CC BY-NC-ND
36
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
Е.Н. Комарова
О комплексном анализе рецепции творчества Саши Соколова, В. Аксенова и А. Жолковского в периодике
Статья посвящена актуальности анализа рецепции произведений Саши Соколова в контексте самопрезентации его современников -А. Жолковского и В. Аксенова. На основе оригинальной классификации видов критики показана взаимосвязь между принадлежностью критика к журналистской, писательской либо академической среде и характером восприятия им произведений писателя, в динамике проанализирован процесс включения автора в литературный канон. В силу того, что вокруг рецензий В. Аксенова и А. Жолковского образуется метатекст Соколова, сделан вывод о необходимости рассматривать реакцию критиков в рамках истории их собственной литературной традиции.
Ключевые слова: Саша Соколов, В. Аксенов, А. Жолковский, рецепция, писательская критика, периодика Третьей волны, история литературы.
В 2013 г. в процессе исследования рецепции творчества в эмигрантской, перестроечной и постсоветской периодике Саши Соколова нами была разработана оригинальная методика оценки рецепции этого известного писателя.
Предложенная нами применительно к одному конкретному писателю-эмигранту методика находилась на стыке журналистики и литературной критики, однако в отличие от традиционных анализов рецепции авторов художественных текстов она включала в себя и такие новые для постсоветской ситуации и традиционные для западной публики позиции, как премиально-рекламный процесс, разного рода презентации и сообщения о них в печатных и цифровых СМИ и т. д.
© Комарова Е.Н., 2016
В итоге выяснилось, что наиболее частотными интерпретаторами текстов Соколова в периодике 1970-2000-х гг. являются А. Жолковский и В. Аксенов, сами пережившие травму эмиграции и процесс возвращения на свою языковую родину.
В настоящей статье оценивается возможность дальнейшей работы в этом направлении, а именно, развитие данной методики уже применительно не к одному Саше Соколову, а к триаде «Соколов -Жолковский - Аксенов», которая характеризуется и непростыми внутренними связями внутри этого паттерна.
На протяжении 1970-2000-х гг. характер рецепции текстов Соколова неизбежным образом менялся, поскольку критическая оценка зависела и продолжает зависеть от набора взаимосвязанных факторов, таких, в частности, как состояние литературного процесса, степень вовлеченности в этот процесс самого Соколова, литературоцентризм страны пребывания, политические пертурбации, писательская стратегия самопрезентации и т. д. Важнейшую роль играют персоналии отдельных критиков, в разное время задававших тон восприятию Соколова в читательских и литературных кругах.
Сегодня критики по-прежнему являются своего рода агентами-имиджмейкерами писателей, а писатели во многом зависят от мнения критиков. В современной России эта зависимость носит уже не идеологический, а, скорее, маркетинговый характер, в полной мере свойственный Западу в целом или, применительно к нашим героям, конкретно американской культурной ситуации.
Процесс «пересаживания» наработанного в западной или американской культурной ситуации на позднесоветскую почву начался сразу же за возвращением самого имени того или иного живого или покойного литератора в актуальный контекст позднесоветско-го читателя. В нашем случае это был и сам Саша Соколов, и прозаик Василий Аксенов, и тогда для этого читателя известный в качестве лингвиста и литературоведа А. Жолковский, чьи прозаические опыты не были популярны в СССР.
Начало этой тенденции в позднем СССР было положено на рубеже 1980-1990-х гг., на волне перестройки, когда толстые литературные журналы, а вслед за ними и издательства, начали наперегонки публиковать «возвращенную литературу», и в ее рамках - произведения «новой прозы». Методы и принципы советской критики оказались бессильными перед этой прозой, но, несмотря на сложности, возникшие в ходе изменения дискурса критики, переоценки ее роли и переориентации языка, триада «писатель - критик - читатель» и по сей день остается величиной постоянной.
Исследователю необходимо понимать, что представляли собой сами критики в профессиональном и личностном плане, являлись ли они писателями (советскими, диссидентскими либо оппозиционными советской власти, эмигрантами - «возвращенцами» или «невозвращенцами»).
В самом начале перестройки это имело значение, так как далеко не все и не сразу поверили в реальность и устойчивость перемен.
Кроме того, важно, являлись ли эти критики профессорами либо профессиональными журналистами, были ли вовлечены в построение канона литературы своей эпохи, каким историческим контекстом обусловлены их взгляды на литературный процесс, в каких отношениях они находились с писателем, и т. д.
Здесь всегда надо помнить, что «critisism» и «journalism» (т. е. в российской традиции соответственно «филология» и «литературная критика») имеют различные значения и традиции, как раньше говорили, «в двух мирах».
Исследователю еще более важно определиться и относительно рекламно-имиджевых материалов, статистически часто превышающих собственно критические и филологические разборы и имеющих скорее социальный, чем культурологический статус.
По верному замечанию главного редактора журнала «Знамя» С. Чупринина, проблема заключается в том, что современные исследователи, рассуждая о критике, «судят о тенденциях, а не о личностях, о спорах, а не о спорщиках»1.
Именно на конец 1980-х гг. пришлось массовое знакомство советского читателя с творчеством Саши Соколова. К тому моменту «Школа для дураков» (1976), «Между собакой и волком» (1980) и «Палисандрия» (1985) уже были изданы в Америке, куда Соколов эмигрировал в середине 1970-х гг.
Таким образом, в 1970-1980-х гг. основной объем зарубежной рецепции творчества Соколова приходится на США. В меньшей степени это относится к эмигрантской критике (поскольку периодические издания русского зарубежья были сосредоточены не только в Америке, но и в Германии, Франции, Израиле), в гораздо большей степени -к критике славистической (в свете напряженных международных отношений СССР и США американское научное сообщество с подачи ЦРУ проявляло повышенный интерес к эмигрантской литературе).
В 1980-х гг. Саша Соколов уже воспринимался на Западе как выдающийся стилист, мастер изящной словесности, что, в частности, подтверждает появление в 1987 г. специального выпуска журнала Canadian-American Slavic Studies, полностью посвященного Соколову2.
По окончании холодной войны интерес к творческой деятельности Соколова в США заметно снизился.
Это касалось не столько Саши Соколова персонально, сколько изменения роли славистики в идеологической борьбе «двух миров». Помимо сокращения государственных грантов на славистические исследования и публикацию диссидентской/эмигрантской литературы это связано с тем, что после «Палисандрии» в появлении его новых произведений последовал многолетний перерыв. А вместо эмигрантов славистов стали занимать действующие современные российские писатели.
Вместе с тем в конце 1980-х гг. «старые» произведения Соколова (три романа и подборка эссе) стали открытием для советских читателей, во всяком случае для тех, кто не имел доступа к сам- и тамиздату. В 1988 г. журнал «Огонек» опубликовал фрагменты «Школы для дураков» с предисловием Т. Толстой, и это, с запозданием почти на 15 лет, запустило механизм отечественной критической рецепции творчества Соколова.
Перестроечная критика, сосредоточенная в основном в толстых журналах, включала в себя как перепечатки западных материалов (характерный пример - посвященная «Палисандрии» статья П. Вайля и А. Гениса «Цветник российского анахронизма», опубликованная в 1991 г. в «Октябре»3; это была перепечатка из русскоязычного эмигрантского журнала «Грани» за 1986 г.4), так и оригинальные статьи, среди авторов которых следует отметить А. Зорина5, О. Дарка6, А. Битова7 В. Потапова8, Г. Мурикова9 и др.
Поначалу Соколов воспринимался в отечественной критике как писатель, подающий надежды на новые книги в новом для страны литературном течении «постмодернизм», а после 1996-1997 гг., когда постмодернизм перестал быть актуален, Соколов стал восприниматься как классик-отшельник, как русский Сэлинджер10.
Следует учесть, что когда автор заходит в творческий тупик, у специалистов, занимающихся изучением его произведений, может сложиться впечатление, что он замолчал навсегда, и в этом случае его творчество логично воспринимается критиками уже через призму истории литературы. Но если спустя время выясняется, что писатель продолжает писать, то все, что выглядело литературоведением современной советской литературы (а до начала 1990-х гг. литературоведение в СССР, за микроскопическим исключением структурно-семиотических работ московско-тартуского круга, фактически занимало место критики), полноправно становится очередным этапом критической рецепции.
Именно это произошло с Сашей Соколовым из-за двойственного характера его рецепции в советский и постсоветский период. После того, как на Западе была издана «Палисандрия» (1985), Соколов 20 лет не публиковал новых произведений, сообщив журналистам, что рукопись четвертого романа погибла на пожарище в Греции11.
Это довольно традиционный для русской литературы прием, где сожженный второй том «Мертвых душ» - пример далеко не самый близкий. Куда ближе заведомо выдуманный рассказ известного писателя 1920-х гг. Андрея Соболя о том, что его законченный роман был унесен ветром с окна в Италии12, предшествовавший реальному самоубийству, либо рассказ Венички Ерофеева о том, что авоську с романом «Шостакович» кто-то украл у пьяного писателя в электричке13.
Когда книги автора «Школы для дураков» выдержали несколько переизданий, и стало понятно, что собрание сочинений Соколова составлено из произведений определенного периода, создался определенный вакуум между ощущением новизны «возвращенной» прозы Соколова и тем, что за ней ничего не следует. Так это или нет, читателю было узнать неоткуда.
Подобная авторская публикационная избирательность дала повод рассматривать этот «дошедший до читателя» корпус текстов с точки зрения его концептуальной завершенности. Однако в 2006 г. Соколов внезапно прервал творческое молчание и начал публиковать в русскоязычном израильском журнале «Зеркало» фрагменты своего нового - и для России, и для Запада одновременно - произведения «Триптих».
К тому времени и западная, и отечественная рецепция практически слились воедино, чему немало способствовало развитие Интернета и появление проекта «Журнальный Зал», благодаря которому русский читатель, а значит, и критик, получил шанс познакомиться с содержанием «Триптиха» намного раньше, чем книга была издана в Москве (2011). Тем не менее «Триптих» был расценен большинством критиков как произведение, не сопоставимое по степени значимости с романным наследием Соколова, и рецензии на него, за редким исключением, не привнесли ничего принципиально нового в конгломерат уже имевшихся исследовательских выводов о творчестве писателя.
Ранее14 мы уже делали попытку проследить трансформацию видов критической рецепции Соколова от эмигрантской до современной отечественной, проанализировать ее характер и причины возникновения, выявить закономерности, которые в свете
дальнейших исследований постмодернизма, сделав поправку на индивидуальность творческой биографии того или иного автора, допустимо будет транспонировать и на творчество некоторых других эмигрантских писателей одного с Соколовым поколения. Именно здесь мы приходим к выводу о необходимости изучения в данном ключе рецепции А. Жолковского и В. Аксенова.
Актуальность такого подхода обусловлена пристальным вниманием современной гуманитарной науки к состоянию института литературной критики, без которого невозможно ни полноценное функционирование СМИ, ни развитие научно-образовательного процесса в целом. Освоение творческого наследия писателя без понимания взаимосвязи характера рецепции со стратегией авторской самопрезентации не может удовлетворять нормам и тенденциям современного образовательного процесса, который неотъемлем от процесса научного. Изучение истории литературы и журналистики сквозь призму личности писателя, а изучение его рецепции - сквозь призму личности того или иного критика, -позволит более адекватно оценить литературные и медийные процессы в целом.
Тем более что в выбранном нами случае все три автора являются яркими и очень самостоятельными фигурами. Они ни при каких условиях не могут попасть в поток примитивно рекламной продукции, их невозможно использовать для взаимного самопиара остальных участников триумвирата, они, к тому же, еще и общались между собой.
В этом смысле очевидный научный интерес представляет поэтапное соотнесение критических статей, в которых фигурируют Соколов, Аксенов и Жолковский, со специально разработанной нами классификацией видов критики. Подобный подход с его аналитически-сравнительным императивом способен охарактеризовать состояние и выявить перспективы критики как одного из важнейших аспектов филологического осмысления современной литературы.
В основе нашей методики на первом этапе лежало распределение всего массива найденных статей, в которых так или иначе фигурировал Саша Соколов, в кластеры, в соответствии с разработанной нами классификацией видов критической рецепции. Между ними не всегда возможно провести четкую границу, однако мы постарались наметить зоны, в которых эти разновидности критической рецепции взаимоперекрываются, создавая целостный образ писателя.
Виды критической рецепции:
1. Писательская критика. Критические выступления «ближнего круга» писателей (в первую очередь, В. Аксенова и А. Жолковского применительно к творчеству Саши Соколова).
2. Академическая (профессорская) критика.
3. Англоязычная славистическая критика.
4. Журналистская критика.
5. Вторичные виды рецепции, такие как интервью Соколова и упоминания его в контексте событий литературной жизни России и мира, которые встречаются в обзорных статьях, в «критике критики», в мемуарах современников, в рецензиях на книги других авторов или в реакциях на окололитературные события, такие, например, как вручение премий, пиар и прочее.
В результате применения этой аналитической методики к единственному писателю, Саше Соколову, удалось выяснить, что творчество Соколова и его осмысление - один из наиболее репрезентативных примеров целостного охвата разных видов самопрезентации писателя и критики его сочинений в эмигрантских и славистических кругах.
Это касается и переходного периода от зарубежной и эмигрантской среды к публикациям в перестроечной России, вплоть до включения в учебники по постмодернизму, литературному и мемуарному отражению образа и творчества писателя еще при его жизни.
Особенность рецепции творчества Саши Соколова заключается в том, что его критики российского происхождения сами часто были прозаиками, порой включавшими образ писателя в свои произведения. Отзывы Соколова о писателях-современниках часто объясняются особенностью двойственной, писательской и критической ипостаси реципиентов его творчества.
Кардинальное изменение оценок творчества Саши Соколова (от признанного классика 1970-1980-х гг. до умеренно-разочарованных оценок новейших публикаций 2000-х) связано с изменением литературной ситуации, вызванной появлением Интернета, что привело к нарушениям в отработанной писателем в предыдущие десятилетия системе способов самопрезентации.
Применение контент- и интент-анализа массовой критической и рекламной продукции, связанной с именем Саши Соколова (реклама новых изданий, интервью в массовой печати, отражение награждениями различными премиями) позволило достоверно описать новую информационную среду, в которой с неизбежностью и независимо от воли автора существуют и его произведения, и его
литературный облик, созданный писателем за три предыдущих десятилетия.
Итак, изучение рецепции произведений Соколова в критике русского зарубежья и американской славистике показало, что эмигрантская критика представлена в основном двумя видами - академической и писательской. В том числе профессорами были (или являются) и В. Аксенов, и А. Жолковский. Их же обоих можно с полным правом отнести и к представителям писательской критики.
Разумеется, с течением времени изменился и сам когда-то эмигрантский триумвират. Ушел из жизни Василий Аксенов, и теперь в ходу публикации его писем, записей радиопередач, черновиков и т. д.
Этот случай уже очевидным образом делает одного из участников триумвирата классиком. Хотя последний его роман о писателях-шестидесятниках вызвал скандал уже сразу после смерти автора.
А. Жолковский все чаще и чаще печатается в литературно-художественных журналах, будучи значительно больше известен как мемуарист (и автор жанра «Виньеток», которые практически ежегодно в разных составах выходят в виде книг и продолжаются в журналах и даже газетах, таких как «Новая газета»), а его литературоведческие работы занимают специальную рубрику в журнале «Звезда» уже в течение нескольких лет. Это не мешает выпускать его тексты в академической серии издательства «Новое литературное обозрение».
Наконец, затворник Саша Соколов так или иначе вернулся в актуальный литературный процесс, но при этом материалы о его ранних эмигрантских годах публикуются в «Новом журнале», что придает его облику элемент классичности, а его авторский миф о чисто эмигрантском писателе уже разрушается литературоведами, занимающимися его ранней комсомольско-журналистской юностью.
Таким образом, мы наблюдаем сложный и динамический процесс сосуществования этих трех писателей в потоке литературной истории, которая делается на наших глазах.
Если эмиграция Первой волны читала «Школу для дураков» как книгу заведомо не о своем поколении, включая ее в поток той русской литературы, которая к 1970-м гг. уже была историзирова-на, то прямо противоположный подход - как чтение литературы «про себя» - демонстрируют критики Третьей волны, в большинстве своем, продукт советского времени. Основной массив статей о Соколове сосредоточен в следующих изданиях русского зарубежья: «Русская мысль», «Континент», «Синтаксис», «Грани», «Посев», «Беседа», «Панорама», «22», «А-Я», «Время и мы».
Критика Третьей волны - серьезная, зачастую игровая, как и произведения Соколова. В ходе ее анализа прослеживается узкий, но настолько своеобразный круг критиков, что по своему типу эта рецепция выглядит схожей с внутрикружковой. Заметное воздействие на восприятие эмигрантами современной им литературы оказала закапсулированность в русистской среде, и хотя Саша Соколов вроде бы скрылся от широкой общественности в Вермонте, но по факту в Америке за его творчеством продолжает следить андеграунд. Вокруг рецензий критиков русского зарубежья образуется метатекст Соколова, а реакция на его произведения является неотъемлемой частью их собственного развития15.
Нынешняя технологическая и техногенная среда, в которой оказалась литература доинтернетной эпохи, раскрыла в литературе, мемуаристике и критике такие смысловые пересечения, которые выводят весь массив литературных и критических текстов в новое смысловое пространство, исследование которого - дело будущего.
Поэтому в рамках развития данной методики видится целесообразным проанализировать весь доступный корпус материалов о Саше Соколове, В. Аксенове и А. Жолковском в периодических изданиях и выявить причины, повлиявшие на изменение соотношения видов критической рецепции этой триады.
Для последующего исследования нам принципиально важно охватить период, когда Саша Соколов, А. Жолковский и В. Аксенов являлись актуальными (современными) писателями, фигурировали в художественных произведениях друг друга и, в целом, были заняты встраиванием себя в историю. Задача - показать, что у этих авторов есть свои взаимоотношения, своя писательская рецепция, вокруг которой выстраивается метатекст. И это практически не отражается в критическом дискурсе, при том что три позиции, изучаемые нами, создают столп истории литературы. Подобное новаторское решение даст возможность значительно пополнить представления академического сообщества о механизме процесса развития истории литературы, и литературной критики в частности.
Примечания
1 Чупринин С. Критика - это критики: Проблемы и портреты. М.: Сов. писатель, 1988. С. 11.
2 Canadian-American Slavic Studies. 1987. Vol. 21. № 3-4. Вайль П., Генис А. Цветник российского анахронизма // Октябрь. 1991. № 9. С. 61-63.
4 Вайль П., Генис А. Цветник российского анахронизма // Грани. 1986. № 139. С. 159-164.
5 Зорин А. Насылающий ветер // Новый мир. 1989. № 12. С. 250-253.
6 Дарк О. Мир может быть любой: Размышления о новой прозе // Дружба народов. 1990. № 6. С. 223-235.
7 Битов А. Грусть всего человека // Октябрь. 1989. № 3. С. 157-158.
8 Потапов В. Очарованный точильщик: опыт прочтения // Волга. 1989. № 9. С. 103-107.
9 Муриков Г. «Человек массы», или Претензии «постмодернистов»: [О повести Саши Соколова «Школа для дураков»] // Север. 1991. № 1. С. 153-159.
10 Саша Соколов // Свободная энциклопедия «Википедия». [Электронный ресурс] URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B0%D1%88%D0%B0_ %D0%A1%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2 (дата обращения: 21.07.2016).
11 Мхеидзе Г. Снежный человек (Интервью Саши Соколова журналу Playboy) // Сайт литературного агента Саши Соколова Elkost. [Электронный ресурс] URL: http://www.elkost.com/authors/sokolov/interviews/1193-interview-to-playboy-russia-july-2004 (дата обращения: 24.08.2016).
12 См.: Хазан В. Жизнь и творчество Андрея Соболя, или Повесть о том, как все вышло наоборот. СПб.: Изд-во имени И.Н. Новикова; ООО «Издательский дом "Галина скрипсит"», 2015. С. 491-522.
13 Ерофеев В. Дмитрий Шостакович: Начало романа / Публ. В. Лёна. [С добавлением фрагментов интервью В. Лёна и В. Ерофеева] // «ГФ - Новая литературная газета». М., 1994. Вып. 9. C. 4-5.
14 См.: Комарова Е. К вопросу о русском постмодернизме и причислении к нему писателя-эмигранта Саши Соколова // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. Краснодар, 2013. № 2. С. 204-210; Она же. Отражение Саши Соколова в журнале «Зеркало»: (К вопросу о самопрезентации русского писателя-эмигранта в эмигрантской прессе) // Вестник РГГУ: Серия «Филологические науки. Журналистика. Литературная критика». М., 2013. № 12 (113). С. 86-91; Она же. Рецепция творчества Саши Соколова в критике русского зарубежья 1970-1980-х гг. // Филологические науки: Вопросы теории и практики. [Тамбов] 2013. № 10 (28). С. 85-89.
15 Комарова Е. Рецепция творчества Саши Соколова в критике русского зарубежья 1970-1980-х гг. С. 88.
