CC BY
225
О ГРАМОТНОСТИ И ЧТЕНИИ
РУССКИХ КРЕСТЬЯН XIX - НАЧАЛА XX веков.
А.В. Буганов
В советское время целенаправленно насаждался миф о культурной отсталости русских крестьян, ограниченности их кругозора. Постоянно приходилось читать и слышать: «С приходом Советской власти страна из безграмотной стала передовой» и т.д. Безусловно, распространение «повсеместной грамотности» в послереволюционные годы - явление по своим масштабам беспрецедентное в мировой истории. В исторически короткое время многие советские люди так или иначе были приобщены к «свету знания». Признание этого очевидного факта вовсе не означает, однако, что их предшественники, жители дореволюционной России, книг вовсе не знали и написанным в них не интересовались.
Еще в былинное время выучка грамоте и письму полагалась в семилетнем возрасте. Правда, под грамотой в 50 соответствии со славянским и библейским смыслом этого слова разумелась не грамотность в нашем понимании, а священные книги Писания и Предания. Грамотей означал человека, умеющего читать по-славянски.
Довольно высокий процент грамотности существовал в ХУ-ХУП веках, что подтверждается массовыми находками новгородских берестяных грамот. В XIX веке подсчеты уровня грамотности носили довольно приблизительный характер. Начались они только со второй половины века, велись по отдельным местностям. Общую картину грамотности можно получить лишь из материалов первой
ПреподавательШ
всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года.
Статистическую информацию следует воспринимать с учетом ряда факторов. Некоторые из них говорят о завышении процента грамотных. Например, где-то грамотным могли посчитать крестьянина, который умел читать и писать; в других случаях достаточным являлось только умение читать. В исследовании 1882-1883 годов шести уездов — Дмитровского, Курского, Льговского, Обоянского, Суджа-нского и Фатежского — Курской губернии более 20% всех грамотных мужчин и 50% грамотных женщин не умели писать [1] — «грамоте читать знаю, а писать скорописью не умею и тому не учивался».
Другие, напротив, свидетельствуют, что деревня была более грамотной, нежели мы видим в сухих цифровых выкладках. В число неграмотных часто попадали те, кто читал по-церковнославянски (фактически это был второй язык в России, который многие крупнейшие лингвисты даже считали для формирования литературных стилей первым, основным; на него позже наслаивалось русское просторечие, множество диалектов). Чтение Библии и других церковных книг людьми, не обученными гражданской грамоте, сохранялось довольно долго. Даже в экспедициях десяти-пятнадца-тилетней давности мне доводилось с этим сталкиваться. Бабушки, считавшиеся неграмотными, на вопрос, знают ли они по-церковнославянски, уверенно отвечали: «Это-то я читаю».
Кроме того, крестьяне порой скрывали от властей свое умение чи-
- 2 / 2008
тать и писать, желая избежать дополнительных обременительных служб по выборам; считали, что ссылка на «безграмотство» спасет при необходимости от наказания. При столкновении с чиновниками крестьяне играли привычную для них роль простодушных безграмотных поселян.
Стоит учитывать и то обстоятельство, что среди крестьян существовала так называемая вторичная неграмотность. Выучившись грамоте, земледельцы порой не находили в дальнейшем применения своему умению, и усвоенные навыки постепенно забывались. Крестьянин Иван Столяров вспоминал, что не прошло и десяти лет после окончания школы, как большинство его товарищей разучились читать и писать: «Из нас девяти только двое могли читать по-церковному». Его же самого, как он считал, спасла любовь к чтению сказок, житий святых, листков Троице-Сергиевой Лавры [2]. В Симбирском уезде Симбирской губернии в 1886 году были проведены испытания окончившим школьный курс за предшествовавшие десять лет. Оказалось, что из всего числа экзаменовавшихся 66% постоянно пользовались книгами, а 34% или читали очень мало, или вообще не читали [3] (устройство библиотек стало действенным средством против этого явления.)
Безусловно, некоторая часть сельских жителей продолжала если не враждебно, то настороженно относиться к обучению гражданской грамоте в деревнях: «Подалась теперь всем эта грамота... Для чего мне, к примеру, грамота — за сохой ходить али сено косить? Не посеешь — и кусать нечего будет. Это и без грамоты ясно».
Отказ от обучения детей грамоте диктовался и трудностями хозяйствова-
ния, невозможностью или неумением обойтись без систематического использования детского труда. Крестьяне боялись, что дети, выучившись, «отстанут от сельских работ», перестанут уважать родителей. Довольно слабо прививалось обучение грамоте девочек.
Грамотные крестьяне мало чем отличались от неграмотных как образом жизни вообще, так и склонностью к каким-либо особенным занятиям, в частности. Особенным, специфическим занятием грамотных было лишь писарство и обучение неграмотных.
И все же в целом по России успехи народного образования в пореформенное время были очевидны. Умение читать и писать постепенно становилось насущной потребностью. По данным Всероссийской переписи 1897 года доля грамотных крестьян составляла на Севере 18,1% (за 25 лет она выросла в 2,5—3 раза), а в целом по европейской России — 22,9% (мужчины — 31,4%, женщины — 5,7%) [4].
Со времен Киевской Руси центрами культуры и просвещения были монастыри. Они хранили историческую память. В их стенах создавались летописи, жития святых, другие письменные труды, проникнутые единым для киевских, новгородских, московских памятников православным взглядом на мир. Иван Васильевич Киреевский назвал монастыри «святыми зародышами несбывшихся университетов». Университетского образования на Руси не было. Русская культура была не университетской, скорее, монастырской, православно-церковной. Народная грамотность была проникнута духом религиозности. Весь жизненный цикл простого русского человека был связан с православной церковью. Крестьяне регулярно присутствовали на церковных службах, порой заучива-
51
ли на память многократно слышанные церковные тексты, молитвенно поминали тех или иных святых - все это укрепляло историческую религиозную память.
К допетровским временам восходила традиция чтения рукописной книги. В XIX столетии она сохранялась в основном в северных губерниях — Вологодской, Архангельской, Олонецкой. Старообрядцы, во множестве проживавшие в этих регионах, признавали только дониконовскую духовную литературу, напечатанную до исправления богослужебных книг в середине XVII века. На Русском Севере продолжали переписывать и художественно оформлять книги XVII—XVIII веков. Это были в основном сборники религиозного содержания (их часто называли «Цветники») — излюбленное чтение в среде староверов.
Постепенно все большее распространение в России получала и печатная литература. В 1640 году в Печатном дворе, который в XVI — первой половине XVII века был единственной типографией Московского государства, была открыта специальная книжная 52 лавка, где «охочим людям» можно было купить нужную им литературу. Имеются доказательства того, что уже в XVII веке книги попадали в собственность крестьян, их давали «почитать», что намного увеличивало реальную обращаемость и читаемость книг.
Появление книг в русской деревне имело довольно стихийный характер. В 60—70-е годы XIX века сельская книжная торговля в России велась преимущественно бродячими разносчиками товара — офенями и коробейниками. Вместе с книгами они приносили иконы и лубочные картинки, в которых отражались многие религиозные и исторические сюжеты. Обра-
щение к средствам визуального воздействия дополняло основные источники исторической информации, знания о прошлом и его ключевых исторических фигурах прочнее входили в народную память. Особый размах офенский промысел приобрел во Владимирской, Костромской, Московской, Тульской, Ярославской губерниях. Из офеней вышли такие крупные издатели лубочной литературы, как А. В. Морозов, Е. А. Губанов; офеней был и дядя известного книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина.
Так или иначе, русские крестьяне во второй половине XIX столетия чаще всего приобретали книги случайно: на базаре или у приезжего коробейника, брали их почитать у духовенства и сельских интеллигентов — учителей, фельдшеров, агрономов. Более целенаправленное воздействие книжного знания на крестьян было связано в первую очередь с деятельностью школ, училищ, сельских и волостных библиотек.
В дореформенной России подавляющее большинство школ составляли церковноприходские, которые находились в ведомстве Синода. В образовательной программе главными предметами были Закон Божий, церковное пение, церковнославянская грамота. В 30-е годы начали возникать волостные государственные училища. В ряде мест в дореформенный период открывались и школы для помещичьих крестьян. Например, в селе Суходол Владимирской губернии помещик Александр Иванович Воронов открыл школу в доме священника, которому и доверили образование детей. В школу набрали до 40 мальчиков, бесплатно раздали им буквари. Постепенно сами крестьяне стали убеждаться, что помещик завел школу не для причуд, как они говорили
прежде, а для их пользы [5]. Тем не менее обученных грамоте государственных крестьян накануне реформы было, конечно, существенно больше, чем умевших читать крестьян помещичьих. После земских реформ начала 60-х годов XIX века расширяется сеть земских школ.
Существенно, что инициатива открытия школ, училищ нередко исходила от самих крестьян. Например, в Шацком уезде Тамбовской губернии с 1862 по 1875 год было открыто 28 сельских училищ, из них 24 — по решениям и ходатайствам сельских и волостных сходов. С 1867 года на основании волостных приговоров начали функционировать училища в Ардато-вском уезде Симбирской губернии. К 1875 году в этом уезде не было уже ни одной волости, в которой не работало бы училище [6].
Составитель обзора «Народное образование и умственный рост населения на Севере Вологодской губернии» (1893) И. Львов сообщал: «Крестьяне... буквально переполняли земскую и ежегодно ходатайствовали об открытии все новых и новых училищ. Можно сказать, что добрая половина земских начальных училищ Ве-ликоустюжского уезда учреждена вследствие усиленных просьб крестьянских обществ, обыкновенно бесплатно предлагавших дом, лес, дрова, сторожа. В остальных уездах этого края — Устьсысольском, Никольском, Тотемском и других — народное образование стоит приблизительно на той же высоте и развивается» [7].
Организация и строительство школ, решение всех связанных с обучением крестьянских детей вопросов являлись, как правило, функциями крестьянской общины. Назначали сбор на содержание школ, даже в довольно
2 / 2008
значительных размерах — до 50 копеек с души. Крестьянские общества отводили землю под училищные здания, принимали на свой счет освещение школ и т. п. Судя по ежегодным отчетам С.-Петербургского комитета грамотности, в 70-е годы XIX века в комитет все больше стали обращаться сами крестьяне, волостные правления, учителя: «Пишут на хорошей бумаге, четким по большей части почерком, без ошибок, проникнутые чувством собственного достоинства. Прося книг, пишут и о положении школ, просят советов» [8].
Говоря об образовании в дореволюционной России, важно отметить, что кроме училищ, церковноприходских и земских школ существовали и другие, с большим трудом поддающиеся статистическому учету способы распространения грамотности. Широкое развитие получили так называемые школы грамоты, возникшие задолго до реформы 1864 года. Данные о них имеются уже в источниках первой половины XVIII века. Например, ревизская «сказка» 1723 года из Илимского уезда упоминает «гулящего человека» (т.е. не закрепленного ни за каким сословием) Л.Кучину: «Ремесла 53 у него никакого нет, кроме того, что учит крестьянских детей грамоте» [9].
Как правило, несколько крестьянских дворов объединялись, совместно нанимали учителя и создавали домашние (домовые, вольные) школы. В них обучалось небольшое количество детей (обычно от 3 до 7); расписание занятий было приспособлено к распорядку сельской жизни. Такие заведения не включались в учебную сеть, а преподавательский труд оплачивался средствами нескольких семей или пособиями крестьянских общин. Учителями являлись местные священники, окончившие обучение крестьяне, отс-
Преподаватель^
тавные солдаты и т. д. В Сибири нанимали грамотеев из ссыльнопоселенцев, нуждавшихся в заработке.
Порядок обучения у всех грамотеев был общий: сначала букварь, потом ча-совник и, наконец, псалтырь. Затем следовало письмо. Обыкновенно курс учения продолжался три года. С каждого мальчика полагался 1 рубль (или 1 рубль 50 копеек) «за выучку» чтению и около 3 рублей -- за обучение чтению и письму. Жил учитель поочередно у родителей каждого из обучавшихся. Крестьяне порой бывали недовольны наемным грамотеем, но все же прибегали к его помощи, так как лучших учителей поблизости не находилось.
С.-Петербургский комитет грамотности зафиксировал широкое распространение в последней четверти XIX столетия вольных (домашних) школ в Вологодской, Вятской, Казанской, Костромской, Курской, Новгородской, Орловской, С.-Петербургской, Смоленской, Тверской, Тульской и других губерниях [10]. В 1884 году было учтено 840 школ грамотности в сельской местности, в 1888 году — 8215; на 1 января 1893 года их числи-54 лось уже 15046. В конце века в таких заведениях обучалось от 300 до 400 тысяч крестьянских детей [11].
Крестьянские «школы грамоты», основываясь на практических потребностях крестьянства (прежде всего стремление овладеть церковнославянской грамотностью, необходимой для участия в службах, в общем домашнем чтении духовной литературы), учитывали ритм крестьянской жизни и поэтому пользовались большим доверием, чем земские "мирские" школы, особенно в первое десятилетие земской реформы. В этих незарегистрированных вольных школах обучалось около 36% освоившего грамоту
населения. С развитием официальной школьной сети значение вольных школ, конечно же, постепенно падало, но в ряде мест они сохранялись вплоть до советской эпохи.
Распространению книжного знания немало способствовали сельские и волостные библиотеки. Они начали учреждаться в основном после реформы 1861 года за счет общих пожертвований деньгами и книгами. В Сибири одна из первых сельских библиотек была открыта в 1882 году в селении Салаирс-ком Кузнецкого округа -- целиком на средства местного населения. Создавались библиотеки и частными лицами. Например, в 1862 году волостной писарь Казаковского правления Котельнического уезда Вятской губернии Д.А. Сенников, корреспондент губернских ведомостей и местного статистического комитета сообщал, что он открыл у себя при правлении бесплатную библиотеку для чтения. Средства, доставленные ему сочувствовавшими, оказались достаточными, чтобы менее чем за три месяца составить собрание из 150 томов книг и выписать 5 повременных изданий. Книгами пользовались 40 читателей - крестьян [12].
Особенно часто по решениям волостных сходов читальни открывались в последнее десятилетие XIX века. Иногда крестьяне не дожидались решения сельского или волостного схода и предпринимали самостоятельные действия. В С.-Петербургский комитет грамотности в 1895 году пришло письмо пяти крестьян Саратовской губернии: «Мы, все молодые люди, получившие школьное образование, по выходе из школы не бросили книгу, но, зная, что школа дает мало знаний, мы все свободное время посвятили чтению, и печатное слово научило нас многому... нам также захотелось по-
мочь своим односельчанам, которые... не имеют средств для покупки книг или еще не вкусили сладость знания... Имея все это в виду, мы задумали открыть в нашем селе бесплатную народную библиотеку». Энтузиасты сняли в аренду две десятины земли и засеяли ее подсолнечниками. Пахали, пололи и убирали в праздники. На вырученные от продажи 47 рублей они и открыли библиотеку [13].
Еще один любопытный факт удалось обнаружить в архиве Орловской области: из семи книжных магазинов, имевшихся в 1896 году в Ельце, один -с библиотекой при нем — принадлежал крестьянину Василию Дмитриевичу Степанову [14].
Имелись и частные крестьянские библиотеки, причем некоторые частные собрания крепостных (выделено мной — А.Б.) крестьян насчитывали сотни томов. По сообщению из Луговс-кой волости Смоленской губернии один из крестьян, полуграмотный человек, пожертвовал в местную школьную библиотеку до 100 экземпляров книг, за что волостной сход своим приговором объявил ему свою признательность.
Наивно было бы утверждать, что подобные радужные примеры имели повсеместный характер. При Министерстве народного просвещения работала комиссия по воскресным школам, которая установила: из 182 отзывов, касавшихся библиотек, в 69 говорилось либо о полном отсутствии школ и народных библиотек, либо сообщалось, что за бедностью школьных библиотек взрослое население книгами из них совсем не интересуется. Отмечалось отсутствие каких бы то ни было читален в 63 местностях из 113 [15].
В последнее пятилетие XIX века широко распространились публичные чтения для народа. Например, в Шал-
товской волости Орловского уезда Вятской губернии публичные чтения устраивались при двух народных школах, велись учителями и учительницами под наблюдением священников. Чтения начинались и завершались молитвой. Устройство чтения в одной школе оплачивалось земством, в другой — сельским обществом, которое ассигновало из мирских сумм деньги на приобретение волшебного фонаря и картин. Слушатели допускались бесплатно. В течение года проводилось около 10 чтений, на каждом из них присутствовали от 50 до 150 человек [16].
Об отношении крестьян к проведению публичных чтений свидетельствует корреспондент Этнографического бюро В. Рачинин (1899 год, Саранский уезд Пензенской губернии): «Народные чтения всегда ожидаются с нетерпением и выслушиваются внимательно... Крестьяне нашего села... слывут начетниками [чтения там велись по обширной программе, утвержденной Пензенским епархиальным училищным советом — А.Б.], любителями книжной мудрости, а потому и неукоснительно посещают чтения, набивая довольно 55 просторные помещения до крайней тесноты и давки» [17]. Подобную картину, свидетельствовавшую о популярности чтений, воспроизводили и другие корреспонденты бюро.
Естественно, что книгоноши-офени, устроители библиотек и организаторы публичных чтений ориентировались на уже сложившиеся вкусы и интересы народа. В первую очередь крестьяне отдавали предпочтение книгам духовного, исторического, сельскохозяйственного содержания. Об этом говорят результаты земских обследований и историко-этнографических наблюдений. Отвечая на поставленный в
56
анкете Владимирской земской управы на рубеже XIX—XX веков вопрос о том, какие книги находят полезными сельские жители, респонденты назвали «божественные» книги (60,8%), сельскохозяйственные (17,9%), исторические (11,5%), повести и рассказы (3,6%), сказки и прибаутки (2,2%), ремесленные (1,1%), учебные (1,1%), прочие книги (1,8%).
Упомянем и другое обследование, где были получены несколько иные данные. Анализ читательских требований в сельских школьных и народных библиотеках показал, что требования на книги религиозно-нравственные составили 31%, на книги «по литературному отделу» — 46,5%, «по биографическому и историческому отделам» вместе -- 15%, по естествознанию и народному хозяйству (в совокупности) — 7%. Интересно, что во всех сельских обществах процент требований на книги научного содержания колебался между 21 и 36,3, религиозного — между 16 и 56, а в городских по первому разделу — между 8 и 10, по второму - между 1 и 13 [18].
Громадный интерес к духовным книгам был вполне естественным для верующих русских крестьян, которые всегда заботились о спасении души и об устроении церквей, о жизни по-Божьи. Во всех слоях русского общества, и прежде всего в крестьянской среде, пользовались популярностью жития святых. Около 60% хранившихся у крестьян книг были духовно-нравственного содержания; из них примерно четверть составляли жития. Агиографические сочинения издавна бытовали в тысячах списков, а с введением книгопечатания появилось немало печатных изданий житийной литературы.
Предпочитали сборники чисто русских житий. Они начали появляться еще в XVI веке, после того, как мит-
ПреподавательШ
рополит Макарий при Иване Грозном с целым штатом сотрудников грамотеев более 20 лет собирал древнюю русскую письменность, в том числе и жития святых, в огромный сборник Великих Четьих Миней.
Постепенно в круг крестьянского чтения входила светская историческая и художественная литература. Николай Михайлович Карамзин, знаменитый русский историк, в 1818 году очень обрадовался, узнав, что в Сибири среди подписчиков на его «Историю государства Российского» были крестьяне и отставные солдаты. Свидетельство для начала XIX века, безусловно, довольно редкое, зато во второй половине столетия мы имеем дело с более массовым материалом.
Охотно читали Пушкина, особенно «Капитанскую дочку», «Дубровского», «Историю пугачевского бунта», «Полтаву». В избах можно было увидеть книги Льва Толстого, Гоголя, Короленко, Гар-шина, басни Крылова. Иногда крестьяне переписывали полюбившиеся им стихи Жуковского, Кольцова, Некрасова. У некоторых сельчан, главным образом тех, кто побывал на заработках в столице и крупных городах, встречались полные собрания сочинений классиков. В деревне Гари Пошехонского уезда Ярославской губернии один из таких крестьян, «полированный питерец», как его окрестили односельчане, имел полные собрания сочинений Некрасова, Тургенева и Пушкина.
Довольно высоким был уровень культуры, например, в Чухломском уезде Костромской губернии. Жители издавна славились строительными профессиями и ходили в отход в Москву, Петербург, Кострому, Вологду, Ярославль, Иваново. Здесь был самый высокий процент отходников в губернии — 21%. Вместе с деньгами и вещами они
- 2 / 2008
приносили книги. Выходец из этих мест писатель А. Зиновьев в своем детстве, пришедшемся уже на годы коллективизации, в брошенных крестьянских домах находил книги и журналы, попавшие туда еще до революции. Это были произведения Гёте, Гюго, Гамсуна. Сочинения классиков русской литературы можно было найти в каждом доме. Позднейшие статистические обследования этого района дадут самый высокий процент грамотности населения при наименьшем количестве школ (всех типов) [19].
Анализ географии и круга крестьянского чтения доказывает, что читали не только на Севере и в Сибири (нередко приходится слышать, что интерес к книге существовал лишь в этих регионах), но и в центральных губерниях. Ошибочно также напрямую связывать чтение книг с действительно невысоким процентом грамотных. В селах было широко распространено чтение вслух. Любовь к книге усваивали, таким образом, не только посещавшие школы и библиотеки, но и неграмотные.
По сведениям, собранным в одной из сельских библиотек, из 34 человек, бравших книги на дом, только четверо читали в одиночку. В остальных 30 случаях чтение происходило в семье, иногда в присутствии посторонних слушателей, сопровождавших услышанное своими комментариями. В этой библиотеке были отмечены случаи, когда неграмотные отцы приходили и брали книги для своих семейств. По сведениям из Яранского уезда Вятской губернии, «читать собираются небольшими группами у наиболее приветливых домохозяев, преимущественно бедняков, так как богатые не особенно склонны допускать в свой дом ради только препровождения свободного времени всех и всякого» [20].
Как видим, чтение было в сельской местности достаточно массовым явлением. Порой наблюдатели, жившие в деревне и знакомые с крестьянской жизнью не понаслышке, даже слегка иронизировали по поводу стремления местных обитателей удовлетворять свою народившуюся потребность в печатном слове «всем, что под руку попадается, — и старыми журналами, и приложениями к журналам, и газетами, и учебниками».
ЛИТЕРАТУРА
1. Сборник статистических сведений по Курской губернии. - Т. 1. - Курск, -1885. С. 4.
2. Столяров И. Записки русского крестьянина. - Париж, 1986. - С. 53.
3. Владимирские епархиальные ведомости. - 15 февраля 1890. - № 4. - Л. III.
4. См.: История северного крестьянства. - Т. 2. - Архангельск, - 1985. С. 375.
5. Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Фонд 91. Опись 3. Дело 13. Лл. 10—10 об.
6. Государственный архив Тамбовской области. Ф. 105. Оп. 57. Д. 6. Лл. 3, 5; Оп. 71. Д. 33. Лл. 46—62; РГИА. Ф. 91. Оп. 3. Д. 175. Л. 101.
7. Государственный архив Вологодской об- 57 ласти. Ф. 652. Оп. 1. Д. 50. Лл. 8 об., 9 об. -
8. РГИА. Ф. 91. Оп. 3. Д. 1. Лл. 77—77 об.
9. Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991. С. 275.
10. См: Бунаков Н. О домашних школах грамотности в народе (По материалам, собранным С.-Петербургским комитетом грамотности). Приложение к журналу «Русский начальный учитель» СПб., 1885; Кисляков Н. Странствующие учителя и подвижные школы в Курской губернии // Северный вестник. СПб., 1888. № 3. С. 49.
11. Федоров В.А. Об уровне грамотности крестьянства в России в XIX в. // XXVI съезд КПСС и проблемы аграрной истории СССР (социально-политическое развитие деревни). Уфа,
