CC BY
92
Рецензии
О кризисе рационального мышления
С.В. Филюхина
Кара-Мурза С.Г. «Кризисное обществоведение». М.: Научный эксперт, 2011. 464 а
В нашей стране «отказало» обществоведение. Отказал механизм рационального, научного мышления, из-за чего преобладать в обществоведении стал идеологический пафос, а достоверное знание оказалось недостижимым. Как результат — системный кризис, в котором Россия пребывает с конца XX века.
Этой цепочкой утверждений начинается вводная лекция С.Г. Кара-Мурзы, которая открывает первую часть его сборника «Кризисное обществоведение», посвященную главным образом ситуации кризиса в российском обществоведении, а также в политике и экономике последних 30 лет. Из печати вот-вот выйдет вторая часть лекций, что дает хороший повод перелистать и вспомнить первую.
Размышляя о кризисе в России, наступившем в конце 1980-х гг., С.Г. Кара-Мурза приходит к выводу, что, хотя внешне все выглядит так, будто этот кризис порожден перестройкой, на самом деле перестройка была «срывом, она лишь вскрыла ту слабость советского обществоведения, которая стала нарастать с 1960-х гг.».
Нарастать она стала, по мнению автора, в связи тем, что раньше СССР держался на «неявном» знании поколений, с уходом которых это знание оказалось утраченным из-за того, что не было формализовано. Не совсем понятно только, почему поколения не передали эти неявные знания другим поколениям.
В Западной Европе и в больших культурах Востока знание об обществе накапливалось и систематизировалось очень долго. Оно проходило этапы от традиционного знания через натурфилософию к системе научного знания. Автор отмечает, что рациональность подавляла и вытесняла из официальной науки другие типы мышления — традиционное и художественное знание, религию, этику, здравый смысл. Без них картина мира оказывается неполной и ущербной, и обществоведение обязательно должно учитывать эти типы знания. Тем не менее представления об обществе сформировались в научную систему, цель которой — дать достоверное знание об объекте исследования, узнать «то, что есть, независимо от того, как должно быть».
В России же научная компонента обществоведения была выражена слабо: исторически оно складыва-
лось «по типу натурфилософии», то есть представляло собой нечто вроде «социальной алхимии». Появление обществоведческих трактатов и начало их реального обсуждения приходится только на XIX в. О крестьянах, представлявших «главный социальный и культурный тип, который “держал” Россию, стали писать только после реформы 1861 г.».
В то же время традиционное знание о государстве и обществе накапливалось непрерывно, подчеркивает С.Г. Кара-Мурза, его надо было соединить с научным методом. Однако «на это просто не хватило времени, и гуманитарно образованная часть общества не успела совершить мировоззренческий переход, необходимый для создания научного обществоведения». В результате в начале XX в. ощущается «острый дефицит знания о самих себе». По мнению обществоведа, одной из ключевых причин революции стал именно недостаток знаний: «отсутствовали адекватные российской реальности индикаторы, с помощью которых можно было следить за ходом общественных процессов». И монархические силы, и силы оппозиции строили свои программы на «несостоятельном» обществоведении.
С.Г. Кара-Мурза формулирует и отстаивает спорный тезис: «российское обществоведение, в отличие от западного, выросло не из науки, а из классической русской литературы и немецкой романтической философии». Оно строилось «исходя из холистического и нравственного видения общественных проблем» и чаще всего стремилось показать не то, как устроено общество, а то, как оно должно быть устроено, то есть не давало достоверного знания.
Знания об обществе, по мнению автора, зачастую черпались из романов и пьес. При этом «обществоведение не вносило корректив в сообщения художественной литературы, даже не задумывалось об этой обязанности. Здесь тоже просматривается важное отличие от западного обществоведения. Ну, изобразил какой-нибудь Стендаль тупого офицера — не придет же из-за этого французам в голову возненавидеть офицерство и армию. А русский читатель из условного мира художественных образов выхватит Скалозуба и переносит его на землю, замещает им реального офицера. А уж если прочтет “После бала”, то возненавидит и всех полковников».
Эти заявления кажутся преувеличенными (и не подкреплены совершенно никакими данными, а С.Г. Кара-Мурза свободно и уместно использует цифры на протяжении всех своих лекций, правда, не приводя ссылок на источники). Между тем замечания, будто литература была в определенном смысле «вредителем» системы знания об обществе, проводятся в лекциях настойчиво. Не совсем ясно, почему ученый решил, что русский читатель непременно начинал ненавидеть «офицерство и армию», прочтя «Горе от ума». Возможно, здесь лектор сам совершает ту ошибку, в которой обвиняет своих оппонентов: приписывает реальности то, чего на самом деле не было (доказательств последнего автор этих строк не приводит).
Однако логика лектора ясна: научное знание на Западе подавляло все остальные типы знаний, в этом потоке и складывалось обществоведение, тогда как в России научной системы знаний об обществе не сложилось.
Автор детально рассматривает многие проблемы в различных сферах нашей жизни, которые вызвала эта ненаучность отечественного обществоведения как основы для принятия государственных решений.
Итак, на какой же основе власть принимала решения, порой кардинально менявшие жизнь страны? Этому посвящено много лекций курса, одна из самых интригующих называется «Сдвиг от реалистического сознания к аутистическому». Автор напоминает, что аутизм — это болезненное состояние психики, при котором человек концентрируется на своей внутренней жизни и активно уходит от внешнего мира. Обобщая, С.Г. Кара-Мурза подчеркивает, что аутизм — это вообще широко распространенное нарушение норм рационального мышления. «Цель реалистического мышления — создать правильные представления о действительности, цель аутистического мышления — создать приятные представления и вытеснить неприятные, преградить доступ всякой информации, связанной с неудовольствием».
«Главное в аутистическом мышлении то, что оно, обостряя до предела какое-либо стремление, нисколько не считается с действительностью». Автор демонстрирует это на примере многих печатных выступлений видных экономистов начала 1990-х гг. и находит этому единственное объяснение — нарушение норм рационального мышления. Или, можно сказать, сумасшествие, безумие.
«Впав в аутистическое сознание, наша обществоведческая элита проявила поразительный, доходящий до наивности нарциссизм. Они — банкроты, каких мир не видал, до сих пор охотно дают интервью, позируют
фотографам для журналов, гордятся своими “идеями”, руководят университетами и научными институтами. Это действительно патология, которая требует серьезного изучения».
Язык книги — это живой, очень эмоциональный, порой спонтанный язык устной речи, что обуславливается форматом лекций. Эмоциональность автора становится вполне понятной и оправданной, когда начинаешь читать процитированные им высказывания «видных экономистов» или «обществоведов». Понятно, как задевает за живое циничная и антинаучная логика многих из приведенных рассуждений. Понятно, какая боль и обида охватывает человека, который убежден, что катастрофических реформ, после которых страна до сих пор не восстановилась, можно было избежать, если бы реформаторы прислушались к рациональному и объективному голосу науки.
Например, С.Г. Кара-Мурза призывает вдуматься в заключение социолога, непосредственно отвечавшего за «научное сопровождение» перестройки, академика Т.И. Заславской, сделанное ею в важном докладе 1995 г.: «Что касается экономических интересов и поведения массовых социальных групп, — говорит академик, — то проведенная приватизация пока не оказала на них существенного влияния... Прямую зависимость заработка от личных усилий видят лишь 7% работников, остальные считают главными путями к успеху использование родственных и социальных связей, спекуляцию, мошенничество и т.д.».
«Итак, — подытоживает лектор, — 93% работников не могут жить, как жили до приватизации, за счет честного труда. Они теперь вы-
нуждены искать сомнительные, часто преступные источники дохода (“спекуляция, мошенничество и т.д.”). Но социолог утверждает, что приватизация не повлияла на экономическое поведение. Где же логика?»
Вот еще один пример, служащий ярким доказательством тезиса С.Г. Кара-Мурзы об «аутистичнос-ти» мышления людей, от которых зависело будущее страны. «Демократическая перестройка. была задумана как реформа “сверху”, но на практике переросла в революцию “снизу”, поддержанную многомиллионными массами...», — снова цитирует лектор Т.И. Заславскую, сделавшую доклад в 1990 г. А далее он приводит выкладки из того же доклада, согласно которым опросы показали, что 43% населения главным результатом пяти лет перестройки считают «потерю уверенности в завтрашнем дне», 37% — «кризис национальных отношений», 29% — «хаос и неразбериху в управлении страной», 28% — «углубление экономического кризиса».
Кроме того, автор доклада приводит и другие результаты: 57% опрошенных ответили, что их жизнь стала хуже с приходом к руководству в 1985 г. М.С. Горбачева, у 22% жизнь не изменилась и только у 7% опрошенных — улучшилась. При этом почти 60% уверены, что в дальнейшем различия в уровне жизни богатых и бедных будут только расти.
«Поражает логика идеолога демократической перестройки, которая якобы переросла в революцию многомиллионных масс, — резюмирует С.Г. Кара-Мурза. — Ведь по приведенным самой Т.И. Заславской данным, большинство опрошенных оценивали перестройку как бедс-
твие, которое будет лишь углубляться в ходе начатой реформы».
Подобный провал в рациональности лектор называет «необычным феноменом в истории культуры». Одним из показателей деградации гуманитарного мышления становится, по утверждению ученого, ухудшение языка. Придумываются идеологические метафоры, образы, символы, которые не только не отражают реальность, но и затуманивают ее: «Иного не дано», «Выход в децентрализации!», замена «милиции» на «полицию». Эти метафоры становятся мифами, в которые погружают общественное сознание. Многие из этих мифов — как перестроечных, так и современных — С.Г. Кара-Мурза развенчивает в своих лекциях.
Событием, ярко продемонстрировавшим полную неадекватность и непрофессионализм российского обществоведения, лектор называет результаты выборов 1993 г., которые «потрясли как всю страну, так и Запад. В течение четырех десятилетий, когда эмпирические исследования были распространены в России, российские социологи никогда не были так посрамлены, как в декабре 1993 г.». На тех выборах победу предсказывали партии Е. Гайдара (30%). Блок Явлинского, как ожидалось, должен был набрать 20% голосов, а коммунисты и аграрии, как и другие партии, — по 6-8%. На самом же деле победила именно альянс коммунистов, аграриев и «Женщин России» получивший 31,1% голосов, ЛДПР набрала 23,9%, тогда как «Выбор России» — 14,5%, а «Яблоко» — 7,3%.
Такое обществоведение, говорит автор, обосновывало государственные решения, в результате которых «на огромном пространстве при
участии влиятельной интеллектуальной группировки искусственно создана хозяйственная и социальная катастрофа».
С.Г. Кара-Мурза называет это «разрушительным обществоведением». Его парадигма жестко задается фундаментальной картиной мира. Сначала — историческим материализмом, затем — либерализмом, по сути же «эти картины примерно одинаковы». Не удержусь от еще одной цитаты, которую приводит С.Г. Кара-Мурза, — из академика А.Г. Аган-бегяна, 1994 г.: «Надо прямо сказать, что рыночная система — это очень жесткая система по отношению к человеку. Система с очень многими негативными процессами. Рыночной системе свойственна инфляция, рыночной системе обязательно свойственна безработица. С рынком связано банкротство, с рынком связан кризис перепроизводства, рецессия, которую, скажем, сейчас переживает Европа, с рынком связана дифференциация — разделение общества на бедных и богатых. Дифференциация у нас, конечно, к сожалению, уже сейчас, ну не к сожалению — это неизбежно, — у нас уже сейчас растет и будет дальше резко расти».
Обществоведение в 1990-е гг., убежден автор лекций, стало опираться на «столь идеологизированную когнитивную структуру, что в принципе не могло дать адекватного объяснения и даже описания того кризиса, в который погрузила
Россию реформа». Неизменность же курса этих реформ утверждается всеми структурами современной власти.
Конечно, есть отдельные таланты, есть блестящие мысли, но нет «системы — социального сообщества, следующего нормам научности и связанного профессиональными коммуникациями особого типа».
Знаковым С.Г. Кара-Мурза считает признание Ю. Андропова, сделанное в 1983 г.: «Мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок». В этих словах лектор слышит предчувствие катастрофы. Особенно странно и страшно звучат они из уст многолетнего руководителя КГБ. Слышится предчувствие катастрофы и в лекциях самого С.Г. Кара-Мурзы.
Знают ли сегодняшние руководители общество, которым они пытаются руководить? Ответ, который предлагает С.Г. Кара-Мурза, скорее отрицательный. Но он предлагает и другое: «Сборка нового сообщества обществоведов на адекватной нынешним проблемам и процессам методологической основе — срочная и чрезвычайная задача в национальной повестке дня России».
