CC BY
22
вают здесь многостороннее экономическое и стратегическое сотрудничество, а во многих случаях и являются серьезным конкурентом Москвы и Пекина.
Как представляется, наиболее важная задача стран Центральной Азии на среднесрочную перспективу — реализация эффективной многовекторной политики, способной установить баланс интересов России, США и КНР для обеспечения экономического развития региона, его безопасности и стабильности.
Складывающаяся ситуация показывает, что такую политику можно реализовать лишь при взаимовыгодном разделении республиками региона сфер своих интересов между Москвой, Вашингтоном и Пекином, но отнюдь не при конфронтации с ними.
"Центральная Азия и Кавказ ", Лулео (Швеция), 2003 г., № 3, с. 83-89).
Георгий Мирский, доктор исторических наук НОВЫЙ ПОВОРОТ В СУДЬБЕ ИРАКА. (Окончание)
Сама по себе война американо-английской коалиции в Ираке, вопреки многочисленным прогнозам, заняла удивительно мало времени — несравненно меньше, чем многомесячная политическая и военная подготовка к ней. Не оправдался буквально ни один прогноз катастрофического развития событий. Предсказывали, например, что иракцы взорвут все нефтепромыслы, произойдет экологическая катастрофа, Саддам опять, как и в 1991 г., ударит ракетами по Израилю и вызовет ответный израильский удар страшной силы, соседние арабские страны не смогут остаться в стороне от войны, которая, таким образом, приобретет широкий региональный характер, массы арабских добровольцев рванутся в Ирак, некоторые правительства арабских государств, а возможно и Пакистана, будут сметены волной народного гнева, по всему миру будут совершены террористические акты, огромные волны беженцев из Ирака хлынут в соседние страны, на севере Ирака начнется резня между арабами и курдами, турецкие войска вторгнутся в Иракский Курдистан и т.д. Не произошло ровным счетом ничего. Но ведь все перечисленные элементы
"кошмарных сценариев" не были надуманными, они были возможны и при подходящих обстоятельствах могли бы реализоваться.
И возникает вопрос: почему иракское сопротивление оказалось столь неэффективным и было сломлено прежде, чем смогли проявиться факторы, положенные в основу катастрофических прогнозов?
Во-первых — и это, видимо, самое главное — совершенно несоизмеримы были военные потенциалы сторон. Самая совершенная в мире военная технология противостояла оружию середины прошлого века (за исключением ракет, которые так и не были пущены в ход). Даже по сравнению с "Бурей в пустыне" американская "электронная война" на этот раз была несравненно эффективнее.
Во-вторых, был сорван замысел втянуть войска союзников в уличные бои, в которых преимущество западных солдат было бы сведено к минимуму. Американцы, вместо того, чтобы входить в города и вести "бои за каждый дом", обходили города и двигались к Багдаду (за исключением Насирии, где несколько дней шли упорные уличные бои), англичане же предпочли не штурмовать Басру, а осадить ее, измотать и обескровить противника ударами авиации и артиллерии, после чего заняли город, уже не встретив серьезного сопротивления.
В-третьих, не оправдалась надежда на развязывание партизан-ско-террористической "народной войны" в тылу врага. Здесь налицо прямая связь эффективности военных действий с тем, что у нас обычно называется "политико-моральное состояние" армии и народа, а в данном конкретном случае — с таким фактором, как готовность людей, живущих в условиях тоталитарного режима, идти на самопожертвование, на смерть во имя победы над захватчиком. Иракский народ в целом не выступил в поддержку своего руководства, несмотря на то, что вторжение войск западных держав само по себе не могло вызвать у него никакого энтузиазма. Ни Америка, которую все арабы единодушно считают ответственной за палестинскую трагедию и за политику Израиля, ни Англия, которую еще помнят как колониальную державу, не так давно хозяйничавшую в Ираке, не могли выглядеть в глазах арабского населения Ирака как освободители (таковыми их могли считать лишь курды). И тем не менее люди не поднялись на всенародную борьбу, необходимость которой, казалось бы, должно было диктовать оскорбленное иноземным вторжением патриотическое чувство. Следовательно, дело в том, что отношение народа к правящему режиму — в лучшем случае индифферентное — перевесило
императив сопротивления иностранным захватчикам. Считается, что диктаторский режим лучше демократического способен мобилизовать общество на отпор врагу. Это мнение ошибочно, оно основывается на смешении понятий "диктатура" и "тоталитаризм". Подлинная мобилизация общества под силу лишь настоящему тоталитарному режиму типа того, который установили Сталин, Гитлер или Мао.
Каков же характер общества, представшего перед победителями в Ираке на следующий день после окончания войны? Первое, с чем столкнулись оккупационные власти, ставящие перед собой задачу содействовать созданию "нового Ирака", — это, конечно, проблема религиозных конфессий. В вакуум, образовавшийся после падения баасистской власти, первыми устремились шииты, составляющие до 60% населения страны. Всегда угнетенные, дискриминируемые, люди "второго сорта" в стране, где господствовала суннитская верхушка, шииты почувствовали, что пришел их час. Если бы сейчас проводились выборы, шииты, естественно, получили бы большинство в любом органе власти просто благодаря своему численному превосходству. Но все не так просто: шииты тоже не являются единой и монолитной массой. В их среде есть две группы. Первая — так называемые усули (от слова "усуль" — корни) — выступает за исламское государство с передачей полноты центральной власти шиитскому духовенству. Это — сторонники теократического государства, последователи аятоллы Хомейни, автора концепции "вилаят-эфаких", правления богословов. Их наиболее известный представитель — Бакир аль-Хаким, лидер Верховного совета борьбы за исламскую революцию в Ираке, давно эмигрировавший в Иран. Вторая группа — ахбари — более либеральна в богословских вопросах, признает "иджтихад" (право богословов выносить собственное решение по важным вопросам религиозной и общественной жизни на основе Корана и Сунны), не настаивает на установлении теократии. Один из лидеров группы ахбари Аб-дель-Маджид Хоэми сразу после окончания войны приехал в Неджеф из лондонской эмиграции и был убит толпой, предположительно состоявшей из сторонников усули. Зловещее предзнаменование.
Конечно, разногласия по вопросу о том, в какой именно мере будущее иракское государство должно стать теократическим, могут быть урегулированы; в любом случае это не является актуальной сегодняшней проблемой. Гораздо важнее другое: противоречия между эмигрантской группировкой Бакира аль-Хакима и "внутренними" группами с центром в Неджефе, связанные с вопросом о том, кто бу-
дет доминировать в иракском шиитском сообществе. Именно это и является основой назревающего конфликта между усули и ахбари, который лишь внешне выглядит как богословско-идеологический спор. "Внутренние" шиитские силы, как это всегда бывает, испытывают предубеждение против тех, кто "отсиживался в Тегеране", и подозревают их в том, что за эти долгие годы они стали проводниками иранского влияния. При всем уважении к памяти Хомейни и его идеям новая, молодая поросль шиитских активистов опасается того, что гегемония эмигрантов может таить в себе угрозу превращения Ирака в иранского сателлита.
Таким образом, конфликт внутри шиитского сообщества уже обозначился, что, несомненно, идет на пользу всем остальным акторам на иракской политической сцене. Если бы у шиитов было единое целеустремленное руководство во главе с общепризнанным харизматическим лидером, помешать им стать доминирующей силой в стране можно было бы только насильственным путем, с риском большого кровопролития. Но даже если предположить, что шииты смогут найти общий язык и объединиться, встает еще более важная проблема: какую линию занять в вопросе о формировании новой власти в Багдаде. Ясно, что здесь решающую роль намерены играть американские власти. Могут ли шииты сотрудничать с оккупантами — вот ключевой вопрос. Первая реакция со стороны Бакира аль-Хакима была четко негативной. Но курс на отказ от всякого взаимодействия с американцами может оказаться палкой о двух концах, поскольку в таком случае американская администрация вместе с арабами-суннитами и курдами сформирует органы власти вообще без шиитов, точнее — без шиитских активистов-исламистов, найдя себе представителей шиитской общины из числа "коллаборантов", которые не замедлят появиться. И тогда духовные и политические лидеры шиитов, как усули, так и ахбари, окажутся вообще на обочине официальной политической жизни, не смогут участвовать ни в разработке конституции, ни в выборах в законодательные органы. Это будет означать не что иное, как восстановление доминирующей роли суннитов среди арабского населения Ирака, и все вернется на круги своя — сунниты снова, как и прежде, будут господствовать в Багдаде. Ответом на такой поворот событий может быть курс на силовое сопротивление оккупантам, возможно, даже под лозунгом джихада, что, несомненно, найдет отклик среди шиитской молодежи, учитывая характерные черты традиционного шиитского мироощущения — жертвен-
ность, культ мученичества. Это — перспектива кровопролития огромного масштаба.
Понимая все это, часть лидеров шиитских активистов могут выступить за противоположный вариант — временное сотрудничество с американцами с тем, чтобы, участвуя в процессе создания новых органов администрации, обеспечить шиитам перевес на всех уровнях власти, включая центральное правительство и парламент, и уже затем использовать полученные таким образом ключевые позиции для борьбы за установление теократического режима. Здесь намечается новый виток конфликта между "непримиримыми" и "умеренными" шиитами, что, безусловно, ослабит позиции шиитской общины в целом и будет выгодно как суннитам, так и американским властям, которые, несомненно, сделают все, что от них зависит, чтобы не допустить возникновения в Ираке нового исламского государства, "второго Ирана". Для этого американцам, естественно, необходим альянс с арабами-суннитами; но возникает вопрос — с какими именно? Все сколько-нибудь значимые позиции в административном аппарате, в силовых структурах, в народном хозяйстве, в системах здравоохранения, образования и т.д. занимали не просто сунниты, но сунниты-баасисты, члены правящей партии. Легче всего именно их и оставить на всех уровнях управления, с ними и сотрудничать. Каких-либо препятствий морально-этического характера здесь ожидать не приходится: американцы — это прагматики, и несмотря на декларируемое ими намерение построить в Ираке демократию (то есть в принципе ликвидировать наследие тоталитаризма), они без зазрений совести пойдут на сотрудничество со вчерашними баасистами, среди которых большинство тоже без особых нравственных мучений согласятся сотрудничать с оккупантами. Это, конечно, чревато многими коллизиями; можно себе представить, например, что в южных шиитских районах страны найдется немало людей, горящих желанием свести старые счеты с суннитскими чиновниками, бывшими баасистами. И все же именно такой курс, видимо, является для американцев оптимальным.
Дело в том, что, как уже отмечалось выше, демократических сил среди арабского населения Ирака — это относится как к шиитам, так и к суннитам — по существу почти нет. Диктатура оставляет после себя "выжженное поле": деморализованный, растерянный народ; прежние демократические партии и общественные организации рассыпались, давно забыты, за исключением коммунистов, энергично
пытающихся возродить свое некогда немалое влияние. В особенности все это отражается на положении арабов-суннитов; ведь как шииты, так и курды в моральном отношении находятся на подъеме — они почуяли запах свободы, верят, что пробил их час, у них есть свои организации, а сунниты лишены всего этого. Квалифицированные суннитские кадры — бывшие баасисты — могут быть и будут привлечены американцами для задач текущего управления, но они непригодны для формирования нового общества, для участия во всеобщих выборах в законодательные органы, для воссоздания разрушенной диктатором партийно-политической системы. И тут возникает вполне реальная возможность образования в суннитской среде нового крепкого ядра, единственно способного, по мнению многих суннитов, предотвратить полный упадок и деградацию иракской суннитской общины, ее превращение в зеркальное подобие шиитской общины XX в. — в подчиненную, дискриминируемую часть населения. Речь идет о суннитских религиозных фундаменталистах.
Неминуемый конфликт между суннитскими и шиитскими исламистами на руку американцам, но в то же время грозит созданием такой атмосферы насилия и беспорядка, в которой им трудно будет осуществлять свой проект образования новых легитимных структур власти в Ираке. Вообще проблема для американских властей состоит в том, что они не могут обойтись без местных кадров, готовых с ними лояльно сотрудничать, однако эти кадры должны пользоваться авторитетом и доверием населения, чтобы их работа была эффективной. Но этим могут обладать лишь люди, призывающие к окончанию оккупации, чего требует народ. Поэтому все должностные лица, помогающие американцам поддерживать порядок, восстанавливать и налаживать экономику, а затем и создавать новые структуры власти, не могут не напоминать двуликого Януса: они обязаны сотрудничать с оккупационными властями, а не вставлять им палки в колеса, но в то же время должны настаивать на их скорейшем уходе, иначе на этих людей ляжет клеймо марионеток и предателей, и ни о какой плодотворной работе невозможно будет говорить. Как американцы выйдут из этого положения — покажет ближайшее будущее.
А ведь есть еще вопрос о северных территориях, упирающийся в сложные взаимоотношения арабов и курдов. День крушения режима Саддама стал праздником для курдов — большим, чем для любой другой этнической группы в Ираке, но ликование быстро проходит, и жизнь выдвигает новые проблемы. Собственно говоря, курды готови-
лись к этому давно; когда автор этих строк был в Иракском Курдистане осенью прошлого года, все уверенно предсказывали, что иракская армия быстро рассыплется (мало кто захочет умирать за Саддама), но что именно после победы американцев наступит самый трудный момент: придется решать судьбу Киркука. На сессии объединен -ного парламента Иракского Курдистана в Эрбиле был принят проект Основного закона будущего Курдского региона в составе Федеральной Республики Ирак, и в этом документе Киркук провозглашался столицей региона. В последние дни войны отряды "пешмерга" вошли в Киркук и Мосул; дело обошлось без резни, которую предсказывали некоторые наблюдатели, и по настоянию американцев "пешмерга" вскоре покинули оба города. Но вопрос не решен, он лишь отложен. Судя по имеющейся информации, курды согласны от казаться от Мо-сула, но не от Киркука. Можно, конечно, оттянуть решение этого вопроса до созыва парламента, и американцы, видимо, так и намерены поступить, но уйти от него будет все равно невозможно. Здесь арабы, как сунниты, так и шииты, займут единую позицию — Киркук должен остаться в арабской части Ирака. Напомним, что район Киркука — это второй по величине центр нефтедобычи в Ираке. Против передачи его курдам будут не только арабы, но и Турция, которая опасается, что иракские курды, став хозяевами богатейшего нефтяного района, получат тем самым все необходимое для развития собственной экономики и вскоре будут в состоянии провозгласить независимость от Ирака. Тогда возникнет самостоятельное государство с прочной экономической базой, что, по мнению турок, может стать первым шагом в процессе создания Великого Курдистана.
Оптимальный вариант устройства курдов в новом иракском государстве состоит в утверждении их подлинной автономии при достойном представительстве в органах центральной власти. Курды находятся в лучшем положении, чем арабы: внутри курдской общины нет серьезных противоречий религиозного характера (подавляющее большинство их — сунниты), равно как и существенной этнической разобщенности. Курды сейчас на подъеме, их моральный дух высок, как никогда, они гордятся тем, что сумели завоевать самостоятельность и добились немалых успехов в создании жизнеспособной и достаточно демократичной системы самоуправления. У них есть организация, опыт государственного строительства, квалифицированные кадры. В новом иракском руководстве именно курды имеют шанс стать наиболее прочной и здоровой силой, костяком будущей демо-
кратической системы. К сожалению, именно эти преимущества курдов и могут усилить недоверие и неприязнь к ним со стороны если не населения, то по крайней мере политиков арабской части Ирака. О безоблачных взаимоотношениях арабского и курдского народов в Ираке пока остается лишь мечтать.
Можно прогнозировать лишь следующее: во-первых, Ирак не распадется на части, а останется единым государством; ни Соединенные Штаты, ни арабский мир не заинтересованы в том, чтобы с карты исчезла одна из важнейших и древнейших арабских стран. Во-вторых, американцы не уйдут из Ирака в течение ближайших месяцев, если не лет — по крайней мере до тех пор, пока не будет создана хотя бы видимость порядка и восстановления государственности. Американские политики, возможно, будут горько сожалеть о том, что "влезли в осиное гнездо", однако бросать дело на полпути означало бы для них признать фиаско всей операции, стоившей Соединенным Штатам так дорого во всех отношениях.
Но чем яснее будет становиться, что, несмотря на все требования иракцев, американцы уйдут только тогда, когда сами найдут нужным, тем более интенсивными и широкомасштабными станут акции протеста. Американцы окажутся в положении, аналогичном тому, в котором в своем время были англичане в Индии: народ с древней и богатой культурой, с вековыми традициями собственной государственности и памятью о славном прошлом не может мириться с пребыванием в его стране иностранной администрации, опирающейся на оккупационные войска. В этих условиях "строить демократию" в Ираке по образцу Японии и Германии после Второй мировой войны, о чем говорил президент Буш, совершенно нереально. У иракцев нет того рационализма, той самодисциплины, которые позволили западным немцам в 1945 г. осознать, что раз война проиграна, необходимо перевернуть страницу истории и сжечь все, чему поклонялись. Нет у них и уникального, впитавшего в себя древние традиции лояльности менталитета, позволившего японцам мгновенно перейти от готовности умереть за императора к столь же абсолютной готовности выполнить приказ императора — капитулировать и подчиниться победителям. А самое главное — иракцы не воспринимают поражение как божью кару за грехи и преступления. Во всех предстоящих неурядицах, тяготах, кровопролитии будут обвинять Америку, и даже воспоминания об ужасах саддамовского режима начнут
постепенно блекнуть, люди будут скорее говорить о стабильности и предсказуемости прежней жизни.
Анализируя иракское общество, нужно отметить прежде всего его чрезвычайную гетерогенность, мозаичность, фрагментарность. Оно разделено по многим линиям. Среди низших слоев населения, особенно в деревне, до сих пор господствуют типичные элементы общества традиционного типа, в первую очередь клановая, клиен-тельно-патронажная система. Идентичность людей определяется их принадлежностью к плотно спаянным, берущим свое начало в глубокой древности низовым, базовым ячейкам общественного организма, таким как большая семья, клан, племя, конфессиональная группа. В сельской местности прочно укоренен трайбализм. В XX в. традиционные племенные структуры подвергались прогрессирующему разложению вследствие развития товарно-денежных отношений и частной собственности, но Саддам Хусейн в известной степени остановил этот процесс: поскольку все начавшие развиваться формы общественных ассоциаций были разрушены или поставлены под полный контроль партии Баас, образовался вакуум, который стали заполнять возрождающиеся структуры семейно-племенных связей. Баасистская власть использовала это в своих интересах, сделав ставку на вождей племен, которым предоставлялись широкие права: шейхам было поручено поддерживать порядок на территории племени, взимать налоги и осуществлять судопроизводство. Племенная верхушка, таким образом, была кооптирована, инкорпорирована в систему государственной власти. Однако в Ираке сейчас численность городского населения уже превышает численность крестьянства с его племенной организацией. Городские жители были включены баасистами в довольно сложную систему политико-идеологических отношений, в которой перемешивались такие элементы, как "социалистические" и пан-арабистские идеалы баасизма (лозунги партии: "Единство, свобода, социализм", "Единая арабская нация с бессмертной миссией"), иракский государственный патриотизм, утверждение исламских ценностей. Будучи в общем светским, баасистский режим вполне адекватно оценивал значение религии в мусульманской стране и (особенно в последние годы) делал все больший упор на свою приверженность исламу.
Большинству населения неизвестно и непонятно само слово "демократия"; традиционная патриархальная система воспитывает людей в духе коллективизма и солидарности, покорности "старшим",
местным авторитетным личностям, начальству, что отнюдь не предполагает следования таким демократическим ценностям, как свобода выбора, борьба мнений, уважение прав человека. Особенности мусульманской религии многократно усиливают эти черты традиционного менталитета. Для усвоения начал демократии требуется воспитание нового поколения образованных и мыслящих людей, способных без предубеждения выбирать из "западных ценностей" то, что совместимо с национальными традициями. Но именно иностранная оккупация, неизбежно сопровождающаяся ростом освободительных настроений, легко перерастающих в антизападную ксенофобию, препятствует появлению и выдвижению такого рода людей, которые в принципе должны были бы составить опору демократической системы общественных отношений, декларируемой американцами в качестве конечной цели своего пребывания в Ираке.
Сколько-нибудь быстро "создать демократию" в Ираке американцы не смогут; почва для этого совершенно не подготовлена. Страница истории Ирака перевернулась под грохот взрывов крылатых ракет, но вот стихли взрывы, и заговорили старые демоны вражды, мести и смуты.
Шок и недоумение в обществе, вздох облегчения в рядах правящих элит — так можно вкратце описать реакцию Арабского Востока на быстрый разгром Ирака. Для большинства населения арабских стран "трехнедельная война" стала еще одним звеном в длинной цепи унижений, начавшихся в мае 1948 г., когда был образован Израиль. Дата провозглашения еврейского государства ежегодно отмечается в арабском мире под названием "Ан-Накба" (катастрофа), и этим уже все сказано. Затем последовали поражения арабов в войнах с Израилем в 1956 и 1967 гг.; война 1973 г., когда израильские войска впервые перешли Суэцкий канал и вступили на землю африканского Египта, а в Сирии дошли чуть ли не до ворот Дамаска; вторжение израильской армии в 1982 г. в Ливан, изгнание из него вооруженных сил Палестинского сопротивления, оккупация одной из арабских столиц — Бейрута. Каждое из этих событий горечью и болью отозвалось в сердцах арабов.
Быстро и бесславно проигранная Ираком война усилила и углубила в массах населения стран Арабского Востока фрустрацию, гнев и растерянность, ощущение беспомощности перед лицом Запада. Немалая часть общества, особенно молодежь, студенчество, может качнуться в сторону экстремизма и терроризма, поскольку ей стало
предельно ясно, что противостоять иным путем тому, что по-прежнему считается "западным империализмом" и символом чего является Америка, попросту невозможно. В какой-то мере эти настроения коснулись и правящих кругов стран Арабского Востока, тоже отнюдь не лишенных патриотических чувств и антизападных комплексов; для них, однако, важнее прагматические политические соображения. Их худшие опасения не оправдались. Не состоялась затяжная война, в ходе которой люди ежедневно видели бы на экранах телевизоров тысячи трупов мирных жителей и соответственно росло бы негодование масс, сопровождаемое требованиями оказать реальную помощь братской арабской стране. Быстрый конец войны избавил правительства арабских стран от необходимости делать мучительный выбор: встать на путь конфронтации с Соединенными Штатами либо пойти на риск оказаться лицом к лицу с возмущенными массами своего населения, потерять всякий авторитет, а может быть, даже стать жертвой подлинного революционного взрыва. Египет, Иордания, Саудовская Аравия, государства Залива несколько месяцев жили в напряженном ожидании, не будучи уверенными в том, что и они не окажутся втянутыми в войну, если Саддам успеет ударить ракетами по Израилю, получит сокрушительный ответный удар и тогда осуществится "кошмарный сценарий": вооруженная конфронтация Америки и Израиля, с одной стороны, и арабского мира — с другой. Сейчас худшее позади, и Арабский Восток вышел из ситуации в общем без потерь. Есть только одно исключение — Сирия. Еще шла или даже только готовилась война в Ираке, а обозреватели по всему миру утверждали: "Следующей будет Сирия". По окончании войны некоторые заявления высокопоставленных лиц в Вашингтоне, казалось, давали основания для тревоги по поводу нового удара Буша — на этот раз по Дамаску. На самом деле угроза повторения "иракского варианта" в Сирии существовала лишь в воображении журналистов и политологов. По меньшей мере два обстоятельства начисто исключали возможность американского вторжения в Сирию.
Первое. Американское общество на этот раз не поддержало бы Буша. Даже его кампания против Ирака отнюдь не пользовалась всенародной поддержкой; нация оказалась фактически расколотой, в отдельные моменты практически пополам (например, в вопросе о начале войны без санкции Совета Безопасности). В случае, если бы Буш и в самом деле решился после Багдада идти на Дамаск, против этого была бы не только американская интеллигенция (которая, меж-
ду прочим, в своей основной массе и сейчас не может простить Бушу войны против Ирака), но и подавляющее большинство народа, и это имело бы для республиканской администрации катастрофические последствия, учитывая приближающиеся выборы.
Второе. В случае удара по Сирии реакция арабского мира была бы несравненно более резкой, жесткой, буквально на грани разрыва с Америкой. Начать с того, что Сирия, именуемая "сердцем арабского мира", родина движения за арабское единство, несравненно милее и ближе арабской душе, чем Ирак. Еще важнее то, что удар по Сирии вслед за нападением на Ирак выглядел бы в глазах арабов неоспоримым доказательством того, что Америка и в самом деле оправдывает худшие предположения об ее истинных намерениях, что она собирается силой подчинить себе весь арабский мир, вернуть колониальные времена. Возмущение действиями Соединенных Штатов достигло бы такого уровня, что могла возникнуть угроза утраты Америкой всех своих с трудом завоеванных за полвека позиций на Ближнем Востоке.
Иными словами, удар по Сирии со всех точек зрения был бы явным "перебором". Можно по-разному оценивать президента Буша и его политику, но безумным авантюристом его назвать все же нельзя.
По этим причинам Сирия могла не опасаться американского вторжения, но в целом положение этой страны в результате войны существенно ухудшилось. У нее не осталось друзей и союзников среди соседей. На нее, безусловно, будет осуществляться серьезнейший американский нажим, который может включать в себя самые различные политические и экономические шаги за исключением применения военной силы. Цель — добиться того, чтобы Сирия перестала быть, используя термин из американского политического лексикона, "базой терроризма и источником напряженности". Дело в том, что, если говорить о внутреннем политическом устройстве и идеологии, правящий в Сирии баасистский режим не так уж далеко ушел от своего ныне рухнувшего иракского собрата с той лишь разницей, что сирийский национальный характер, менталитет, традиции, как уже отмечалось, гораздо мягче и гуманнее, чем в Ираке.
Саудовская Аравия, как и Сирия, хотя и по другим причинам, также станет объектом американского давления. Отношение общественности и политических кругов США к этой стране существенно ухудшилось после 11 сентября, когда выяснилось, что не только большинство террористов, нанесших в этот день удар по Америке, были гражданами Саудовской Аравии, но и сам саудовский истэб-
лишмент, по крайней мере часть его, виновны в финансировании террористических организаций. Саудовская элита и без того переживает далеко не лучшие времена, серьезные перемены в этой стране, видимо, неизбежны, и задача Вашингтона заключается в том, чтобы содействовать такому процессу перемен, который исключил бы возможность прихода к власти "исламистов" экстремистского антизападного толка и позволил бы стране с богатейшими в мире запасами нефти сохраниться в качестве оплота "проамериканской стабильности" на Ближнем Востоке.
Турция понесла определенный урон в результате войны в Ираке. Ее двусмысленная, так до конца и не определившаяся позиция в вопросе о предоставлении своей территории для размещения американских вооруженных сил, имела результатом ухудшение американо-турецких отношений, включая потерю основной части обещанных туркам финансовых средств. Поскольку Ирак перестал быть очагом антиамериканской борьбы в регионе, значение Турции как противовеса Ираку и форпоста американской политики уменьшилось.
Для Ирана операция западных союзников в Ираке имела в целом отрицательные последствия. Конечно, иранцы, ненавидевшие Саддама, приветствуют падение багдадского диктатора, но ведь фактически Саддам уже давно не представлял реальной угрозы для Ирана. А тот факт, что Соединенные Штаты убедительнейшим образом продемонстрировали не только свою военную мощь, но и способность игнорировать ООН, мировое общественное мнение и противодействие ряда великих держав, указал руководителям Ирана на возможные мрачные перспективы продолжающейся конфронтации со сверхдержавой, способной остаться безнаказанной при проведении самых, казалось бы, вызывающих и неприемлемых с точки зрения международного права акций.
В связи с этим возникает вопрос глобального масштаба: что делать стране, подозревающей, что она может явиться следующей жертвой американского гегемонизма? Высказывается мнение, что гарантией от американского нападения может быть лишь создание собственного ядерного оружия, и при этом указывается на пример Северной Кореи. Звучит убедительно, но ведь такая логика подходит лишь для страны, уже находящейся в шаге от создания собственной атомной бомбы. Другие могут просто не успеть ее создать: американцы, которые, несомненно, будут тщательнейшим образом отслеживать процессы создания ядерного оружия по всему миру, смогут нанести
превентивный удар прежде, чем соответствующая работа в какой-либо стране будет завершена. Поэтому, если такое государство, как Иран, действительно вознамерится застраховаться от американского нападения по "корейской модели", его руководителям придется крепко подумать: стоит ли идти на такой риск, не станет ли подобный курс контрпродуктивным? Не вызывает сомнений одно: иракская эпопея усилила в Иране тревогу, недоверие и неприязнь к Соединенным Штатам. В контексте внутриполитической борьбы в Иране это, безусловно, играет на руку наиболее жестким, реакционным, "твердолобым" силам, противостоящим либеральному курсу президента Хатами.
В чем изменился Ближний Восток в целом в результате "трехнедельной войны"?
Во-первых, окончательно перестали существовать остатки созданного более 20 лет тому назад "Фронта стойкости и противодействия", объединявшего группу "боевых" или "непримиримых" арабских государств, которые отвергли "сделку в Кэмп-Дэвиде" и мирный договор между Израилем и Египтом и продолжали настаивать на хартумской формуле 1967 г., не допускавшей никакого мира и никаких переговоров с Израилем, пока не будут освобождены захваченные во время "шестидневной войны" арабские земли. В последние годы этот распавшийся "фронт" состоял лишь из Ирака и Сирии. Теперь ясно, что арабский мир должен твердо встать на путь мирного переговорного процесса, цель которого — урегулирование арабо-израильского конфликта на базе сосуществования двух государств на земле Палестины.
Во-вторых, экстремистское крыло палестинского сопротивления лишилось государственной поддержки в арабском мире. Наиболее воинственный антиизраильский режим перестал существовать, а оказавшаяся в изоляции Сирия вынуждена будет радикально уменьшить свою поддержку экстремистско-террористических палестинских и ливанских группировок. В сочетании с только что происшедшими принципиальными изменениями в палестинском руководстве (оттеснение на задний план Ясира Арафата и выдвижение Абу Мазе-на де-факто на роль центральной фигуры в переговорном процессе) это создает более благоприятные, чем когда-либо с 2000 г. предпосылки для урегулирования палестинской проблемы.
В-третьих, стратегический союз между Соединенными Штатами и "умеренными" арабскими государствами (Египет, Саудовская
Аравия, Иордания, страны Залива) сохранился, пережив испытания последних месяцев, и фактически является сейчас центральным элементом всей системы взаимоотношений между Западом и Ближним Востоком,
Можно поэтому констатировать, что позиции США в регионе в целом укрепились, несмотря на беспрецедентный подъем антиамериканских настроений в арабском мире в связи с войной в Ираке. Соединенные Штаты подтвердили свою роль единственной мировой сверхдержавы, доказав свою способность и готовность делать все, что они считают нужным, не обращая внимания на ООН, Западную Европу и международную общественность. Вновь бросить вызов Америке ни одно правительство в регионе не может и не захочет. Но следует предположить, что, несмотря на неизбежный спад антиамериканских настроений в ближайшие месяцы, они на обозримый период сохранятся в латентном виде. Арабская общественность не забудет и не простит американцам "иракского унижения", и любой агрессивный или просто неуклюжий шаг Вашингтона вызовет новый мощный всплеск антиамериканизма.
За многие века Ирак пережил множество нашествий иностранных завоевателей — и все равно остался самим собой. Переживет он и вторжение американо-английских войск. Оно останется лишь эпизодом в истории страны. Сколько бы ни длилась нынешняя оккупация, иностранцы уйдут, и иракский народ сам будет определять свое будущее. Новый Ирак только еще начинает подниматься из руин; его огромный экономический потенциал, жизнеспособность и динамизм иракского общества позволят древней стране Двуречья встать в ряды ведущих государств арабского мира и занять достойное место на карте Ближнего Востока.
"Мировая экономика и международные отношения",
М., 2003 г., № 9, с. 79-89.
