CC BY
14
УДК 821.161.1
А. Э. Еремеев, доктор филологических наук, профессор
Омская гуманитарная академия
НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ОСМЫСЛЕНИЮ ПОЭТИЧЕСКИХ ЗАКОНОМЕРНОСТЕЙ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ПОЭЗИИ И ПРОЗЫ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА
Рецензия на книгу И. А. Поплавской «Типы взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX века» (Томск: Изд-во Томского ун-та, 2010. - 378 с.)
Возросший интерес современной литературоведческой мысли к методологическим аспектам исследования генеалогии взаимодействия поэзии и прозы, типов этого взаимодействия, проблем, связанных с проникновением поэтического начала в прозу, изучением типологии художественных текстов, созданных на границе поэзии и прозы, -все это подготовило появление книги, в которой совокупно рассматриваются основные взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX в.
Осмысляя развитие поэзии и прозы как органичной и динамичной системы, выделяя особые типы архитектоники, И. А. Поплавская при этом описывает их основные модели взаимодействия в творчестве В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, эволюцию этого процесса, оригинальность и своеобразие художественной образности, стиля, жанра, авторского сознания и коммуникативно-нарративных стратегий.
Несомненное достоинство монографии, ее актуальная новизна заключаются в том, что автор впервые в отечественном литературоведении предпринимает попытку систематизировать типы и описать механизм взаимодействия поэзии и прозы изучаемого периода.
Чрезвычайно важным представляется тот факт, что русская поэзия, опираясь на уходящие вглубь веков традиции, достигла наибольшего расцвета в эпоху создания ее классического стиля.
Активизация поэтических тенденций в прозе приходится на время ее становления, формирования. Различный жанровый генезис многое определяет в русской прозе первой трети XIX в. Так, существуют, как отмечает исследовательница, образцы откровенно экспериментальной прозы, в которой поэтическое начало искусственно привносится и производит впечатление поэтической конструкции в художественной ткани прозаического произведения или поэтической иллюстрации к прозаическому тексту.
Следуя за мыслями И. А. Поплавской, мы обнаруживаем, что в определенных типах прозы сгущенный аллегоризм, иносказательность и метафоричность обнаруживают связь скорее с поэзией, а не прозой. Именно в этот период появляются написанные ритмической прозой лирико-философские миниатюры, приближающиеся к жанрам аналогов, стихотворений в прозе, фантазий.
Представляется, что также можно было включить в поле исследования анализ философских аллегорий Ф. Глинки и О. Сомова, лирических миниатюр-фантазий В. А. Жуковского, ранней аллегории А. Н. Герцена «3 августа 1833», фантастических сказок И. В. Киреевского «Опал», «Остров», не являющихся собственно прозой, а представляющих собой переходную форму от стихов к прозе, в которых обобщенность значений слов, характерных для мемуарной прозы, парадоксально сочетается с метафоричностью, экспрессивностью интонаций, прерывистым синтаксисом, что в соединении дает сгущение изысканно-экзальтированного эклектического стиля. Переходные формы в литературе первой трети XIX в. представляют огромный интерес для наблюдения за трансформацией поэтического слова в художественную прозу.
И. А. Поплавская поставила перед собой задачу подробно и полно осмыслить динамику восприятия поэзии и прозы в русской литературной мысли XVIII - первой трети
1
XIX в. Вовлечение в исследовательское поле обширнейшего материала, в определенной степени невостребованного современным литературоведением и во многом забытого (трудов А. Д. Байбакова, Н. М. Яновского, А. С. Никольского, Н. И. Язвицкого, А. Ф. Мерзлякова, Н. Ф. Кошанского, Н. И. Грега, Н. И. Галича, А. Г. Глаголева, И. И. Давыдова, П. Т. Плаксина), позволяет автору не только всесторонне описать основные тенденции в осмыслении поэзии и прозы в русской критической мысли XVIII в., но и по-новому увидеть всю глубину интереса критической мысли к поэзии и прозе в русских эстетических трактатах и учебных пособиях первой трети XIX в. При этом, что весьма ценно, исследователь опирается в своей методологии на последовательный историзм и комплексный подход, делая совершенно справедливые выводы: «...в ряде работ поэзия... выступает как наука о стихотворстве и как синоним самого стихотворства, а проза часто отождествляется с красноречием. а также с наукой о прозе. В последнем случае красноречие становится синонимом риторики».
Стремление к рассмотрению проблемы в подобном ракурсе помогает описать в адекватном взаимоосвещении и соответствующей внутренней перспективе различные грани сложной и многосторонней художественно-мыслительной деятельности В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, нераздельно соединивших в своем творчестве поэзию, прозу, критику.
Заметим, что в монографии исследуется уникальная литературная эпоха, эпоха, где проза является под знаком поэзии. Интересным представляется описание типов взаимодействия поэзии и прозы в литературе русского романтизма, где предметом изучения становится эволюция творчества В. А. Жуковского, начиная с работы в журнале «Вестник Европы» (1808-1810) до издания «Баллад и повестей» (1831).
В анализе концептуальной совокупности осмысления метатекстовой стратегии взаимодействия поэзии и прозы следует выделить раздел, посвященный эволюции журнального ансамбля 1808-1810 гг., который осознается как некий полилог между читателем, автором и издателем. В работе предпринято целостное рассмотрение журнала в содержательном, структурном и жанрово-повествовательном планах. С этой целью в исследовании представлен анализ «Вестника Европы» № 8 за 1808 г. И. А. Поплавская приходит к справедливому выводу, что событийный дискурс в журнале глубинно связан с проблемой «внутреннего человека», с «деятельностью душевной», составными частями которой являются «самообразование, самосовершенствование и творчество». Главным связующим звеном между читателем и журналом становится образ автора-издателя, разворачивающего панораму этико-эстетических идеалов. Как нам видится из умозаключений автора монографии, журнал превращается в повествовательное пространство, объединяющее как поэзию, так и прозу, где издатель осознает диалектику сопряжения автора-творца с читателем и эпохой.
Жуковский развивает такую коммуникативную стратегию, где энциклопедизм познания мира сочетается с усилием личностного начала и стремлением к жанровому синтезу, где читатель, охваченный актом сотворчества, направленным на целое журнала, создает это пространство вновь. «В этом смысле, - заключает И. А. Поплавская, - журнал служит действенным средством не только приобщения читателя к процессу чтения, но и. приготовления» к воспитанию в нем нравственного и эстетического чувства.
Третья глава книги посвящена анализу синтеза поэзии и прозы в творчестве А. С. Пушкина. Раскрывается принципиальный вопрос сближения - размежевания стиха и прозы в романе «Евгений Онегин». Представленные в этой же главе «Повести Белкина» рассматриваются как особого рода прозиметрический текст.
Ученый аргументированно вскрывает весьма сложные процессы взаимодействия поэтического и прозаического начал в «Евгении Онегине», осмысливая их как основные онтологические категории, раскрывающие тождество бытия и мышления, мира и человека, являющиеся семантическим центром, который аккумулирует в себе все его ценностные начала. В романе философия жизни приходит на смену романтической апологии личности: быт и бытие, идеальное начало и проза жизни уравниваются в своих правах и, пронизанные анализирующей мыслью повествователя, побуждают читателя к размышлению о сущности
2
бытия, раскрывая закон социальной обусловленности человека в способе переживания личной жизни.
В продолжение продуктивных размышлений об исключительной роли поэтических речевых жанров, в частности эпиграфов, следует заметить, что в русской литературе проза впервые появляется в творчестве А. С. Пушкина. До сих пор потребность русского общественного сознания реализовала себя наиболее активно в переходных, промежуточных формах прозы такого типа, которая на первых этапах своего развития предстает как своего рода инобытие поэзии. Это относится, прежде всего, к дидактико-аллегорическим жанрам - апологу, басне, аллегории, лирико-философской миниатюре, которые мы наблюдаем в творчестве русских романтиков.
Прозаическое слово строится на более сложной основе - простоте и лаконичности, создание которых требует еще большего искусства и несет в себе глубокий эстетический смысл. В ритме пушкинской прозы объективируется ход бытия и сознания. Слово поэтическое наглядно и индивидуализировано. Поэтический образ возникает на столкновении субъективного представления об определенном объективном явлении, в результате слова выступают в более обобщенных, чем в устной речи, значениях, - это обобщенность вновь созданного поэтического смысла.
Пушкин стремится преодолеть данную обобщенность слова, заставить его выражать предельно узкое значение. Критерием отбора слов и принципом их соединения в прозе оказывается направленность авторской активности. Еще В. Г. Белинский замечал: «Искусство по мере приближения к той или другой своей границе постепенно теряет нечто от своей сущности и принимает в себя от сущности того, с чем граничит...»
Касаясь наследия М. Ю. Лермонтова, исследуя динамику взаимодействия поэзии и прозы в его творчестве, автор изучает поэтику так называемого «неточного стиля» в ранней лирике поэта и приходит к мысли, что в основе «прозаической» составляющей лежит несовпадение между предметом, значением и смыслом; цикличностью и риторическим началом.
Продолжая рассматривать поэтические и прозаические стратегии текстообразования в сборнике «Стихотворения М. Лермонтова», единственном прижизненном издании поэта, исследовательница квалифицирует некую модель взаимодействия поэтической и прозаической стратегии текстообразования в рамках метатекстовой структуры.
Обоснованно выявляя конструктивный для всего сборника автобиографический миф, определяя основные темы, такие как человек и человечество в истории и философии слова, автор исследования приходит к умозаключению, что в этом поэтическом сборнике складывается особая модель времени, которая рождается на пересечении мирового и индивидуального хронотопов. Таким образом, справедливо отмечается в сборнике «Стихотворения М. Лермонтова», что возникает параллельное движение в истории и судьбе отдельной личности.
Следует отметить верность взглядов И. А. Поплавской в стремлении передать историческое бытие через призму биографического, что характерно для многих современников Лермонтова в 1830-е гг., в частности для любомудров, А. И. Герцена. Хочется заметить, что для лирики Лермонтова 1830-1832 гг. присуще обилие стихотворений, построенных как авторский монолог-обращение, стремящихся запечатлеть наиболее интенсивные мотивы внутренней жизни, в которых лирический герой приобщается к мирозданию, истории, осознанию героя в масштабе общемирового космического действа. Названия стихотворений Лермонтова («1830. Мая 16 числа»; «10 июля» (1830); «1831-го января», «1831-го июня 11 дня») отмечены тем же, что и у А. И. Герцена, расширяющим «пространство памяти» дневниково-биографическим принципом, сопрягающим личное и историческое («3 августа 1833», «Это было 22 октября 1817»).
Чаще всего глубоко личные, интимные переживания рождают у лирического героя Лермонтова новое историческое качество сознания. Почти во всех этих произведениях привлекает свобода эмоционально-экспрессивного выражения, минимальная дистанция между лирическим субъектом и читателем. Стихотворения начинаются с доверительно-задушевного прямого обращения к читателю или предмету повествования. К примеру:
3
«Боюсь не смерти я. О нет!
Боюсь исчезнуть совершенно...»
«Опять вы, гордые, восстали.»
Думается, в русской поэзии и прозе 1830-х гг. обращение к философско-символической образности на риторической основе развивалось параллельно.
Если бы И. А. Поплавская расширила контекст исследования, то она обнаружила бы интересный способ парадоксального динамического авторского мышления Герцена, И. В. Киреевского, требующий иного, подвижного слова, постоянно балансирующего на грани прямого и переносного значений, что еще более подтвердило бы правоту ее мыслей о совмещении поэтического и прозаического начал в русской литературе.
Обращение к прозе Лермонтова, осмысление ее поэтического субстрата в «Вадиме», раскрытие многочисленных интертекстуальных связей, сближающих его с лирикой поэта, а также феномена поэтической центрации и авторского поэтического контекста, особенностей «субъективно-свободного» стиля, в котором нарратор не отделяет себя от предмета повествования, - все это позволяет автору квалифицировать произведение как явление художественной ассимиляции поэмой романа. Продуктивной мыслью в анализе «Княгини Лиговской» является раскрытие принципа литературного и внелитературного рядов («параллельное тождество»). Этот принцип, по мнению исследовательницы, предполагает как параллельное развитие «биографического» и художественного (лирического, эпического, драматического) текстов, так и наличие в них общих «точек» пересечения «тождеств». Все это не только свидетельствует об активизации поэтических приемов в прозе Лермонтова, но и позволяет рассматривать автобиографизм как эстетическую основу текстопорождения в лермонтовском творчестве.
Аргументированно осмыслен диалог поэзии и прозы в «Герое нашего времени», объясняющий, по мнению автора, взаимодействием центробежных и центростремительных эстетических тенденций, каждая из которых является смысло- и структурообразующей и активно участвует в формировании поэтической и прозаической художественных моделей мира в прозе поэта.
В целом интересные выводы вызывают одно полемическое замечание: так что же такое «Герой нашего времени» - роман или повесть? Позволим несколько коротких соображений по этому поводу.
«Герой нашего времени» - произведение этапное; в нем прорастают и поляризируются те жанровые стихии и тенденции, которые получают дальнейшее развитие, с одной стороны, в романе, с другой - в повести. Только анализ названия говорит о сложности жанрового образования.
Название «Герой нашего времени» сводит разные жанровые тенденции: стремление к углублению во внутренний мир героя в его специфическом романном ракурсе и установку на охват самого процесса бытия, характерную для повести. Обобщенно-неопределенный тон заглавия является панорамной дистанцией автора - творца художественного целого. Название несет в себе ту необходимую меру отчужденности от конкретных событий и личностей, которая обеспечивает художественное единство и известную объективность авторского взгляда. Если говорить о временной установке названия, то оно звучит предельно объективно, как бы завершая и отодвигая в прошлое жизнь Печорина, представшую в свете трезвого знания автора, лишь из документально-фактического интереса позволившего себе обращение к этим вехам вчерашнего духовного развития героя, к которым он непричастен; они ему чужие, и интерес его носит отстраненный характер.
Итак, перед нами название, в котором главным смысловым центром является указание на характер субъекта высказывания, обозначено его родовое качество в общественно-историческом контексте эпохи. Такое название характеризует не предмет, не героя, не бытийную ситуацию, а субъект повествования, что характерно именно для повести. Применительно к проблеме, поставленной исследователем, следует заметить, что
4
поэтическое произведение дает «опыт внежизненного бытия». Лермонтов в «Герое нашего времени» подходит к созданию образа Печорина с позиции эпического поэта, т. е. стремится увидеть мир и героя с точки зрения «вненаходимости», что присуще автору повести; противоположное стремление воплотилось бы в намерении заполнить мир собой, своими горестями и страданиями, характерными как для романного осознания, так и лирического мировосприятия. Нам видится, что сопряжение поэтического и прозаического слова наиболее гармонично воплотилось в творчестве Лермонтова в жанре повести, к которой мы относим «Героя нашего времени».
Таким образом, есть все основания заключить, что в монографии И. А. Поплавской «Типы взаимодействия поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX века» мы имеем весьма своевременное и плодотворное исследование, в котором представлена целостная парадигма значений поэзии и прозы в русской литературе первой трети XIX в. Автору удалось впервые определить и выделить устойчивые типы взаимодействия поэзии и прозы в творчестве В. А. Жуковского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, осмыслить межтекстовую интеграцию и межтекстовую интерференцию, различные гипертекстуальные образования. Исследование дает новый импульс для осмысления поэтического в прозе И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Л. Н. Толстого, а также художников двадцатого столетия.
© Еремеев А. Э., 2010
