CC BY
60
ВОСТОКОВЕДЕНИЕ
А. Ю. Желтое
О КАТЕГОРИИ ИМЕННОГО КЛАССА (НА МАТЕРИАЛЕ ЯЗЫКОВ НИГЕР-КОНГО)
Проблема точности терминологии, или проблема научной классификации изучаемых объектов или явлений, представляется крайне важной, т. к. многообразие изучаемых феноменов обычно предполагает их изучением не одним, а многими исследователями или школами, и, следовательно, возможность использования результатов других находится в сильной зависимости от унифицированности (или, по крайней мере, соотносимости) применяемой терминологии. При этом в лингвистике, как, наверное, и в других областях, используемая терминология зависит от принадлежности к той или иной школе и региональной традиции (региональной как по происхождению ученого, так и по традиции изучения определенных языковых семей и регионов). В известной мере это относится и к изучению именной классификации. История терминологических дискуссий и расхождений достаточно полно отражена в литературе1.
Можно выделить два доминирующих фактора, определяющих подходы лингвистов к именной классификации, и — шире — к грамматическим категориям именной группы: 1) стремление к универсальности и объективности классификационных признаков и их сущностной значимости; 2) стремление к разграничению (или объединению) явлений, значимых в конкретных традициях изучения тех или иных языков. Однако данные традиции могут входить в некоторые противоречия друг с другом, что отражается на эффективности предлагаемых классификаций. Так, в русском языке деривативные суффиксы противопоставляются родовым флексиям, а в языках банту отчетливо видна связь деривативного и грамматического компонента в именных классах. В индоевропеистике русский или французский языки, имеющие категорию рода, противопоставляются английскому, где эта категория проявляется только в анафорических местоимениях; однако в нигер-конго анафорические местоимения часто отчетливо связаны с демонстративами и артиклями, что считается остаточным явлением согласования по классу, даже если различия проявляются только в этих модификаторах. При этом их будет трудно отделить от демонстративных классификаторов, которые стоят в одном ряду с нумеративными классификаторами языков юго-восточной Азии, а последние, в свою очередь, соотносимы со счетными словами — «эхосемами» — в русском (‘пять человек студентов’, ‘две буханки хлеба’)2. Корреляции по числу могут быть единственным сигналом о различных классах в нигер-конго (гур), а могут быть отделены от категории рода (в испанском)3. Генетическое родство языков ква с банту заставляет сопоставлять тематический начальный гласный в этих языках с развернутой системой бантуских согласовательных классов. С другой
© А. Ю. Желтов, 2008
стороны, инновационный характер прономинального противопоставления мужской/женский в иджо, занде и нескольких других языках нигер-конго часто выводит их из анализа именных классов, как это происходит и с английскими местоимениями, которые часто исключаются из анализа рода в индоевропейских языках. Число и многообразие явлений, так или иначе соотносимых или связанных с именной классификацией, входит в противоречие с довольно ограниченным списком критериев для их разграничения. Это часто приводит к отсутствию у терминов необходимой для них универсальной интерпретации и невозможности их использования для различных языков, по крайней мере, без развернутых определений. Термины «класс» и «род» употребляются нередко практически как синонимы4. Представляется, что единственной возможностью их дифференцированного использования является привлечение семантики: они могут отражать наличие/отсутствие противопоставления по полу. Подобная семантическая составляющая учитывается, например, наряду с рядом других критериев, при разграничении рода и класса И. А. Мельчуком5. При этом и род и класс объединяются им в общую категорию согласовательного класса. Но даже в этом случае возможны некоторые проблемы. Случаи, засвидетельствованные в индоевропейских языках (род — мужской/женский/(средний)) или банту (класс — много классов, но нет противопоставления мужской/женский), достаточно очевидны, но в случае с некоторыми северокавказскими и австралийскими языками (есть противопоставление мужской/женский и еще несколько «неодушевленных» классов) или с некоторыми языками кру или догон (нет противопоставления мужской/женский, но классов всего два — личный/неличный) ситуация более сложная.
Если мы постулируем семантический принцип классификации, то, видимо, целесообразней опираться не на количество классов, а на качество противопоставления — все системы с противопоставлением мужской/женский называть родом, а без такового — классом. Это было бы достаточно последовательно, но такой подход входит в противоречие с традицией — и для северокавказских, и для австралийских языков используется термин «класс». Кроме того, определения типа «род животных», «род круглых предметов» вызывают интуитивное неприятие. Таким образом, мы возвращаемся, по сути, к традиционному и не очень последовательному противопоставлению: род — двух- или трехчленные системы при наличии противопоставления мужской/женский; класс — все остальные системы. Род становится частным случаем реализации категории класса.
Следующая фундаментальная проблема — это необходимость критериев различения: что считать языками с именными классами и без таковых и куда относить языки с нумера-тивными, посессивными, демонстративными и глагольными классификаторами.
Рассмотрим вначале возможность максимально жесткого и формального подхода к именному классу. В литературе можно выделить следующие основные критерии: 1) грамматичность: (а) выражение принадлежности к классу обязательно для всех имен; (б) принадлежность к именному классу маркируется для каждого имени во всех случаях его употребления; 2) наличие согласования.
Вполне приемлемый, на первый взгляд, набор признаков не лишен некоторых недостатков. Так, привлекательное, с точки зрения строгости, игнорирование семантики приводит к тому, что языки с последовательным выражением категории числа или определенности могут удовлетворять всем критериям при отсутствии именной классификации: если все имена, например, имеют всегда показатель числа (хотя бы только множественного) и при этом есть согласование по числу, то у нас есть два формальных класса имен, т. е. два именных класса. Видимо, именно подобные явления вызывают необходимость вводить
дополнительные примечания к определению класса, например, для категории лица6. При этом первый признак грамматичности не вполне точен — принадлежность к классу может маркироваться формальным показателем, а может маркироваться нулевым показателем. Таким образом, достаточно, чтобы одно имя имело некий формальный отличительный признак, формируя, таким образом, некий класс. Все остальные имена, даже если у них и вовсе нет никаких отличий, будут формировать второй — нейтральный, немаркированный класс. Для того чтобы этот действительно важный признак мог работать, придется привлекать количественный критерий: если большая часть имен не маркируется ни одним из элементов парадигмы — кандидата на «звание» именного класса, скорее всего, мы имеем дело с неграмматичной классификацией (таким образом, из понятия именного класса будут исключены русские деривативные суффиксы). Второй признак грамматичности не только исключает все системы классификаторов (у них классификация проявляется только в одном или нескольких контекстах — в сочетаниях с числительным и т. д.), но и многочисленные языки нигер-конго, в которых классы проявляются только в согласовании, например с различными местоимениями. Если же в высказывании не содержится местоимений, то классная принадлежность имени остается невыраженной. Критерий согласователь-ности исключает из состава языков с классами все языки нигер-конго, которые имеют показатель класса в существительном, могут иметь корреляции классов по числу, но не иметь согласования (языки гур). С другой стороны, возникает вопрос, что считать достаточным проявлением согласования — все ли элементы именной группы должны быть согласованы по именному классу или достаточно только одного согласовательного элемента? Должно ли само существительное включать некоторый показатель класса, должен ли согласовываться с ним глагол? Даже в максимально «классных» и «согласовательных» языках встречаются случаи отсутствия согласования: в русском — в большинстве глагольных форм, в суахили — в некоторых числительных и в вопросительных местоимениях. Если же одного согласовательного элемента в именной группе достаточно, то почему его появление в прилагательном (русский язык) свидетельствует о наличии именного класса, а присутствие этого маркера только в существительном не свидетельствует? Тем более что в некоторых языках маркер класса добавляется в одних конструкциях только к существительному, а в других — только к его модификаторам, маркируя именную группу в целом (например, гола (атлантические)). Являются ли согласователями анафорические местоимения? Кроме того, при таком подходе (если для постулирования наличия согласования мы признаем достаточным присутствие хотя бы одного элемента с соответствующим маркером)7 нумеративные, посессивные и демонстративные классификаторы ничем принципиально не отличаются от классов, если выражаются не лексемами, а клитиками при имени или числительном. Оказывается, что выбор — класс/классификатор/их отсутствие — осуществляется по различным критериям или признакам, и семантика не может быть исключена из их списка. Собственно говоря, наличие во всех языках т. н. «родовых» (‘generic’) имен (типа «человек», «дерево», «вещь» и т. д.) — это классификация лексическая. А дальнейшая грамматикализация классификации, видимо, носит не дискретный, а градуальный характер: родовые слова ^ эхосемы/эхоморфы (типа ‘пять человек студентов’) ^ лексические классификаторы ^ классификаторы-клитики ^ классы8. Лексическая классификация есть во всех языках, а грамматическая классификация возникает при переходе от лексических форм ее выражения к морфологическим (от аналитического к синтетическому способу выражения значений). Причем техника подобного выражения может носить «сепаратистский» и «смешанный» (по А. Е. Кибрику9) или, соответственно,
«изоляционистский» и «унионистский» (по И. А. Мельчуку10) характер. К. И. Поздняков для «смешанной» или «унионистской» техники пользуется термином «кумулятивная»11. Возможно, именно кумулятивность — способность к выражению различных категорий в рамках одной парадигмы — и является решающим фактором в становлении именно грамматических систем. Сепаратистский характер именных деривативных суффиксов в русском — их употребление изолированно от выражения всех других категорий имени (число, падеж и т. д.), неучастие ни в каких корреляциях — не вызывает необходимости их включения в согласовательные модели12. Сепаратистский характер маркировки приводит к тому, что маркеры деривации, числа, класса, референциальности могут употребляться в составе одной словоформы (как это происходит с деривативными суффиксами и родовыми флексиями в русском), и, следовательно, не могут считаться элементами одной парадигмы13. При выборе, какую из парадигм считать парадигмой класса/рода, выбор делается в пользу более грамматичных и обязательных флексий14. В догон же агентив-ный суффикс требует особой формы множественного числа, что говорит о его большей включенности в грамматическую классификацию. Неслучайно лексемы с агентивными суффиксами объединяются с некоторыми другими лексемами с признаком «личность» по форме образования плюралиса. Следовательно, в этих языках деривативные суффиксы, по крайней мере, ближе к грамматической классификации, чем в русском.
Если рассмотреть тематические начальные гласные в ква и некоторых бенуэ-конго, то их также вряд ли можно признать показателями классов. Причем не столько из-за отсутствия у них согласовательных моделей (их нет и во многих языках гур), сколько из-за отсутствия корреляций хотя бы с одной семантической категорией, свойственной именам. Формально все имена во всех своих употреблениях маркированы одним из гласных, но единственная формируемая при этом корреляция — это противопоставление имени (с формальной маркировкой «начальный V») и глагола («отсутствие начального V»), а парадигма не может состоять из одного элемента, как это происходит в данном случае (для имен есть только одна форма — с начальным гласным). Противопоставление же проходит не внутри именной парадигмы, а между разрядами слов — именем и глаголом. Можно констатировать, что начальный гласный в этих языках является показателем не именного класса, а класса имен, и выполняет функцию не именной категории класса, а функцию деления слов на части речи — маркирует отличие имени от глагола.
Таким образом, можно сделать вывод, что признаками наличия грамматической именной классификации является формальная выраженность (разными средствами) для каждого имени некоторой классифицирующей семантики (при этом большая часть имен, видимо, должна относиться не к нейтральному, не маркированному семантически и формально классу) при важной роли кумулятивного характера маркеров и/или избыточности (неэкономичности)15 формальных средств выражения. Кумулятивность и избыточность тесно связаны и демонстрируют большую вариативность в системах именных классов нигер-конго, причем направленность динамики изменений данных явлений может быть разной. Эти проблемы требуют специального серьезного изучения.
Выше уже отмечалось, что без привлечения семантики невозможно выделить системы именной классификации, отличающиеся от числовых или референциальных парадигм. При этом определение такой семантики является достаточно сложной задачей. Получается, что, с одной стороны, можно говорить о системе именных классов, если ее элементы характеризуются какими-то еще семантическими признаками, помимо входящих в сферу категории числа, референциальности, падежа, т. е. всех других (помимо
категории класса) грамматических категорий имени; с другой стороны, если посмотреть на описание семантики именных классов в нигер-конго, то можно заметить, что именно семантика данных грамматических категорий отмечается как активный компонент семантики собственно именного класса. Однако очевидно, что если в языке есть именные классы, а не кумулятивные средства выражения числа и референциальности, то должны быть и другие семантические признаки, лежащие в основе классификации.
К подобным классификационным категориям, которые, видимо, и составляют семантическое ядро собственно именной классификации или ядро категории именного класса, относится, прежде всего, оппозиция личность/неличность. Именно это противопоставление отмечается даже в сильно редуцированных системах классов нигер-конго (например, в некоторых языках кру), а также, возможно, является первым, которое может возникнуть при зарождении или обновлении системы (языки манде). В языках с полноценными системами классов личные классы очень часто имеют особые приметы, которые противопоставляют их любому неличному классу. Другие собственно классификационные семантические признаки, по сути, очень похожи на две группы семантических признаков, лежащих в основе нумеративной и других дограмматических классификаций: “sortal” и “mensural” («качественные» и «мерные»)16. Качественные признаки представляют собой различные уровни т. н. «иерархии одушевленности»17. При этом более высокие уровни этой иерархии чаще встречаются в грамматикализованных формах классификации. Местоимения-локуторы (участники речевого акта) есть во всех языках, выделение личного класса также достаточно частотно, класс животных встречается реже, а более низкие уровни иерархии чаще всего относятся к классу «остальных», или нейтральному классу, хотя в нигер-конго часто встречается и «класс вещей», противопоставляемый нейтральному неодушевленному классу. Следует специально отметить особый подкласс внутри личного класса — т. н. «класс родственников и имен собственных», который в иерархии одушевленности размещается сразу за местоимениями. Именно этот класс выделяется даже в тех языках нигер-конго, где в синхронии система классов отсутствует: например, в манде и в догон. При этом могут быть задействованы различные средства: во многих языках банту у терминов родства отсутствует препрефикс, а в зулу отсутствует префикс класса при наличии препрефикса. В целом термины родства, по сравнению с другими представителями личного класса, чаще маркируются отсутствием формального показателя, что говорит об участии референциальных показателей в образовании соответствующих форм: в манде для данной семантической группы блокируется присоединение артикля, в банту — присоединение префикса или препрефикса. Для реляционных имен, к которым относятся термины родства, референциальное употребление возможно только при указании на принадлежность референта, а следовательно, при наличии притяжательного местоимения или генетивного определения18, которые, как известно, часто находятся с артиклями в отношении дополнительной дистрибуции. Другими средствами выражения данного подкласса могут быть особые формы посессивных конструкций и специфические корреляции по числу.
Если формально объединены личный класс и класс животных, то возникает категория одушевленности, которая часто присутствует в нигер-конго в виде т. н. «скрытой категории»19, выражаясь в особой модели согласования (например, в суахили). Популярное в классификационных системах всего мира противопоставление мужской/ женский внутри личного или одушевленного класса крайне редко для нигер-конго и всегда выражается исключительно в прономинальном согласовании (анафорическом местоимении).
Семантические признаки «мерной» или «объемной» классификации могут передавать такие категории, как размер (аугментатив, диминутив), форму (круглая, вытянутая, плоская, полая), а также членимость/нечленимость на составные части (сыпучие массы, жидкости). Семантическая сложность категории именного класса состоит в том, что один формальный показатель класса может кумулятивно выражать как несколько признаков из собственно классификацинных категорий, так и другие категории: число, референциальность, падеж (для нигер-конго нехарактерный ввиду почти полного отсутствия падежных маркировок в имени). При этом разные признаки и разные категории могут выражаться в одной форме, но могут использовать и различные формальные средства, т. е. «сепаратистскую» стратегию выражения. Так, в некоторых языках категория числа выражается особыми формами, не входящими в систему классов, например в огбиа (кроссриверские)20. Сепаратистская стратегия может использоваться и для различных собственно классификационных признаков. Например, в суахили маркер класса в имени и корреляция по числу выражают личный класс, а согласование — одушевленный. Формальные средства для выражения различной семантики достаточно разнообразны: именные маркеры, различные согласователи (иногда согласование с различными элементами служит для выражения различной семантики), чередования в корне, просодика (тон)21, корреляции по числу или референциальности/оп-ределенности. Часто можно сталкиваться с избыточностью (неэкономичностью) средств выражения одного семантического признака: например, во фразе на суахили
ki- tabu ki-le ki-zuri ch-angu ki-meanguka 7кл-книга 7кл-та 7кл-хорошая 7кл-моя 7кл-упала
пять раз повторяется маркировка класса. В такой избыточности заложен как потенциал редукции согласовательных моделей или именных маркеров (оба процесса активно представлены в нигер-конго), так и возможность использования избыточных типов маркировки для выражения дополнительной семантики. Например, особые формы посессивного согласования в суахили используются для выделения подкласса родственников — посессивы с терминами родства согласуются не по первому классу, как ожидалось бы, а по девятому.
Таким образом, система именных классов представляет собой, с одной стороны, многомерную систему семантических признаков, включающую в себя как собственно классификационную семантику, так и семантику других категорий (на поверхностном синтагматическом уровне это приводит к появлению новых семантических характеристик, лежащих на пересечении семантики различных парадигм). С другой стороны — многообразие формальных техник для выражения этой сложной семантики, которые могут выражать те или иные семантические оппозиции кумулятивно или «сепаратистски». Подобная «двойная» (семантическая и формальная) многомерность и определяет сложность в описании семантической составляющей именной классификации. При этом ни сложность семантического компонента системы, ни редуцированный или эмбриональный характер именной классификации не должны приводить к выводам о «разрушенной» или отсутствующей семантике именных классов или отказу от системности в их анализе.
1 О системах классификаторов см.: AikhenvaldA. Ju. Classifiers. A Typology of Noun Categorization Devices. Oxford University Press, 2000; о грамматических классах (genders): Corbett G. Gender. Cambridge University Press, 1991; дискуссию о соотношениях терминов «класс», «род», «согласовательный класс»: La classification nominale dans les langues Negro-Africaines. Paris, 1967, Виноградов В. А. Введение: именные категории в языках Африки // Основы африканского языкознания / Под ред. В. А. Виноградова. Москва, 1997. С. 5-23; Поздняков К. И. К типологии именных
классификаций // Исследования по языкам Африки. 2005. Сб. статей, посвященный 40-летию отдела африканских языков. Москва, 2006. С. 203-233; о первичной, дограмматической классификации: Виноградов В. А. Варьирование именных классификаций // Языки мира: проблемы языковой вариативности. М., 1990, с. 171-209.
2 Виноградов В. А. Введение: именные категории в языках Африки // Основы африканского языкознания / Под ред. В. А. Виноградова. Москва, 1997. С. 5-23.
3 Поздняков К. И. К типологии именных классификаций // Исследования по языкам Африки. 2005. Сб. статей, посвященный 40-летию отдела африканских языков. Москва, 2006. С. 219.
4 В Dixon R. M. W. Noun classifiers and noun classes // R. M. W. Dixon. Where have all the adjectives gone? and other essays on semantics and syntax. The Hague, 1982. P. 157-184 и Noun Classes and Categorization / Ed. C. Craig. Amsterdam; Philodelphia, 1986 используется термин «класс», а в Corbett G. Gender. Cambridge University Press, 1991 — «род».
5 Мельчук И. А. Род и именной класс // Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Москва; Вена, 2000. Т. 3. С. 228-311.
6 Мельчук И. А. Род и именной класс // Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Москва; Вена, 2000. Т. 3. С. 233, 236.
7 А если мы этого не признаем, то сколько элементов должно согласовываться для признания явления согласованием?
8 Схема почти повторяет схему в Виноградов В. А. Введение: именные категории в языках Африки // Основы африканского языкознания / Под ред. В. А. Виноградова. Москва, 1997. С. 205.
9 Kibrik A. E. Beyond subject and object: Toward a comprehensive relational typology // Linguistic Typology. 1997. N° 1. P. 279-346; см.: P. 295-296.
10 Мельчук И. А. Род и именной класс // Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Москва; Вена, 2000. Т. 3. С. 268-269.
11 См. употребление данных терминов для различных стратегий выражения ролевого, дейктического и прагматического параметров: Kibrik A. E. Beyond subject and object: Toward a comprehensive relational typology // Linguistic Typology. 1997. 1. P. 279-346, а также: Поздняков К. И. К типологии именных классификаций // Исследования по языкам Африки. 2005. Сб. статей, посвященный 40-летию отдела африканских языков. Москва, 2006. С. 203-233 о роли кумулятивности в организации систем именных классов.
12 Хотя в некоторой степени они и участвуют в корреляциях по числу — см. модели типа боярин-бояре, опенок-опята, что, возможно, ставит вопрос об их участии в системе русских именных классов. Можно привести примеры и «эмбрионального» согласования по деривативным суффиксам: Саш-еньк-а мал-еньк-ий спат-еньк-и пошел, зл-ющ-ий волч-ищ-е, сер-еньк-ий козл-ик.
13 Подобное ограничение на возможность для элементов парадигмы сочетаться в составе одной словоформы сформулировано, в частности, В. Б. Касевичем, см.: Касевич В. Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. Москва, 1988. С. 125.
14 В принципе, видимо, вполне возможно существование нескольких парадигм именных классов в одном языке — если различные классифицирующие семантические признаки будут выражаться различными «сепаратистскими» формальными средствами.
15 Под этим термином понимается возможность выражения категории класса в более чем одном элементе синтагмы.
16 AikhenvaldA. Ju. Classifiers. A Typology of Noun Categorization Devices. Oxford University Press, 2000.
17 Речь идет об иерархии актантов, которая проявляется в различных языковых процессах: например, элементы высшего уровня менее склонны маркироваться эргативом, а элементы низших уровней — аккузативом, так как для первых естественна и не требует дополнительного маркирования роль агенса, а для вторых — наоборот, роль паци-енса — см.: SilversteinM. Hierarchy of features and ergativity // Grammatical Categories in Australian languages. Canberra, 1976. P. 112-171. В самом общем виде ее можно представить следующим образом: 1-2 л. — 3 л. — люди — одушевленные — неодушевленные. Внутри категории «люди» иногда выделяется подкласс для терминов родства и имен собственных, стоящий в иерархии выше, чем остальные обозначения людей.
18 Во многих языках банту посессивность встроена в саму словоформу — отличие между формами типа ‘моя мать’ и ‘его мать’ выражено различными лексемами, в которые входит семантика притяжательности.
19 Термин «скрытая категория» использовался, в частности, Б. Уорфом (см.: Уорф Б. Л. Грамматические категории // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. С. 44-60), что не представляется бесспорным. Собственно, почему согласовательные модели и особые падежные формы должны считаться более «скрытыми», чем «открытая» форма — некоторая морфема в имени?
20 При этом число в этом языке выражается кумулятивно с категорией определенности.
21 Так, для личного класса и «класса животных» в банту реконструируют тон, отличный от других классных префиксов, что формирует «одушевленный класс». Исчезновение тоновых противопоставлений в суахили заставило использовать для выражения данной семантики другую (нетипичную для многих других языков банту при выражении одушевленности) формальную технику — согласование.
