CC BY
65
таясь возложить на них ответственность за собственную халатность; хвалится своей «смекалкой», благодаря чему спасли баню, но сожгли колхозное гумно, с которого по его приказу таскали к бане солому в целях освещения; сожалеет о том, что спасенная им баня принадлежала единоличнику, — будь она общественной, получил бы награду. Авторская точка зрения — в концовке рассказа (сильной позиции текста), где становится ясным неприятие автором психологии «спасителя бани». Передано это через сюжет (собеседник рассказчика — личный повествователь — не смог превозмочь себя и дослушать рассказчика, дождаться решения суда), через оценочную портретную деталь («с рыжей бородой»): «Я не дождался того, что высказал суд. Очевидно, он долго обсуждал вопрос о том, сколько «наград» дать марийцу с рыжей бородой» [10, с. 418]. Кроме того, Шкетан сближает его с неприемлемой для себя моралью нового времени с помощью актуальной лексики эпохи, обильно используемой в речи героя- рассказчика (почти всегда в комическом контексте). Так, увлекательно и естественно играя ситуациями и словами (реализуя свои художественные пристрастия), писатель создает смешную и одновременно серьезную картину действительности 1930-х годов.
Тяготение авторов рассказов к сказовому повествованию, как отмечают исследователи русской литературы, во многом является следствием того, что «генезис рассказа, как и повести, восходит к устной прозе» [9, с. 124]. Такая связь кажется особенно значимой,
когда речь идет о молодой марийской прозе, зародившейся лишь в начале XX века и в 1920—1930-х годах представленной, главным образом, малыми жанрами. Распространенная в марийском рассказе сказовая форма, по сути своей ориентированная на устную речь, — это характерная примета формирующейся национальной литературы, еще не успевшей отдалиться от фольклорно-изустных форм. Образ рассказчика — это средоточие народного языка и народного сознания (некий коллективный разум, как в фольклорных текстах), но выделенное из народной среды способностью актуализировать некоторые стороны народной жизни и представлять их в смешном виде, зачастую прямо обращаясь к читателю: «Я, друзья мои, нисколько не против физкультуры» [10, с. 481] (рассказ «Лыжи»). При этом для создания юмористического эффекта писатель мастерски использовал все приемы разговорного стиля, «макароническую речь» (русские слова и выражения в том виде, как они воспринимались и воспроизводились марийцами), о чем писали многие марийские литературоведы, видя именно в языке силу Шкетана-худож-ника (И.С. Иванов, С.Я. Черных, Е.Н. Мустаев и др.).
Итак, актуализация сказового повествования в юмористических рассказах Шкетана 1930-х годов связана как с характером общественно-политической и социокультурной ситуации эпохи, так и индивидуальными творческими пристрастиями художника и спецификой формирующейся национальной литературы, еще сильно зависимой от устной прозы, из которой она вышла.
Библиографический список
1. Белоусова, Е. Г. Стилевая интенсификация в русской прозе рубежа 1920—1930-х гг. / Е. Г. Белоусова // Известия Уральского государственного университета. — 2007. — №49. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: (http://proceedings.usu.ги/?Ьа8в= гиЬпса&х81п=аиШог^К&1с1=а0051)
2. Чудакова, М.О. Поэтика Михаила Зощенко / М.О. Чудакова. — М.: Наука, 1979.
3. Зощенко, М. Избранное / сост. и вступ. ст. Ю.В. Томашевского / М. Зощенко. — М: Сов. Россия, 1989.
4. Жолковский, А.К. Михаил Зощенко: поэтика недоверия / А.К. Жолковский. — М.: Языки культуры, 1999.
5. Васин, К. XX курымын трагедийже [Трагедия XX века] / К. Васин // Саман [Эпоха]. — 1989. — №2.
6. Борев, Ю. Особенности творческого процесса произведения / Ю. Борев // Теория литературы: в 4 т. — Т. 4. — М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.
7. Есин, А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: уч. пособие. — 5-е изд. / А.Б. Есин. — М.: Флинта, Наука, 2003.
8. Грознова, Н.А. Ранняя советская проза: 1917—1925 / Н.А. Грознова. — М.: Наука, 1976.
9. Давыдова, Т.Т. Теория литературы: уч. пособие / Т.Т. Давыдова, В.А. Пронин. — М.: Логос, 2003.
10. Шкетан, М. Чумырен лукмо ойпого: Кум том дене савыкталтеш. — Кумшо том [Собр. соч.: в 3 т. — Т. 3] / М. Шкетан. — Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1991.
Статья поступила в редакцию 01.06.08.
УДК 801.3
Д.А. Кожанов, канд. филол. наук, докторант, доц. БГПУ, г. Барнаул
НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ОПРЕДЕЛЕНИЮ СУЩНОСТИ ТЕРМИНА В КОГНТИТИВНО-ДИСКУРСИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
В статье рассматриваются проблемы становления и означивания структур сознания, отражающих результаты познания, накопленные в различных научных дисциплинах. В работе подробно освещаются когнитивные и коммуникативные аспекты функционирования языковых единиц, репрезентирующих понятия науки. Особое внимание уделяется проблеме значения данных единиц языка.
Ключевые слова: когнитивная лингвистика, концепт, научные понятия, термин, терминосистема.
Перспективы развития науки о языке на современном этапе неразрывно связаны с комплексным изучением языковых единиц и стоящих за ними когнитивных структур и механизмов, а следовательно, с неизбежным расширением предметной области лингвистики. Так, в современных лингвистических исследованиях рассмат-
риваются различные аспекты формирования концептов, их дальнейшего функционирования, взаимодействия структур сознания разных типов и многие другие проблемы, связанные с таким сложным и «неосязаемым» феноменом, как человеческое сознание.
В настоящее время, характерными чертами которого являются непрерывно возрастающая роль науки в общественной жизни и влияние научного мышления
на все формы общественного сознания, все большую актуальность приобретают исследования, ориентированные на изучение когнитивных структур, формирующихся в результате научного познания и особенностей их языковой объективации. Среди вопросов, рассматриваемых в подобного рода исследованиях, особое место занимает проблема соотношения в ментальном мире человека структур, отражающих результаты научного познания, и структур, хранящих опыт повседневного взаимодействия с окружающим миром.
Данная проблема имеет долгую историю — фактически она существует столько, сколько существует сама наука. Так, еще на начальном этапе становления методологии научного исследования, в работах Р. Декарта была предложена классификация идей человеческого сознания, основанием для которой был источник их формирования. К первой группе относятся идеи, проникающие в душу человека извне, в результате чувственного восприятия, независимо о его воли. Внешнее происхождение таких идей отягощает их той или иной образностью, свидетельствующей об их неустойчивости, зависимости от воспринимающего индивида и минимальной истинности. Структуры сознания подобного рода противопоставляются идеям, источником которых служит разум, степень истинности которых значительно выше.
Работы Декарта определили характер дальнейших попыток философского осмысления статуса научных понятий в ментальном мире человека, итоги которых подводятся Э. Кассирером в его «Философии символических форм». Обобщая предположения своих предшественников о соотношении научного и бытового познания окружающей действительности, Кассирер формулирует ряд отличительных признаков, позволяющих выделить научное понятие из множества других единиц сознания, для обозначения которых Кассирер использует термин «языковое понятие».
Важнейшим отличительным признаком научного понятия Кассирер полагает целенаправленность формирования данной структуры сознания. Если для образования языкового понятия достаточно уловить то общее, что позволяет объединить объекты в классы и категории, наделив это общее «словесным ярлыком», то образование научных понятий должно следовать систематическому плану от простого к сложному. При этом процессы классификации и категоризации, имеющие в языке стихийный и случайный характер, в науке обретают направленность на четко сформулированную цель.
Из принципа целенаправленности следует принцип системности научных понятий: каждое выдвинутое научным мышлением новое понятие должно изначально соотноситься с этим мышлением в целом, т.е. со всем множеством возможных понятийных образований [1, с. 271]. Содержание научного понятия и само его существование зависят от его места в этом целом.
Очевидно, что системность является неотъемлемой характеристикой и языковых понятий, однако в языке одновременно проявляются две разнонаправленные тенденции. Тенденции к упорядочиванию языковых понятий противостоит бесконечное многообразие связей между языковыми знаками и стоящими за ними понятиями, которое проявляется в речи. Благодаря такому многообразию ни одно языковое понятие не мыслится как нечто фиксированное и окончательное, оно всякий раз заново утверждается речевым потоком. В этой способности языкового понятия заключается одновременно и истинная сила языка, которая делает возможным само существование языка, и его слабость с точки зрения научного мышления, сознательно отказывающегося от какой-либо игры значений и устанав-
ливающее однозначное соответствие между языковым знаком и стоящим за ним научным понятием.
Как следствие, научное понятие характеризуется, с одной стороны, стабильностью, которая отличает его от языкового понятия с его нечеткими границами, а с другой, тождественностью понятийного содержания и закрепленного за ним языкового знака.
На смену изменчивому и красочно многозначному слову, вербализующему концепт, приходит «чистый знак» с его определенностью и постоянством значения, при этом язык теряет свою подвижность, а «его внутренняя форма застывает в простой формуле» [1, с. 273]. Знаки, репрезентирующие научные понятия, уже не связаны с каким-либо интуитивным, побочным смыслом, они не располагают индивидуальным колоритом. Простота научных понятий, на фоне многоуровневых и многогранных концептов, признается многими исследователями как важнейший отличительный признак понятия, т.к. именно она обеспечивает универсальность, всеобщность понятия, в которой снимаются как индивидуальные, так и национальные различия.
Таким образом, развитие научной мысли неизбежно предполагает формирование языка науки, который характеризуется спецификой как плана содержания, так и плана выражения. Языковые единицы, объективирующие понятия науки, приобретают статус самостоятельного объекта исследования, а список лингвистических дисциплин пополняется таким направлением, как терминоведение.
Примечательно, что на этапе становления данной дисциплины проблема понятийного содержания терминов отступает на второй план. Так, изучая закономерности упорядочения терминов в терминосистемы, терминоведение интересовалось в первую очередь критериями, позволяющими отличить термины от остальных номинативных единиц языка, как например, отсутствие синонимов, независимость от контекста, эмоциональная нейтральность и т.п. Иными словами, терминоведение стремилось дать ответ на вопрос, какой языковой знак способен объективировать научное понятие, тогда как само понятие рассматривалось как нечто уже готовое, уже созданное и ожидающее своей языковой объективации.
Языковая объективация понятия традиционно интерпретировалась как процесс формирования в плане содержания единицы естественного языка особой сущности, терминологического значения, которое представляет собой, если воспользоваться популярной в настоящее время формулировкой, «схваченное/связанное» знаком научное понятие. Семантике языкового знака при этом отводится роль «питательного субстрата» [2, с. 89], или фундамента, на котором и строится терминологическое значение, как совокупность терминологических признаков.
В результате происходит становление особой языковой единицы (термина), в плане содержания которой сосуществуют как естественно языковой субстрат (т.е. то, что термин берет и сохраняет от единицы естественного языка), так и собственно терминологическое значение [3, с. 21]. Очевидно, что традиция разграничения нетерминологического (обиходного) и терминологического (специального) значения имеет глубокие корни и восходит к концепции А.А. Потебни, рассматривавшего значение языкового знака как сложный феномен, в структуре которого выделяется ближайшее и дальнейшее значения. Учение А.А. Потебни, указавшего на необходимость противопоставления двух типов значения, оказало огромное влияние как на развитие лингвистической мысли в целом, так и на собственно терминологические исследования, определив их характер на многие десятилетия.
Признавая определенное влияние нетерминологического значения (значений) на дальнейшее функционирование термина и развития терминологического значения, традиционное терминоведение все же рассматривает термин именно как носитель терминологического значения. Так, широко распространено мнение, что наиболее целостная и объемная картина при изучении термина получается именно тогда, когда исследователь констатирует существование «предельных, полярных ипостасей языкового знака» какими являются терминологическое значение и общеязыковое значение [4, с. 10]. Только четко разграничив терминологическое и нетерминологическое значение — можно говорить об отсутствии многозначности, отсутствии синонимов и многих других критериях, разработанных в отечественном и зарубежном терминоведении.
Существующее положение дел меняется со становлением в терминоведении нового, функционального направления, при котором акцент делается не на системных характеристиках термина, а на особенностях его функционирования. В работах представителей данного направления термин предстает как «функция обычного языкового знака, соотносящая любое слово с особой сферой его употребления, с особой картиной мира (научной, технической, профессиональной и др.) или ее фрагментом [5, с. 77]. Очевидно, что подобное понимание природы терминов предполагает изучение данных языковых единиц в неразрывной связи со стоящими за ними структурами сознания. При этом значение термина рассматривается как двухуровневая структура, на внешнем уровне которой располагается то, что традиционно относят к семантике языковой единицы, тогда как на глубинном уровне располагается концептуальная структура, представляющая собой «скелет» семантики языковой сущности [6, с. 64].
Все вышесказанное позволяет сделать вывод об определенных изменениях исследовательских приоритетов в терминоведении. Так, наряду с традиционным вопросом относительно того, какие языковые знаки «достойны» объективировать понятия науки, поднимается и вопрос о том, какие именно концепты (по структуре, содержательному наполнению, степени абстрактности) наилучшим образом способствуют фиксации, хранению и передаче научного знания, а следовательно, могут претендовать на статус научных понятий [7, с. 95-96].
Свидетельством актуальности данной проблемы является появление целого ряда работ [8,9,10], посвященных соотношению понятия и концепта в ментальном мире человека. Стремясь разграничить концепт и понятие, современные исследователи в целом продолжают линию, намеченную еще в работах Кассирера. Так, В.З. Демьянков отмечает, что концептом является реконструируемая структура сознания, тогда как понятие, это то, что люди конструируют сознательно и целенаправленно, чтобы иметь общий язык при обсуждении проблем [8, с. 45]. Иными словами, понятие это результат целенаправленной обработки человеческим сознанием содержания концепта.
Очевидно, что подобная обработка возможна на различных уровнях познания: как на обыденном, так и на научном. Как следствие, можно говорить о двойственном статусе термина «понятие» в современных лингвистических исследованиях: за ним стоят две структуры сознания, отличающиеся по своей структуре, содержанию и принадлежащие разным концептуальным образованиям. С одной стороны, понятие интерпретируется как некий универсальный заместитель концепта, во всей его многогранности и универсальности, для некоторого языкового коллектива. Это структура сознания содержит лишь наиболее общие, существенные признаки предмета или явления, представляя собой
своеобразный «интерфейс» между сознанием и языком, концептом и языковым знаком (именем концепта) [11, с. 142]. С другой стороны, термин «понятие» может использоваться для обозначения сложной структуры сознания, аккумулирующей выраженное в конкретной языковой форме профессионально-научное знание о некотором фрагменте действительности, накопленное в определенной научной области.
Если на уровне обыденного познания процесс формирования понятий представляет собой абстрагирование от второстепенных признаков понятия [12, с. 36], т.е. отбрасывание большей части содержания концепта, то на уровне научного познания речь идет о трансформациях иного рода. Любая наука, возникая из практических потребностей человека, опирается на приобретенные в повседневном опыте знания, как следствие, процесс формирования большинства понятий науки может быть представлен как интеграция концептов (донаучных представлений, лежащих в основе научного познания) в научную картину мира, где эти единицы сознания начинают жить собственной жизнью: их содержание расширяется и уточняется, а связи и отношения между ними переосмысливаются в свете различных научных теорий.
При этом многие компоненты концепта, содержащие смыслы, являющиеся результатами обыденного познания, входят и в структуру понятия, т.е. являются общими как для концепта, так и для понятия. С другой стороны, в процессе становления понятия отбрасываются те составляющие концепта, которые не являются релевантными для определенной науки или входят в противоречие с научными знаниями. Так, например, оценка полезности объекта в одном случае может быть перенесена с обыденного на научное представление об этом объекте, а в другом может измениться на противоположную. Параллельно происходит существенное расширение концептуальной структуры, т.к. научное познание обусловливает возникновение и заполнение новых слотов в структуре научного понятия, которая зачастую является более сложной, чем структура соответствующего концепта.
Формирующееся в результате научное понятие, с одной стороны, является самостоятельной единицей сознания, фиксирующей результаты научного познания, а с другой, неразрывно связано с лежащим в основе его концептом (единицей практической картины мира), который в большинстве случаев объективируется той же самой языковой единицей. Свидетельством такой связи является наличие в ментальном мире человека общей зоны, где пересекаются понятие и концепт, которая обеспечивает обмен информацией между научной и практической картинами мира, представляющий собой сложный и многоступенчатый процесс, многие аспекты которого еще не получили достаточного освещения в специальной литературе.
С одной стороны, научные открытия способны в корне изменить наши представления о мире, систему ценностей, норм и стереотипов. Так, уже упоминавшаяся оценка полезности объекта может в процессе научного познания измениться на противоположную. Очевидно, что при этом происходит модификация содержательного наполнения как понятия, так и стоящего за ним концепта или концептов: научная картина мира «подтягивает здравый смысл» практической картины мира до своего уровня [13, с. 43-44]. Структура практической картины мира усложняется, прогресс в различных отраслях науки приводит к формированию целых областей знания в практической картине мира, что позволяет говорить о переходе от наивной, «натуральной» модели мира к более «изощренной» («sophisticated»), в которой все более заметную роль начинают играть знания, заимствованные из научной картины мира [14,
с. 11]. При этом, интегрируясь в практическую картину мира, научные знания неизбежно проходят целый ряд социокультурных «фильтров» [15, с. 50], оценива-ясь с точки зрения полезности, интереса и т.п., в результате чего часть знаний искажается, мифологизируется, обрастает предрассудками обыденного сознания.
Практическая картина мира, таким образом, не только сохраняет определенную независимость, автономность от научной картины мира, но и сама оказывает на нее заметное влияние. Так, всякий ученый, являясь представителем определенной эпохи, разделяет в той или иной мере многие ее предрассудки. Его познавательный интерес тесно переплетен с массой других интересов и побуждений, уживаясь в сознании со здравым смыслом практической картины мира, с повседневным опытом, который является источником «исходных интуиций» научного познания [16, с. 43]. Это влияние прослеживается как в картинах мира естественных наук, где заметную роль играют аналогии и ассоциации, характерные для обыденного сознания, так и в картинах мирах, создаваемых общественными и гуманитарными науками, где сама природа научного знания определяется непосредственно социокультурными факторами, общественными институтами, навязывающими свои способы членения и классификации явлений окружающей действительности.
И, наконец, еще одним свидетельством активного обмена информацией между практической и научной картинами мира является тот факт, что именно практическая картина мира обеспечивает взаимодействие различных частнонаучных картин мира в ментальном мире человека. Стремительный рост числа частнонаучных картин мира приводит к тому, что во многих случаях теряется взаимопонимание между их носителями, пользующихся различными терминологическими системами. Являясь более или менее узким специалистом в одной области науки, ученый все же вынужден обращаться к идеям и методам иных областей научного знания. При этом достаточно часто он получает их уже в «готовом виде», в каком они функционируют в обыденном сознании — другой сферы, где бы происходил обмен информацией между различными научными картинами мира, при существующем на настоящем этапе разделении труда в науке не существует.
Таким образом, один и тот же языковой знак используется для объективации концепта и понятия, единиц сознания, принадлежащих различным концептуальным образованиям (практической и, соответственно, научной картине мира), взаимосвязь и взаимовлияние которых неоднократно оказывались в центре внимания представителей самых разных научных дисциплин. В настоящее время данный вопрос обсуждается в контексте глобальной проблемы единства человеческого знания о мире, которая получила новое осмысление в когнитивно-дискурсивной парадигме научного знания.
Признание существования в ментальном мире человека двух единиц сознания, взаимодействие которых является одним из факторов, обеспечивающих единство человеческого знания, послужило причиной методологического поворота в лингвистических исследованиях, ориентированных на рассмотрение особенностей организации и функционирования терминосистем. Если в традиционном терминоведении термин рассматривается как самостоятельная языковая единица, в содержательной структуре которой выделяется особый компонент, или терминологическое значение, то в когнитивно-дискурсивных исследованиях значение терми-
на раскрывается через соотнесение языкового знака со стоящими за ним структурами сознания. В процессе коммуникации, в какой бы сфере она не происходила, говорящий манипулирует концептуальными признаками, как общими для понятия и концепта, так и принадлежащими лишь одной из этих структур сознания, при этом порождая каждый раз новые значения. В пользу данной интерпретации говорит тот факт, что в ряде случаев достаточно трудно провести границу между терминологическим и нетерминологическим употреблением языковой единицы, т.е. указать, какая именно структура сознания актуализируется в конкретном контексте.
Когнитивный подход к определению сущности термина позволяет по-новому взглянуть на различные аспекты функционирования языковых единиц в качестве терминов, представив процессы терминологизации, детерминологизации и ретерминологизации (под которой понимается перенос термина из одной дисциплины в другую с полным или частичным переосмыслением) как определенные трансформации структуры стоящих за термином единиц сознания. При этом одни концептуальные признаки выходят на первый план, другие переходят в разряд второстепенных, тогда как прочие не актуализируются вообще, но, тем не менее, присутствуют в когнитивной структуре, объективируемой языковым знаком, «ожидая» своей возможной актуализации.
Помимо этого, значительно расширяется корпус текстов, к которым обращаются исследователи, занимающиеся проблемами функционирования единиц языка науки, или языка для специальных целей. Так, традиционная лингвистика ограничивалась рассмотрением так называемых терминопорождающих и терминоиспользующих текстов, относящихся к научному стилю (диссертации, монографии, научные статьи и т.п.), которые противопоставлялись терминофиксирующим текстам (тезаурусы, терминологические словари, терминологические стандарты и т.п.). Прочие тексты объявлялись вторичными сферами функционирования терминов, где они используются наряду с нетерминологической лексикой как вкрапления, или «инкрустации» [17, с. 82].
Данная точка зрения характерна для системноструктурного терминоведения, взявшего на вооружение известный тезис о независимости термина от контекста и, как следствие, сконцентрировавшегося на двух планах изучения терминов. С одной стороны, термин рассматривается как единица логоса (т.е. в связи с его номинативными интенциями), а с другой, как единица лексиса (с точки зрения его места в лексической системе того или иного языка) [18, с. 103].
В свою очередь, в исследованиях когнитивно-дискурсивного направления, где содержание термина раскрывается через соотнесение языкового знака с находящимися в постоянном взаимодействии структурами сознания, объектом анализа может быть в принципе любой текст, независимо от его принадлежности какому-либо определенному стилю или жанру. Таким образом, можно говорить о новом подходе к описанию сущности термина, когда термин рассматривается не только как единица логоса или лексиса, но и как единица дискурса, что позволяет, с одной стороны, построить более совершенную модель процессов формирования и функционирования терминов, а с другой, уточнить многие принципы и закономерности организации разных типов дискурса.
Библиографический список
1. Кассирер, Э. Философия символических форм / Э. Кассирер. — М.: СПб.: Университетская книга, 2002. — Т.3
2. Лейчик, В.М. О языковом субстрате термина / В.М. Лейчик // Вопросы языкознания. — 1986. — №5.
3. Лейчик, В.М. Проблемы отечественного терминоведения в конце XX века / В.М. Лейчик // Вопросы филологии. — 2000. — №2.
4. Шелов, С.Д. Термин. Терминологичность. Терминологические определения / С.Д. Шелов. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2003.
5. Дроздова, Т.В. Проблемы понимания научного текста / Т.В. Дроздова. — Астрахань: Изд-во АГТУ, 2003.
6. Беляевская, Е.Г. Концептуальный анализ: модифицированная версия методов структурной лингвистики? /
Е.Г. Беляевская // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования Сб. науч. трудов. — М.: Калуга: Изд-во «Эйдос», 2007.
7. Мишланова, С.Л. Терминоведение XXI века: история, направления, перспективы / С.Л. Мишланова // Филологические науки. — 2003. — №2.
8. Демьянков, В.З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке / В.З. Демьянков // Вопросы филологии. — 2001.— №1.
9. Демьянков В.З. «Концепт» в философии языка и когнитивной лингвистике / В.З. Демьянков // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования Сб. науч. трудов. — М.: Калуга: Изд-во «Эйдос», 2007.
10. Кубрякова, Е.С. О современном понимании термина «концепт» в лингвистике и культурологии / Е.С. Кубрякова // Реальность, язык и сознание: Междунар. межвуз. сборник научных трудов. — Вып. 2. — Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2002.
11. Дроздова, Т.В. Концепты как основа ключевых понятий в терминологии / Т.В. Дроздова // Концептуальный анализ языка: современные направления исследования: Сб. науч. трудов. — М.-Калуга: Изд-во «Эйдос», 2007.
12. Болдырев, Н.Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии / Н.Н. Болдырев. — Тамбов: Изд-во Тамб. ун-та, 2001.
13. Никитин, М.В. Основы лингвистической теории значения / М.В. Никитин. — М.: Высшая школа, 1998.
14. Кубрякова, Е.С. Новые единицы номинации в перекраивании картины мира как транснациональные проблемы / Е.С. Кубрякова // Языки и транснациональные проблемы. — Т.1. — М.: Тамбов: Изд-во ТГУ, 2004.
15. Постовалова, В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека / В.И. Постовалова // Роль человеческого фактора в языке. — М.: Наука, 1988.
16. Лосев, А.Ф. Диалектика мифа / А.Ф. Лосев. — М.: Мысль, 2001.
17. Лейчик В.М. Особенности функционирования терминов в тексте / В.М. Лейчик // Филологические науки. — 1990. — №3.
18. Реформатский, А.А. Термин как член лексической системы языка / А.А. Реформатский // Проблемы структурной лингвистики. — М.: Наука, 1967.
Статья поступила в редакцию 18.06.08.
УДК 81.1
М.А. Пицун, аспирант АлтГТУ, г. Барнаул, Алтайский край
ЛОГОЭПИСТЕМА КАК ГЕНДЕРНАЯ КОГНИТИВНАЯ СТРУКТУРА
В рамках когнитивной парадигмы рассматривается логоэпистема как гендерная когнитивная структура, входящая компонентом в антропоморфные гендерно-маркированные концепты. На основе проведенного психолингвистического эксперимента предлагается классификация гендерных логоэпистем.
Ключевые слова: логоэпистема, гендерная когнитивная структура, гендерные антропоморфные модели.
Современная научная парадигма рассматривает язык лено влиянием этнической принадлежности информан-в диаде язы1К-человек. Поэтому одной из актуальных тов, хотя исследования, в которых анализируется куль-задач когнитивной лингвистики является моделиро- турная составляющая антропоморфных концептов, уже вание антропоморфных концептов, представляющих существуют. Так, Е.В. Лукашевич, проводя экспери-фрагмент языкового сознания и отражающих представ- ментальное исследование с целью построения модели ление человека о самом себе. В своей работе мы исхо- фрагмента языкового сознания, связанного с концеп-дим из положения о том, что гендерные характеристи- том «человек», выявила, что приблизительно 20% реки являются одними из наиболее значимых при вос- акций, полученных в ассоциативном эксперименте на приятии и оценке человека, а следовательно, оказывают данный стимул, представляет актуальные для носите-влияние на когнитивные процессы. Гендерно-марки- лей русского языка культуробусловленные реакции — рованные концепты «мужчина» и «женщина», «муже- логоэпистемы [4, с. 114-120]. Данные исследования, ственность» и женственность» уже рассматривались в проведенного Е.В. Лукашевич, подтверждают, что кли-работах Е.И. Горошко, А.В. Кирилиной и шированные образы, создаваемые и определяемые куль-Н.В. Уфимцевой [1, 2, 3]. Авторы изучали стереотип- турой, находят свое отражение в сознании носителей ность поведения информантов разного пола, а также языка, задавая ракурс восприятия реальности. Целью то, как представлены гендерные стереотипы в созна- нашего исследования является выявление и описание нии носителей русского языка. Однако Е.И. Горошко, логоэпистем, связанные в сознании носителей языка А.В. Кирилина и Н.В. Уфимцева не ставили цель мо- с гендерны1ми когнитивны1ми моделями, представлен-делирования антропоморфных гендерных концептов как ными в возрастной парадигме.
когнитивных концептов, детерминируемых в том чис- Гендерные когнитивные структуры фиксируют осо-
ле и возрастными параметрами. по этой причине про- бенности самоидентификации личности, оценку проводимые ими исследования ограничивались описани- исходящих явлений и событий, а также выбор собствен-ем центральных концептов «женщина» и «мужчина», ной манеры речевого и неречевого поведения. Когни-не затрагивая такие гендерно-маркированные концеп- тивные структуры могут быть разного уровня и ты, как «девочка», «мальчик», «старушка», «старик». функционировать как на уровне комплексных гендер-Кроме того, до настоящего времени не было предпри- ных моделей, объединяя многочисленные когнитивные нято попыток выявить и описать фрагменты гендер- признаки женственности, закрепленные в языке, так и ных когнитивных структур, наличие которых обуслов- на уровне значительно меньших структур — опреде-
