CC BY
130
АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА ASPECTS OF RESEARCHING OF FICTION
УДК 82-1
Нижегородский государственный
университет им. Н.И. Лобачевского (Арзамасский филиал)
Доц. кафедры методики дошкольного и начального образования Жесткова Е.А.
Россия, г. Арзамас, тел. 89307087177; e-mail: [email protected]
Е.А. Жесткова
О МИРОСОЗЕРЦАТЕЛЬНЫХ ОСНОВАХ ПОЭЗИИ А. БЛОКА
В статье рассмотрены миросозерцательные основы поэзии А. А. Блока. Диалектика проявления всего сущего в художественном мире Блока - это переходы из света в сумрак, из мрака в свет, это единство земного, греховного мира и тайн беспредельности, благодати небесной. Автор обращает внимание на типологические взаимосвязи между системами мышления Лермонтова и Блока.
Ключевые слова: художественный мир, душа, внутренняя борьба.
E.A. Zhestkova
ABOUT MIROSOZERTSATELNYH BASIS BLOK'S POETRY
The article describes the basics mirosozertsatelnye Blok's poetry. Dialectic manifestation of all things in the art world Bloc - it transitions from light to dusk, out of the darkness into the light, it is the unity of the earthly, sinful world and the mysteries of boundlessness, heavenly grace. The author draws attention to the typological relationship between systems thinking Lermontov and Blok.
Keywords: the art world, the soul, the inner struggle.
Одним из сложных этапов изучения творчества А. Блока является установление (хотя бы в допустимых пределах достоверности) миросозерцательных основ его поэзии. Для учащихся средней школы поэзия «серебряного века» - это неразгадываемая загадка: красиво, возвышенно, не всегда понятно или вовсе непонятно. Чтобы приоткрыть волшебную дверь в чертоги поэзии начала 20 века и не оказаться глухим, слепым и бесчувственным к ее «гуманному плену», нужно найти ключик к этой двери. Ключ к пониманию поэта -в его слове. Путь к восстановлению мировосприятия писателя - от текста произведения к статьям и письмам автора, к свидетельствам современников и вновь к тексту - самый продуктивный и свободный от заданности и шаблона, путь навстречу поэту.
Блок представляется, на первый, поверхностный взгляд, в нескольких своих поэтических проявлениях: это и вызывало яростные споры его друзей, современников и исследователей о том, каков же «настоящий» Блок. Одни видят в
N.Novgorod State University Associate Professor of preschool and primary education Zhestkova E.A.
Russia, Arzamas, tel. 89307087177; e-mail: [email protected]
нем, прежде всего, или только рыцаря Прекрасной Дамы, воспетой им в первой книге, таинственной Вечной Женственности, которая когда-нибудь снизойдет в страдающий мир, чтобы чудесно преобразить его.
Даже в истории собственной любви поэт видит как бы прообраз этого чуда. Его устремленность в будущее, которое поэт понимал как «грядущее», вера в чудо, ожидание чуда придают его облику черты сходства с мальчиком, изображенным М.Нестеровым в его знаменитой картине «Видение отроку Варфоломею». Поэзия Блока озарена предощущением чуда. Даже в самые тяжелые дни и годы («семью годами ужаса» поэт назвал пережитую им эпоху войн и революций) он ждал совершения чуда, проявления одоления и возмездия, он верил в человеческую совесть, хотя и предсказывал (пророчески) мученическую, трагическую судьбу совестливого человека [9].
Другим Блок представляется похожим на лермонтовского Мцыри, который тосковал в монастырских стенах по своей далекой, смутно припоминаемой родине, по настоящей, бурной жизни, которая звала его «от келий душных и молитв в тот чудный
мир тревог и битв»! Проводят даже параллель между литературным героем, искавшим пути в этой жизни, смертельно уставшим в своих скитаниях и все-таки благословлявшим свою погибельную свободу, и поэтом, мечтавшим о новом, лучшем мире, который даже, казалось бы, он встретил, и замолчавшим после поэмы «Двенадцать», ибо от него ушла «музыка», он перестал слышать божественный «звук».
Мать поэта, самый близкий ему человек, однажды сказала о сыне, что «он очень напряженный и чувствительный аккумулятор» [10; с.12]. Это во многом объясняет, почему из баловня профессорско-дворянской семьи вырос великий трагический поэт эпохи. Блок - это не только поэт «серебряного века», его душа, его голос, его слово, это отстоявшаяся ценность русской культуры, поэтому его личность и творчество можно в полной мере понять и оценить, исходя из системы мировоззрения, принимающей генетическую зависимость культуры от культа и не отвергающей философию христианства.
По тематике и образному строю стихи Блока, безусловно, светские, но тематика литературная порой вскрывает глубинность религиозную, духовную. Чуковский свидетельствует, что Блок «всегда говорил о своих стихах так, словно в них сказалась чья-то посторонняя воля, которой не мог не подчиниться, словно это были не просто стихи, но откровение свыше. Часто он находил в них пророчества» [1; с.41]. Тема искушения характерна для многих произведений Блока. Порой это мотив, чаще - тема, переходящая в тему победы греховного над вечным: Когда я прозревал впервые, Навстречу жаждущей мечте Лучи метнулись заревые И трубный ангел в высоте. Но торжество не выносила Пустынной жизни суета, Беззубым смехом исказила Все, чем жива была мечта. Замолкли ангельские трубы. Немотствует дневная ночь. Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый, Чтоб в тишине, но изнемочь! (1909)
69
© Жесткова Е.А., 2014
Смысл стихотворения сводится к признанию того, что горький опыт житейщины («суеты») на пороге жизни («прозревал впервые») «исказил мечту», осененную крылами ангела, высокой духовностью, и для поэта, земного творца, день обратился в ночь («немотствует дневная ночь»), звуки неба сменились изводящей, глухой тишиной («чтоб в тишине не изнемочь»). Жизнь земная заслонила жизнь вечную - лирический герой «изнемогает», страдает. «Беззубый смех» жизни роковым образом определил начало его пути «навстречу жаждущей мечте». Такой образ, как мечта, является сквозным в поэзии Блока. На наш взгляд, содержание этого образа обусловлено не романтической устремленностью к идеалу (в пределах традиционной философско-эстетической антитезы «мечта-действительность»). Это было бы упрощенно, неточно. Мечта для Блока - это тайна будущего, это надежда на счастье, это (иногда) даже само будущее. Блок -весь в движении к мечте, в пути, в мыслях о грядущем, о том, что ждет впереди. «Другом, - заметил он однажды, - называется человек, который говорит не о том, что есть или было, но о том, что может и должно быть с другим человеком. Врагом - тот, который не хочет говорить о будущем, но подчеркивает особенно, даже нарочно, то, что есть, а главное, что было... дурного (или - что ему кажется дурным)» [10; с.12]. «Несмотря на все мои уклонения, падения, сомнения, покаяния, - я иду», - сказано в одном из блоковских писем [10; с.12].
Он рано познал вкус земной жизни, посягнувшей на «небесную мечту», дьявольский искус; он не был смолоду молод, он «созрел» преждевременно. Блок в тридцать три года обращается к жене: «Милый друг, мы с тобой старики...» Или: «Пробудился: тридцать лет, хвать-похвать, - а сердца нет». Он признается, что «жизнь отшумела и прошла». И опять возникает образ «дневной ночи» как вторжение мрака преисподней в дневные часы, отведенные свету: («Весенний день прошел без дела...»)
...Я не спеша, собрал бесстрастно Воспоминанья и дела; И стало беспощадно ясно: Жизнь прошумела и ушла. Еще вернутся мысли, споры, Но будет скучно и темно. К чему спускать на окнах шторы? День догорел в душе давно.
В этом стихотворении образ усложняется: свет исчезает днем не в прямом смысле, а в душе лирического героя «догорел день», то есть душа омрачена, во власти мрака. Причем, душа еще молодого человека («весенний день») сгорела в «жизни гибельном пожаре».
Философско-поэтическое умозаключение, что жизнь - это гибель, источник мрака, пустыня, адский пламень, обусловлено, бесспорно религиозными ассоциациями: земное, греховное - тлен. Именно в этом ключе прочитываются все произведения Блока, независимо от того, включены ли в художественную систему непосредственно образы библейские, евангельские. Тогда в ином свете представляется нам вся поэтическая история жизни Блока: горький искус познания на заре весеннего дня, омраченность души (во много мудрости премного печали!), через ад жизни (вино, страсти, «семь годов ужаса») к декларации мученической судьбы «совестливого человека», к пророческому ощущению, что «катастрофа близка, что ужас при дверях» [9; с.4].
Поэтический рефрен последних «песенных» лет Блока: «Ветер, ветер. На всем Божьем свете!» Нет гармонии, нет мира ни на земле, ни в душе - разгул стихий. Если земная жизнь - ад, то ее «гибельный пожар» отражен в «зареве искусства», как это сформулировал сам поэт. Искусство как результат творчества земного создателя так или иначе вбирает в себя и опыт духа, и опыт плоти, поэтому одухотворено высшей силой и озарено гибельным пожаром жизни. Так это представлял себе поэт. Поэтому в творчестве Блока нашло самовыражение поэта через канонический символический образ борьбы Света и Тьмы, Добра и Зла (а у Блока еще - «музыки» и тишины). Поэтому в одних произведениях поэт во власти Божественных озарений, он слышит «музыку», он видит «лучи», он ощущает себя творением добра и света («Он весь - дитя добра и света»), а в других подвержен сомнениям и выражает их.
В 1907 году окрыленный «хмельной мечтой» поэт, не страшась испытаний, принимал жизнь такою, какая есть, как еще одно испытание: И смотрю, и вражду измеряю, Ненавидя, кляня и любя: За мученья, за гибель - я знаю -Все равно: принимаю тебя!
В 1911 году жизнь воспринимается как досадное недоразумение, как проявление злобы, недоброжелательства, пошлости, дисгармонии. Символично название - «Из поэмы «Возмездие». Характерно, что здесь возникает образ ветра, символизирующий эту дисгармонию, неустойчивость, зыбкость. То же самое любимое Блоком время года - весна, но иная, рождающая не «хмельную мечту», а ненависть к себе подобным:
Весна, но солнце светит глупо, До Пасхи - целых семь недель, А с крыш холодная капель Уже за воротник мой тупо Сползает спину холодя... Куда ни повернись, все ветер... «Как тошно жить на белом свете», -Бормочешь, лужу обходя; Собака под ноги суется. Калоши сыщика блестят, Вонь кислая с дворов несется, И встретившись лицом с прохожим, Ему бы в рожу наплевал, Когда б желания того же В его глазах не прочитал...
Начавший писать стихи с пяти лет, Блок ощущал свое призвание, не, как Ангел, которому мешают крылья на земле, тяготился им, но миссионерствовал, а скорее, как Кассандра, на чужом для многих языке, предвещал с отчаяния: Как часто плачем - вы и я-Над жалкой жизнию своей! О, если б знали вы, друзья, Холод и мрак грядущих дней! («Голос из хора» из сборника «Седое утро», 1926)
Уже в юношеских стихах звучит мысль о собственном предназначении: Сама судьба мне завещала С благоговением святым
Светить в преддверьи Идеала
Туманным факелом моим.
Блок понимает свое призвание как завещание судьбы, ее волю и определяется в деятельности - святить - в этом образе бесспорна глубинность религиозная. Само написание слова «Идеал» в середине строки с заглавной буквы свидетельствует о символическом его использовании в данном контексте, но высшим идеалом, и это невозможно отрицать, является сам Носитель Света, Добра, Красоты и Правды. Пусть даже этот символ, как и свойственно знаку, лишен названной или другой конкретности, разрушающей его эстетическое восприятие, но именно поэтому его невозможно соотнести ни с каким земным явлением или объектом, имеющим форму, цвет и прочие физические свойства.
Но миссия творца земного вынуждает, по многим признаниям Блока, вкусить ядовитый плод познания жизни, ведь слово и образ поэта должны быть причастны изображаемой реальности, как причастен субстанции модус. Горький привкус познания - во много мудрости премного печали - и смиренное исполнение своей миссии на земле рождало романтическую раздвоенность, двоемирие, трагическое миросозерцание. И. Одоевцева вспоминала: (у Блока - Е.Ж.) «... усталое, грустное лицо. И как тяжело он молчит». «Бездонно молчит, - по определению Белого, - молчит похоронным молчанием!» Или: «И какое странное, отчужденное выражение лица... » (у Блока)... «Как тяжело ходить между людей и притворяться непогибшим... »
Сам поэт определил свое миросозерцание как трагическое и утешал себя тем, что оно «одно способно дать ключ к пониманию сложности мира» [4; с.105].
В трудные минуты жизни Блок начинает сближаться с Лермонтовым, родственно - духовно, патетически - трагически и спасительно: Лермонтов дает ему силы подняться над мраком страшного мира, поделиться «странной» любовью к России, укрепить волю к подвигу. Закономерно, что образ Демона, столь ярко созданный Лермонтовым, находит свое продолжение в лирике Блока.
Блок почувствовал в лермонтовском Демоне личность, близкую его герою. Он называет Демона «символом нашего времени»; может быть, это даже необходимый символ времени, так как «заклясть ночь» окружающей жизни может только сильная, мужественная личность, которая умеет противостоять «душевной дряблости». Эта мысль была высказана А. Блоком в самый трудный период жизни - 29 августа 1910 года - и этим примечательнее, так как мужество передается от героя Лермонтова поэту-романтику 20 столетия, в нем он черпает силы для борьбы с судьбой. Именно в таких личностях он видит «правоту новизны» и симптом «выработки человека». Часто Блок рассматривает образ Демона как положительный, что вовсе не совпадало с настроениями и позицией символистов.
Безусловно, Блок неумозрительно воспринял Демона, считая его самым могучим и самым загадочным образом в поэзии Лермонтова. Блок соизмеряет своего героя с образом Демона, обозначая его как необходимый символ современности, пример непримиримости с несовершенством мира, поэтому нельзя не заметить, что этот образ несколько иначе понимается авторами. У Лермонтова Демон - это все же демон, не земное, не Божественное существо, а «дух изгнанья», который летает «над грешною землей», а для Блока сама идея борения, заключенная в образе Демона, как будто преломляясь в аспекте видения мира, реальности, сближала вполне справедливо образ литературного произведения с личностью автора, Лермонтова. Так происходит трансформация: Демон^Личность^ Автор ^-Человек.
На блоковское восприятие образа Демона большое влияние оказало творчество художника М.А. Врубеля, которого не в меньшей мере, чем Лермонтова, интересовали тема и образ Демона. Блок часто посещал выставки, на которых были представлены работы этого живописца. Многие из современников Блока отмечали сходство в понимании образов Врубеля и Лермонтова. В этом и разгадка совместного воздействия на поэта (Блока!) двух певцов Демона -живописца и поэта.
Блок как бы соединяет представление о Лермонтове и образе лермонтовского Демона в нечто одно - образ человека. В статье «О лирике» (1907) он пишет следующее: «Среди горных кряжей, где «торжественный закат» смешал синеву теней, багрецы вечернего солнца и золота умирающего дня, смешал и слил в одну густую и поблескивающую лиловую массу, - залег Человек, заломивший руки, познавший сладострастие тоски, обладатель всего богатства мира, но -нищий, ничем не прикрытый, не ведающий, где приклонить голову - падший Ангел - Демон - первый лирик» [8; с. 101]. Можно заметить соединение совсем неожиданное. Ангел и Демон по Блоку, значит, одно, хотя это совершенно разное, находящееся по разные стороны бытия. Почему же поэт рассматривает их как целое? Нельзя не заметить и фразу - «горные кряжи», - которая, скорее всего представляет дух Лермонтова, и сине-фиолетовую гамму красок - это, наверное, Врубель, чей колорит всегда узнаваем. Можно сказать, что и обрисовка образа, о котором говорит Блок в статье, - описание врубелевского «Демона поверженного». Есть в высказывании Блока совсем парадоксальная деталь - параллель с Библией (ср.: «Лиси язвины имут, и птицы гнезда; Сын же Человеческий не иметь, где главы подклонити»). То есть Блок говорит нам о Сыне Человеческом - Христе. Но все же, почему Христос - Высшее, Божественное, или иначе Доброе начало, и Демон, как олицетворение Зла, находятся у него рядом? Блоковский Демон не принимает все происходящее на «грешной земле» (а реальная действительность, которую познал Блок, не мыслится без проявления Зла), поэтому мы должны говорить о том, что непокорность, верность себе и неприятие подлинного зла, в представлении Блока, свойственны им обоим. Таким образом, мы можем сказать, что мятежный дух неприятия несовершенства и несправедливости объединяет героев обоих поэтов.
Вероятно, Блок в образе Демона показал самого себя, свою отчужденность, некоторую оторванность от устоявшихся житейских стереотипов и одновременно боль за происходящее в России. Таковы, на наш взгляд, доминанты образа блоковского Демона.
Трактовка образа Демона в одноименном стихотворении Блока, написанном в 1910 году, продиктована, безусловно, влиянием Лермонтова, хотя вариация темы более современная, иначе сказать, врубелевская: На дымно-лиловые горы Принес я на луч и на звук Усталые губы и взоры И плети изломанных рук. И в горном закатном пожаре, В разливах синеющих крыл, С тобою, с мечтой о Тамаре, Я, горний, навеки без сил... [2; с. 16]
Мы не находим уже той надменности, да и самого демонизма в герое. Теперь он уже не неземное существо, а напротив, совсем обессилевшее, по-человечески признающееся в своей слабости, отчетливо приобретающее черты
героя лирики Блока. То есть этот образ можно рассматривать почти как символ романтического героя в литературе, - эволюции, наложенной на весь поток истории в ее общественно-философских и общественно-политических формах, которые позднее были запечатлены в поэме «Возмездие».
Можно заметить и то, что «Демон» Блока перекликается с другими стихотворениями поэта тем же мотивом усталости и бессилия, одиночества, моральной и физической развитости, которые и заставляют назвать тот мир, где это возможно и неизбежно, «страшным миром». Не случайно в сознании поэта «в час, когда уже не было сил», и возникает образ Демона, но уже как зловещего символа этих дней, где «ночь, улица, фонарь, аптека» как бы обступают человека со всех сторон, словно четыре тюремных стены, откуда никому нет и не будет исхода. Можно сказать, что именно символом и жертвой времени кажется он Блоку.
Нельзя не обратить внимания и на то, что этот Демон как-то странно прозрачен, почти бесплотен. Мы не видим плоти этого странного существа, лишь боль и смертельная усталость будто переполняют героя и заставляют его испытывать «тяжесть» своего пребывания в мире. Эта призрачная, нереальная картина жизни создается тем, что все это мучительное сновидение - только свидание Демона со своей «мечтой о Тамаре», можно сказать, только сон, который не может принести ему ни радости, ни просветления. Демон не может найти отраду и успокоение в бегстве в мечту, ему бежать некуда. Его сон гнетущ и тяжел и не может нести с собой надежду на спасение. Хотя у него есть мечта, мечта о Тамаре, он все же «навеки без сил», да и может ли принести отраду сон, если он все-таки кажется бредом, галлюцинацией, мучительной, заставляющей переживать самое трудное в мире - несбыточную мечту.
Блоковского «Демона» с лермонтовским связывает еще одна ниточка: ориентальный налет в лексике, что вовсе не характерно для поэзии Блока. «Чеченская пуля, Тамара, чадра» - безусловно, это дань лермонтовской традиции, хотя вот «стонущая зурна» - уже не просто внешняя условность, а дань определенной традиции русских поэтов именно так изображать диковинный для уха героя цивилизованного мир звуков этого произведения. Зурна у Блока стонет. Вероятно, это, с одной стороны, связано с эмоциональным строем всего стихотворения, с другой стороны, «музыка» стихов этого периода дана поэтом в ее крайних, напряженных, можно сказать, даже в пронзительно-высоких регистрах. Ведь герой Блока, будь он в погибельном веселье или в пронзительном плаче, только и слышит «визг цыганского напева», туманный вопль» или «вой» скрипок, венгерский танец, «звенящий и пляшущий» и даже близкий «вой похоронных труб», - такова музыка этого мира, а именно ада, в который попал когда-то гордый и свободный (как у Лермонтова), а теперь жалкий, обессилевший Демон.
То есть Блок несколько иначе предлагает нам тему, заданную Лермонтовым: для него Демон - жертва «страшного мира», он заражен мертвящим дыханием этого существования. Но все же «Демон» останавливает наше внимание, воздействуя своим трагическим колоритом, что и сближает этих двух поэтов.
Блоком было написано еще одно стихотворение «Демон», но несколько позднее, чем это, в 1916 г. Перед нами все тот же, в прежнем величии и могуществе, в то же время уже наделенный «божественно прекрасным телом», «силой мышц»(!) и сенью несломленных крыл, уверенно возносящих героя (с Тамарой - хотя имя ее нигде не названо) на «сверкающий горный гребень». Стихотворение начинается с обращения-просьбы к любимой:
Иди, иди за мной - покорной И верною моей рабой. [2; с. 41]
Демон мог бы торжествовать полную победу над этим отныне покорным ему существом. Но мы чувствуем, что победа лишь видима, и это сновидение, и этот полет «пустыней неба огневой» не реальнее того сна, который описан в предыдущем одноименном стихотворении. Нельзя говорить о том, что Демон живет, радуется жизни. Нет. Это лишь видимость. Он постоянно говорит «взлечу», «пронесу», «охраню», «обожгу», «ты захочешь полететь», то есть перед нами всего-навсего одни обещания, упования на то, может быть, что его спутница, его возлюбленная получит царство над миром в надзвездных краях, там, «где кажется земля звездою, землею кажется звезда». Не к вечной ли жизни в Раю призывает Демон Тамару, чтобы вырваться прочь из «страшного мира»? А, может, вовсе не обещает он счастья ей, так как знает, что это невозможно будет ему осуществить, как и многим, населяющим эту землю? Поэтому-то блоковский демон - обитатель «страшного мира». Он кажется нам всесильным и могущественным, но творить Добро он бессилен, хотя внутренне он к этому стремится. Демон - титаническая фигура, которой мало просто обыкновенных человеческих страстей, так как масштаб их невелик - с одной стороны, с другой же - она (эта страсть), «дикая», отрицается им, ведь, мечтать о самом дорогом в жизни - это и обманывать себя в надежде, что мечта станет явью, что она сбудется и сделает человека счастливым. Демон понимает эти лирические бдения как «грустную земную жалость» и «человеческую ложь»: «Твой ядовитый взгляд // Иной пророчит рай! //- Я уступаю, зная, // Что твой змеиный рай - бездонной скуки ад» [2; с. 38] («О, нет! Я не хочу, чтоб пали мы с тобой»)
Таким образом, видим, что Демон обречен на одиночество: он бессилен заставить людей чувствовать и любить сильнее, чем они привыкли и могут. Его не сможет понять и возлюбленная, так как ей неведомо истинное чувство любви, она не сможет вынести его (чувства), испугается любви, сама попросит отпустить ее на землю и камнем полетит в «сияющую пустоту», навстречу своему уничтожению, как уже было с одиноким путником, который обманулся в полночь близким огоньком лермонтовского Демона. Но наибольшей силы звучания тема Демона достигает у Блока все же не в этих двух стихотворениях, а в поэме «Возмездие», о чем уже отчасти говорили.
На наш взгляд, целесообразно начать с возникновения замысла поэмы. Из биографии известно, что в 1909 году умирает отец Блока. Именно это тяжелое событие, которое очень потрясло молодого человека, и оказало влияние на возникновение поэмы. Блок впервые попробовал в набросках свой замысел. Уже к январю 1911 года закончена первая редакция поэмы. Отказ отца, в прошлом носителя грозных, угрюмых порывов, а позднее сломленного под ударами судьбы, воплощает тему Демона.
Источником мотива Демона (впоследствии переросшего в тему) в поэме выступает уже не мифологический образ, не «легендарный» дух, мечтающий о счастье неземном, не подвластном простому человеку, а вполне обыкновенный человек. Поэтому нам важно проследить, как реальный облик наполняется у Блока демоническими чертами, каким образом поэт противопоставляет (мотивирует данное противопоставление) «земное неземному»: Его циничный тяжкий ум Внушал тоску и мысли злые... Отец! Ты знал иных мгновений Незабываемую власть! [2; с. 216]
Первоначально задуманная как скорбный реквием в память отца, поэма постепенно наполнилась мыслями о судьбе России в роковые для нее годы, о ее будущем. На наш взгляд, именно социальный пафос поэтического исследования смены поколений русской интеллигенции стал главным в поэме Блока, так как поэту важно показать возмездие как вырождение рода героя-романтика, не способного воздействовать на историю. Об этом говорит уже выбранный Блоком эпиграф: «Юность - это возмездие» (Г. Ибсен). В этом можно увидеть отклик на финал «Думы» Лермонтова. При таком повороте событий романтический ореол героя - Демона нужно было пригасить, приведя образ в соответствие с тем снижением, которое ему удалось пережить ко времени появления в салоне А.П. Вревской, где на него обратил внимание сам Ф.М.Достоевский. «Кто сей красавец? - он спросил Негромко, наклонившись к Вревской: -Похож на Байрона»...
...«Он - Байрон, значит - демон...» - Что ж? Он впрямь был с гордым лордом схож Лица надменным выраженьем И чем-то, что хочу назвать Тяжелым пламенем печали. [2; с. 210]
Перед нами своеобразная цепь, связывающая героя поэмы с демоническим началом: Отец - Байрон - Демон. Блок как бы иронизирует, когда говорит о лорде Байроне, которого он сравнивает со своим отцом и даже находит нечто схожее: высокая этика и свобода воззрений, чем очаровывает он всех окружающих. Но поэту важно подчеркнуть, что герой утратил свои блестящие способности, и, прежде всего, волю. Поэтому мы можем уверенно сказать, что в этом отношении герой Лермонтова счастливее своих последователей, так как он смог остаться в представлении читателя Личностью, пусть и угрюмой, но гордо-прекрасной, сильной, непокоренной, он был и есть Герой, хотя, конечно, был несколько пассивен на пути к осуществлению своей мечты.
Но вернемся к герою Блока. Светская молва высказывает мнение, что он -демон. «Он тьмы своей не ведал сам» и, догадываясь иногда о тех темных силах, которые кроются в его душе, сам страшился себя и своего будущего.
Этот человек предчувствует, что в любви, подобно «легендарному» демону, не сможет быть сам счастлив и, главное, не сможет принести счастье другому. Эта любовь не сулит его невесте ничего хорошего даже в самом начале. Возлюбленная героя мучается, терзается непонятной для нее странностью своего избранника, который напоминает ей хищника, готового «закогтить» жертву. Нет, он не любит, он играет, -Твердит она, судьбу кляня, -За что терзает и пугает Он беззащитную меня... [2; с. 211]
Предчувствия не обманули ее: счастье, действительно, было недолгим. Она уходит с младенцем от мужа. Но причины этого кроются в социальном неустройстве, а вовсе не в противоречивом характере отца. ... Вот - любовь Того вампирственного века, Которых превратил в калек Достойных званья человека! [2; с. 214]
Поэт показывает, как вырождается и мельчает все: храбрость - в нахальство, подвиги - в психоз, человек - в безвольное существо и неврастеника, подлинное дело - в болтовню и «гуманистический туман», в котором гаснет дух и увядает плоть самых талантливых и сильных людей. Что ждет Россию в эти страшные дни, есть ли у нее будущее? Скорее всего, нет, так как гибнет самое святое на земле -вера в жизнь, в дальнейшее существование. Поэтому-то не так удивительно превращение, которое претерпевает «новый лорд» в бездомной и страшной мгле XX столетия:
И книжной крысой настоящей
Мой Барон стал средь этой мглы. [2; с. 215]
Все, жизнь героя прожита, нет уже того здоровья и силы; душа огрубела, и отяжелела мечта; улеглись демонические порывы и страсти, и, вероятно, не осталось в нем ничего от прежней красоты и таланта. Но все-таки есть, осталось в блоковском герое что-то от «той» жизни: в нем жив тонкий музыкант, творец, иступленный художник, живут в нем еще и минуты, когда он мог отдаться со всей страстью творчеству, хотя творил он вовсе не свою музыку, а чужую, как свою, теперь в его глазах, хранивших память огромных глаз врубелевского Демона, возникают свои образы, свои гениальные стихи, мы знаем, что человек может творить музыку, будучи глухим, как Бетховен, создавать лучшие картины, будучи слепым, как Врубель. Внешне порой человек может казаться Плюшкиным, Гарпагоном, «забитым и бездомным псом» и прочее, но это не исключает его возможности мечтать, стремиться к лучшему, а может быть и творить... Поэтому часто в минуты вдохновения человек забывает все и себя нынешнего и исчезает на глазах «грязь» людского существования: Хлам превращался в красоту; Прямились сгорбленные плечи...
Окрыленный и опьяненный рождающимся внутри себя, человек, словно Демон, достигает «всего». Но однако эти минуты не вечны! Порой они, как мгновенно вспыхнувшая спичка, которая быстро загорается и быстро потухает. Когда проходят эти минуты «творческого горения», исчезает хмель вдохновения, гаснут ослепительные краски, пропадают звучавшие стихи, не остается даже тени тех «несозданных созданий», которые могли бы прославить его имя и сделать его счастливым, но опять та же квартира, бескрылая жизнь, лишь «дрянная вялая плоть и тлеющая душонка». Нет уже теперь демонической мечты, теперь он во власти другого «Демона» - Демона отрицания и сомнения.
В поэме Блока появляются два «демона». Один, ранее известный всему петербургскому свету демонического вида красивый молодой мужчина, несколько похожий на Байрона, теперь же - в глазах окружающих - книжный червь, злой демон для себя и для других, прежде всего для своей семьи. Не удалась жизнь, наступила полная апатия ко всему: смирился с участью покинутого мужа и неопрятного холостяка. У Блока оба Демона - трагические фигуры, они терпят поражение. Так, у первого житейская, видимая всем, у второго - незримая миру трагедия художника, которой наделен огромным талантам, но будущему поколению он не оставит ни одного своего шедевра. Таким образом, Демон опять повержен и вновь одинок.
Вот оно Возмездие эпохи, истории, выразившееся в «закате», вырождении, деградации культуры, дворянской культуры, ибо «мировой водоворот» засасывает в свою воронку почти всего человека; от личности почти вовсе не остается следа, сама она, если останется еще существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной [3] .
Было бы неправомерно говорить о «бесоведениях» или «демонизме» Блока, вся жизнь и все творчество которого проникнуто идеей жертвенности, героического служения искусству, Красоте, Слову, истинной верой христианина, искушаемого, но совершающего ежедневный подвиг во имя души и Правды.
Библиографический список
1. Ашукин Н.С. А. А. Блок в воспоминаниях современников и его письмах. М., 1924.
2. Блок А. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 3. М.: Правда, 1971.
3. Винокурова Н.Н. О миросозерцательных основах поэзии А. Блока // Новые аспекты изучения поэзии серебряного века в вузе и школе. Арзамас: АГПИ, 1996. С.14-38.
4. Жесткова Е. А. Эпоха Иоанна Грозного в изображении Н. М. Карамзина и А. К. Толстого // Мир науки, культуры, образования. 2011. №6 [31]. С.290-292.
5. Жесткова Е. А. Мир детства в творческом сознании и художественной практике В.И. Даля // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота. 2014. №4. С.70-74.
6. Жесткова Е. А. Н. М. Карамзин и А. К. Толстой. К вопросу о художественном осмыслении исторической эпохи Иоанна Грозного // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна. Серия 2. Искусствоведение. Филологические науки. 2013. № 4. С.51-54.
7. Лесневский С. Это черная музыка Блока.. .//Книжное обозрение. 1990. №47. 23 ноября.
8. Мережковский Д. В тихом омуте. М., 1990.
9. Одоевцева И. На берегах Невы. М.: Художественная литература, 1989. 334
с.
10. Турков А. Я иду. К 100-летию со дня рождения А. Блока // Работница. 1980. №2. С.43-48.
References
1. Ashukin N.S. A.A. Block in the memoirs of his contemporaries and his letters. Moscow, 1924.
2. Block A. Collected Works: in 6 vols. M.: Truth, 1971.
3. Vinokurova N.N. About mirosozertsatelnyh basics of poetry by Alexander Blok // New aspects of the study of poetry of the Silver Age in the university and the school. Arzamas: AGPI, 1996. P.14-38.
4. Zhestkova E.A. Era of Ivan the Terrible in the image Karamzin and A.K.Tolstoy / / The world of science, culture and education. 2011. № 6 [31]. P.290-292.
5. Zhestkova E.A. World of childhood in the creative minds and artistic practice Dahl / / Philology. Theory and practice. Tambov: Diploma. 2014. № 4. P.70-74.
6. Zhestkova E.A. Karamzin and AK Tolstoy. On the artistic interpretation historical epoch of Ivan the Terrible / / Bulletin of the St. Petersburg State University of Technology and Design. Series 2. Arts. Philology. 2013. № 4. P.51-54.
7. Lesnevsky S. This black music Bloc ... // Book Review. 1990. № 47. November
8. Merezhkovskii D. In still waters. M., 1990.
9. Odoevtseva I. On the banks of the Neva. M.: Fiction, 1989. 334 p.
10. Turks A. I go. The 100th anniversary of the birth of Alexander Blok // Worker. 1980. № 2. P.43-48.
