CC BY
109
К проблеме исследования рязанского летописного текста
2. Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды. - СПб.: Возрождение, 2003. - 416 с.
3. Кунисаки Фумимаро. Мысли об авторстве «Кондзяку моногатари-сю». - Токио, 1985. - 394 с.
4. Мещеряков А.Н. Герои, творцы и хранители японской старины. - М.: Наука, 1988. - 240 с.
5. Свиридов Г.Г. Японская средневековая проза сэцува. Структура и образ. - М.: Наука, 1981. - 232 с.
6. Трубникова Н.Н., Бачурин А.С. История религий Японии. - М.: Наталис, 2009. - 560 с.
7. Удзи сюи моногатари // Японская новелла. Серия «Золотая серия японской литературы»:
пер. Г.Г. Свиридова. - СПб.: Северо-Запад Пресс, 2003. - 595 с.
8. Удзи сюи моногатари // Тысяча журавлей. Антология японской классической литературы VIII-XIX вв.: пер. Т Редько-Добровольской. -СПб.: Азбука-классика, 2005. - 992 с.
9. Удзи сюи моногатари. Библиотека-серия «Нихон котэн бунгаку тайкэй». Т 27 / под ред. Ва-танабэ Цуная, Нисио Коити. - Токио, 1960. - 592 с.
10. A Collection of Tales from Uji. A Study and Translation of Uji Shui Monogatari. D.E. Mills. -Cambridge: Cambridge University Press, 1970 - 459 p.
УДК 821.161.m09
Денисова Инна Васильевна
магистр филологии Рязанский государственный университет им. С.А. Есенина
i.denisova@rsu.edu.ru
К ПРОБЛЕМЕ ИССЛЕДОВАНИЯ РЯЗАНСКОГО ЛЕТОПИСНОГО ТЕКСТА*
В статье анализируется рязанский летописный текст и его место в системе локальных текстов древнерусской литературы. Система провинциальных текстов литературы Древней Руси включает в себя множество записей, лишь немногие из которых можно назвать «локальным текстом». Исследователям хорошо известны московский, псковский, новгородский, галицко-волынский тексты. Летописи этих городов и княжеств хорошо сохранились и давно исследованы. Рязанский текст является одним из малоизученных локальных текстов древнерусской литературы и таит в себе массу загадок. Рязанское летописание рассматривалось фрагментарно с исторической точки зрения, но не подвергалось литературоведческому анализу. Вместе с тем текст, разбросанный по общерусским летописным сводам, обладает ярко выраженными чертами, выдающими автора-рязанца. Записи имеют чётко выраженную прорязанскую и антирязанскую направленность, что свидетельствует о заинтересованности Москвы Рязанским княжеством и многолетнем их противостоянии. Вопросы поэтики рязанского текста довольно условны, но их обнаружение на содержательном и художественном уровнях требует комплексного исследования. Все вышеперечисленные факты позволяют утверждать, что рязанский летописный текст занимает важное место в системе локальных текстов литературы Древней Руси.
Ключевые слова: локальный текст, провинция, древнерусская литература, Рязань, Рязанское княжество, летописи, поэтика рязанского летописного текста.
В последние годы значительно вырос интерес к локальным текстам русской литературы. Первым, кто заявил о локальном тексте и ввёл в научный оборот это понятие, стал В.Н. Топоров. Его исследования были посвящены петербургскому тексту, на примере которого он обозначил ряд условий, позволяющих называть совокупность литературных произведений, созданных в одной местности и об этой местности, «локальным текстом»: «1) наличие исходного мифа, лежащего в основе дальнейших художественных построений; 2) структурная важность места действия, единственно возможного для развёртывания описанных событий и становящегося одним из “героев” литературного произведения; 3) “особый отпечаток”, который носят на себе жители - литературные герои; 4) особые художественные характеристики городского пространства» [7, с. 84]. Относительно петербургского текста справедливее употребление термина «сверхтекст», наиболее точное определение которому дала Н.Е. Меднис: «сложная система
интегрированных текстов, имеющих общую внетекстовую ориентацию, образующих незамкнутое единство, отмеченное смысловой и языковой цельностью» [6, с. 21]. Е.Ш. Галимова считает основополагающим другой момент - «статус самого локуса, значимость его в историко-культурном и геополитическом отношениях и способность “породить” сверхтекст должны быть неоспоримы» [1, с. 10]. Таким образом, «место рождения текста», город, является средоточием не только литературных произведений различных авторов и эпох, но и «неким сакральным топосом, на который накладывается сетка символико-мифологических представлений» [9, с. 2]. На наш взгляд, все точки зрения объективны и взаимодополняют друг друга. Итак, основное отличие «сверхтекста» от «локального текста» заключается в «масштабности» локуса и достаточном количестве интегрированных текстов, созданных на протяжении долгого времени.
Справедливы данные определения относительно «локального текста» и для рязанского текста,
* Исследование осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) и Правительства Рязанской области: проект РГНФ 15-14-62001 а (р) «Рязанский край в контексте русской литературы: региональный аспект исследования».
© Денисова И.В., 2015
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 5, 2015
63
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
которому не хватает «масштабности» для того, чтобы именоваться «сверхтекстом». Рязанский текст обширен: от не дошедшего до современности богатого летописного наследия, разбросанного по общерусским сводам, средневековой литературы, писем и мемуаров известных рязанцев (литераторов, участников Отечественной и Крымской войн), до произведений выдающихся писателей и поэтов XX века, уроженцев Рязанского края и писавших о нём. Одним из самых интересных и малоизученных вопросов является древнерусский период развития рязанского текста, поскольку в это время основным носителем информации были летописи, справедливо называть данный текст «рязанским летописным».
Рязанский летописный текст - текстовый материал в летописных сводах, посвящённый Рязанской земле и рязанцам XI-XVI веков, предположительно созданный в пределах Рязанского княжества или под влиянием рязанских книжников. Рязанское княжество занимало огромную территорию, о чётко определённых и навсегда установленных границах говорить сложно, поскольку оно постоянно подвергалось набегам кочевников и нападениям князей соседних княжеств, чаще всего Владимирского и Московского. Рязанская земля граничила с Владимирской на севере, с Черниговской - на юго-западе, владения половецких ханов примыкали к ней на юге, восточные границы терялись в мещёрских лесах.
Несмотря на то что летописи Рязанского княжества ныне утеряны, материал прорязанского или антирязанского характера уверенно прочитывается на страницах общерусских летописных сводов XIII-XVI веков.
В рамках данной статьи впервые анализируется рязанский летописный текст как локальный с характеризующими его особенностями. Ранее данная проблема уже поднималась в ряде наших статей [2; 3]. В числе аллегорических мифов, лежащих в основе художественных построений, можно назвать древнерусский миф об одном из самых страшных событий рязанской истории - татаро-монгольском нашествии на город в 1237 году. Все общерусские летописные своды XIII-XVI веков с различной степенью подробности рассказывают о данном событии. После длительной осады (16-21декабря) обладающие опытом в ведении боевых действий и численным преимуществом монголы взяли штурмом и полностью уничтожили город. При обороне Рязани погиб князь Юрий Игоревич и его семья. На основе летописных материалов написана «Повесть о разорении Рязани Батыем», включающая миф о Евпатии Коловрате - рязанском вельможе, который по возвращении из Чернигова, где просил помощи в защите от иноземных захватчиков, увидел вместо родного города пепелище и погнался за разорителями: «И собрал небольшую дружину -
тысячу семьсот человек, которых Бог сохранил вне города. И погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его в земле Суздальской, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпа-тий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали» [8, с. 69]. Патриотичный образ рязанского богатыря является олицетворением силы, крепости духа и готовности отдать жизнь за Родину.
Структурная важность места действия - Рязанского княжества, единственно возможного для развертывания описанных событий и становящегося одним из «героев» литературного произведения, прослеживается на протяжении многих летописных фрагментов. Рельеф Рязанской земли изобиловал холмами, непроходимыми лесами и глубокими реками. Часто именно эти географические особенности позволяли рязанцам выигрывать сражения. Так, под 1378 годом Никоновская летопись приводит повесть о битве на реке Воже. Ордынский хан Мамай послал войско во главе с мурзой Бегичем на объединённые силы Руси (в составе которых было немало рязанских воинов) под руководством московского князя Дмитрия Ивановича. Противники встретились на Рязанской земле, встав на противоположных берегах реки Вожи, чтобы перейти которую татарам потребовалось несколько дней: «И ср^тошася съ Татары у р^ки у Вожи въ Рязанской земл^ и стааху, пред^лъ им^юще межи собою р^ку Вожу. Не по мноз^хъ же днехъ Татарове преидоша на сю страну р^ки Вожи» [5, с. 42]. Русичи умело воспользовались упущенным иноземцами временем, выработав верную тактику: нанести удары с трёх сторон, повергнув их в бегство, затем загнать в реку. Рязанская природа и сообразительность позволили московскому правителю выиграть эту битву.
Следующая черта локального текста - «особый отпечаток», носимый жителями - литературными героями, именуется рязанским характером, представление о нём складывается из анализа летописного текста, повествующего о значительных рязанских событиях. Например, в Никоновской летописи под 1217 годом содержится пространный рассказ о кровавой трагедии в Исадах. Младшие рязанские князья Глеб и Константин хитростью созвали братьев для обсуждения вопроса о распределении рязанских уделов. Приехавшие на пир Изяслав, Кир Михаил, Святослав, Ростислав, Глеб, Роман были убиты. В живых остался только опоздавший к объявленному празднеству Ингварь Ингваревич. Рязанская трагедия однозначно осуждается книжниками, Глеб, как главный зачинщик, награждается эпитетом «окаянныи» и уточнением - «наученъ сатоною на братоубииство, здумавше въ своемъ
64
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 5, 2015
К проблеме исследования рязанского летописного текста
окааннемъ помысле, и съ нимъ дьяволъ» [4, с. 7778]. Даже суровая средневековая эпоха не оправдывает предательство и вероломный нрав рязанских князей. В то же время чудом выживший Ингварь Ингваревич отказался от мести братоубийцам: попросив помощи у владимирского князя Юрия, он изгнал их за пределы княжества к союзникам-по-ловцам и до самой смерти не пускал в родной город. Таким образом, ещё в начале XIII в. книжники отметили как жестокость, вероломство, властолюбие, так мудрость и великодушие рязанцев.
Ещё одна черта рязанского характера, к которой обращались летописцы, - христианское смирение. Его иллюстрирует краткий рассказ о мученической смерти князя Романа Ольговича Рязанского, помещённый в сводах XV-XVI веков под 1270 годом. Обвинённый в «хуле» на татарского хана Менгу-Тимура и мусульманскую веру, князь Роман был вызван в Орду, где отказался изменить православию. Подобный ответ разгневал золотоордынца, и тот отправил храброго рязанца в темницу, затем -на пытки и мученическую смерть. Книжник обращает внимание на непоколебимую православную позицию князя - после страшных пыток он твёрдо отвечал злодеям: «Христианинъ есмь, и воистинну христианскааа в^ра свята есть, и ваша Татарскаа в^ра погана есть» [4, с. 149]. Подобен ему созданный в упоминавшейся выше «Повести о разорении Рязани Батыем» образ всех рязанцев, достойно принявших смерть в событиях 1237 года: «едину смертну чашу испиша».
В то же время московские летописцы часто дают рязанским жителям отрицательные характеристики, что связано с многолетним противостоянием княжеств (начало XIV - середина XVI вв.). Например, под 1372 годом читается рассказ об известной в истории проигранной рязанцами битве при Скорнищеве, приводимый всеми общерусскими сводами. Книжник поражается неуместному высокомерию рязанцев: «Рязанци же люди сурови, сверепы, высокоумни, горди, чаятелни, вознесшеся умом и возгордевшеся величаниемь, и помыслиша в высокоумии своемь палоумныя и безумныа людища» [5, с. 16]. Таким образом, в рязанском характере отмечали противоположные черты: с одной стороны, вероломство, жестокость, а с другой - храбрость, мудрость и христианское смирение. Противоречия обусловлены принадлежностью летописца определённой местности и временем создания памятника.
К особым художественным характеристикам описания местности можно отнести многочисленные гиперболы: «...мгла бысть з^ло велика...», «...понеже вся земля бысть пуста и огнемъ сожжена.», «...великъ бысть мятежь...», «велий градъ». Летописец часто преувеличивает последствия события или природного явления, наполняя текст максимальной экспрессией, появляющейся
благодаря эпитетам «великъ», «з^ло», чрезмерному употреблению различных форм местоимения «весь». Эмоциональность книжника приобретает грандиозный масштаб, подчёркивая его принадлежность к Рязанской земле.
Тематически рязанский текст можно разделить на две группы: 1) описания военной тематики (походы, битвы, поединки, нападения); 2) обращения к событиям частной жизни князя и его окружения. Преобладающим жанром является пространный летописный рассказ, повествующий о военных событиях (чаще всего княжеских междоусобицах), соседствующий с краткими и пространными погодными записями и летописными повестями. В качестве примера можно привести пространные рассказы о сражении рязанцев и владимирцев на реке Колокше (1177), кровавом происшествии в Исадах (1217), мученической смерти князя Романа Ольговича Рязанского (1270), битве под Ши-шевским лесом (1365).
Таким образом, выделение рязанского летописного текста в ряду других местных текстов древнерусской литературы является оправданным, поскольку он содержательно насыщен наиболее важными событиями рязанской истории, его поэтические особенности соотносятся со стилями эпохи, в которую создавался текст, и нередко показывают авторское отношение, свидетельствующее о месте создания летописной статьи. Рязанский летописный текст содержит все признаки локального текста, отмечаемые исследователями XX-XXI вв. В основе художественных построений лежит древнерусский миф о татаро-монгольском нашествии на город в 1237 году, структурная важность места действия - Рязанского княжества, становящегося одним из «героев» литературного произведения, прослеживается на протяжении ряда летописных фрагментов. Противоречивость рязанского характера - «особого отпечатка», носимого литературными героями, обусловлена принадлежностью летописца определённой местности и временем создания памятника. Тематическое и жанровое своеобразие позволяет провести классификацию текста. Приведённые аргументы свидетельствуют о его значимости и особом месте в системе локальных текстов древнерусской литературы.
Библиографический список
1. Галимова Е.Ш. Северный текст в системе локальных (городских и региональных) сверхтекстов русской литературы // Семантика и прагматика слова и текста. Поморский текст. - Архангельск: Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова, 2010. - С. 5-18.
2. Денисова И.В. К проблеме рязанского летописания // Эстетико-художественное пространство мировой литературы: Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 5, 2015
65
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
культура: истоки, традиции, взаимодействие. XIII Ки-рилло-Мефодиевские чтения» 15 мая 2012 года. - М.; Ярославль: Ремдер, 2012. - С. 32-37.
3. Денисова И.В. Летописный рязанский текст как локальный текст древнерусской словесности // Северный текст русской литературы: сб. - Вып. 3. Северный текст как локальный сверхтекст / сост. Е.Ш. Галимова; Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова. -Архангельск, 2013. - С. 15-18.
4. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // Полное собрание русских летописей. - М.: Наука, 1965. - Т 9. -256 с.
5. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью // Полное собра-
ние русских летописей. - М.: Наука, 1965. - Т. 11. -266 с.
6. Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе. - Новосибирск: Издательство Новосибирского государственного педагогического университета, 2003. - 49 с.
7. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. — СПб.: Искусство, 2003. - 617 с.
8. «Чтобы не престала память родителей наших и наша, и свеча не погасла»: Изборник: были и предания Рязанского края. - Рязань: Издательство Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника, 1995. - 368 с.
9. Шмидт Н.В. Городской текст в поэзии русского модернизма: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 2007. - 20 с.
УДК 81.161.1.09"18"
Ву Тхыонг Линь
Ивановский государственный университет vuthuonglinh@gmail.com
ПОСЛОВИЦА В РОМАНЕ А.С. ПУШКИНА «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»: ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА НА ВЬЕТНАМСКИЙ ЯЗЫК
В статье осмысливается проблема адекватного перевода пушкинской прозы на вьетнамский язык. В центре внимания оказываются пословицы в романе А.С. Пушкина «Капитанская дочка», которые являются средством постижения характера русского дворянина, его верности долгу, великодушия, доброты и благородства, обусловливают своеобразие речи персонажей. Пословицы также выступают в качестве эпиграфов, выражают тему, идею или настроение пушкинского романа. Достижение равноценности, равнозначности текстов оригинала и перевода является основной задачей переводчика.
Воспроизведение духа семейственных преданий, изображение народной жизни, народных характеров, образа мысли народа в драматический период русской истории требовали поиска особого стиля, словоупотребления. В целях сохранения образности и смысловой нагрузки притч переводчик русских пословиц на вьетнамский язык прибегает к помощи разных приемов: подбору соответствующих русским пословицам вьетнамских эквивалентов и аналогов, созданию пословицеобразных оборотов, калькированию, передаче общего смысла притчи. Такой подход позволяет читателю узнавать пословицу в тексте и обеспечивает адекватность перевода. Переводчик берёт на себя ответственность за локализацию переведённого им автора, то есть вводит его в свою культуру.
Ключевые слова: А.С. Пушкин, «Капитанская дочка», стиль, пословица, поговорка, притча, контекст, адекватность, перевод.
Роман («семейственные записки») «Капитанская дочка» является последним завершённым произведением А.С. Пушкина. «Духовное дитя» Пушкина стало самым популярным произведением среди зарубежных читателей [3, с. 197].
Во Вьетнаме в 1960 году вышел перевод романа «Капитанская дочка», выполненный выдающимся филологом Као Суан Хао (1930-2007). История переводческого искусства в странах Востока показывает, что основным критерием при выборе текста для перевода, как правило, служила идеологическая и эстетическая потребность воспринимающей литературы. Переводчика «Капитанской дочки» очаровала идея верности долгу, присяге, безыскусственность изложения в романе Пушкина. Долгое время данный перевод во Вьетнаме считался образцовым. Однако до сего времени существует много проблем в сближении пушкинского текста с вьетнамским читателем. В связи с этим особый интерес представ-
ляет вопрос: как адекватно донести до иноязычного читателя суть русских пословиц?
Примечательно, что особую сложность при практическом переводе художественной литературы представляют устойчивые метафорические сочетания, в том числе пословицы, в которых отражаются национально-культурные особенности народов. Причина трудности перевода пословиц заключается в том, что сами условия исторического бытия народов разнятся, к тому же нередко при переводе ускользает закреплённый в речи подспудный смысл. Пословица - это «коротенькая притча», выражающая народную мудрость. Благодаря использованию пословиц художественное произведение обладает особой стилистической окрашенностью. Именно поэтому правильная интерпретация значения пословиц способствует не только сохранению авторского замысла, но и воссозданию при переводе стилистических особенностей оригинала.
66
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 5, 2015
© Ву Тхыонг Линь, 2015
