CC BY
22
жа". Вбт что пишет по этому поводу В. Г. Ян в книге "К последнему морю": "Года четыре назад я вместе с новгородскими охотниками вступил в дружину, которую призвал себе на помощь > князь Ярослав, чтобы отбросить напиравшие немецкие отряды. Они рвались захватить и покорить Новгород. Бились
мы на реке Омовже, где князь разметал врагов и половину утопил подо льдом", В сноске дана справка: "Омовжа (Эм-бах, Эмайнги) (вероятно, Эмайыги. — Л/. С.) — река, впадающая в Чудское озеро. В устье ее в 1234 году произошла битва между новгородским войском и германскими рыцарями, окончившаяся победой новгородцев" [5, с. 70]. Вероятно, с той поры и пошло
выражение КАК В С)МОВЖУ (КАК В
О'МЖУ).
У М. Фасмера мы находим: «Омовжа — стар, название реки Эмайыги в
Эстонии, др.-русск. омовыжа, Новгор.
1 летоп. под 1234 г., омовжа, Псковск. летоп. под 1341 г. Соответствует эст.< Emajögi от ema "мать", первонач,
"мать-река, главная река"» 13, т. 3,
С. 139 — 140].
В результате анализа можно сделать следующие выводы.
1. Большинство исследованных диалектных фразеологизмов уходят своими корнями в глубь истории. Это слова, встречающиеся в других русских говорах, хотя порой и в иных значениях. Многие из них известны не только славянским, но и некоторым индоевропейским языкам.
2. Как правило, компоненты с затемненным составом вне фразеологизма не употребляются. Таким образом, они дошли до нас и продолжают активно употребляться в многочисленных диалектах русского языка.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т. 1. 699 е.; Т. 2. 779 е.; Т. 3. 555 е.; Т. 4. 683 с.
2. Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1910 — 1914. 1284 с.
3. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс. Т. 1. 1964. 562 е.; Т. 2.
1967. 671 е.; Т. 3. 1971. 827 е.; Т. 4. 1973. 852 с.
4. Цыганкин Д. В. Мордовская архаическая лексика в топонимии Мордовской АССР // Ономастика Поволжья. Саранск, 1976. Вып. 4. С. 167 — 171.
5. Ян В. Г. К последнему морю: Роман. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1988. 296 с.
О КАЧЕСТВЕ ГЛАСНОГО ОБЩЕМОРДОВСКОГО НЕПЕРВОГО СЛОГА
Г. С. ИВАНОВА, кандидат филологических наук
О качестве гласного общемордовского непервого слога в мордовской лингвистике существуют две полярно противоположные точки зрения. Одна из них принадлежит X. Паасонену [8, с. 97] и Д. В. Бубриху [1, с. 166] и заключается в том, что в общемордовский, а также в раннемокшанский и раннеэрзянский периоды в непервом слоге слова наличествовали, во-первых,
только гласные полного образования, во-вторых, в мордовских языках в непервом слоге слова исторически были известны гласные а, у, и (ы), которые в большинстве эрзянских диалектов сохранились по настоящее время, а в других гласные у, и, (ы) перешли в о, э• "В мокшанском языке в безударном положении у, и (ы) перешли в ъ, а в исходе слов значительной части диа-
лектов в а, а" [1, с. 171 — 172]. По мнению Д. В, Бубриха, доказательством служит хотя бы тот факт, что в современных мокшанских и эрзянских диалектах в начале многих слов наблюдается стечение согласных. В большинстве случаев это связано с выпадением гласного первого слога. Гласный второго слога, оказавшись в роли первого гласного и выйдя из сферы действия закономерностей, охватывающих непервые слоги, "легко сохранил те произносительные особенности, которые были свойственны гласным непервого слога до действия закономерностей, а в подавляющем их большинстве перед нами в первоначально втором слоге у, и (ы), но не о, э" [1, с. 11].
Эта точка зрения перекликается с теорией финской школы, которую наиболее последовательно проводят в своих трудах ученые Э. Итконен, Б. Кол-линдер, Д. Лако, П. Хайду и другие. Одним из основных доводов ее представителей является то, что фонетическая структура прибалтийско-финских, в частности финского, эстонского, вепсского, языков выглядит самой консервативной, более древней, чем фонетическая структура любого другого фин-но-угорского языка, она сохранила самый древний вокализм, где нет редуцированных гласных [7, с. 160 — 161].
Мокшанская редуцированная фонема считается явлением вторичного порядка. Она возникла из у, и в неударяемом положении, после чего в отдельных случаях в силу действия морфологических ассоциаций могла проникать и под ударение, например: с'т'ир' "девушка", но с'т'ър'н'а (в том
же значении), впоследствии образовалось с'т'ър'.
Согласно другой точке зрения, в прамордовском языке-основе был редуцированный гласный, а в период самостоятельного развития мордовских языков из общемордовского редуцированного гласного в эрзянском языке развились гласные полного образования, а в шугуровском диалекте эрзя-мордов-ского языка, как и в мокшанском языке, он сохранился, так как там создались "наиболее благоприятные фонети-
ческие условия, при которых действие ассимилятивных процессов было минимальным; Это прежде всего сохранение ударения в первом слоге" [10, с. 60].
Данная точка зрения опирается на теорию немецкого ученого В. Штейни-ца, который считает, что финно-угорский состав гласных относительно хорошо сохранили хантыйский и марийский языки. Ориентируясь на вокализм этих языков, он делает предположение о том, что финно-угорские гласные по способу образования делились на две группы: гласные полного образования и
редуцированные [7, с. 156 — 157]. Но
В. Штейниц не связывал мокшанский редуцированный гласный с восстанавливаемыми им редуцированными фйн-но-угорской древности.
Исследователи марийских диалектов опровергают положение о первичности редуцированных гласных в марийском
языке [2, с. 139; 4, с. 502]. По мнению
Л. П. Грузова, редукция в марийском языке связана с перемещением ударения. Она проявляется только в безударных позициях. Появление редуцированных гласных повлекло за собой изменение всей системы вокализма в ряде финно-угорских языков. Делабиализация — сравнительно позднее явление в горном наречии марийского языка. В говорах лугового и восточного наречий произошло, наоборот, усиление лабиализации: редуцированные гласные вновь превратились в соответствующие гласные полного образования [2, с. 138]. Это мнение перекликается с точкой зрения мордовских исследователей. К примеру, О. И. Чудаева писала, что мокша-мордовский язык сохранил то ударение, которое когда-то существовало в общемордовском языке; появление редуцированных гласных она связывает с переходом ударения на не-первый слог [11, с. 217 — 218]. "В мокша-мордовском ударение как фонологическая категория существует. Оно интенсивнее, и качество гласных, как и в русском языке, зависит от ударения" [3, с. 265].
Д. Е. Казанцев считает, что редуцированные гласные в марийском языке не исконного происхождения, а воз-
никли под влиянием тюркских языков. Редуцированные гласные соседних (чувашского, татарского, башкирского) языков, близкие по артикуляции к марийским, восходят к гласным верхнего подъема. В диалектах марийского языка тюркские заимствования имеют последовательные звукосоответствия, отражающие, по существу, идентичные межязыковые корреляции. В марийском, как и в тюркских языках, редукция гласных отмечается преимущественно в положении не перед гласным. Процесс редуцирования не был всеобщим и, несмотря на определенные различия, происходил по моделям, характерным для тюркских языков, главным образом для чувашского, и охватывает не все диалекты, более того, "редуцированные гласные представлены лишь в тех финно-угорских языках, носители которых в прошлом находились в составе Болгарского государства и Казанского ханства или имели с ними тесные отношения" [4, с. 500 — 502].
Как показал экспериментальный анализ, в восточно-хантыйском диалекте в действительности нет редуцированных гласных, а есть очень краткие гласные полного образования [7,
с. 157].
Следует отметить, что во взглядах X. Паасонена и Д. В. Бубриха на историю вокализма есть определенные противоречия, в частности, в вопросах о том, почему в прамордовском языке ударение было мокшанского типа, а огласовка непервых слогов — эрзянского, почему эрзянский язык пошел в своем развитии вспять, отказавшись от такого приобретения, как фиксированное ударение с элементами фонематичности. "Разве не более логичным было бы допущение, что фиксированное ударение того типа, какой имеется в мокшанском языке, — явление тоже вторичное и что редуцированный гласный в мокшанском языке возник именно с возникновением и утверждением фиксированного ударения?" [б, с. 7].
Предположение о том, что в ранне-эрзянском и раннемокшанском периоде ударение было мокшанского типа, строится на анализе фонетических условий
выпадения гласного первого слога в ряде мокшанских и эрзянских слов. Условия эти во многих случаях сводятся к тому, что выпадал узкий гласный, например: м. кеты, э. кистой "земляника", м. кшт'имс, э. кишт'эме "плясать" и т. д., и перекликаются с особенностями мокшанского ударения, перенос которого на непервые слоги связан с вмешательством широких гласных а, а, перетягивающих ударение с узких и редуцированных гласных на себя.
Но в мордовских языках есть случаи выпадения гласного первого слога при отсутствии в непервом слоге широких гласных. X. Паасонен считает их исключениями [8, с. 3]. Д. В. Бубрих также пишет, что таких случаев немного [1, с. 37]. Но, как выясняется, их не так уж и мало. Видимо, следует искать какие-то другие причины выпадения гласных первого слога.
Д. Т. Надькин считал эрзянское динамическое ударение более древним, а на возникновение фиксированного ударения и редуцированного гласного в мокшанском языке, как и в марийском, оказала определенное влияние тюркская языковая стихия. Кстати, еще X. Паасонен отметил соответствия
между мокшанским и казанско-мишар-
1
ским редуцированными [8, с. 15]. "Из двух этнических ответвлений именно мокшанский этнос складывался под большим влиянием тюркского элемента. Еще в эпоху Хазарского каганата цнинская мордва-мокша, чьи земли находились в непосредственной близости
9
к территории этого крупного государственного образования, подвергалась ощутимому ассимилятивному воздействию со стороны тюркоязычного в основном населения. И в последующие эпохи тюркоязычное население, занимая пограничные или даже общие с мокшей территории, продолжало оказывать всестороннее влияние на формирование мокшанского этноса" [6, с. 8]. В эрзянском языке, напротив, фиксированное лексическое ударение не развилось. Возможно, в качестве сдерживающего момента был большой приток русских слов с разноместным
ударением. О столкновении русской и
мордовской акцентологических систем и о влиянии русской системы на мордовскую (эрзянскую) в плане разрушения фиксированного ударения писали П. Равила, В. Д. Поливанов. По мнению Д. Т. Надькина, это влияние связано не с разрушением фиксированного преимущественно ударения, а с тормозом для сложения данного явления [6, с. 8]. С этим можно согласиться, а можно и спорить, но нельзя не признать правомерность утверждения ученого о том, что есть случай переразложения основы, подтверждающий тезис о вторичном характере редуцированного гласного в мокшанском языке (мокшанский послелог инкса "за, для", которому в эрзянском языке соответствуют кис, кисэ с теми же значениями). «... Первый слог мокшанского послелога по своему значению суть не что иное, как показатель родительного падежа с предшествующим гласным основы или интерфиксом, например: мэд'ин' кисы — мэд'ънкса "за медом"» [6,
с. 6].
Существует еще одна гипотеза, касающаяся мордовско-русских языковых отношений в области вокализма. Ее автором является В. И. Лыткин, усматривающий мордовское влияние в возникновении русского аканья [5, с. 4 ]. Д. Т. Надькин подвергает сомнению эту гипотезу, так как "наиболее интенсивные русско-мордовские связи в прошлом следует отнести к концу первого тысячелетия н. э. Тогда на среднем течении Оки вятичи вошли в сильнейшие контакты с той частью мордвы, которая в дальнейшем составила основной компонент эрзи. Но для эрзянского языка
и для русской речи эрзи характерно скорей полногласие и оканье, чем редукция гласных и аканье" [6, с. 9 ]•
В современном мокшанском языке в непервом слох^ слова кроме гласных полного образования а, а (шама "лицо", вал'ма "окно"), у из фув, и из *ий (куц'у из *куц'ув "ложка", мац'и из фмац'ий "гусь", мол'и из *мол'ий "идет"), реже о и э — только под ударением и в словах-заимствованиях
(манто, кино, кафэ) — встречается редуцированный гласный ъ, который в мокшанском языке является единицей фонологического уровня с двумя аллофонами (ь) и (ъ), связанными между собой отношениями позиционной мены. Аллофон (ь) находит реализацию в позиции после непарных и парных палатализованных согласных, а (ъ) — после парных и непарных веляризованных согласных (9, с. 137 — 141 ]. У фонемы
ъ семь (с учетом фонического нуля) противочленов, находящихся от нее на расстоянии в один или несколько дифференциальных признаков: анък — анак; "готов — проси", пар'ън* — пар'ан', "кадушки — я парился" куц'ът* — куц'ут* "ты поднялся — ложки", кашът' — кашг "ты спрятался — спрячься", пандън'а — пандын'а "горка — я заплатил" мол'ът* — мол'ит* "ты шел — идущего" и т. д. Ь чаще противостоят гласные переднего ряда и, а, э, реже у, о, а ъ — гласные заднего ряда а, у, о, реже и (ы). В конце слова перед паузой ъ расширяется, становясь идентичным гласному а (после веляризованного согласного) или э (после палатализованного согласного).
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бубрих Д. В. Историческая грамматика эрзянского языка. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1953. 270 с.
2. Грузов Л. П. Фонетика диалектов марийского языка в историческом освещении. Йошкар-Ола: Map. кн. изд-во, 1964. 244 с.
3. Исаева Т. А. Об ударении в эрзя-мордовском языке // Труды МНИИЯЛИЭ. Вып. 29. Серия лингвистическая. Саранск, 1965. С. 264 — 274.
4. Казанцев Д. Е. К вопросу о происхождении редуцированных гласных в Марийском языке // Тартуский международный конгресс финно-
угроведов. 17 — 23 августа 1970 г. Таллин, 1975. С. 498 — 504.
5. Лыткин В. И. Система гласных мордовских языков и древнерусский вокализм // Вопр. финно-угровед. 1975. Вып. 6. С. 233 — 238.
6. Надькин Д. Т. Основа глагола в мордовских языках: Дис. ... д-ра филол. наук. Саранск, 1981. 369 с.
7. Основы финно-угорского языкознания. М.: Наука, 1974. 147 с.
8. Паасонен X. Мордовская фонетика. Гельсингфорс, 1903. 114 с.
9. Феоктистов А. П. К обоснованию фоне-
матичности мокша-мордовского ъ с учетом функциональной нагрузки. Будапешт, 1974.
С. 134 — 141.
10. Цыганкин Д. В. Фонетика эрзянских диалектов: Учеб. пособие / Мордов. ун-т. Саранск,
1979. 111 с.
11. Чудаева О. И. Ударение и Р^ииршш"^ в мокша-мордовском языке // Записки МНИ*1-ЯЛИЭ. № 18. Саранск, 1958. С. 217 — 218.
12. Шахматов А. А. Мордовский этнографический сборник. СПб., 1910. 878 с.
фффффффффффффффффффффффффффффффффф УСЛОВИЕ ИСТИНЫ
(ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ _ ДОСТОВЕРНОСТИ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЙ ИНФОРМАЦИИ)
Л. А. ПОЕЛУЕВА, кандидат филологических наук
f
Требование достоверности информации в публицистике становится особенно актуальным в последнее время. Изменения, произошедшие в общественном сознании и повлекшие за собой среди прочих вольностей и весьма свободное обращение со словом — главным носителем социальной информации, требуют осмысления такой характеристики публицистического знания, как достоверность.
Нельзя сказать, что теоретики обходят стороной проблемы верификации знания, в том числе и публицистического. В исследованиях, касающихся разработки методов сбора журналистами эмпирического материала, обращается внимание на условия получения наиболее точных, достоверных данных [4, 5]. Здесь теория публицистики традиционно обращается к смежным областям знания, в первую очередь к социологии, где становление методов сбора информации (весьма сходных по объекту исследования) изначально предполагало соответствие научным требованиям. Но при этом, как правило, преимущество отдается разработке процедур и методик получения достоверной информации, тогда как очевидно, что проблема должна рассматриваться с двух взаимообусловливающих друг друга позиций — общетеоретической и конкретно-методической.
Общетеоретический уровень предполагает владение определенными представлениями о гносеологических закономерностях и логике публицистического творчества как обязательном ус-
ловии и предпосылке получения достоверной информации на практике.
Что имеется в виду под достоверностью? Логика научного исследования и философия считают достоверным обоснованное, доказательное и бесспорное
знание. Достоверность выступает синонимом понятия "истина" [4]. Достоверная информация та, "в которой относительно отсутствуют ошибки, которая не деформирует познавательного образца объекта" (1, с. 42], определяя степень максимального соответствия информации об объекте самому объекту.
В журналистской практике требование достоверности информации часто совпадает с требованием ее "объективности" и "независимости", которые и предполагают в конечном счете истинность. Считается, что предъявление "объективных" фактов обеспечивает гарантии достоверности журналистским высказываниям. Это во многом обусловлено бытующей среди практиков устойчивой точкой зрения на факт как на событие, явление действительности, обладающее объективностью самой действительности и потому не вызывающее сомнений в достоверности. "Право на ошибку" остается в этом случае за оценочными процедурами — интерпретацией, обобщением. Безусловно, оце-ночность — "сверхзадача" публицистического творчества, и ошибиться, оценивая то или иное явление, очень легко, особенно когда речь идет о сложной сфере человеческих отношений, а ведь именно вокруг них формируется публицистическое знание.
