CC BY
25
Л.Г.БЫЗОВ*
НОВЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНСЕНСУС В РОССИИ.
ОТ ГОСУДАРСТВА "СМУТЫ" К ГОСУДАРСТВУ "ТЕРМИДОРА"
Завершившаяся эпоха Ельцина оставила страну на очередном распутье. Попытки модернизировать экономику, общество, политическую систему по "западному образцу", без опоры на исторический опыт России, оказались провальными. Экономика и мораль в глубоком кризисе, общество деморализовано и не видит реальных перспектив, у многих сложилось мнение о безнадежности дальнейших усилий. Сама прошедшая эпоха воспринимается обществом как некое "смутное время", государственная болезнь. "Государство распалось, а правящая элита реализует свои собственные, а не государственные или национальные интересы", — таково широко распространенное мнение.
Между тем крах "либерального проекта" открывает перед страной и ее элитой новые перспективы. На наших глазах стремительно меняется основа взаимоотношений между властью и обществом. В основе подобного "симбиоза" — новые ожидания общества, видящего власть "твердой, даже жесткой, патриотичной", и новый образ власти, ориентированный на эти ожидания. Такого рода ожидания характерны для большинства завершающих фаз революций, своего рода показатель готовности общества к "термидору".
Вторая половина 1999 г. вопреки ожиданиям как общества, так и политологов оказалась, вероятно, определяющей для последующего развития страны. Смена политического режима (вкладывая в этот термин нейтральный смысл — т.е. тип, характер власти, ее взаимоотношения с обществом), сформировавшегося в последнее десятилетие, произошла достаточно внезапно и не путем прихода к власти оппозиции, а путем внутренней трансформации. Определились основные контуры будущего и будущего политического режима — опора на силовые структуры, "патриотическая риторика", авторитарные тенденции, антизападничество — все в рамках парадигмы общенациональной идентичности. Некоторые наблюдатели считают происшедшее "игрой" (т.е. попросту фасадным перекрашиванием в расчете на голый популизм), что, возможно, не лишено оснований. После декабрьских выборов в Думу версию "игры" активно развивали такие претенденты на ведущие роли в формировании политической стратегии, как Б.Березовский и Г.Павловский. Однако главное — это не расчеты политтехнологов, а смена общественной парадигмы за последние годы, которая "материализовалась" в "новом курсе партии власти".
За четыре года, после парламентской кампании
1995 г., произошла существенная, хотя и малозаметная на первый взгляд, трансформация электорального поля. Это связано с изменением ценностных и политических ориентаций граждан, их представлений о себе, своем месте в мире, будущем страны. В частности, определилось массовое осознание неудач российского варианта либеральных реформ при одновременном сохранении общего "прореформистского" вектора, а также резко возросла тревожность общества, связанная как с "внешним фактором", так и с системным кризисом внутри страны, наиболее ярко проявившимся в августе 1998 г.
Что касается последствий августовского кризиса, то он, как известно, в той или иной степени затронул каждого, привел к снижению жизненного уровня почти 80% россиян, а главное — многое изменил в общественном климате в стране. Так, в качестве главной проблемы (по данным мониторингового исследования РНИСиНП, выполненного в октябре 1999 г.) отмечалось снижение уровня жизни и рост цен (52,1%). Следом шла угроза войны на Северном Кавказе (27,0%). Сочетание неблагоприятных экономических и политических факторов выражалось в том, что 41,1% населения оценивали общую ситуацию в России как катастрофическую, а еще 52,1% — как кризисную и только лишь 3,1% — как нормальную. Подобный "всплеск" катастрофических настроений, отмеченных социологами осенью
1999 г. — как раз в период начала работы правительства В.Путина, — не наблюдался с первой половины 90-х годов.
*
Бызов Леонтий Георгиевич - доктор экономических наук.
По данным исследований Фонда "Русский проект" (табл. 1), в середине сентября 1999 г. чувство опасений за свою жизнь в связи с угрозой терактов опередило по своей остроте переживания, связанные с бедственным экономическим положением. Это наложилось на традиционно высокий уровень страха в российском обществе перед перспективой войны, в первую очередь гражданской. Именно в такие периоды происходит мгновенная консолидация общества вокруг власти.
Таблица 1.
"Рейтинги" страхов и опасений в российском обществе, сентябрь 1999 г.*
Весьма забавным кажется то, что все страхи оказались сфокусированы на проблемах сегодняшнего дня. Как прожить сегодня, а уж что будет дальше, кажется не столь важным. Собственная предстоящая в далеком будущем смерть, а тем более загробные муки, кажутся малоактуальными, главное — не умереть сегодня.
Снижение уровня жизни в результате августовского кризиса в сочетании с резко возросшей тревожностью привело к консолидации общества вокруг власти. Действительно, как не раз происходило в истории, возникает нелинейная связь между действиями властей и отношением к ним общества. Так, в "самый благополучный" из 90-х годов — 1997 (по данным исследований РНИСиНП именно этот год оценивался как самый благополучный) — произошло лавинообразное падение доверия общества к Б.Ельцину, В.Черномырдину и другим лидерам тогдашнего государства. Можно вспомнить обратный пример, когда массовый голод в СССР в начале 30-х годов не только не вызвал революционной ситуации, но и создал благоприятный климат для авторитарной консолидации общества.
Если до 1998-1999 гг. отношение к действующей власти, либеральным реформам и Западу глубоко раскалывало общество, то сегодня эти факторы его скорее объединяют, но уже с другим знаком. В радикальной критике "эпохи Ельцина" успешно соревнуются прежняя "непримиримая оппозиция" и силы, еще недавно составлявшие его оплот; жесткой критике либеральные реформы образца начала
90-х подвергают даже их непосредственные архитекторы; лишь совсем маргинальные группы поддержали НАТО во время конфликта в Югославии, в равной степени при всеобщем одобрении осуществляется военная операция против Чечни. В 1999 г. общество стало намного более консолидированным, чем в 1995 г.
Сформировался общественный консенсус по следующим основаниям:
— сложившийся в России в 90-е годы экономический и политический режим надо менять, причем радикально (с этим тезисом согласны примерно 70% населения);
— необходимо усиливать роль государства как в экономике, так и во всех сферах жизни (75-80%);
— надо наводить порядок во всем, даже если понадобится "твердая рука" (65-70%);
— следует стремиться к преодолению сложившегося гипертрофированного раскола общества на нищих и сверхбогатых, в том числе за счет передела "неправедно нажитых состояний" (60%);
— следует жить "своим умом", а не полагаться на "цивилизованный Запад" (75%)\
Последний показатель свидетельствует о растущем интересе к собственно
"русскому" фактору, совокупности идей и мироощущения, определяющих нашу общность. В разных регионах от 15 до 20% населения готово поддержать в первую очередь тех политиков, которые ориентированы на самостоятельный "русский путь". "Западническая" составляющая российского национального самосознания, доминировавшая в стране как минимум последние 15-20 лет, ныне подвергается весьма серьезному испытанию. Именно "Запад" становится в массовом сознании концентрированным воплощением "зла", разного рода страхов и угроз. Широко распространяется мифологическое представление о
"Западе" как о центре "подрывной политики против России" (с этим тезисом согласны
*
Поскольку можно было указать до трех "страхов", сумма ответов превышает 100%.— Прим. авт.
1 Обобщенные данные исследований Фонда "Русский проект" в различных регионах России летом-осенью 1999 г.
26,9% опрошенных в октябре РНИСиНП россиян). Те, кто на первое место в своей идейно-политической идентификации ставят сторонников "самостоятельного русского пути развития", по своей численности (19,3%) превосходят либералов (6,4%) и коммунистов (18,9%). А утверждение о том, что "у России свой путь, отличный от стран Запада", поддерживается почти семьюдесятью процентами опрошенных.
В то же время ни резкого "полевения" общества, ни роста праворадикальных настроений сегодня не просматривается. Общество жаждет стабильности, но не любой ценой. Среди тех завоеваний, которые ценятся, несмотря на отрицательное в целом отношение к нынешней власти, —право на частную жизнь, включая свободу передвижения, свободу предпринимательства, свободу получения информации, выборность органов власти и т.д. Даже сейчас около 47% населения продолжают оценивать переход к рыночной экономике как скорее положительное явление, хотя и содержащее очевидные отрицательные моменты (при 39% уверенных, что переход к рынку - это грубейшая ошибка или даже преступление). Так, 33,6% опрошенных россиян считают, что "экономика должна быть основана на государственной собственности с отдельными элементами рыночного хозяйства"; еще 24,0% — выступают за экономику, основанную на частной собственности с элементами государственного регулирования.
В результате все большую популярность приобретает модель социально-ориентированного капитализма с государственным регулированием определяющих сфер жизни и широкой экономической свободой на его "нижних" этажах — в мелком и среднем бизнесе, торговле и сфере обслуживания. Наибольшее распространение среди сторонников различных идейно-политических течений получают идеи социальной справедливости и национального возрождения, укрепления государственной мощи.
В то же время ряд проблем и социальных ценностей продолжают раскалывать общество. Так, сохраняется противоречие между "традиционалистскими" представлениями: об обществе как системе, требующей регулирования — доходов, общественной морали, других социальных отношений; первичности государства и его интересов над частными интересами — и "индивидуалистическими" представлениями, более свойственными современному горожанину. Весьма болезненной для общества остается и идея "реванша", разделяющая население примерно пополам. Так, почти 65% (в том числе 54% в крупных городах) требуют нового передела собственности и наказания владельцев "неправедно нажитых состояний"; 52% (и 47% в крупных городах) считают, что нынешнее бедственное положение страны стало результатом сознательных действий ее "врагов" (олигархов, банкиров, финансовых структур Запада и т.д.), которые также должны понести наказание.
Таким образом, идейную основу нового общественного консенсуса составляет сегодня левоцентристское (оно же национал-центристское) большинство. И это не случайное совпадение. Сдвиг общества влево сочетается с ростом интереса к российской почве, социальной и исторической "органике". В то же время взгляды большинства наших сограждан носят достаточно умеренный характер, преодолевается идеологическая зашоренность как некогда "коммунистической", так и "либеральной" частей общества. Данные исследований подтверждают вывод о том, что ядра "западнического" и "традиционалистского" электората по своей идентификационной ориентации сохраняют черты "субкультур" и даже "субэтносов", однако в силу их размывания возникающие "посередине" группы — социалистической, националистической или центристской ориентации — демонстрируют определенный общенациональный синтез. Несмотря на различные самоназвания, эти типы сознания во многом имеют общие характеристики, в том числе и у политиков, уходящих от идентификации по линии "коммунисты-демократы".
"Западные фобии" в сегодняшней России, о которых говорилось выше, имеют свои четкие и вполне понятные ограничения, уходящие корнями в социально-культурные российские традиции. По своей социально-культурной составляющей Россия является сегодня страной индивидуализированной и во многом вестернизированной. "Восток" с его культом "коллектива", подавлением личности, патриархальной семьей в отличие от "Запада" и культурно, и социально чужд современному россиянину. Кроме того, естественное стремление каждого гражданина в любой стране быть "патриотом" парализуется глубоко сидящими в российском подсознании фобиями, в первую очередь страхами перед возможной войной, в том числе и гражданской. Этот факт хорошо
объясняет то обстоятельство, что, несмотря на широкое распространение в последние годы "патриотических" взглядов, лишь немногим более 5% населения готовы поддержать на выборах радикально настроенных политиков "национал-патриотической ориентации". Они вызывают у населения опасение "втянуть Россию в войну", "сильно ухудшить отношения с Западом", что может привести к "ограничению свободы поездок за рубеж" или "ограничению хождения иностранной валюты" (а этого, как показывают опросы, опасается более 60% населения). "Национал-патриоты" кажутся российским жителям слишком радикальными, опасными. Сформировался запрос на своего рода "безопасный патриотизмкоторый не приведет к слишком опасным и непредсказуемым последствиям.
Таким образом, можно предположить, что общество за прошедшие годы сдвинулось в лево-националистическом направлении. Причем "левая" компонента этого сдвига определяется возросшей зависимостью основной части граждан от государства. Однако масштабы этого сдвига не следует переоценивать. Отрицательное отношение к Западу не распространяется на "западный образ жизни", предполагающий приоритет индивидуальных ценностей над общественными и коллективными.
Политические процессы, происходящие в современной России, неизбежно приводят к постепенной трансформации политического режима. Возникает отчетливый запрос на сильную и консолидированную власть, способную вывести страну на курс органической, системной модернизации общества и экономики: власть или в широком смысле слова "партия власти" как субъект общенациональных стратегических интересов, которые оказались в последнее десятилетие "растащены" между отдельными экономическими и политическими группировками, своего рода "кланами". Это означает своего рода запрос "на повышение уровня субъектности", т. е. на формирование политических сил, представляющих интересы общенациональные, а не клановые или групповые. С точки зрения своей идеологии, эти силы могут быть ориентированы только на политический центр, в его чуть более левом или чуть более правом вариантах.
Особо следует остановиться на судьбе "партии власти" в условиях новой общественной парадигмы. Если выборы 1995 г. проходили в условиях, когда правящий режим, несмотря на ставшие явными черты его одряхления, был достаточно прочным и было очевидным, что никакие результаты парламентских выборов не способны его поколебать, то летом 1999 г., на старте парламентской избирательной кампании, казалось, что "центральная" ветвь власти, представленная Кремлем и Старой площадью, практически полностью делегитимизирована (уровень доверия действующему президенту составлял всего 3,5%). Шансы режима на сохранение в его прежнем виде виделись исчезающе малыми. Весьма неясным казался исход будущих президентских выборов, где на "главный приз" могли претендовать как представители "левой" оппозиции, так и "боковая ветвь" партии власти, начавшая самоорганизовываться вокруг союза Е.Примакова и Ю.Лужкова. Отсюда — наблюдавшееся дистанцирование большей части экономической и региональной элиты от Ельцина и его окружения, их активные поиски конфигурации новой "партии власти". Большую заинтересованность в конструировании новой партии власти демонстрировали региональные элиты, впервые на этих выборах открыто заявившие о себе как значимая политическая сила, стремящаяся повлиять на результаты выборов. Наиболее активные региональные лидеры "метались" в поисках той политической силы, союз с которой дал бы им наилучшие перспективы.
За полгода картина резко поменялась. Президентская кампания в России проходила уже в условиях "новой политической ситуации", которая характеризовалась широким консенсусом общества как по вопросу о том, кто будет следующим президентом России, так и по основным политическим и социальным ценностям.
Досрочный уход в отставку Б.Ельцина лишь подчеркнул общую тенденцию безальтернативности. Ясно, однако, что и "нормальные" выборы в установленные сроки вряд ли создали серьезные проблемы "обновившейся партии власти". Начиная с ноября 1999 г., в стране единственный реальный фаворит — сначала премьер, а затем и.о. президента В.Путин, а сами выборы рассматривались населением и политической элитой как "пустая формальность".
И, конечно же, дело не в В.Путине и используемых им технологиях власти. Изменилось само российское общество, медленно, но последовательно возникла новая система ценностей, предполагающая наличие не то что мощного, но доминирующего в политической системе "центра" — как в смысле ценностей "центризма", так и в прямом
смысле "центра власти". Тенденция к хаосу (и общественный запрос на хаос, смуту) сменилась тенденцией, ориентированной на "порядок". Время Ельцина как главного выразителя и харизматического носителя идеи смуты и разрушения (безусловно, востребованной обществом на рубеже 80-х и 90-х годов) закончилось задолго до фактического завершения его правления. Отсюда и рейтинги доверия к президенту, не превышающие 2-3%. И дело, очевидно, далеко не только в физическом состоянии Ельцина, так как то, что определяет негативное отношение к нему общества, проявлялось задолго до его одряхления. Кумир общества "Ельцин-разрушитель" стал ненавистен обществу, в котором начала доминировать тяга к социальному порядку.
Именно этой сменой общественного вектора можно объяснить то, что, казалось бы, должно вызывать недоумение у социологов. Почему после августовских потрясений 1998 г., поставивших большую и беднейшую часть населения на грань физического выживания, протестные настроения (и, соответственно, протестные формы поведения) не только не усилились, но значительно ослабли? Что-то не было за последний год таких массовых акций протеста, какие сотрясали страну при премьере Кириенко. Почему общий ценностный сдвиг влево ни на йоту не усилил радикальной левой оппозиции? Почему возникшее массовое ощущение "общей русской судьбы" перед лицом все более враждебного внешнего окружения не дало никакого шанса партиям и движениям радикально-националистической ориентации?
В начале 90-х годов российское общество было до предела поляризовано на "сторонников" и "противников реформ", "коммунистов" и "демократов". Взаимное непонимание между ними было столь велико, чем обычно бывает между представителями разных наций, приверженцев различных религиозных конфессий. Социальная и идеологическая идентичность определялась в понятиях "наш" — "не наш". "Наш" — это всегда хорошо, "не наш" — всегда плохо. Саморазрушающееся общество оказалось не способным породить никаких общенациональных субъектов. Президент Ельцин, олицетворяющий верховную национальную волю, использовал свой властный ресурс для поддержки либералов экстремистского толка. В 1992-1993 гг. гражданская смута была близкой реальностью. Попытки сформировать силы, придерживающиеся центристской ориентации, неизменно проваливались. Период между 1993 и 1998 гг. можно назвать постепенной переориентацией общества в направлении политического центра. Однако рудименты предшествующего раскола продолжали проявлять себя. Так, на выборах 1996 г. удалось вновь настроить общество на конфронтационную волну, обеспечившую сохранение правящего режима во главе с Ельциным в качестве "наименьшего зла" по сравнению с угрозой "коммунистической реставрации". Но поворотным рубежом стал август-сентябрь 1998 г., обнаживший практически для всех слоев общества пагубный характер паралича верховной власти. Почти случайно пришедший к власти Е.Примаков стал символом избавления от этого страха. Запрос на сильную и дееспособную власть, объединяющую, а не раскалывающую общества, стал настоятельной потребностью. К сильной власти стали предъявляться и определенные ценностные требования, соответствующие произошедшей эволюции. Особо следует остановиться на предпосылках установления такого консенсуса. Является ли он следствием существенного изменения системы ценностей, как это склонны интерпретировать сторонники "правых", т. е., не является ли он результатом "поправения" общества, осознания того, что "реформы, наконец, подействовали"?
Данные исследований показывают, что существенных изменений в системе ценностей общества не произошло. "Сегмент" сторонников "правых", ориентированных на "радикальные рыночные реформы", по-прежнему весьма невелик и составлял в декабре 1999 г. 7,0% (эта цифра колеблется вокруг 7-8% уже третий год). Уже несколько лет стабильным является лево-традиционалистский сегмент общества — в декабре он зафиксирован на уровне 17,1%. Остальная часть общества, составляющая ныне в условиях постоянного размывания как "правых", так и "левых" электоральных ядер весомое большинство, состоит из разного рода центристов, как умеренно демократической, так и национал-государственнической ориентации. Среди них особенно много сторонников "партии власти" как таковой, вне зависимости от ее идеологической окраски.
Это означает, что в конце 1999 г. произошло определенное ценностное наложение идеи "реформ" в самом широком смысле слова ("запрос на перемены и развитие") с
ценностями национальной государственности. Это и предопределило столь обширную поддержку правящего "режима", которой он не располагал, начиная с 1991 г.
Если еще несколько месяцев назад власть почти безнадежно проигрывала оппозиции идею "национал-центризма", то сегодня ситуация иная. Коренное изменение в политической расстановке сил стало результатом изменения не ценностей общества, а образа самой власти, впервые за долгие годы оказавшейся способной адекватно ответить на сформировавшийся общественный запрос. Обратимся к табл. 2.
Таблица 2
Соотношение различных электоральных сегментов среди сторонников основных политических партий и избирательных блоков
Если среди тех, кто проголосовал за основные партии, с большим перевесом преобладает неопределившееся "политическое болото" (что, очевидно, демонстрирует значительное смещение общества в сторону политического центра), то единственное исключение составляет КПРФ. Именно электорат КПРФ остается предельно политизированным, что составляет рудимент социально-политического раскола начала 90-х годов, которое общество на сегодня в целом преодолело.
Сдвиг общества в направлении центра налицо. Хотя по-прежнему стабильным сохраняется электорат КПРФ, он заметно изменился качественно, стал значительно менее радикальным. Во многом это произошло потому, что победа выдвиженцев КПРФ на многих региональных выборах в 1996-1998 гг. показала, что радикальной смены экономического курса они обеспечить не готовы. Да и немногочисленный электорат "Союза правых сил" мало похож на некогда воинственных сторонников "Демократической России" и Е.Гайдара. Сегодня "кириенковцы" по своим ориентациям мало отличаются от электората "Яблока", да и того же "Отечества".
Соответственно, главным сюжетом завершившейся избирательной кампании декабря 1999 г. стало не идейно-политическое соперничество в рамках ранее сложившегося спектра ("правые" против "левых"; "реформаторы" против "консерваторов"), а переструктурирование политических сил по оси "власть — оппозиция". При этом претенденты на "власть" оказались весьма пестрыми по своим социально-политическим ориентациям (неожиданный альянс в Государственной Думе — складывающийся альянс вокруг "Единства" с участием как КПРФ, так и СПС), а главным стержнем "новой партии власти" стала идея "нового патриотизма", предполагающего опору на сложившееся в обществе "национал-центристское большинство". То же касается и сил, оказавшихся в оппозиции. Если "Яблоко" традиционно и достаточно органично представляет антигосударственнически настроенную городскую интеллигенцию, то случайно попавшее в оппозиционный стан "ОВР" (проигравший претендент на роль партии власти) начнет рассыпаться, а оставшееся ее небольшое ядро, усвоившее вкус к оппозиционной политической деятельности, вероятно, будет "плыть в фарватере" "Яблока", выступая с общедемократических и правозащитных позиций.
Формально на выборах победила "власть" — независимо от своей политической окраски, и проиграла "оппозиция" — также независимо от своей политической окраски. На самом деле ситуация несколько более сложная. "Власть" оседлала ту часть политического поля, которая связана с укреплением государства, "новым патриотизмом", умеренным антизападничеством. "Оппозиции" осталась та часть политического пространства, которая связана с правозащитными и демократическими идеями. Таким образом, проиграли те силы, которые были ориентированы на "партию власти" и представляли либерально-анархические идеи (они не будут востребованы новой "партией власти" и вынуждены искать свое место в оппозиции). Проиграли в целом и те некогда оппозиционные силы, которые выступали с позиций патриотизма и укрепления государственности. Они уже не будут востребованы в оппозиционном стане, а новой "партии власти" могут и не понадобиться. По крайней мере, свое значение в качестве самостоятельных политических сил они утратили. Зато "Яблоко", несмотря на формально неудачный для него исход голосования, фактически выигрывает при новом
складывающемся политическом ландшафте, поскольку имеет хорошие шансы стать стержнем новой, уже "антипутинской" оппозиции, и в этом качестве быть востребованной как внутри страны, так и за ее пределами. Тем более, что консенсус вокруг новой власти, в первую очередь вокруг нынешнего Президента России, может в любой момент распасться. Но новое размежевание — авторитаристские тенденции со стороны "партии власти" (учитывая совершенно отчетливо сформировавшийся общественный запрос на авторитаризм, пока, правда, в достаточно мягкой форме) и противостоящая этим тенденциям "демократическая", "правозащитная" оппозиция — очевидно, будет ключевым для предстоящей эпохи. Подобный расклад обрекает на небытие оппозицию государственников-патриотов, так как устраивать "поход на Кремль" с лозунгами "укрепления государства" достаточно бессмысленно.
Так движение общества в направлении политического центра привело к формированию в электоральном центре "национал-державнического большинства". Оно придерживается умеренно левой, государственнической ориентации, дистанцируясь одновременно как от "коммунистов", так и от "либералов". Соответственно, этот "центр" является легкой "добычей" со стороны "партии власти" в том случае, естественно, если она ведет традиционную для себя политику, ориентированную на государственнические, патриотические ценности. Этот центр не был в состоянии консолидировать президент, но премьеры, начиная с Е.Примакова, именно из него черпали свой электоральный ресурс. Главной отличительной чертой этого запроса является власть, объединяющая общество, реализующая общенациональную субъектность, в противовес многочисленным кланам и группировкам, растаскивающим эту субъектность, реализующим частные или групповые интересы.
Можно констатировать, что в российском обществе сформировался консенсус в отношении необходимости наличия в политической системе "центра" — как в смысле определенных ценностей, прежде всего государственнических, так и в прямом смысле "центра власти".
Сегодня, когда общество "переболело смутой" и народ "потянулся в стойло", власть в России имеет все основания опереться на те социальные слои, которые были для нее недоступны последние пятнадцать лет. То есть заключить союз с "низами" против "верхов" — сформировавшегося за годы "реформ" политического класса. Ввести своего рода "опричнину", испытанное, хотя и краткоэффективное средство против последствий "боярской смуты". Первые элементы данного процесса отчетливо просматриваются уже сегодня.
Жизнь в условиях консенсуса имеет свои достоинства и недостатки. Ближайшее будущее покажет, смогут ли сохраниться в этих условиях столь ценимые политическим классом "ростки демократии", включающие многопартийность и разделение властей. Произошедшая рокировка во власти продемонстрировала, что политический строй в России все дальше дрейфует в направлении от классической демократической республики в сторону "выборной монархии". В то же время обретение утраченной субъектности (в виде союза общества и власти) позволяет решить тот круг задач, которые казались еще недавно невыполнимыми.
Новый "путинский" режим, получивший свои вполне определенные очертания уже в период парламентской кампании, очевидно, в потенции не является продолжением "ельцинского" режима, "ельцинизмом без Ельцина". Новая социальная база будет диктовать ему свои условия внутренней эволюции, независимо от воли и намерений его создателей и лидеров. Концентрация политических и экономических ресурсов в предельно ограниченном круге предполагает фактическое объявление войны сформировавшемуся при Б.Ельцине правящему классу, его олигархам и боярам. Ведь несмотря на псевдодиктаторскую Конституцию 1993 г., "Ельцинская республика" — это республика бояр и олигархов, время "растаскивания" ресурсов и фактического безвластия самого президента. Оппозиция в условиях данного строя сама стала частью олигархической политической системы, все время получая ресурсы из того же источника, что и государство - разного рода "естественных монополий". Комфортно расположившийся политический класс стал главной опорой "ельцинизма", в то же время в низах общества такой союз верховной власти и политического класса стал восприниматься все более негативно, сформировался миф об "антинародности" такого союза.
Сегодня возникает прообраз принципиально иного политического механизма — союза "народа" и верховной власти против всего политического класса, вместе взятого. Очевидно, внезапно появившиеся симпатии к В.Путину и являются следствием этих ожиданий, этого запроса. В условиях слабого государства и сильных "олигархов" (региональных властей, директорского корпуса, финансовой элиты) возникает феномен предельного отчуждения широких слоев общества от власти, и эти слои чувствуют себя беззащитными, "брошенными" на произвол судьбы. Подобный запрос периодически возникал в течение всей российской истории, когда требовалось создание мобилизационного режима для решения "общегосударствен-ных" задач — выживания и безопасности. Как правило, этот режим по прошествии некоторого времени начинал стагнировать и лишался импульсов дальнейшего развития. Формировался запрос "на демократию", предполагающую децентрализацию властной пирамиды, "вариантное" развитие. "Новая социальная база" "партии власти" в России весьма напоминает полумобилизационный режим в сегодняшней Белоруссии с ее харизматическим лидером, опирающимся непосредственно "на народ".
В складывающихся условиях политического режима подобной "народной демократии" остается мало места сформированным в эпоху "ельцинской смуты" атрибутам формальной демократии, в том числе политическим партиям. Прошедшие выборы — это безусловный кризис российского варианта многопартийности, которая оказалась не устойчивым политическим институтом, а скорее лишь "приметой смутного времени".
Продолжавшаяся пятнадцать лет революционная эпоха закончилась. В России устанавливается "термидорианский" режим политической власти. Возрождается традиционная "русская власть" со своей традиционной социальной базой и традиционными политическими приоритетами.
