CC BY
4
12. Вепсский язык: Постнаука. Available at: https://postnauka.ru/longreads/155698
13. Книжная палата: статистический учет печатной продукции России. Available at: http://www.bookchamber.ru/statistics.html
14. Центр этнокультурного образования ГАУ ДПО РК «Карельский институт развития образования». Available at: www.kieli.ru
References
1. Zajceva N.G. Mladopis'mennyj yazyk vepsov: periody i perspektivy razvitiya. Sovremennaya nauka o vepsah: dostizheniya iperspektivy (pamyati N.I. Bogdanova). Petrozavodsk: Izdatel'stvo KarNC RAN, 2006: 119-135.
2. Zajceva N.G. Opyt i problemy yazykovogo planirovaniya u vepsov. Stulia Slavica Finlandensia. Tomus XXIV. Helsinki, 2007: 126-154.
3. Zajceva N.G. Dialekty vepsskogo yazyka v kontekste lingvisticheskoj geografii. Finno-ugorskijmir. 2017; № 3 (32): 6-22.
4. Vepsy v 'etnokul'turnom prostranstve Evropejskogo Severa. Petrozavodsk: Periodika, 2016.
5. Myznikov S.A. Vepsskie etimologii v finno-ugorskom i slavyanskom kontekstah Ezhegodnik finno-ugorskih issledovanij. 2015; № 1: 9-13.
6. Narody Karelii: istoriko-'etnograficheskie ocherki. Petrozavodsk: Periodika, 2019.
7. Vsesoyuznaya perepis' naseleniya 17 dekabrya 1926 g.: kratkie svodki. CSU Soyuza SSR, 1927-1929. Narodnost' irodnojyazyk naseleniya SSSR. Moskva: 1928; T. 10, Vypusk 4.
8. Korpus vepsskogo yazyka: proekt Available at: http://vepsian.krc.karelia.ru/about/#script
9. Chislennost' i sostav naseleniya SSSR: Po dannym Vsesoyuznoj perepisi naseleniya 1979 g. CSU SSSR. Moskva: Finansy i statistika, 1985.
10. UNESCO: Endangered Languages. Available at: https://www.endangeredlanguages.com/lang/vep7hNru
11. Vserossijskaya perepis' naseleniya 2020. Available at: https://rosstat.gov.ru/vpn_popul
12. Vepsskijyazyk: Postnauka. Available at: https://postnauka.ru/longreads/155698
13. Knizhnaya palata: statisticheskij uchet pechatnojprodukcii Rossii. Available at: http://www.bookchamber.ru/statistics.html
14. Centr 'etnokul'turnogo obrazovaniya GAU DPO Rk «Karel'skij institut razvitiya obrazovaniya». Available at: www.kieli.ru
Статья поступила в редакцию 09.10.23
УДК 82-312.6
Kulikov E.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, National Research Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod; senior research associate in Scientific and Research Laboratory "The study of the national and cultural codes of world literature in the context of intercultural communication" (Nizhny Novgorod, Russia), E-mail: kulikov@flf.unn.ru
NEW YORK AS THE PALIMPSEST CITY: MEMORY AND OBLIVION IN URBAN CHRONOTOPE (BASED ON THE NOVEL "OPEN CITY" BY TEJU COLE).
The study aims at identifying the relationship between urban space and memory culture. On the material of a novel "Open City" by Teju Cole, a modern American writer of Nigerian descent, the researcher analyzes how the narrator of this autofictional text interacts with the urban chronotope, what signs of the urban text he perceives and interprets and how this is associated with the global problem of memory and oblivion as part of a wider social discourse. The work focuses on the difference in commemorative strategies: whilst the narrator becomes a "moral witness" and intentionally finds connections between the past and the present (including by referring to "sites of memory" / "lieux de mémoire"), the characters around him, representing the entire American society in the novel, resort to the practice of "vital oblivion", which makes it possible to displace traumatic memories and traumatic experience from short time memory and strive for the future, cutting off ties with the past. Key words: memory, urban text, autofiction, urbanism, memory studies, trauma studies, oblivion, Teju Cole, Aleida Assmann
Е.А. Куликов, канд. филол. наук, доц., Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, ст. науч. сотр., научно-исследовательская лаборатория «Изучение национально-культурных кодов мировой литературы в контексте межкультурной коммуникации», г. Нижний Новгород, E-mail: kulikov@flf.unn.ru
НЬЮ-ЙОРК КАК ГОРОД-ПАЛИМПСЕСТ:
ПАМЯТЬ И ЗАБВЕНИЕ В УРБАНИСТИЧЕСКОМ ХРОНОТОПЕ
(НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА ТЕДЖУ КОУЛА «ОТКРЫТЫЙ ГОРОД»)
Данное исследование направлено на выявление взаимосвязи между городским пространством и мемориальной культурой. Беря за основу роман современного американского писателя нигерийского происхождения Теджу Коула «Открытый город», мы анализируем, как нарратор данного автофикционального текста взаимодействует с урбанистическим хронотопом, какие знаки городского текста он воспринимает и интерпретирует, и как это связано с глобальной проблемой памяти и забвения как части более широкого социального дискурса. В работе делается акцент на разнице коммеморативных стратегий: нарратор становится «моральным свидетелем» и интенционально находит связи между прошлым и настоящим (в том числе при помощи обращения к «местам памяти»), а окружающие его персонажи, репрезентирующие в романе весь американский социум, прибегают к практике «витального забвения», позволяющего вытеснить травмирующие воспоминания и травматический опыт из оперативной памяти и стремиться в будущее, оборвав связи с прошлым. Ключевые слова: память, городской текст, автофикшн, урбанизм, memory studies, trauma studies, забвение, Теджу Коул, Алейда Ассман
Работа выполнена в Научно-исследовательской лаборатории «Изучение национально-культурных кодов мировой литературы в контексте межкультурной коммуникации» Института филологии и журналистики Национального исследовательского Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского в рамках Программы стратегического академического лидерства «Приоритет 2030» (тема Н-457-99_2022-2023)
«Современная память ... подразумевает под собой возникновение нового языка, предназначенного для того, чтобы сказать правду о войне в поэзии, прозе и живописи» [1, с. 11], - пишет американский профессор Джей Уинтер. Слова, сказанные им применительно к возникновению после Первой мировой войны модернизма как мировоззрения и всеобъемлющего художественного направления, остаются актуальны и сейчас. При этом происходит расширение тематического поля: если тезаурус войны в сфере искусства уже разработан, то лексикон для описания достаточно нового явления - терроризма - существует пока лишь в частных произведениях. На сложное становление этого языка влияет множество особенностей современной эпохи: разнообразие медиальных носителей, фиксирующих трагедию, и средств массовой коммуникации, её комментирующих и интерпретирующих; наличие технологий, обеспечивающих мгновенный доступ к событию и эффект со-присутствия у потребителя или реципиента; отсутствие необходимости в вербальном выражении, поскольку невербальные артефакты, воздействующие на иные каналы восприятия, зачастую оказываются эффективнее нарратива (например, известная всем фотография падающего человека, ставшая узнаваемым символом 11 сентября). Именно данный теракт, охаракте-
ризованный французским социологом Жаном-Пьером Дюпюи как «апокалиптический», «впечатляющий облик зла» и «моральная катастрофа» [2, с. 84], стал импульсом для создания целой плеяды текстов post 9/11-литературы («Окна в мир» Ф. Бегбедера, «Жутко громко и запредельно близко» Дж. Сафрана Фоера, «Падающий» Д. Делилло, «Щегол» Д. Тартт и т. д.). Однако в современной литературе к настоящему моменту так и не сформировалась «норма» нарратива о террористических актах и травмах, с ними сопряжённых. Поэтому зачастую наличие в сюжете художественного произведения эпизода, связанного с общественным насилием, не приводит к его вербальному выражению: сам акт террора остаётся неописанным, а его последствия - неотрефлексированными и забытыми либо вытесненными.
Целью нашей работы становится анализ романа «Открытый город» (Open City, 2012) [3] современного американского писателя Теджу Коула (Teju Cole, b. 1975) в контексте художественной рецепции теракта «9/11» и иных травматических событий. Для этого необходимо решение следующих задач: 1) обращение к теоретическим социологическим, антропологическим, культурологическим и историческим исследованиям, посвященным темам памяти и травмы на инди-
видуальном и коллективном уровне; 2) анализ эпизодов, конституирующих мемориальный или травматический дискурс в художественной реальности текста Т. Коула; 3) выявление специфики коммеморативных стратегий (амнезия/забвение/память) в зависимости от особенностей персонажей «Открытого города». Актуальность исследования связана, во-первых, с нестабильным состоянием современного общества, в том числе в контексте межэтнического, межрелигиозного и кросс-культурного взаимодействия, которое находит отражение в литературных текстах; во-вторых, со всё растущим интересом к жанру «автофикшн», в рамках которого написан данный роман; в-третьих, с фигурой самого Теджу Коула, который играет важную роль в культурной сфере современных США как эссеист, пишущий для New York Times и The New Yorker, профессор писательского мастерства в Гарварде, фотограф, регулярно принимающий участие в крупнейших выставках, и, наконец, писатель. Новизна настоящей работы обеспечивается отсутствием исследований, посвящённых данному аспекту творчества Т. Коула: мы ранее обращались к специфике кросс-культурного взаимодействия и функционирования сообществ в романе [4], интерес других филологов был связан с образом города [5] или политическими и социальными комментариями автора как представителя смешанной американо-нигерийской идентичности [6]. С точки зрения теоретической значимости настоящее исследование вносит вклад в междисциплинарную сферу memory studies и раскрывает специфику функционирования механизмов памяти и забвения в литературном тексте, а также позволяет выявить особенности коллективной травмы и её репрезентации посредством художественного медиума, в то время как в качестве практической значимости предстаёт методология анализа художественного текста при помощи анализа коммеморативной проблематики и знаков городского текста, связанных с проблематикой памяти.
Важно отметить, что сам теракт, как и в большинстве вышеозначенных романов, посвящённых теме 11 сентября, в данном тексте предстаёт, скорее, фигурой умолчания. Время действия романа - 2006-2007 гг., то есть спустя несколько лет после теракта, когда очевидные последствия уже оказываются вытеснены из оперативной памяти, однако пустота на месте Башен-близнецов, закрепившаяся в общественном сознании под названием Ground Zero, по-прежнему обращает на себя внимание. Нью-Йорк представляется Джулиусу, нарратору романа, топосом, наполненным разнообразными «местами памяти» (пользуясь понятием Пьера Нора [7]). Именно обращение к терминологическому и методологическому аппарату, разработанному в современных memory studies, позволяет наиболее полно раскрыть интересующую нас тему: как американцы в целом и жители Нью-Йорка в частности переживали катастрофу 11 сентября, как эти особенности коммемо-рации и мемориальной культуры реализуют себя в урбанистическом пространстве. За основу нашей исследовательской оптики была взята концепция памяти, разработанная немецким культурологом и антропологом Алейдой Ассман. В одной из монографий она пишет: «Непосредственного доступа к прошлому не существует ... исторические события всегда остаются культурно закодированными медиальными репрезентациями» [8, с. 168]. Более того, «литературный текст позволяет . дистанцироваться от социальных коммуникативных рамок, чтобы сделать его предметом рефлексии» [8, с. 174]. Соответственно, обращение к литературному тексту не только не нарушает принципов исследований памяти, а наоборот - представляется продуктивным методом интерпретации события, уже ставшего предметом (коллективной) памяти и ещё функционирующего как предмет рефлексии.
Итак, какие же урбанистические объекты попадают в сферу внимания рассказчика, фланирующего по Нью-Йорку (фланированию в романе «Открытый город» как специфическому способу рецепции города посвящена работа Б.М. Фесты [9], а сам способ восприятия нарратором урбанистического пространства вписывается в концепцию «прогулок», которые можно подразделить на прогулку-путешествие, прогулку как трансформирующую встречу и прогулку как повседневную практику [10, с. 38], каждая из которых в романе встречается сама по себе или в комбинированном виде)? Во-первых, это сама площадка, оставшаяся от Башен-близнецов после террористической атаки, своеобразное зияние в ткани города, «громадное пустое пространство» [3, с. 51], дата, «которая обратилась в камень, в разломанные бетонные плиты» [3, с. 52]. Не только метафорическое, но и фактическое состояние Ground Zero позволяет осмыслять это пространство как «руины», которые, как пишет В.В. Дегтярев, сохраняют «в себе больше смыслов, больше от первоначального замысла, чем обломки разбитой статуи или куски разорванной картины» [11, с. 51]. Действительно, данный шрам на пространственной оболочке города сам по себе несёт множество символических значений, а также маркирует собой совместность индивидуальных и коллективных коммемораций теракта 11 сентября. Один из множества вариантов трактовок локуса руины можно найти в книге ГИ. Ревзина, отмечающего, что она может выступать как «классический атрибут жанра memento mori, «помни о смерти», . призывающи[й] зрителя думать о тщете всего сущего» [12, с. 86]. Такое же впечатление производит на Джулиуса мемориальное пространство, посвя-щённое павшим при исполнении полицейским, спасавшим другие жизни в день теракта: видя, как «год за годом, запись за записью» следует «душераздирающее множество имён», он размышляет не только о погибших в тот день, но и о «пока не рождённых - тех, кто появится на свет, вырастет, пойдёт служить в полицию и погибнет при исполнении обязанностей». Пустое пространство, оставленное на мемориальной доске, «огромная незаполненная гладь отполированного мрамо-
ра» [3, с. 56-57] заставляет нарратора обратиться к мыслям о мортальности, с которыми он, будучи психиатром и работая с депрессивными и суицидальными пациентами, часто сталкивается и в профессиональной деятельности.
Впрочем, площадка практически не подвергается никакому вниманию со стороны окружающих и словно «выпадает» из поля зрения коллектива. С одной стороны, это неудивительно, ведь, согласно А. Ассман, «публичная мемориальная культура формируется обычно спустя пятнадцать-тридцать лет после событий травматического ... характера» [8, с. 24]. Это происходит, когда стирается живая память, сменяется поколение, и для реконструкции произошедшего необходимо обращение к коллективной, ретроспективной по своей сути памяти. Иллюстрацией этого служит, например, «мемориальный бум», случившийся на Западе в 1980-90-е годы по причине постепенного исчезновения «поколения очевидцев тяжелейших в анналах человеческой истории преступлений и катастроф» [13, с. 11]. Поэтому отсутствие полноценной коммеморации самого террористического акта и его жертв может объясняться именно недостаточной временной дистанцией. С другой стороны, необходимо также обратить внимание на отмечаемую исследователями тенденцию прогрессивных сообществ к коллективному забвению, необходимому для осуществления движения вперёд, поскольку оно «избавляет . от болезненных переживаний, помогает преодолеть конфликты, освобождает место для нового <...>. Это особенно важно для культуры, которая настроена на модернизацию с её неумолимыми ритмами обновления и устаревания, что делает забвение центральным элементом (не только западной) культуры» [8, с. 51]. В этом плане репрезентативна известная автору в момент написания романа, но неизвестная его нарратору последующая застройка площадки, на которой стояли Башни-близнецы, новыми, ещё более высокими и заметными зданиями, символизирующими неостановимый прогресс и мощь государства и нации (идеи, с которыми Джулиус явно не солидаризируется).
Во-вторых, Джулиус постоянно наталкивается на большое количество памятников и мемориалов (либо же сознательно их ищет) в ходе своих перемещений по городу Важнейшая оппозиция, которую задаёт роман Т. Коула, - антитеза истории и памяти, - описывалась не только уже упомянутым П. Нора, но и (ещё раньше) М. Хальбваксом. Однако здесь данная оппозиция подаётся под иным углом: различные социальные акторы оказываются способны как на восприятие мемориалов как витальной части памяти (это метод перцепции рассказчика), так и на вытеснение их в сферу сухой фактографической истории (таковыми предстают практически все остальные персонажи романа). Поэтому для всех, кроме Джулиуса, памятники, которые должны нести «эмпатическое послание потомкам» [8, с. 9], функционируют как «материальные реликты минувших эпох, уже вышедшие из употребления и не интегрированные в настоящее, но всё ещё где-то существующие» [8, с. 56]. Основными локусами, обозначающими демаркационную линию между Джулиусом и американским социумом (и, соответственно, между живой и продуктивной памятью и мёртвой и застывшей историей), становятся: Американский музей народного искусства, в котором не было никого, кроме нарратора и охранника [3, с. 36-40]; мемориальная табличка, памятник «патриоту», «воину» и «государственному мужу» Александру Гамильтону, на котором содержится неверная дата [3, с. 47-51]; находящийся на Бродвее, туристическом центре Нью-Йорка и пространстве развлечений, мемориал на месте Негритянского кладбища, настолько незаметный, что выглядит, как «поросший травой клочок земли», и полностью игнорируется бесконечным потоком туристов, притом что имеет важнейшее значение для афроамериканской культуры и потомков ввезённых в США рабов [3, с. 213-218]. Окружающие Джулиуса люди будто игнорируют знаки города: в рамках отмеченной выше прогрессивной идеологии памятники прошлого, семиотические признаки истории стираются - не физически, но ментально, как будто бы «исключаясь» из настоящего времени (притом что самому нарратору очевидно их значение для настоящего). Нью-Йорк Т. Коула существует по принципу Бещеля и Уль-Комы из романа английского фантаста Чайны Мьевиля «Город и город»: они делят одно физическое пространство, но как будто бы взаимонепроницаемы друг для друга и для населяющих их жителей. Джулиус находится в хронотопе памяти о прошлом, имея возможность видеть, распознавать и интерпретировать семиотическую природу мемориалов (в самом широком смысле этого слова), он ориентирован на установление связи между прошедшими событиями и их результатами в настоящем, наблюдая очевидную для него причинно-следственную связь, например, между отношением к иммигрантам и коренному населению Америки в начале XVII века, середине XIX и в начале уже XXI века. Окружающие же Джулиуса люди живут в хронотопе забвения, обеспечивающего движение в будущее, просто не замечая либо же сознательно игнорируя знаки прошлого, которые для них становятся признаками давно ушедшей истории, нерелевантной для понимания настоящего.
В-третьих, с африканским происхождением Джулиуса и его вниманием к истории предков связан ещё один важнейший для романа - уже не локус, а топос, - топос острова Эллис, многозначного символа свободы, «американской мечты», но также трагедий и гибели. История этого пространства связана с глобальной историей иммиграции в США: здесь был контрольно-пропускной пункт, на котором решалась судьба потенциальных переселенцев (зачастую - без учёта их интересов). Однако для Джулиуса остров Эллис является символом «в основном для европейских беженцев. Чёрные, "мы, чёрные", высаживались в более неприветливых портах» [3, с. 54]. Алейда Ассман называет подобные пространства «травматическими местами», которые «многослойно пронизан[ы] различ-
ными и неоднозначно трактуемыми воспоминаниями» [8, с. 241]. Например, на понимание острова Эллис как «лейтмотива бесчисленных мифов» и центра американской иммиграции накладывается внезапно появляющийся в романе туристический слоган для заманивания посетителей: «ПОКАЖИТЕ СВОИМ ДЕТЯМ, ГДЕ ВЫСАЖИВАЛИСЬ ПРИШЕЛЬЦЫ» [3, с. 57]. Это приводит к смешению значимого (трагического) прошлого с невинным и даже юмористическим настоящим (в оригинале на месте русских «пришельцев» используется лексема «aliens», что остраняет переселенцев, превращая их из живых людей в неких фантастических персонажей). Немецкая исследовательница именует такие урбанистические пространства палимпсестами [8, с. 245], говоря о наложении исторических слоёв в травматических местах. Однако данную концепцию в случае романа Теджу Коула необходимо экстраполировать на весь урбанистический топос Нью-Йорка, наполненный как живой памятью, так и многими слоями истории, забытой, переписанной или восстановленной, попадающей в дискурсивную сферу или бытующей только в индивидуальном сознании. Неслучайно центральный образ романа, Ground Zero, называется рассказчиком «стройплощадкой»: город и социальная/ политическая память не терпят пустых пространств и зияний, они обязательно должны быть заполнены (в том числе удобными для власти идеологемами и составными частями постоянно конструируемого и обновляемого национального мифа).
Однако эта устремлённость в будущее стирает память о прошлом, уничтожая знаки трагических событий, о чём рассказчик «Открытого города» с грустью замечает, что «стройплощадка - палимпсест, да и весь город - тоже: написан, стёрт, переписан заново» [3, с. 59]. Особенность палимпсеста заключается в потенциально бесконечном количестве наложений и обновлений, поэтому даже руины, в западной культуре представляющие собой безусловную ценность (например, в Италии), в США стираются из городского пространства. Как пишет Г И. Ревзин, «руина в городе - это триггер архитектурного воображения, она запускает мысленную реконструкцию» [12, с. 87]. Само слово «реконструкция», как и другие используемые им лексемы «ценность», «сакральность», «история», «потерянный рай» и т. д., имплицитно подразумевают или эксплицитно указывают на необходимость обращения к прошлому для создания эстетической или даже этической системы координат в настоящем. Однако за обращением к событиям прошлого может последовать их «возвращение ... в настоящее» [8, с. 236], что повлечёт за собой актуализацию травматических переживаний, памяти о насилии и страдании, совершённом и пережитом терроре, в то время как динамика
Библиографический список
памяти такова, что из прошлого «извлекается лишь то, что пригодно и не является невыносимым» [8, с. 189]. И в этом плане американская нация, показанная Т. Коулом в романе «Открытый город», склонна скорее к «витальной забывчивости» [8, с. 120], чем к сохранению либо эмоциональному переживанию воспоминаний о коллективном прошлом.
Подводя итог необходимо отметить следующее: изучение романа Теджу Коула, сознательно обращающегося к репрезентации индивидуальной, социальной/коммуникативной и политической памяти в современных реалиях США, позволяет проследить динамику механизмов коммеморации. Наиболее общей стратегией в рамках художественной действительности «Открытого города» предстаёт коллективная амнезия, представляющая из себя вытеснение воспоминаний о терроре и травме из сознания и направленная в будущее, а не в прошлое. Лишь несколько персонажей романа (помимо нарратора, это профессор Сайто и Фарук, марокканский иммигрант в Бельгии, с которым Джулиус знакомится во время отпуска), становятся связующим звеном между настоящим и прошлым, носителями памяти о травматическом коллективном опыте, «моральными свидетелями». Но, как подчёркивает А. Ассман, «послание [морального свидетеля] ... не может стать смыслообразующим и не может стать историей, на которой основываются сообщества» [8, с. 93], то есть подобный человек обречён на одиночество и на то, что его бремя никто с ним не разделит. Однако само свидетельствование и запоминание имеет перед собой две основных задачи: во-первых, это обеспечение функционирования моральной системы координат, этических стандартов, в рамках которых существует социум (или его медиальная репрезентация); во-вторых, обогащение сухой фактографии и истории эмоциональным компонентом, влияющим на более эффективное донесение сообщения свидетеля. И пусть индивидуальные голоса не складываются в более обширный общественный дискурс, они являются носителями личной памяти и истории, сохраняющими травмирующие события и травматический опыт от вытеснения, забвения и амнезии. Помимо этого, они способны читать знаки городского текста, которые свидетельствуют об этих событиях и участвуют в качестве акторов памяти в жизни социума и урбанистическом хронотопе. Таким образом, локальные задачи нашего исследования были выполнены, что привело к достижению магистральной цели работы. Данная работа содержит в себе оптику и инструментарий для расширения исследуемого материала и может быть использована для анализа иных художественных произведений с точки зрения специфики дихотомии памяти и забвения в городском пространстве.
1. Уинтер Дж. Места памяти, места скорби: Первая мировая война в культурной истории Европы. Санкт-Петербург: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2023.
2. Дюпюи Ж.-П. Малая метафизика цунами. Санкт-Петербург: Издательство Ивана Лимбаха, 2019.
3. Коул Т. Открытый город. Москва: Ад Маргинем Пресс, 2022.
4. Куликов Е.А. Кросс-культурное взаимодействие и репрезентация сообществ в романе Теджу Коула «Открытый город». Филология и культура. 2023; № 3 (73): 124-130.
5. Стулов Ю.В. Вглядываясь в городское пространство Нью-Йорка: роман Т. Коула «Открытый город». Материалы ежегодной научной конференции преподавателей и аспирантов университета: в 5 ч. Минск: МГЛУ, 2021; Ч. 4: 183-186.
6. Мокрушина З.В. Нигерийские публицисты: от исторического конструктивизма к историческому настоящему. Кунсткамера. 2019; № 4 (6): 89-98.
7. Нора П. Франция - память. Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999.
8. Ассман А. Длинная тень прошлого: мемориальная культура и историческая политика. Москва: Новое литературное обозрение, 2023.
9. Beatrice Melodia Festa. Flânerie and the Transnational Deterritorialization of 9/11 in Teju Cole's Open City. REDEN. 2022; Vol. 4, № 1: 91-109.
10. Браточкин А. Городское пространство Всё о прошлом: Теория и практика публичной истории. Москва: Новое издательство, 2021: 35-53.
11. Дегтярев В.В. Мадонна среди руин. Санкт-Петербург: Jaromir Hladik Press, 2022.
12. Ревзин ГИ. Как устроен город: 36 эссе по философии урбанистики. Москва: Strelka Press, 2021.
13. Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. Москва: Языки славянской культуры, 2004. References
1. Uinter Dzh. Mesta pamyati, mesta skorbi: Pervaya mirovaya vojna v kul'turnoj istorii Evropy. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo Evropejskogo universiteta v Sankt-Peterburge, 2023.
2. Dyupyui Zh.-P. Malaya metafizika cunami. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo Ivana Limbaha, 2019.
3. Koul T. Otkrytyj gorod. Moskva: Ad Marginem Press, 2022.
4. Kulikov E.A. Kross-kul'turnoe vzaimodejstvie i reprezentaciya soobschestv v romane Tedzhu Koula «Otkrytyj gorod». Filologiya i kul'tura. 2023; № 3 (73): 124-130.
5. Stulov Yu.V. Vglyadyvayas' v gorodskoe prostranstvo N'yu-Jorka: roman T. Koula «Otkrytyj gorod». Materialy ezhegodnoj nauchnoj konferencii prepodavatelej i aspirantov universiteta: v 5 ch. Minsk: MGLU, 2021; Ch. 4: 183-186.
6. Mokrushina Z.V. Nigerijskie publicisty: ot istoricheskogo konstruktivizma k istoricheskomu nastoyaschemu. Kunstkamera. 2019; № 4 (6): 89-98.
7. Nora P. Franciya - pamyat'. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 1999.
8. Assman A. Dlinnaya ten'proshlogo: memorial'naya kul'tura i istoricheskaya politika. Moskva: Novoe literaturnoe obozrenie, 2023.
9. Beatrice Melodia Festa. Flânerie and the Transnational Deterritorialization of 9/11 in Teju Cole's Open City. REDEN. 2022; Vol. 4, № 1: 91-109.
10. Bratochkin A. Gorodskoe prostranstvo Vse o proshlom: Teoriya ipraktika publichnoj istorii. Moskva: Novoe izdatel'stvo, 2021: 35-53.
11. Degtyarev V.V. Madonna srediruin. Sankt-Peterburg: Jaromir Hladik Press, 2022.
12. Revzin G.I. Kak ustroen gorod: 36 'esse po filosofii urbanistiki. Moskva: Strelka Press, 2021.
13. Assman Ya. Kul'turnaya pamyat': pis'mo, pamyat' o proshlom i politicheskaya identichnost' v vysokih kul'turah drevnosti. Moskva: Yazyki slavyanskoj kul'tury, 2004.
Статья поступила в редакцию 25.10.23
УДК 82-311.6
Magomedova Z.K., Doctor of Sciences (Philology), chief researcher, Institute of Language, Literature and Art n.a. Tsadasa, Dagestan Federal Research Centre of the Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: m.zuleyha68@mail.ru
SUBJECTS AND POWER OF SATIRIC-YUMORISTIC WORKS BY KHIZGIL AVSHALUMOV. Khizgil Avshalumov is an author of popular novellas, short stories and essays. The leading theme in the writer's work is the fight against negative phenomena in society and the inertia of the individual. In this regard, Kh. Avshalumov continues traditions of Yu. Gereev, S. Stalsky, G. Tsadasa. His satire, enriched with techniques of artistic depiction of reality, becomes a new step in the development
