17Д. И. Полывянный
О КИРИЛЛО-МЕФОДИЕВСКОЙ ТРАДИЦИИ И «ДЕГЕНЕРАЦИИ СМЫСЛОФОРМ»
Жанр текста, подписанного В. П. и Ж. Л. Океанскими1, трудно определим. В примечании он назван статьёй, что предполагает постановку конкретной научной проблемы, верифицируемый путь её разрешения и научную новизну результатов. Последнее тем более важно, т. к. публикация в журнале, как следует из примечания, призвана подтвердить результативность научно-исследовательской работы
«Герменевтические исследования макрокультурного кризиса и антикризисного потенциала русской словесной культуры», осуществляемой Шуйским государственным педагогическим университетом «в русле» (так в тексте. — Д. П.) федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» (2009—2013 гг)».
Первая часть «статьи» (с. 135—137) с незначительными изменениями воспроизводит отрывок из текста, опубликованного три года тому назад2. Авторы лишь сняли ссылку на Рене Генона и добавили общие рассуждения о «софийности», а также выделенную курсивом цитату из русского перевода Пространного жития св. Кирилла (Константина Философа). Далее со с. 139 и до конца «статьи» практически буквально повторён ещё один текст, размещённый на сайте В. П. Океанского 6 февраля 2008 г. под названием «Пресвятая Троица и софийность времени: антикризисный потенциал православной традиции»3. Среди немногих отличий воспроизведения — переименование «Хомяковско-Булгаковских» начинаний в «Кирилло-Мефодиевские» и снятие ещё одной ссылки на Генона. Наконец,
© Полывянный Д. И., 2010
Полывянный Дмитрий Игоревич — доктор исторических наук, профессор, проректор по научной работе Ивановского государственного университета, зам. главного редактора журнала «Личность. Культура. Общество». dipol53@mail.ru 144
связывает оба отрывка двухстраничный экскурс об А. С. Хомякове (с. 137—138), где В. П. Океанский представляет своего героя продолжателем кирилло-мефодиевской традиции и предтечей всей «будущей интеллектуальной культуры Европы — Ницше, Дильтея, Бергсона, Шпенглера, Генона» (прорвался-таки крамольный евромусульманин!), а также «хайдеггеровско-дерриданской проблематики». Текст помещён под рубрикой «Дискуссия», но в нём нет ни выносимых на обсуждение тезисов, ни предложений о дисциплинарных рамках диспута, его категориальном аппарате, целях дискуссии и пр. Приведённые примеры достаточны, чтобы уверенно констатировать в опубликованном материале отсутствие признаков научной статьи. Тем более, данная компиляция не может быть показателем выполнения научно-исследовательской работы, начатой в 2009 г.
Дальнейшее не является рецензией на публикацию Океанских. Я не считаю себя сведущим ни в «метафизической отечественности бытия», ни в «философском имяславии», ни в «дегенерации смыслоформ». В то же время как историка православной славянской культуры меня не могло не задеть крайне небрежное обращение авторов с кирилло-мефодиевской традицией. Я нередко участвую в компетентных дискуссиях о кирилло-мефодиевской традиции со специалистами. Это — филологи, текстуально знающие древнецерковнославянскую книжность; историки, изучающие по сохранившимся свидетельствам роль кирилло-мефодиевского наследия в культурах славянских обществ Средневековья и Нового времени; богословы, отыскивающие в творчестве славянских просветителей продолжение апостольской и святоотеческой традиций. Изучать традицию можно лишь при условии знания по аутентичным свидетельствам хотя бы одной из её главных составляющих, и вольные рефлексии, построенные на случайных ассоциациях, в научных дискуссиях не поощряются.
Что понимается в этих дискуссиях под кирилло-мефодиевской традицией? Святые равноапостольные братья Кирилл (Константин Философ) и Мефодий действительно заложили основы традиции, лежащей в основании культур многих
славянских народов. Целью византийской миссии в крупнейшее из современных Константину Философу и Мефодию славянских государств — Великую Моравию — было обращение к восточному христианству славян, ещё остававшихся вне сферы византийского влияния. Составление сакрального славянского алфавита (как предполагает большинство учёных, им была т. н. глаголица) стало лишь предпосылкой главной культурной деятельности святых братьев. Готовясь к миссии, они создали на основе хорошо известных им с детства южнославянских наречий точное подобие греческого языка Св. Писания, перевели на него Евангелие с апостольскими деяниями и некоторые богослужебные, святоотеческие и канонические книги. Древнецерковнославянский язык священных книг христианства стал тем духовным истоком, от которого проросла вслед за латинской и греческой третья ветвь культуры средневековой Европы — славянская. Её ответвлением стала книжная культура христианской Древней Руси.
Между официальными целями кирилло-мефодиевской миссии, определявшейся политикой императора Михаила III и патриарха Фотия, и её реальными результатами учёные находят разительные расхождения. Константин Философ, посланный Фотием в Моравию по существу с антизападной миссией, добился у папы Адриана II признания славянских переводов Писания каноническими, умер и был с почётом погребён в Риме. Его брат Мефодий был рукоположён папой во епископа Паннонии (современной Венгрии), в то время населённой славянами, и, таким образом, привёл их в каноническое подчинение Риму. Созданную братьями письменность в славянской книжности вскоре сменило усовершенствованное греческое письмо, за которым впоследствии утвердилось название «кириллица», а глаголица много веков использовалась как тайная священная письменность в католической Хорватии. После смерти св. Мефодия (885 г.) ученики славянских просветителей оказались в Болгарии, входившей в диоцез Константинопольского патриархата. Именно здесь, в условиях т. н. «золотого века» славянской книжности, был создан путём переложения с греческого основной корпус церковных текстов,
ставший первообразом и основой, по выражению итальянского слависта Рикардо Пиккио, «литературной цивилизации
православного славянства» (выделено нами. — Д. П.)4.
Если политическим и церковным центром византийского мира, культурную периферию которого составляли славянские земли Болгарии, Сербии и Руси, был Константинополь-Царьград, то книжную культуру православного славянства питали многочисленные монастыри, расположенные и в византийской столице, и на Святой горе Афон, и в самих славянских землях. Распространяясь вместе с христианством греческого обряда, кирилло-мефодиевская традиция несла с собой великий дар церковнославянского языка, способного адекватно выразить всё многообразие восточнохристианской библейской, литургической, житийной, богословской книжности. Этот язык, не принадлежа ни одному из славянских народов в отдельности, стал основой литературных языков многих из них. Однако, дополняя первооснову и приспосабливая её к нуждам своих обществ, средневековые славянские народы неизбежно сужали поле древнецерковнославянской традиции и тем самым создавали центробежные тенденции внутри самой «литературной цивилизации». Иными словами, кирилло-мефодиевская традиция, достигнув высшей точки развития в Болгарии Х в., была изначально обречена на нисходящую траекторию дальнейшего бытия и, в конечном счёте, будучи усвоенной в Болгарии, Сербии и на Руси, растворилась в их книжности и языке, передав им многие свои качества.
О духовном содержании традиции позволяют судить, во-первых, немногочисленные произведения ближайших учеников свв. Кирилла (Константина) и Мефодия и, во-вторых, объём славянской выборки из гораздо более обширной и богатой византийской традиции, которая складывалась в течение всего «христианского тысячелетия» Восточного Рима. То, что мы знаем
о святых братьях, позволяет видеть в них искренних сторонников христианского единства Европы (это дало папе Льву XIII основания причислить свв. Кирилла и Мефодия к лику святых Римско-католической Церкви в 1880 г., а Иоанну Павлу II в 1980 г. провозгласить их покровителями Европы). Политическим
идеалом равноапостольных братьев была мировая христианская империя, «Царство Христово», прообразом которого они видели современную им Византию.
В философском и богословском отношении учителя славянства, во-первых, особенно почитали традиции каппадокийской школы, прежде всего св. Григория Богослова и св. Иоанна Златоуста, и, во-вторых, были весьма привержены мистическому богословию св. Дионисия Ареопагита. Безусловно, переводы, компиляции и сочинения святых братьев и их славянских учеников охватывали многие важнейшие составляющие восточнохристианского духовного наследия, включавшего, помимо Св. Писания и литургической книжности, философские и богословские труды, жития и службы, учительные и полемические сочинения, исторические труды и канонические книги и пр. Но славянские переводы и аналоги византийских произведений при всей их многочисленности и объёме не представляли всего многообразия своего византийского инварианта. Кирилло-мефодиевская традиция предпочитала компактные выборки византийского духовного наследия в виде сборников из произведений многих авторов или обобщающих трудов, например «Точного изложения православной веры» Иоанна Дамаскина. Кроме того, она продолжала зависеть от творческого потенциала византийских центров. Поэтому упадок Византии в конце XII и первой половине XIII столетия, а затем её гибель в середине XV в. лишили кирилло-мефодиевскую традицию дальнейшей культурной подпитки и обусловили её угасание в целостном виде. Но последним парадоксом стало воистину метафизическое, духовное продолжение традиций, заложенных святыми братьями, в языках, словесности и культуре многих славянских народов. Ф. И. Тютчев в стихах к 1000-летию Успения св. Кирилла (1869) писал, откликаясь на предсмертные слова Учителя словенского:
Причастные его труду,
Чрез целый ряд веков, чрез столько поколений,
И мы, и мы его тянули борозду
Среди соблазнов и сомнений5.
Эти строки прекрасно выражают роль кирилло-мефодиев-ской традиции в отечественной словесности. Однако об этой традиции из «статьи» читатель, увы, ничего не узнает. Что же касается немногих сообщаемых Океанскими, «согласно агиографическим источникам», сведений о св. Кирилле (Константине Философе), то они изобилуют ошибками. Будущий просветитель славян Константин родился около 827 г. в Фессалониках и не был, как и его брат, «македонцем». В Пространном житии св. Мефодия приводятся слова императора Михаила III: «Вы ведь солуняне, а солуняне чисто говорят по-славянски»6. Учитывая высокое положение отца семейства Льва, учёные предполагают, что Константин и его старший брат Мефодий (всего в семье было семеро детей) принадлежали либо к греческой, либо к эллинизированной славянской среде юга Балкан. Приехав учиться в Царьград, Константин не мог сидеть «за одной партой» с уже возведённым на престол малолетним византийским императором Михаилом III хотя бы потому, что был намного старше царственного отрока (и по отсутствию в то время парт). Не мог принять не достигший ещё и двадцати лет Константин «сан иерея», видимо, будучи первоначально посвящён во диаконы. Гора Олимп, на которой находился монастырь старшего брата Константина — Мефодия — это не Олимп в Фессалии, который назван нашими православными культурологами «местом проживания прежних языческих богов», а одноимённая гора в Малой Азии. Константин не уступал в филологической подготовке своему старшему брату. Он прибыл к Мефодию уже опытным полемистом и дипломатом, знающим несколько языков. Иноческий постриг Константин принял, как и имя Кирилл, за пятьдесят дней до смерти. Отдельные палеослависты толкуют слова Пространного жития св. Мефодия «приимъ свет к свету» как свидетельство принятия высшей степени монашества — схимы; другие считают, что речь идёт о «повторном крещении» — принятии монашеского сана.
Перелицовывая свои обрывки, авторы легко заменили «Хомяковско-Булгаковские начинания» на «Кирилло-Мефодиевские».
В Новое время многие средневековые культурные традиции переживают «второе рождение» путем «изобретения традиции», как выразился Эрик Хобсбаум7. В условиях поиска российской культурной идентичности наследие свв. Кирилла и Мефодия также было символически востребовано. Имел ли к этому отношение А. С. Хомяков? При всей своей огромной начитанности он не проявлял интереса к славянским первоучителям, хотя уже при его жизни в России о них знали многое. Жития святых братьев были включены в собрание св. Димитрия Ростовского, их напечатал ещё в 1825 г. М. П. Погодин. Его журнал «Москвитянин» с 1841 по 1856 г. постоянно публиковал материалы по кирилло-мефодиев-ской тематике. Кирилло-мефодиевская традиция была особенно активно востребована чешским национальным движением, одного из вдохновителей которого, Вацлава Ганку, основатель славянофильства знал лично. Лишь единственный раз в стихотворении «Беззвёздная полночь дышала прохладой» (1847) Хомяков, описывая своё сновидение (в златоверхий православный храм в Праге входит епископ «в старой одежде святого Кирилла»8), упоминает одного из первоучителей славянства. На самом деле епископом был не св. Кирилл, а его брат, но сон есть сон. Церковнославянский язык Хомяков считал «болгаро-славянским»9, «полумёртвым»10 и пагубным для «брахманов Запада»11 — славян.
Общественным настроениям 40—50-х гг. XIX в. в России также не был свойственен интерес к кирилло-мефодиевской традиции. Печальная ли судьба Кирилло-Мефодиевского общества или далёкие от идеалов солунских братьев национальные выступления западных и южных славян в 1846— 1848 гг. были тому виной, но большого общественного резонанса не вызвали ни продолжавшиеся публикации учёных о свв. Кирилле и Мефодии, ни передача из Праги в храм при Московском университете в 1851 г. частицы мощей св. Кирилла. Только вокруг тысячелетия моравской миссии (1863) начинает выстраиваться деятельность по «возрождению» кирилло-мефодиевской традиции, первым общественно значимым свидетельством которой стал «Кирилло-Мефодиевский сборник»,
изданный Обществом любителей российской словесности через три года после смерти своего председателя — А. С. Хомякова.
* * *
К сожалению, по явному недосмотру редколлегии невнятная и полная ошибок и несуразностей компиляция из обрывков старых текстов опубликована в журнале с прочной академической репутацией и под грифом Ивановского государственного университета. Журнал «Интеллигенция и мир» включён в Перечень ВАК. Помимо распространяемой по подписке печатной версии его материалы пользуются спросом в Национальной электронной библиотеке РФ и в ЦентральноЕвропейской электронной библиотеке (CEEOL), о чём говорит растущий индекс цитирования журнала. Если авторы «статьи» считают возможным компрометировать свой университет подобными опусами, — это их дело и дело их корпорации. Я же от имени Ивановского государственного университета обязан принести наши извинения читателям, не ожидавшим встретить в рецензируемом издании случайную нарезку из того, что бессмертный директор Пробирной Палатки деликатно называл французским словом «таЛеуе».
Примечания
1 Океанский В. П., Океанская Ж. Л. Антикризисный потенциал православной традиции: к проблеме осмысления метафизических оснований отечественной интеллигенции в истории // Интеллигенция и мир. 2010. № 3. С. 135—144.
2 Ц^: http://ocean.ucoz.ru/publ/15-1-0-122 (дата обращения: 15.11.2010). Текст опубликован: Океанская Ж. Л., Океанский В. П. Имя «всей этой швали»: ленинский образ С. Н. Булгакова, или о культурологических причинах редукции Кирилло-Мефодиевской традиции в России //
151
Мир и язык в наследии отца Сергия Булгакова : сб. материалов науч.-практ. конф., 6—7 октября 2007 г. / сост. В. П. Океанский, Ж. Л. Океанская. Шуя, 2008. С. 196—218.
3 URL: http://ocean.ucoz.ru/publ/16-1-0-148 (дата обращения: 15.11.2010).
4 Пиккио Р. История древнерусской литературы. М., 2003. С. 13—17.
5 Тютчев Ф. И. Сочинения : в 2 т. М., 1984. Т. 1. С. 370. Поэт имеет в виду Vll главу Пространного жития св. Мефодия: «Философ, уходя на суд [Божий], сказал Мефодию, брату своему: “Вот, брат, были мы с тобой парой в одной упряжке и пахали одну борозду, и я на поле падаю, окончив день свой”» (см.: Сказания о начале славянской письменности. М., 1981. С. 97). Эти слова св. Кирилла заимствованы из произведения особенно любимого им св. Григория Богослова, посвященного св. Василию Великому.
6 Сказания о начале славянской письменности. С. 97.
7 The lnvention of Tradition / E. Hobsbawm. Cambridge University Press, 2003.
8 Хомяков А. С. Полное собрание сочинений : в 8 т. М., 1900—1906. Т. 4. С. 251.
9 Там же. Т. 5. С. 411.
10 Там же. С. 419.
11 Там же. С. 508.
