CC BY
42
О границах и критериях национальной транслингвальной литературы
И.С. Хугаев*
Литературный транслингвизм (иноязычие) принадлежит к кругу интенсивно муссируемых в научно-критическом процессе феноменов. Высокими темпами растет материал научного оборота, расширяются обобщения, утончаются наблюдения, уточняются нюансы, - но это, к сожалению, не гарантирует успеха «предпринимаемым попыткам создания устойчивой классификации» явления. Все более очевидно, что вопрос «что есть на самом деле?» гораздо более актуален, нежели «что сказали об этом предшественники?» [1, с. 12].
Поэтому в данной статье, опуская всю предварительную рекогносцировку в условиях вопроса (чтобы и в жанре статьи успеть дойти до сути), мы предлагаем алгоритмизацию решения проблемы этнокультурной идентификации транслингвальной литературы и творчества писателя-транслингва, описание параметров этнокультурного субстрата транслингвального (осетинского русскоязычного) текста и фиксацию онтологических и филологических границ национального литературного транслингвизма.
Ситуация с означенным понятием и, в частности, с осетинской русскоязычной литературой (далее ОРЯЛ) в современной осетинской филологии достаточно парадоксальная: есть согласие в том, что некий объект определенным образом развивается, но нет согласия насчет того, существует ли объект в реальности (и точно ли это именно тот объект, который мы определяем как национальную транслингвальную литературу (далее НТЛ) в широком смысле и ОРЯЛ в узком)1. Каким же образом он становится и развивается, если его нет? Объект превращается в фантом, в призрак, который уже трудно схватить
без риска быть обвиненным в филологическом мистицизме.
Характерно, что даже те исследователи, которые в теории категорически не приемлют этой категории («русскоязычие», «транслингвизм»), на деле вынуждены пользоваться ею, - ибо в противном случае они попадают (что прекрасно чувствуют сами, но предпочитают сомнительную последовательность исследованию собственных сомнений) в капканы стилистических и синтаксических тавтологий. Нередко, ссылаясь на И. Бродского, они говорят о «диктате языка» [2], при котором, как будто, писатель и поэт невольно и полностью погружен в соответствующую языковую стихию, вытесняющую всякую национальность, - и при этом не замечают того, что сами восстают против справедливого диктата метаязыка филологии, саботируют требования грамматической логики и экономичности филологического аппарата.
Но очевидно, что это и есть единственно филологический путь решения вопроса: коль скоро язык изящной филологии (ибо изящество есть признак корректности и тоже проверяет нас на правдивость) не обходится без той или иной дефиниции, - это служит лишним эмпирическим подтверждением тому, что объект существует реально, а дефиницию следует узаконить и дать ей категориальный суверенитет, только определив важнейшие параметры и пространственные и временные границы явления и понятия.
Где пролегает граница между русской литературой и русскоязычной осетинской (или какой-либо другой национальной) литературой? Язык - важнейший критерий национальной идентичности литературы, но не абсолютный критерий. Чужой язык и своя культура состоят в творческом
* Хугаев И.С. - д. ф. н, старший научный сотрудник ВНЦ РАН и РСО-А.
1 Эти парадоксы выявились в ходе защиты нашей диссертации «Осетинская русскоязычная литература: генезис и становление» (Владикавказ, 2010). Не вдаваясь в детали развернувшейся там дискуссии, мы подчеркнем, что диссертация была одобрена даже теми оппонентами - из числа официальных и нет, - которые были не согласны с ее наиболее концептуальным и принципиальным положением, именно - что ОРЯЛ есть часть осетинской национальной литературы: в этом видится глубокое логическое - и даже процедурное - противоречие.
хугаев и.с. ограницах и критериях национальной ....
3
акте, в сложном диалектическом взаимодействии, в борьбе и единстве, решительно определяющем идейно-пластическую самобытность транслингвальных текстов. Влияния и экспансии как одностороннего акта в природе - в том числе и в природе духовных явлений - не существует; оно всегда чревато взаимностью; всякое воздействие провоцирует равное ему противодействие; если очевидно, что чужой язык способен проникать в свою культуру, то хоть и менее очевидно, но логически бесспорно и то, что своя культура, даже и уступая внешнему нажиму, проникает в чужой язык. Граница НТЛ (ОРЯЛ) может пролегать где угодно в весьма широкой области между полюсами собственно русской литературы и собственно осетинской литературы (далее ОЛ); насколько осетин, пишущий на русском языке, перестает быть осетином, настолько и русский язык перестает быть сугубо таковым, когда по-русски пишет осетин. Точное же положение границы в каждом отдельном случае (ибо каждый случай в литературном творчестве следует рассматривать как отдельный и специфический) зависит от целого ряда индивидуальных творческих характеристик.
То есть мы исходим прежде всего из того, что и самого совершенного знания языка недостаточно для того, чтобы создавать литературу; что литература (в отличие от литературной продукции, «прессы», обязанной своим существованием буржуазной моде и уличному поветрию) рождается исключительно из национального культурного корня, что творчество - это форма этнокультурного образа жизни, поведения и мышления, что талант не существует вне культуры. Соответственно, мы предлагаем следующий алгоритм решения вопроса.
Критерии транслингвизма суть «базисные» и «надстроечные». К «базисным» мы относим: 1) фактическое происхождение («кровь», ген: если есть генезис литературы - есть и генезис литератора; генезис литератора прежде генезиса литературы); 2) воспитание в лоне традиционной семьи и культуры; 3) положительную национальную самоидентификацию. К «надстроечным»
критериям, актуализирующимся при наличии «базисных», относятся 1) владение родным языком и 2) творчество на родном языке.
Базисные критерии имеют характер условных (именно: дом не стоит без фундамента, но фундамент стоит и без дома, без надстройки). Если автор - осетин по крови, если он воспитан в лоне национальной семьи, если он называет себя осетином - мы должны рассмотреть его творчество на русском языке на предмет принадлежности к осетинской культуре и литературе: его тексты могут оказаться как русскоязычными, так и русскими.
Каковы бы ни были эти тексты, для положительной идентификации достаточно, при наличии указанных условных критериев, наличия соответствующей темы. Тема не делает русского человека осетинским писателем, когда он пишет об Осетии, но осетинская тема делает осетинским писателем осетина. Просто потому, что если обращение к какой-либо чуже-национальной теме имеет для писателя характер диалектически случайный и произвольный2 , то обращение к теме родного народа (даже аллегорическое, басенное) - всегда фатально и не может не объясняться, в первую очередь и помимо остального, тем обстоятельством, что автор текста принадлежит к описываемому им народу3.
Надстроечные критерии имеют характер безусловных. Если осетин владеет родным языком и языком родной культуры и этики и, тем более, помимо русского языка пишет и на родном (хотя бы речь шла о публицистике или эпистолярном жанре) - его творчество на русском языке однозначно принадлежит к осетинской литературе.4
ибо нельзя делить творчество писателя на два корпуса, относящихся к разным культурам (как нет национальной арифметики, так нет по-линациональной или вненациональной литературы): именно факт владения родным языком (в быту или творчестве) придает иноязычным текстам безусловное значение национальной транслингвальности; транслингвизм безусловен только в рамках двуязычия, в то время как пол-
2 Л.Н. Толстой, написав «Хаджи-Мурата», не стал аварским писателем; но абсолютно русскоязычный (полный транслингв) Хаджи-Мурат Мугуев, написав коротенький рассказ «Песня», в котором он вспоминает детство, проведенное в Осетии, стал, безусловно, осетинским писателем. Точнее сказать, «Песня» удостоверяет, что Мугуев и прежде, до «Песни», был осетинским, хоть и русскоязычным, писателем.
3 В какой мере предметный, внешне-тематический аспект относится к явлениям национального в литературе? Если правда, что народность состоит не в «описании сарафана» [3, с. 34], то ее нет и в описании черкески. Но здесь просто ставится требование более глубокой, именно содержательной народности; в строгом же смысле ни сарафан, ни черкеска не могут игнорироваться в случае, когда мы решаем вопрос национальной идентичности и аутентичности литературы.
4 У.М. Бахтикиреева отмечает: «Если с ответом на вопрос «может ли существовать национальная литература на ином языке?» мы теперь имеем ответ (под ответом имея в виду нашу диссертацию. - И.Х.), то с вопросом «можно ли считать билингвами этически не русских людей, в когнитивной системе которых языковым ядром является русский?» ситуация далеко не прозрачная» [4, с. 13]. Вопрос когнитивного ядра нам не кажется здесь принципиальным (это может быть любой язык - как родной, так и неродной); на наш взгляд, принципиален, для констатации билигвального творчества, сам факт практического пользования двумя языками, пусть в разных жанрах и разных целях. Но еще более важно здесь подчеркнуть, что вовсе не обязательно быть в строгом смысле билингвом, чтобы создавать национальную литературу.
ное русскоязычие всегда как таковое проблематично и тяготеет (стремится) к полюсу собственно русскости.
Экстраполируя это отношение на уровень народа как субъекта литературного творчества, увидим природу этой закономерности в чистом виде: Осетия - личность билингвальная5, именно поэтому ее тексты, написанные на русском языке, - явление не русской, а осетинской русскоязычной литературы. Эта русскоязычная литература может стать русской только тогда, когда не будет собственно осетинской, осетиноязычной литературы.
Математически литература Осетии - «дробь»: осетиноязычная литература Осетии всегда в знаменателе, русскоязычная - в числителе. С ликвидацией знаменателя понятие «русскоязычная литература» также снимается, ликвидируется, ибо (если мы уже прибегли к математической аналогии) нельзя делить на ноль.
Но осетиноязычная литература уже создана раз и навсегда, - и всегда же будет необходимость различения ОЛ и ОРЯЛ. То есть, даже если представить себе, что на родном языке уже не пишет ни один из наших писателей, - филологически будет сохраняться актуальность разграничения той литературы, что была некогда создана на родном языке, от той, что была создана и продолжает создаваться на неродном.
Приведем частный пример практической алгоритмизации проблемы (этнокультурной идентификации автора и текста), основанной на юридически строгом суждении о презумпции национальности, предполагающей, что доказательству подлежит не то, что тексты того или иного писателя-транслингва относятся к родной литературе, а то, что они к ней не относятся. Коль скоро возникают сомнения, доказать надо не то, что, к примеру, Гайто Газданов - осетинский писатель, а то, что он не осетинский писатель.
Газданов пишет: «Каждый год во время каникул я ездил на Кавказ, где жили многочисленные родные моего отца. Там из дома моего деда, стоявшего на окраине города, я уходил в горы... Вдалеке, на горах, блестел снег - и я вспоминал... о сугробе, который видел возле Минска несколько лет тому назад» [6, с. 61].
Газданов - писатель осетинской национальности, но, по-видимому, не осетинский писатель. Тут оказывается недостаточным даже «фатального» наличия осетинской, горской темы, поскольку сам способ ее интерпретации как бы
ликвидирует, упраздняет образ горы. Величественные снежные вершины напоминают герою минский овраг, тогда как, в строгом смысле, при наличии действительного этнокультурного «знаменателя» должно было бы быть прямо наоборот.
Рустем Валаев пишет: «Из-за этих гигантских домов улицы центра похожи на горные ущелья, по обеим сторонам которых сгрудились скалы-небоскребы» [7].
У Газданова в знаменателе - минский сугроб; у Валаева - кавказские ущелья и скалы. Что Газданов осетинский писатель - проблематично; что Валаев осетинский писатель - несомненно.
Пространственные и временные границы национального литературного транслингвизма лежат там, где окончательно угасают спонтанные структуры национального художественного мышления (или архетипы)6.
Это мышление в отношении русского языка (внешности, поверхности) выступает в литературном тексте в качестве этнокультурного субстрата, определение важнейших параметров которого являются частью общей задачи, здесь поставленной.
1. Как элементы языкового субстрата выступают неотъемлемой частью языка транслингва [9, с. 269-270], так этнокультурный субстрат является абсолютным фактором транслингвальной литературы, - то есть работающим всегда, хоть и с разной интенсивностью; все литературные явления, имеющие хотя бы минимальное и гипотетическое отношение к ОРЯЛ, должны быть идентифицированы с точки зрения субстратного участия (наличия).
2. Минимальным (теоретически) условием отношения к ОРЯЛ следует считать осетинскую национальную принадлежность русскоязычного автора - даже в тех случаях, когда минимально и знание родного языка, и знание реалий народной жизни.
3. По мере развития ОРЯЛ проявление субстрата должно становиться все менее очевидным, что связано с объективно нивелирующим культурные различия характером цивилизации.
4. В коротком текстовом фрагменте субстрат определить трудней, нежели в большом (подобно тому, как голубизна неба явлена лишь в больших пространствах [10, с. 23]); отдельное лирическое стихотворение или публицистическая статья может при известных условиях даже вовсе не актуализировать субстратный компонент,
5 «Двуязычие, - пишет В.И. Абаев, - это не нечто навязываемое нам (осетинам. - И.Х.) извне, а наша внутренняя, осознанная необходимость, наше естественное состояние, наша судьба» [5, с. 294].
6 Объекты чуждого мира писатель, вне зависимости от языка творчества, поверяет привычными образами родного: «И это холм? (...) У нас в Норвегии это называется ямой» [8, с. 177].
№ 1
2013
хугаев и.с. ограницах и критериях национальной ....
5
но когда речь идет о романе, о творчестве того или иного писателя, и больше - о целой литературе, - субстратное содержание приобретает важнейшее значение.
5 Субстрат выражается, во-первых, на жанрово-родовой системе литературы (большой удельный вес записей и интерпретаций устного народного предания)7, во-вторых, на всех уровнях идейно-художественного содержания и формы: текст (употребление родных слов, словосочетаний и калек в русскоязычном тексте), внешняя тема (материал), проблематика и идея, стиль.
6. Выражение субстрата на уровне стиля -это наиболее «текучий» и «плавкий» элемент литературного субстрата: здесь вступают во взаимодействие два языка - родной и заимствованный - в узком смысле слова: лексика, семантика, синтаксис родного языка способны во многом обусловливать окончательные стилистические решения8. Сюда же входят метафоры и сравнения (образность в целом), основанные на национальном восприятии окружающего мира, и воплощение художественного вкуса, воспитанного родным ландшафтом9.
7. ОРЯЛ гетерогенна и двудоминантна: при доминировании русского языка как орудия, как матричной формы текста, в ней сохраняет актуальность осетинская культурно-мировоззренческая доминанта, всегда пребывающая под спудом творческого акта.
8. Если поэзия (литература) есть новый этап языкотворчества10 и идеология, выраженная с помощью письменного языка, то ОРЯЛ как субстратная литература - это национальная идеология (и эстетика), выраженная с помощью чужого литературного языка, который тем самым становится своим.11
Все эти позиции так или иначе актуализируют не только границы национальности, языка и литературы, но и, что важно, соотношение этих границ, общей фиксацией которого и завершим данное рассмотрение.
История национальности - хроника вооруженной экспедиции, борьба за место под солнцем будущего. Первым импульсом к складыванию национальной общности служит симпатия12, причина столь природная, правомерная, что она не нуждается в вербальном объяснении: только так чужой, говорящий на непонятном тебе языке, становится своим. Симпатии ведут к кровному родству, а кровное родство, общий быт и сознание общей судьбы ведут к тому, что общим становится и язык. Исторически сначала некая этнопсихическая общность формирует язык; а потом язык, набирая потенциал, формирует национальность. Но никогда язык не определял и не исчерпывал национальности. Строго говоря, традиция (ядро национальной культуры) всегда несколько старше языка, и она же существует дольше языка.
чисто филологически, как мы видели, национальная транслингвальная литература существует как таковая до тех пор, пока есть национальная литература на родном языке или хотя бы родной язык (то есть логика такова: наличие транслингвизма предполагает как минимум наличие некого «лингвизма»; если нет «лингвиз-ма» - понятие «транслингвизм» теряет всякое реальное содержание).
Но философски, этически, эмпирически национальная русскоязычная литература существует как таковая до тех пор, пока есть национальность. Только тогда, когда не будет национальности, - не будет и национальной литературы. Снижение «престижного потенциала» [15, с. 292]
7 «Как после этого сомневаться в национальности грузинской литературы! От царя Вахтанга до царя Ираклия вся она переполнена сказками» [11, с. 24].
8 Ярчайшим образцом указанного явления выступает русскоязычная проза Дзахо Гатуева (1892-1938), своими повестями «Стакан шейха», «Зелимхан», «Гага-аул» и др. снискавшего признание и благодарность всех горских народов Кавказа.
9 Вменяя себе в обязанность строгость и универсальность суждений (именно чтобы не быть уличенным в мистицизме), мы вынуждены искать математические символы и аналогии рассматриваемого феномена. Мы сказали выше, что билинг-вальная литература - дробь: литература на заимствованном языке - числитель, литература на родном языке - знаменатель; но так же оно обстоит и в аспекте отдельной творческой личности: достаточно не то что владения родным языком - даже в огромном литературном наследии достаточно одного-единственного положительного критериального образа и тропа, в котором однозначно сказывается «субстратный» компонент (знаменатель). Один-единственный знак меняет характер бескрайнего ландшафта (при этом, конечно, отражая в себе целый ландшафт, подобно капле росы). Так, «скалы-небоскребы» Валаева делают все его творчество явлением осетинской литературы. Существует в логике принцип, называемый «бритвой Оккама», который предполагает экономность в доказательствах и объяснении: «Сущности не следует умножать без необходимости» [12]. Осетинская башня посреди Елисейских полей вполне указывает на присутствие осетина; и вовсе не обязательно искать для этого вторую осетинскую башню: две и даже двадцать башен так же будут удостоверять его присутствие, как одна.
10 Именно поскольку, как указывает Ф.И. Буслаев, «творчество народной фантазии непосредственно переходит от языка к поэзии» [13, с. 1].
11 Мы хотим специально обратить внимание на последнее местоимение. «Не русский я, - пишет Н.Г Джусойты, - но русский язык считаю своим. Не родным, нет. Родной язык у меня один, ибо двух матерей у ребенка не бывает» [14, с. 9]. Не разделяя всех взглядов Нафи Григорьевича по рассматриваемой проблеме, мы с удовлетворением соглашаемся с ним в этом пункте. Тем более, что эти строки написаны на русском языке, - но при этом сполна выражают его национальное чувство: русскоязычная публицистика и литературная критика Н.Г. Джусойты - тоже осетинская литература.
12 Повстречали два воина третьего, посмотрели - и говорят: «Иди к нам, ты нам подходишь». Так, - говорит Л.Н. Гумилев, - складывается национальность: на комплиментарном уровне [10, с. 43].
родного языка, а затем и гибель национального языка - только две нисходящие степени угасания самой национальности. Но сознание национальности обладает такой инерцией, что способно как к конечному возрождению языка, восстановлению его престижного статус-кво13, так и к сколь угодно долгому существованию вне языка. Самая неприступная цитадель - «любовь шотландца к самому себе» [16, с. 159]; первый и последний форпост национальности и нацио-
нальной литературы (в том числе НТЛ) - самоназвание народа.
Способно - это не значит, что сознание национальности гарантировано от полного угасания. Но в этом и только этом случае транслингвальная литература перестает быть национальной, поскольку само понятие национальности уже не указывает ни на один реальный феномен в природном континууме.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтикиреева У.М. Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века // Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты: Материалы IV Международной научно-методической конференции. - Пятигорск: Изд-во Пятигорского государственного лингвистического университета, 2011.
2. Бродский И.А. Нобелевская лекция. URL: http://bookz.ru/ authors/brodskii-iosif/brodsk17/1-brodsk17.html
3. Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. - М., 1959. Т. 6.
4. Бахтикиреева У.М. Указ. соч.
5. Абаев В.И. За родную речь // Абаев В.И. Избранные труды: Общее и сравнительное языкознание. - Владикавказ: Ир, 1995.
6. Газданов Г.И. Вечер у Клер //Газданов Г.И. Призрак Александра Вольфа. - М.: Художественная литература, 1990.
7. Валаев Р.Г. Талант и доллар//Валаев Р.Г. Алмаз - камень хрупкий: Новеллы о драгоценных камнях. Рассказы. URL: http://Hb.ru/PRIKL/WALAEW/almaz.txt
8. Андерсен Г.-Х. Волшебный холм // Андерсен Г.-Х. Сказки. - М., 1978.
9. Абаев В.И. О языковом субстрате // Абаев В.И. Абаев В.И. Избранные труды: Общее и сравнительное языкознание. - Владикавказ: Ир, 1995.
10. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. - М.: Айрис-Пресс, 2004.
11. Полонский Я.П. Делибаштала. Грузинская сказка. Из путевых набросков 1847 года // Полонский Я.П. Проза. - М.: Советская Россия, 1988.
12. Философия: Энциклопедический словарь. /Под ред. А.А. Ивина. — М.: Гардарики, 2004. URL: http://dic.academic.ru/dic. nsf/enc_philosophy/166/%D0%91%D0%A0%D0%98%D0%A2 %D0%92%D0%90
13. Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. - СПб., 1861.
14. Джусойты Н.Г. Распри позабыв // Джусойты Н.Г. Книга друзей: Сочинения последних лет. - Нальчик: Эльбрус, 2003.
15. Абаев В.И. Значение ареальных контактов в истории языка //Абаев В.И. Избранные труды: Общее и сравнительное языкознание. - Владикавказ: Ир, 1995.
16. Скотт В. Роб Рой // Скотт В. Собр. соч.: В 8 т. - М.: Правда, 1990. Т. 4.
13 Что крайне актуально и желательно для осетинского языка, отнесенного ЮНЕСКО к умирающим языкам.
