CC BY
26
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 4 (20). С. 53-57. УДК 930.2
DOI 10.25513/2312-1300.2018.4.53-57
В. Г. Рыженко
О МЕТОДИКАХ ВЫЯВЛЕНИЯ ТРАНСФОРМАЦИЙ ОБРАЗОВ ПРОШЛОГО В ЛОКАЛЬНЫХ КУЛЬТУРНЫХ ПРОСТРАНСТВАХ ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ*
В качестве отдельного признака современной историографической ситуации показаны исследовательские методики, используемые при изучении советской и постсоветской мемориальной культуры для обнаружения особенностей закрепления образов прошлого в пространстве поселений разных типов. Обращено внимание на сохранение значимости российского методического наследия 1920-х гг. для разработки программ натурных обследований мест и фигур памяти в локальных культурных пространствах.
Ключевые слова: мемориальная культура; исследовательские методики; локальное культурное пространство; трансформация образов прошлого; типы поселений; постсоветская Россия.
V. G. Ryzhenko
ABOUT METHODS OF DETERMINING TRANSFORMATIONS OF IMAGE OF THE PAST IN LOCAL CULTURAL SPACES OF POST-SOVIET RUSSIA
The article shows the research methods used in the study of the Soviet and post-Soviet memorial culture, to identify the features of fixing images of the past in the space of various types of settlements as a separate sign of the modern historiographic situation. Attention is drawn to the preservation of the significance of the Russian methodological heritage of the 1920s for the development of programs of field surveys of places and figures of memory in local cultural spaces.
Keywords: memorial culture; research methods; local cultural space; transformation of images of the past; types of settlements; post-Soviet Russia.
Проблема трансформаций образов прошлого в условиях перехода от советской эпохи с её унифицированным идеологическим стержнем официальной политики памяти к постсоветским реалиям за последние почти три десятилетия обострилась до ситуации «войн памятей». Повсеместно наблюдаются разнонаправленные акции воссоздания памяти о ранее вычеркнутых из общей истории страны одних событиях и одновременного очередного забвения, но уже других, прежде возвеличенных событий и имён. Это происходило и продолжается на фоне перемен в государственной политике памяти, а также в условиях небывалой активизации инициатив новых коммемораций. А. В. Свя-
тославский [1] охарактеризовал «мемориальный бум» 1990-х гг. как проявление анархии в мемориальной культуре городской среды [1, с. 434]. Однако помимо политико-идеологических аспектов актуализации интересующей нас проблемы существует не менее значимая её научно-исследовательская (познавательная) сторона. Именно она является приоритетной для участников нашего проекта, стратегическая цель которого выявить признаки трансформаций локального культурного пространства в период перехода от символики советской эпохи к образам и символам современной России, установить их масштабы и степень зависимости от типа поселения (локуса).
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта №18-09-00329.
© Рыженко В. Г., 2018
Разрабатываемая междисциплинарная исследовательская модель опирается на соединение имеющихся в новейшей литературе концепций структурирования поселенческих локальных культурных пространств в виде «1ос1-совокупностей» (по А. Дахину [2]) и матрицы трёхуровневой иерархии Фигур памяти (наша гипотеза [3, с. 339-341]). Одновременно возникла настоятельная необходимость определиться с исследовательским инструментарием. Для этого мы должны выбрать возможные методики выявления постсоветских трансформаций образов и символов прошлого в пространстве «места», подразумевая в качестве такового пространство территорий разного типа поселений.
Для историков, обращающихся к хронологии условного «переходного» отрезка современности (примерно два десятилетия ушедшего XX века и столько же в начавшемся XXI веке), возникают дополнительные проблемы с комплектованием источниковой базы. Привычная надежда на документы из государственных архивохранилищ далеко не всегда может оправдаться. Начиная с 1990-х гг. и особенно в первые десятилетия XXI века, процесс закрепления исторической памяти о событиях прошлого и их участниках приобрёл иной характер. Очевидно, что выросла степень субъективизма при отборе документов, подлежащих хранению в виде формирующихся общественных коллекций и личных фондов, не говоря уже об официальной делопроизводственной документации управленческих структур (протоколы, отчёты, справки и пр.). Применительно к интересующей нас проблеме трансформаций образов прошлого в локальном пространстве характерен пример с документами о деятельности Комиссии по монументальному искусству при Московской городской думе, которые приводит в своей книге Н. М. Молева [4, с. 59, 49-57, 59-60, 69-73, 76-78, 81-84, 111-118, 129-134, 139-141, 204-209]. Известный учёный и писательница, она была членом этой комиссии с 2000-го по 2008-й год.
В региональной сибирской историографии такого рода публикации отсутствуют. Хотя нельзя не упомянуть обращения к локальным символам и местам памяти в недавней книге философа, директора Центра независимых исследований и эксперта МИОНа
при Иркутском государственном университете М. Я. Рожанского [5]. Часть его рассуждений опирается на результаты «полевых исследований автора», преимущественно иркутских. Применяемая им методика выявления постсоветских трансформаций в локальном пространстве Иркутска может быть обозначена скорее как «включенное наблюдение», результаты которого Рожанский фиксирует в форме «историй из жизни иркутских памятников» (Несостоявшиеся встречи. Предисловие и глава 1 «Имперская идентичность локального монументализма») [5, с. 3-16, 1945]. Хронологически его «наблюдения» охватывают период с 2003 по 2013 гг., когда, по его мнению, происходит формирование нового состава пантеона фигур памяти взамен советского, но он считает, что державный стержень остаётся. Даже в уличной скульптуре как части символического капитала «старых сибирских городов» он видит принадлежность к «большой истории», ориентацию на преемственную связь с культурными столицами империи и особую роль в имперской истории.
Означает ли это, что в региональных государственных архивохранилищах не отложились документы, подобные московским? Да и вообще имела ли место документальная фиксация спорных (вплоть до скандальных) ситуаций с обсуждением, какое событие из прошлого или чей образ предполагали увековечить (и в итоге либо увековечили, либо отвергли) в локальных пространствах региональных центров, в малых городах и в отдельных поселениях? Поиски ответов на эти вопросы достаточно трудоёмки. Они требуют извлечения и систематизации информации, появлявшейся на всём протяжении интересующего нас периода в СМИ, включая новостные сайты и порталы в Интернет-ресурсах. Обращение к ним характерно и для действий М. Я. Рожанского. Однако применительно к символическому капиталу «молодых» сибирских городов он использует методики «устной истории» (Глава третья. Память города без прошлого. Устная история ударных строек) [5, с. 69-115].
Заметим, что изучение культуры памяти и коммеморативных практик в постсоветской России переживает ещё эмпирическую стадию, которая характеризуется различным пространственным масштабом. Так, в упомя-
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 4 (20). С. 53-57.
нутой обобщающей монографии А. В. Свя-тославского в качестве фактологической опоры раздела VII «Мемориальная культура постсоветской эпохи» [1, с. 413-450] доминирует московская ситуация с некоторыми вкраплениями сведений из других крупных городов Европейской России, почерпнутых из упомянутых выше СМИ. Для нас большой интерес представляют применявшиеся автором методики добывания информации, которые он именует «полевыми исследованиями», включая сюда опросы и интервью, заимствуя приёмы эмпирических социологических исследований, но выбирая для их проведения специфическую категорию «путешествующих» (туристов). Отдельная глава монографии Святославского называется «Культура памяти в фокусе социологических исследований» [1, с. 474-529]. В ней автор раскрывает особенности проводившегося им в 2009-2010 гг. анкетного опроса и интервьюирования (составление формуляра анкет закрытого типа, обобщение полученной информации в виде таблицы «Шкала популярности московских скульптурно-архитектурных монументов (в порядке убывания)», сопоставление полученных результатов в виде «Шкалы популярности» с материалами второго анкетирования 2009-2011 гг. среди студентов одного столичного педагогического вуза). Опыт и выводы А. В. Святославского, несомненно, могут быть использованы и в нашем проекте, но не на начальной стадии, в рамках которой более важно установить своего рода общий «реестр» памятников и символических знаков в пространстве поселений разных типов, а также выявить специфику вновь появившихся.
Остановимся на терминологии, используемой представителями разных областей научного знания для обозначения своих исследовательских методик. Названный термин «полевые исследования», которым пользуется Святославский, привычен и широко распространён в социологии, в этнографии. Используют его в гуманитарной географии при анализе образов пространства и составлении имиджевых ресурсов территории. Один из немногих современных культурологов, занимающихся близкими нам проблемами образов локальных культурных пространств в постсоветскую эпоху, А. С. Бреславский
[6], следуя за теоретико-методологическими подходами главы гуманитарно-географической научной школы Д. Н. Замятина, определяет свою методику как «включённое наблюдение за развитием города». Он её реали-зовывал на протяжении трёх лет (20092011 гг.). Во введении к своей монографии он уточняет, что соединяет ландшафтный (визуальный, полевой) и неландшафтный (документальный, дистанционный) анализ места. В то же время находим у него и термин «полевое исследование». Учёный формулирует два принципа, на которых строится методика полевого исследования. Первый он определяет как принцип раскладываемости пространства и места (реальности наблюдаемых объектов, пространственных представлений различных видов) на отдельные элементы (контексты), которые организуются вокруг главного признака - доминанты. Смысл второго для него таков: это принципиальная возможность разработки модели взаимоотношений между отдельными признаками места, их целостными системами (контекстами). В качестве модели он использует модель палимпсеста, предложенную И. Митиным (соратник Д. Н. Замятина и создатель мифогеографии). Отметим, что под палимпсестом в географии понимается интерпретация ландшафта как «текста», сосуществующие смысловые слои которого можно «читать».
Другой интересующий нас термин - это «натурные обследования». Его применяют в строительстве и градостроительстве, в практике проведения реставрационных работ по восстановлению памятников, осуществления паспортизации памятников. Методика таких обследований включает предварительные обмеры объекта, фиксацию деталей с помощью обмеров, фотофиксацию общего вида и отдельных фрагментов интерьера. Историки культуры, искусствоведы, музейные специалисты также довольно часто употребляют эту методику. Для реализации нашего проекта можно соединять элементы методик полевого исследования и натурного обследования, скорректировав их в соответствии с поставленными задачами. При этом надо помнить, что ещё в 1920-е гг. была создана оригинальная методика экскурсионной урбанистики, реализуемая в Петроградском экскурсионном институте. В трудах И. М. Гревса
и его ученика Н. П. Анциферова эта методика детально описана [7], в том числе присутствует выделение в плане изучения города двух ландшафтов: статуарного и динамического. Фактически во втором случае ставится и методически решается проблема способов уловления происходящих трансформаций в локальном культурном пространстве места. Следовательно, трансформации образов прошлого имеют общие закономерности. Кроме того, в работах И. М. Гревса встречаем и выражение «историческая топография» [8, с. 67]. Актуальный научный смысл их методик и содержание намного шире современных прикладных интерпретаций термина «натурные обследования». Поэтому столь ценно для российской интеллектуальной истории признание Отто Герхарда Эксле, что «история памяти» в перспективе истории науки и в аспекте самого понятия «места памяти» «началась отнюдь не в Париже 1980-х годов, а она возникла в Санкт-Петербурге / Петрограде 1920-х, это факт, который история исторической науки обязана учитывать» [9, с. 87-88]. Топографическую методику «чтения» пространства отдельных городов использует современный немецкий исследователь Карл Шлёгель [10]. Эксле подчёркивает, что К. Шлёгель перевёл на немецкий язык и издал в 2003 г. книгу Н. П. Анциферова «Душа Петербурга» [9, с. 86]. В названии фундаментального предисловия Шлёгель употребляет дополнительное уточнение «Легендарная книга и её неизвестный автор». Об экскурсионном институте, основанном по инициативе И. М. Гревса и изучавшем культурную топографию Санкт-Петербурга / Петрограда, Шлё-гель пишет как о пионере русской урбанистики и истории повседневности.
В российских реалиях современной «практической урбанистики» (так в данном случае можно обозначить пересечение исследовательских действий архитекторов и градостроителей с интересами городских жителей, бизнес-групп по изучению городских районов для определения стратегии развития территорий) сравнительно недавно появилась ещё одна методика, которую обозначают как «Прогулки Джейн». Её позиционируют как новаци-онную, забывая о российской методике «исследовательских экскурсий», разработанной и применявшейся в 1920-е гг. в Петрограде /
Ленинграде и его окрестностях. Речь идёт о натурном исследовании объектов по выбранному маршруту, фиксации впечатлений в специальных таблицах и фотофиксация. В то время как сам термин «Прогулки Джейн» ближе к метафоре, возникшей в современной среде приверженцев опытов зарубежных теоретиков и практиков. Это касается и обращения к работам и действиям Джейн Джекобс, американо-канадского урбаниста и политического активиста 1960-х гг. [10, с. 369-372 ]. С помощью такой методики в ноябре 2017 г. в Тольятти, где при Тольяттинском госуниверситете существует Центр урбанистики и стратегического развития территорий, прошёл воркшоп «Городские центры». Об этом сообщалось на новостных сайтах города Тольятти и на официальном сайте Тольяттинского государственного университета. В последнее время воркшоп как коллективное обучающее мероприятие, участники которого получают новые знания и навыки в процессе динамической групповой работы, продвигается столичными центрами (Институт «Стрелка» в Москве).
Подводя итоги рассмотрения методик выявления трансформаций образов прошлого, используемых в современных исследованиях, отметим, что для реализации нашего проекта необходимо соединить методики «включённого наблюдения» и методики «натурных обследований». На наш взгляд, первым вариантом подобного органичного соединения можно считать методику «исследовательских экскурсий», уже апробированную в российских исследовательских опытах 1920-х гг. Она применима ко всем типам поселений, выбранных нами для обнаружения постсоветских трансформаций образов прошлого. Однако для крупных городов - центров следует дополнительно включать принцип раскладываемости локального пространства места (в терминологии петроградско-ленинградской экскурсионистики - изучение города «по частям»), принцип динамической фиксации (повторного обращения к выявленным ранее образам прошлого для установления их модификаций, их закрепления в локальном пространстве или исчезновения из него). Частично такая методика применима и к средним городам. Что касается малых городов, то для анализа их культурного пространства более эффективны историко-топо-
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 4 (20). С. 53-57.
графические методики «погружения в символическое пространство центра поселения», которые могут сопровождаться методиками «устной истории». Топографические методики необходимы для выявления специфики трансформаций тех частей локальных культурных пространств поселений, которые появились и менялись под воздействием Московско-Сибирского тракта и Транссиба. Естественно, что в современных условиях предварительная «кабинетная» стадия подготовки к осуществлению сконструированной методики может заменяться «виртуальным» кабинетом. Вторичная «кабинетная» стадия (после включённого наблюдения и натурного обследования) отводится под обработку полученных результатов, их систематизацию и сопоставление с имеющимися в научной и научно-популярной литературе описаниями для обнаружения расхождений и лакун.
ЛИТЕРАТУРА
1. Святославский А. В. История России в зеркале памяти. Механизмы формирования исторических образов. - М. : Древлехранилище, 2013. - 592 с.
2. Дахин А. Город как место памятования // Гуманитарная география : научный и культурно-просветительный альманах / сост., отв. ред. Д. Н. Замятин. - Вып. 4. - М. : Институт наследия, 2007. - С. 164-179.
Информация о статье
Дата поступления 10 сентября 2018 г.
Дата принятия в печать 12 ноября 2018 г.
Сведения об авторе
Рыженко Валентина Георгиевна - д-р ист. наук, профессор, профессор кафедры современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского, заслуженный работник высшей школы РФ (Омск, Россия) Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а E-mail: [email protected]
Для цитирования
Рыженко В. Г. О методиках выявления трансформаций образов прошлого в локальных культурных пространствах постсоветской России // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 4(20). С. 5357. DOI: 10.25513/2312-1300.2018.4.53-57.
3. Рыженко В. Г. Историческая наука, регионо-ведение, культурология: возможности кооперации вокруг проблемы «присвоения прошлого» // Историческая наука сегодня: Теории, методы, перспективы / под ред. Л. П. Репиной. - М. : Изд-во ЛКИ, 2011. - С. 330-342.
4. Молева Н. М. История новой Москвы, или Кому ставим памятник. - М. : АСТ : Олимп, 2008. - 217 с.
5. Рожанский М. Я. Сибирь как пространство памяти. - Иркутск : Оттиск, 2013. - 180 с.
6. Бреславский А. С. Постсоветский Улан-Удэ: культурное пространство и образы города (1991-2011 гг.). - Улан-Удэ : Изд-во Бурятского гос. ун-та, 2012. - 156 с.
7. См., например, выборочно: Гревс И. М. История нашего города: Как познакомить с ней учеников // На путях к педагогическому самообразованию : сборник / под общ. ред. М. М. Рубинштейна. - М., 1925. - Вып. 1. -С. 179-189; Анциферов Н. П. Как изучать свой город. - М. ; Л., 1929. - Гл. III. План изучения города. - С. 29-35, 60-65.
8. Гревс И. М. Город как предмет краеведения // Иван Михайлович Гревс и петербургское краеведение : сборник к 150-летию со дня рождения. - СПб. : Европейский Дом, 2010. -С. 56-72.
9. Эксле Отто Герхард. «История памяти» - новая парадигма исторической науки // Историческая наука сегодня: Теории, методы, перспективы / под ред. Л. П. Репиной. - М. : Изд-во ЛКИ, 2011. - С. 75-90.
10. Трубина Е. Г. Город в теории: опыты осмысления пространства. - М. : Новое литературное обозрение, 2011. - 520 с. : ил.
Article info
Received
September 10, 2018 Accepted
November 12, 2018 About the author
Ryzhenko Valentina Georgievna - Doctor of Historical Sciences, Professor, Professor of the Department of Modern Russian History and Historiography of Dostoevsky Omsk State University, Honored Worker of Higher School of the Russian Federation (Omsk, Russia) Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: [email protected] For citations
Ryzhenko V. G. About Methods of Determining Transformations of Image of the Past in Local Cultural Spaces of Post-Soviet Russia. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2018, no. 4 (20), pp. 53-57. DOI: 10.25513/ 2312- 1300.2018.4.53-57 (in Russian).
