CC BY
19
Валерий Бегунов
НОВЫЙ МИР, СОБРАННЫЙ ИЗ ОСКОЛКОВ ДРУГОГО
Творческий опыт Андрея Кочеткова связан с освоением разных театральных направлений, методов и «языков». Сценические поиски, в которых отражаются актуальные художественные тенденции, интереснее «отслеживать», наблюдая за небольшими коллективами, более свободными, чем стационарные театры и крупные антрепризы. Здесь эти поиски предстают в своей чистоте и полноте, не замутненные расчетом, искажающим суть дела.
С прошлого сезона в Музее-квартире Алексея Толстого на Спиридоновке можно увидеть спектакль «Старуха Хармс», сделанный лидером независимого «Яхонтов-театра», актером и режиссером Андреем Кочетковым по повести «Старуха». Постановка логично прижилась в литературном музее. Оба «места силы» символизируют собой две четко обозначенные тенденции. Одна из них - ставить спектакли не по пьесам, а на основе инсценировок прозы. Другая - поиск новой театральной ви-зуальности, близкий мейерхольдовскому. В психологическое реалистическое действо, в «разговорные» спектакли, построенные «по школе», включается все больше элементов из другого вида зрелищ. Тут и сложные куклы, и пантомима, и танец (включая кон-тэмпорэри), и цирковые трюки; и разнообразные музыкальные экзерсисы. Они не просто осваивают внешнюю форму и технические приемы, но «вспоминают» мисте-риальную, мистическую, обрядовую - почти сакральную! - основу.
Спектакль Андрея Кочеткова «Старуха Хармс» связан с обеими тенденциями, но вторая здесь - определяющая. Это театральное повествование о природе и свойствах сценической игры, в которой все перемен-
чиво, текуче, смыслы не зажаты в жестких границах, а переплавляются один в другой.
Вместе с художником Сергеем Якуниным режиссер собирает огромные ширмы, старую мебель, чемодан. Все потертое, в пятнах, порыжелое, драное. Хлам. Рухлядь. Обломки вещей... Обломки быта... Зачем они были нужны, откуда взялись? Они словно освобождены временем от своего практического назначения и теперь могут служить чему угодно. Вещи используются не по бытовой функции, а по прихоти фантазии - так бывает в детских играх. и в театре. Одно из учебных заданий для актеров - привычной вещи нужно придумать иное применение. Иную жизнь.
По ходу дела на сцене возникнет поставленный вертикально сундук. Или чемодан? Огромный ящик может заменить целую кладовку. В ящик-чемодан-кладовку не то входит снаружи, не то выходит из него на улицу главный герой. Пространство устроено так, что это одновременно и квартира, и город.
Даниил Чинарь (сам постановщик и инсценировщик Андрей Кочетков), в растянутом белом чесучовом костюме, вынесен обстоятельствами из дома в город. Ему попадаются предметы и сооружения (или он
■ Зеркало сцены
А. Кочетков
«Старуха Хармс». Яхонтов-театр
блуждает в них), которые трансформируются, проникают друг в друга. То, что только что служило коридором квартиры, теперь кажется улицей, по которой гоняет трамвай. А ящик-чемодан-кладовка - то ли телефонной, то ли сторожевой будкой. В ней живет некто странный, в маске с длинным носом. И там же - Сакердон Михайлович (его играет Никита Логинов, актер московского театра «ОКОЛО дома Станиславского»), он же - Старуха. Появится еще и Милая дамочка (Татьяна Буряшина; она же - Музыкант). Все здесь взаимозаменяемо и взаимопрони-цаемо, как в кошмарах-сновидениях, когда между реальной жизнью, внутренним миром человека и потусторонним пространством нет преград.
Возможно, Чинарь вовсе не выходил из дома, и все происходящее ему мерещится? Или все же вышел и никак не может вернуться? В вертикально стоящем чемодане-ящике-будке открываются какие-то
отверстия, дверцы, в которые Чинарь пытается заглянуть, а навстречу ему оттуда появляются куски человеческих тел. Рука, высунувшаяся из дыры или форточки, нога, выставленная из-за двери, голова, свесившаяся из-за забора, живут самостоятельной жизнью и действуют отдельно друг от друга. Так воспринимает и познает себя маленький ребенок: руки-ноги-пальцы для него - и части его тела, и отдельные куклы-сущности, с каждой из которых он затевает познавательную игру. (Не случайно дети с великим восторгом воспринимают тексты Хармса, понимают их лучше, непосредственнее, чем взрослые.)
Можно сказать, что Андрей Кочетков идет несколько поперек Хармса. Из набора осколков, в виде которого нередко предстает картина мира в его произведениях, режиссер собирает новый паззл, «творит» заново исходный мир, в котором «потусторонность» и «посюсторонность» слитны.
Получается нечто вроде сломанной голограммы, разбитый носитель которой позволяет в каждом осколке увидеть изображение в собственной уникальной перспективе.
Этот мир логичен в своем безумии. Настолько же, насколько безумно и логично безумие художественного творчества. С точки зрения бытового, житейского удобства, оно совершенно ненормально. А искусство, художество - в принципе есть неудобство. Театр, который выстраивает Кочетков (особенно в этой постановке), -стремление к абсолютной игре. Метод и способ художественного мышления - и есть смысл спектакля, основной предмет рассказа. «Бессмысленное измерение вещей в одном дейме», - таково жанровое определение от режиссера:
Спектакль очень не прост для восприятия. Круг ассоциаций одного зрителя - в соответствии с его знаниями, опытом и пр. -может не совпадать с тем, что возникнет у другого. Многое зависит от того, насколько миропонимание и мироосмысление зрителя
соответствует взгляду автора. Кого-то действие захватывает полностью, кто-то холодно созерцает, кто-то откровенно скучает. Некоторые люди, с буквалистски логическим восприятием, воспринимают его как издевательство.
Андрей Кочетков (как режиссер и как актер) тяготеет к созданию моноспектаклей и малофигурных композиций на основе прозы. Он - минималист: на сцене никогда нет ничего лишнего. Уже на этапе работы над инсценировкой он выстраивает игру с текстом, с его структурой и системой образов. На сцене Андрей и его артисты не только воплощают персонажей, но играют с ними. По сути это тотальная, многоконтекстная, символическая игра, способ художественного познания. В последние годы в науках, изучающих поведение человека, возникло направление, которое называется «чувственный интеллектуализм». К спектаклям Андрея Кочеткова - особенно, к «Старухе Хармс» - вполне подходит это определение.
