождает (или усиливает) региональный сепаратизм, особенно там, где большинство населения составляют этнические меньшинства. В крайнем варианте региональная дифференциация может привести к распаду территориальной целостности такого государства.

Дифференциация регионов по уровню экономического развития измеряется с помощью валового регионального продукта на душу населения. В 2006 г. разница между Республикой Ингушетия (минимальное значение показателя) и Ямало-Ненецким автономным округом (максимальное значение) составляла 87 раз [14]. Масштабы дифференциации таковы, что даже если удастся переломить тенденцию их нарастания, на сокращение различий путем стимулирования экономического развития самых бедных регионов уйдет не один десяток лет. При этом отставание депрессивных регионов едва ли можно преодолеть за счет трансфертов, которые обеспечивают лишь минимальные социальные стандарты. Впрочем, даже значительные инвестиции в экономику не приводят к желаемому росту в условиях интеллектуальной, социальной и культурной деградации общества, дефицита мобильной, квалифицированной или способной к обучению рабочей силы.

В экономике России, носящей сырьевой характер, и «полюса роста» соответствующие. В 2011 г. около половины ВВП страны произвели Москва, Московская область, Санкт-Петербург, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий АО, Тюменская область, подсчитали эксперты Рейтингового агентства «РИА -Рейтинг». Эти регионы являются основными донорами федерального бюджета. Примечательно, что «высокотехнологичная» Новосибирская область находится на 25-м месте.

В России, таким образом, оформилась своя «Большая шестерка», в рамках которой сконцентрирована экономическая активность, формируется основная доля совокупного спроса, базируются и работают наиболее крупные предприятия. G-6 четко делится на две части: первая «сидит на газовой и нефтяной трубе» и обеспечивает приток в страну основной доли экспортной выручки, а вторая аккумулирует и распределяет эти средства, причем обе части друг без друга нежизнеспособны.

Заключение. Текущее социально-экономическое положение России по-прежнему определяется ценами сырьевого экспорта, что отражает инерционную тенденцию и свидетельствует о неготовности как бизнеса, так и государства к радикальным преобразованиям, хотя высшее руководство декларирует стратегию модернизации. С другой стороны, то состояние глубокой неоднородности, в котором пребывают сегодня и российская экономика, и население, и регионы страны, исключает адекватную реакцию всех слоев социума на идущие «сверху» модернизационные импульсы. Реализация же технократической модели модернизации на базе инновационного центра «Сколково» и тому подобных экспериментальных площадок превращает модернизацию в фрагментарную. Фрагментарный характер модернизации еще больше увеличит дистанцию между развитым центром и деградирующей периферией. С точки зрения автора, России нужна масштабная модернизация, охватывающая как индустриально-технологическую сферу, так и социокультурную, институциональную сферы. Пора переходить от постановки задач к выполнению принятых решений.

Список литературы

1. Бард А., Зодерквист Я. Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб: Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2004.

2. Башмаков И. Будет ли экономический рост в России в середине XXI века? // Вопросы экономики. 2011. № 3. С. 20-39.

3. Башмаков И. Энергетика России: стратегия инерции или стратегия эффективности? // Вопросы экономики. 2007. № 8. С. 104-122.

4. Белл Д., Иноземцев В. Эпоха разобщенности: размышления о мире XXI века. М.: Центр исследований постиндустриального общества, 2007.

5. Васильев Л. Феномен власти-собственности. К проблеме типологии докапиталистических структур // В книге «Типы общественных отношений на Востоке в средние века». М., 1982.

6. Волков В. Проблема надежных гарантий прав собственности и российский вариант вертикальной политической интеграции // Вопросы экономики. 2010. № 8.

7. Волков Ю. Креативное общество как цель российской модернизации // Социологические исследования (СОЦИС). 2011. № 11. С. 25-32.

8. Гайдар Е. Государство и эволюция. Как отделить собственность от власти и повысить благосостояние россиян. СПб: Норма, 1997.

9. Глазьев С. К вопросу о размещении производительных сил // Экономист. 2011. № 9. С. 33-36.

10. Готово ли российское общество к модернизации? / под ред. М. Горшкова, Р. Крумма, Н. Тихоновой. М.: Весь Мир, 2010.

11. ЕршовМ. Два года после кризиса: усиление рисков «второй волны»? // Вопросы экономики.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

2011. № 12. С. 4-20.

12. ЕршовЮ. Энергетическая стратегия России на период до 2020 года: плюсы и минусы новой энергетической политики РФ // Внешнеэкономический бюллетень. 2004. № 4.

13. Жуковский В. Банк России по-прежнему блокирует модернизацию и развитие национальной экономики // Российский экономический журнал.

2012. № 5. С. 48-64.

14. Зайцева Ю. Межрегиональная дифференциация в странах БРИК: возможности оценки // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 5.

15. Зуев А., Мясникова Л. Электронный рынок и «новая экономика» // Вопросы экономики. 2004. № 2. С. 55-71.

16. Иноземцев В. Будущее России в новой индустриализации // Экономист. 2010. № 11. С. 3-15.

17. Кимельман С. Интегрированная ресурсно-перерабатывающая модель // Экономист. 2012. № 1. С.11-22.

18. Кочетков А. Власть и элиты в глобальном информационном обществе // Политические исследования (ПОЛИС). 2011. № 5. С. 8-20.

19. Крюков В., Маршак В. Оценка параметров развития российского нефтегазового сектора // Вопросы экономики. 2010. № 7. С. 87-93.

20. Лапин Н. Социокультурные факторы российской стагнации и модернизации // Социологические исследования (СОЦИС). 2011. № 9. С. 3-18.

21. Модернизация России в контексте глобализации // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 3.

22. Муниров В. Война нового облика // Международная экономика. 2011. № 10.

23. Ночевкина Л. Необходимы ли отраслевые предпочтения для инноваций? // Мировая экономика и международные отношения. 2011. № 12. С. 13-21.

24. Оболенский В. Внешняя торговля России: темпы сверхвысокие, товарное наполнение преж-

нее // Мировая экономика и международные отношения. 2006. № 1.

25. Осокина Н., Макарейкина М. Актуальные вопросы модернизации российской экономики // Международная экономика. 2011. № 10. С. 82-86.

26. Пискулова Н. Развитие мировой экономики: экологический вектор // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 12. С. 28-37.

27. Проблемы эффективности в XXI веке: экономика США / отв. ред. В. И. Марцинкевич. М.: Наука, 2006.

28. Путин В. Строительство справедливости. Социальная политика для России // Комсомольская правда. 13.02.2012. С. 3.

29. Райнерт Э. С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М.: Изд. дом ВШЭ, 2011.

30. Россия: общество рисков? // Мировая экономика и международные отношения. 2011. № 11. С.97-104.

31 . Рязанов В. От рентной экономики к новой индустриализации России // Экономист. 2011. № 8. С. 3-17.

32. Смирнов А. Китайская экономика: секреты восходящего мирового лидера // Международная экономика. 2011. № 10. С. 31-41.

33. СтиглицДж. Ревущие девяностые. Семена развала. М.: Национальный общественно-научный фонд «Современная экономика и право», 2005.

34. Стрелец И. Новая экономика: гипотеза или реальность? // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 3. С. 16-23.

35. Товарищ Твиттер // Аргументы и факты. 2012. № 26. С. 2.

36. Тоффлер Э., Тоффлер Х. Революционное богатство: как оно будет создано и как оно изменит нашу жизнь. М.: АСТ, АСТ Москва, Профиздат, 2008.

37. Человеческое развитие: количественное измерение и процессы в мировой системе // Мировая экономика и международные отношения. 2010. № 8.

38. Четвернин В. Исторический прогресс права и типы цивилизаций // Ежегодник либертарно-юри-дической теории. 2009. № 2. С. 41-62.

39. Шишков Ю. Государство и догоняющее развитие // Мировая экономика и международные отношения. 2011. № 6. С. 15-29.

40. Шумпетер Й. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: ЭКСМО, 2007.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.