CC BY
56
Ю. А. Николаева
образы слез в романтических произведениях м. ю. Лермонтова*
Романтизм как новый этап в истории искусства зародился в Германии. Он явился ответом на полную драматических событий современность (французская революция, захватническая война Франции против всей Европы, политическая и экономическая раздробленность некоторых государств). Новое направление в искусстве произвело настоящий художественный переворот. С романтизмом пришло время увлечения Средневековьем и рост интереса к национальной истории и культуре. Искусство романтизма ставит в центр личность, ее внутренний мир и субъективные переживания. В. И. Раздольская («Европейское искусство XIX века») пишет: «...романтизм действительно знаменует небывалый прорыв в эмоциональный мир человека, в самые разнообразные его проявления и оттенки. <...> Во всех самых характерных произведениях романтизма в литературе или изобразительном искусстве яркая, неординарная личность фокусирует все авторское внимание. Ее право на вольное проявление чувств, а во многих случаях и на свободу действий, утверждают все великие мастера романтизма»1. Большое значение для романтизма имеет историчность мышления, особый статус приобретают мистика и средневековая религиозность. Романтики проявляют интерес к исследованию преходящего, временного, субъективного (эмоции, чувства и т. п.) в искусстве. Они видят мир как некий непрекращающийся процесс возникновения, становления и умирания. Таким образом, идеал — это некая бесконечность. В своем творчестве художник-романтик, поэт-романтик возвышаются над толпой до идеального, то есть конечный человек стремится к бесконечному идеалу, который недостижим, отсюда как следствие — неудовлетворенность результатом, который принадлежит к миру конечному, а не к абсолюту, печаль и разочарование. Исследователь В. М. Жирмунский пишет: «Характерной чертой романтического восприятия мира является неудовлетворенность окружающим нас конечным и тоска по бесконечному, далекому.»2 Жирмунский говорит о том, что романтики ищут бес-
* Текст доклада, прочитанного на конференции «Истина и диалог», Санкт-Петербург, РХГА, 27-29 мая 2009 г.
1 Раздольская В. И. Европейское искусство XIX века.— СПб., 2005.— С. 7.
2 Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика.— СПб., 1996.— С. 59.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Том 10. Выпуск 4
229
конечное в конечном и романтизм развился на почве глубоко мистического движения и именно оно является его внутренней сущностью.
Е. Ф. Петинова, говоря о романтизме, отмечает: «.почти болезненное стремление проникнуть за грань видимой и осязаемой реальности, преодолеть порог, приблизиться к постижению феноменов жизни и смерти»3. Обыденная жизнь не позволяет романтикам достичь полного творческого удовлетворения, и они стремятся в область трансцендентного, в мир мистический, находящийся вне этого мира. А в окружающей их действительности романтики ищут мистический импульс для ее одухотворения и поэтизации. М. М. Дунаев в работе «Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература ХУ11-ХХ вв.» пишет: «.романтизм иррационален по природе своей, и в своем тяготении к крайностям он заглядывает в бездну иррационального — жажда инфернального заложена таким образом, в его эстетике.»4 Все богатство духовноэстетической палитры романтизма выражено в русской литературе, в творчестве А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова и других авторов. Но влияние духовного состояния эпохи на творчество русских литераторов отражалось по-разному. В поэзии Лермонтова оно проявилось через темы пессимизма, приоткрывая темную бездну и хаос. Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841) придал русскому романтизму новое качество и иные образы. Это был «ночной» романтизм, окруженный «сумеречной» мистикой. И действительно, сумерки и полумрак наиболее соответствуют душевному и чувственному миру героев лермонтовских произведений. В. А. Котельников («Православные подвижники и русская литература») пишет: «Полученное праотцем и наследованное нами познание добра и зла, познание мира есть полусвет, в нем преобладает люциферическое свечение. Это то, что превосходно изобразил Лермонтов в своем “Демоне”: “Ни день, ни ночь — ни мрак, ни свет”»5. Несомненно, что в некоторых творениях Лермонтова присутствуют образы христианской духовности и красоты («Когда волнуется желтеющая нива» 1837, «Казачья колыбельная песня» 1838, «Ребенка милого рожденье» 1839), но вместе с тем иные произведения отмечены духовностью мрачной и безблагодатной. Поэт Лермонтов проявляет особое «тонкое и болезненное» восприятие бытия и мистического чувства, которое не всем романтикам свойственно в одинаковой мере. В. М. Жирмунский пишет: «Восприятие бесконечного требует особого склада характера. Оно предполагает в человеке некую пассивность, отдачу себя во власть душевным переживаниям. Оно предполагает также глубокое внимание к душе, прежде всего, к тому, что жизнь несет для души, некоторое презрение, может быть, к обычным, шумным интересам дня, к чрезмерной суетливости и озабоченности»6.
По сути весь «сумрак» лермонтовской поэзии заложен в его нескольких ранних стихотворениях, таких как «Молитва» 1829 году, где говорится как дорога и притягательна земная жизнь с ее пороками, но в то же время она есть «могильный мрак», где человеку тесно. И другое стихотворение, написанное двумя годами позднее, «Ангел» — слова ангельской песни не могут звучать на земле, так как они доступны лишь в запредельном мире. Но «страшная жажда песнопенья» не дает покоя поэту
3 Петинова Е. Ф. Русские живописцы 18 века.— СПб., 2002.— С. 316.
4 Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в ХУІІ-ХХ вв. С. 65.
5 Котельников В. А. Православные подвижники и русская литература.— М., 2002.— С. 17.
6 Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика.— СПб., 1996.— С. 62.
и требует слов. Их подсказывает не Ангел, а злой дух. Следует отметить, что мятежный, мрачный дух был одним из излюбленных образов в произведениях романтиков. Эта «область» занимала кумира русских писателей начала XIX века — Дж.-Г. Байрона. Произведения, где главными действующими героями являются инфернальные существа, встречаются у русских писателей Жуковского В. А. и Подолинского А. И. Это демоны персидской мифологии — дивы, пери, эвлисы. Мелихов А. М. в работе «Человечность сверхчеловечества» пишет: «Образ гордого духа, бросающего вызов небу, будоражил умы многих романтиков, но лишь в лермонтовском “Демоне” этот мотив прозвучал с гениальной силой»7. Лермонтов был увлечен демонической темой. Его демон многолик и лукав, к Тамаре является не столько злодей, сколько чарующий обманщик. Лермонтовский демон не пугает прямым и открытым злом, а скорее манит образами «блаженства». В этом можно уловить перекличку с Мефистофелем Гете: «.часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла.»8 Лермонтовский персонаж являлся носителем «зла природы», по его же собственным словам, при этом Лермонтов в своей поэме пишет: «То не был ада дух ужасный», тем самым разграничивая сферы своего героя и адской бездны. Отсюда следует вывод: что лермонтовский демон не абсолютное зло, а лишь представитель зла на земле. Автор неоднократно дает это понять: «Ничтожной властвуя землей, он сеял зло без наслажденья». Иеромонах Нестор (Кумыш) пишет: «Демон в поэме — это и символ жизненной среды, извне калечащей душу человека, и в то же время реально существующий дух зла, незримо примешивающийся к человеческой деятельности и искажающий внутренний мир человека изнутри, через прикосновения к его душе. Можно утверждать, что Демон в качестве символа зла был избран Лермонтовым в поэме не только в силу литературной традиции, но и в соответствии с опытом его духовной жизни. Существующее зло по представлениям поэта, в своих проявлениях распадается на две составные части: оно действует на человека извне и изнутри. Олицетворяя совокупную силу существующего зла, как внешнего, так и внутреннего, Демон влияет на Тамару и извне, например, через гибель жениха и его свиты, и изнутри, терзая ее душу “мечтой неотразимой”»9. Визуально лермонтовский демон предстает перед Тамарой не в виде зооморфного чудища, а красивым юношей, но черты его наполнены холодом, а взгляд очей подобен «режущему кинжалу». И здесь присутствует та же амбивалентность: «Ни день, ни ночь — ни мрак, ни свет». Интересно описание внешности самого Михаила Юрьевича, оставленное его современником И. С. Тургеневым, который обратил внимание на то, что в салоне важной петербургской дамы — княгини Шаховской Лермонтов не снял ни сабли, ни перчаток и сидел, угрюмо глядя на гостей, вызывая неприязнь и страх. Тургенев пишет: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое, какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ»10.
7 Мелихов А. М. Человечность сверхчеловечества: Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.— С. 85.
8 Цит. по: Гете И.-В. Стихотворения. Фауст.— М., 2002.— С. 333.
9 Иеромонах Нестор (Кумыш). Опыт прочтения поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон»: Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.— С. 97.
10 Цит. по: Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени.— М., 1964.— С. 7.
Художественное пространство поэмы, куда помещены герои, беспредельно, это земля и небо, Кавказ и необъятные шири воздуха с «кочующими караванами» небесных тел, так же как и историческое пространство — от сотворения мира и «невинности» демона, предшествовавшей его отпадению от Бога, через столетия, до времени дочери царя Гудала Тамары и далее до нескончаемости будущего, через мирочувствование демона: «Моя ж печаль бессменно тут. И ей конца как мне не будет». Лермонтов придает поэме поистине космический масштаб. И это взаимодействие двух миров также связано с описанной выше двоичностью зла, окружившего Тамару: « В силу такой двунаправленности демонической деятельности события в поэме “Демон” разворачиваются в двух областях, в двух сферах: в мире невидимом (Бог, Ангелы, демон) и в мире осязаемом, имеющем свои конкретные этнографические очертания, свою национально-историческую плоть (пейзажи Кавказа, селение Грузии, дом Гудала, монастырь). Движение сюжетного действия сплетает, соединяет два мира в единое
целое»11.
Лермонтов изобразил демона не добрым, и не злым, хотя и называет его иногда «злым духом». Демон — равнодушен и считает что Бог так же равнодушен, как он сам. Ведь Бог, по мнению демона, «занят небом, не землей». Так демон обречен жить самим собой, жить в тягостной тоске и унынии и в этом заключается его проклятие. Дунаев отмечает, что в поэзии Лермонтова именно дух зла символизирует абсолютно одинокое начало. «Греховно в одиночестве уныние. Такое уединение безблагодатно»12. Дунаев пишет, что в Великопостной молитве соседствуют гордыня и уныние, они неразлучны. Из неудовлетворенности гордыни порождаются отчаяние и тоска. И все ценности бытия обесцениваются.
Демон говорит, что он желает «с небом примириться», но при этом продолжает в высокомерии своем обличать сотворенный Богом мир. Он считает, что на земле «ни истинного счастья, ни долговечной красоты», а лишь ложь и предательство. Демон убежден в несовершенстве человеческих чувств. Даже в своем монологе демон сокрушается о своих личных страданиях, ставя их намного выше страданий других существ. Пытаясь преодолеть свое отчуждение от Бога, и при этом, не желая признавать никакой вины перед Богом, демон еще больше укореняется во зле. Ю. В. Манн пишет: «.диалектика “Демона” такова, что примирение неуловимо оборачивается в нем новым бунтом, возвращение — новым бегством.»13 Из этого состояния «холодного» отчуждения демона выводит чувство к земной девушке Тамаре. Но любовь ли это?! Следует вспомнить слова Апостола: «Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла» (1 Кор. 13:4-5). В одной из сцен демон является в обитель, чтобы предстать перед Тамарой. Он слышит звуки небесного пения. Они настолько прекрасны, что рождают в потрясенном демоне воспоминания о потерянном рае. «Главная характеристика песни заключается именно в том отклике, который она породила в душе демона, личности, зараженной неисцельной болезнью гордого отрицания. Безымянная песня имела такую огромную силу воздействия, что ис-
11 Иеромонах Нестор (Кумыш). Опыт прочтения поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон». Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.— С. 97.
12 Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература ХУ11-ХХ вв.
С. 60.
13 Манн Ю. В. Русская литература XIX века. Эпоха романтизма.— М., 2007.— С. 258.
торгла из демонических глаз слезу горького, “нечеловеческого” сожаления. Звуки этой песни раздались в тот опасный миг, когда перед дверью келии Тамары остановился ее искуситель, раздираемый приступами душевной борьбы. Предназначение этой песни заключалось в том, чтобы вызвать в душе героя смятенность и ею приостановить выполнение коварного “демонического совета” В ее звучании трудно не увидеть действие высшего, промыслительного начала, в жизненно важный момент останавливающего выполнение умысла “злого” и оберегавшего Тамару от осуществления губительного “совета”»14. Примечательно, что прекрасные звуки райского пения Лермонтов уподобляет слезам: «И звуки те лились, лились, как слезы мерно друг за другом». И эти нежные небесные звуки-слезы вызывают слезы в демоне, слезы с полярно противоположным значением. Из глаз демона вырывается слеза — «тяжелая», «нечеловеческая», «способная прожечь камень». Лермонтов здесь намеренно усиливает определение «жаркие слезы», «горючие слезы». Но в демоне нет покаянного смирения, и о сотворенном им зле он продолжает вспоминать без раскаяния, с оттенком поэтической грусти. Таким образом можно видеть, как неоднозначна и сложна символика слез в поэме «Демон»: с одной стороны, это слезная песня небес и слеза демона, которая не является знаком покаяния и восстановления утраченной связи между отпавшим существом и Богом.
Так же мучительны и безблагодатны слезы другого лермонтовского героя Мцыри. То же присутствие гордыни и сердечной незаполненности. А в пустоту души человека, после его разрыва с Богом, неизбежно вторгается зло. Мцыри бежит из монастыря, одержимый гордыней, он хочет действия и понимает, что дела его не принесут пользы, ненавидит людей и сам же страдает от их равнодушия. В своей самости, в своей неуемной жажде к свободе Мцыри находит лишь страдания. Дунаев пишет о том, какой несамостоятельной становится личность, «стремящаяся к свободе и проявлению творческой неординарности, когда она пытается осуществить это проявлением и действием своей исключительной воли, бросая вызов воле Божией. Романтический герой всегда молится безбожною молитвою: “Да будет воля моя”. Но воля его в подчинении у страстей. Романтическому гордецу недоступно понимание того, что для аскезы и молитвы нужна большая внутренняя сила, большее напряжение воли, нежели для самого яркого обнаружения молодецкой удали и необузданных страстей»15.
Слезам Мцыри в лесной чаще предшествовала страшная сцена отчаяния:
Тогда на землю я упал И в исступлении рыдал И грыз сырую грудь земли,
И слезы-слезы потекли В нее горючею росой16.
И здесь Лермонтов опять вводит другой, противоположный, удивительно красивый образ слез. Вокруг Мцыри цветет «Божий сад», где птицы щебечут «о тайнах неба и земли», воздух кристально чист и можно видеть «ангела полет». В этой удивительной тишине цветут растения, которые хранят «следы небесных слез».
14 Иеромонах Нестор (Кумыш). Опыт прочтения поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон». Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.— С. 91
15 Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература XУII-XX вв.
С. 64.
16 Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2-х т.— Т. 1.— М., 1970.— С. 699.
Иисус Христос в Нагорной проповеди сказал: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся», тем самым статус слез в Новом Завете оказывается весьма высоким. Французские исследователи Жак Ле Гофф и Николя Трюон пишут: «В Новом Завете содержится важный материал, позволяющий придать слезам позитивный характер, начиная от слез Христа и заканчивая пророческими стенаниями Иоанна. Начиная с XI века дар слез даже стал своеобразным критерием святости. Праведники жаждали слез, расценивая их как заслугу или дар, добродетель или благодать, habitus (обычное состояние), согласно Фоме Аквинскому, или харизму»17. В Библии говорится, как Иисус трижды проливает слезы: когда узнает о смерти своего друга Лазаря — «Иисус прослезился» (Ин. 11:35), когда думает об ужасной участи Иерусалима — «И когда приблизился к городу, то смотря на него, плакал о нем» (Лк. 19:41), третий эпизод производит самое сильное впечатление, поскольку Иисус плачет на Масличной горе накануне распятия (Евр. 5:7). Так слезы наделяются символическим смыслом, средством сообщения между Божественным и человеческим.
В творчестве Лермонтова ощущение демонического присутствия в мире не умаляло осознавание поэтом Божественной основы человеческой личности и всего мироздания в целом. Дунаев, размышляя о творчестве Лермонтова, пишет: «.явно сказывается чувство соборного сознания, которому он был не чужд и которое парадоксально контрастирует с чувством замкнутости и одиночества, столь свойственным поэзии Лермонтова»18. Действительно, тема хаоса не омрачает все творчество поэта, а лишь резче выделяет по религиозности, по эмоциональному накалу, по настроению, такие вещи, как «Молитва» 1837 года, «Молитва» 1839 года, «Выхожу один я на дорогу» — это стихотворение Лермонтова прочитывалось философом К. Н. Леонтьевым как, безусловно, религиозное. Он усматривал в нем псалмодическую основу. «Молитва» 1837 года полна самоотречения любви, вот где действительно «Любовь не ищет своего.», особенно широко известна лермонтовская «Молитва» 1839 года, где Лермонтов с удивительной откровенностью вводит образ просветленных молитвенных слез:
С души как бремя скатится Сомненье далеко,
И верится, и плачется,
И так легко, легко19.
«Подобные строки рождаются не холодным рассудком, а душевным жаром того, кто знает, что такое сладость молитвы»20. Личное восприятие поэтом внутренних терзаний и духовных борений позволили ему в совершенной поэтической форме передать образы слез: от демонических слез гордыни и злобного бессилия, до светлых слез христианской любви и молитвенного смирения. Такие полярно несовместимые образы создают мощную напряженную энергию в «лермонтовских эстетических фантазиях». Иеромонах Нестор (Кумыш) пишет: «Поэтическое творчество Лермонтова, взятое в своей совокупности, убеждает в том, что в лучшие моменты своей жизни
17 Ле Гофф Ж., Трюон Н. История тела в средние века.— М., 2008.— С. 70-71.
18 Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература XVII-XX вв.
С. 63.
19 Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2-х т. Т. 1.— М., 1970.— С. 335.
20 Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православные подвижники и русская литература XVII-XX вв. С. 63.
поэт не только высвобождался из-под влияния демонической силы, но и отстаивал высшую правду бытия»21. «Лермонтов, всю свою жизнь терзаемый демоническим началом, был не поборником зла или певцом гордыни, а мучеником поэтического долга, своим творчеством осуществившим великую миссию служения Истине»22.
Душа поэта, отмеченная озарением Божественной истины, не может быть без остатка подверженной демоническому влиянию. Лермонтов прочувствовал относительность сил зла, так как зло по сути своей не может претендовать на равенство с Богом.
литература
1. Гете И.-В. Стихотворения. Фауст.— М., 2002.
2. Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература XVII-XX вв.
3. Дунаев М. М. Вера в горниле сомнений. Православные подвижники и русская литература XУII-XX вв.
4. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика.— СПб., 1996.
5. Иеромонах Нестор (Кумыш). Опыт прочтения поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон». Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.
6. Котельников В. А. Православные подвижники и русская литература.— М., 2002.
7. Ле Гофф Ж., Трюон Н. История тела в средние века.— М., 2008.
8. Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени.— М., 1964.
9. Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2-х т.— М., 1970.
10. Манн Ю. В. Русская литература XIX века. Эпоха романтизма.— М., 2007.
11. Мелихов А. М. Человечность сверхчеловечества: Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.
12. Петинова Е. Ф. Русские живописцы 18 века.— СПб., 2002.
13. Раздольская В. И. Европейское искусство XIX века.— СПб., 2005.
21 Иеромонах Нестор (Кумыш). Опыт прочтения поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон». Лермонтовские чтения 2006: Сборник статей.— СПб., 2007.— С. 99.
22 Там же. С. 103.
