CC BY
132
ББК 67.51 УДК 343.973
НОВЫЕ КРИМИНОЛОГИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ ИЗМЕРЕНИЯ КОРРУПЦИИ В РОССИИ
ЭЛИНА ЛЕОНИДОВНА СИДОРЕНКО,
доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры уголовного права, уголовного процесса и криминалистики Московского государственного института международных отношений Министерства иностранных дел Российской Федерации, заведующая лабораторией криминологического анализа и прогнозирования
ИЗиСП при Правительстве Российской Федерации Научная специальность 12.00.08 — уголовное право и криминология; уголовно-исполнительное право
E-mail: 12011979@list.ru
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. Представлен криминологический обзор коррупции с использованием нетрадиционных параметров оценки преступности: индекса дисциплинарных проступков, криминальной пораженности, цены преступности и др. Основное внимание уделено качественной трансформации взяточничества, развитию экономического сегмента коррупции и высокому уровню латентности взяточничества.
Ключевые слова: коррупция, взяточничество, показатель коррупционной пораженности, индекс дисциплинарной коррупции, цена преступности.
Annotation. The article provides a criminological overview of corruption using non-traditional parameters of crime assessment: the index of disciplinary offenses, criminal incidence, the price of crime, etc. The main focus is on the qualitative transformation of bribery, the development of the economic segment of corruption and the high level of bribery latency. Keywords: corruption, bribery, corruption corruption index, disciplinary corruption index, price of crime.
Высокий уровень организованности и латентности преступности, ее «опривычивание» и экономиза-ция составляют далеко не полный перечень опасных проявлений коррупции в России. Учитывая ее негативную трансформацию, государство ежегодно расширяет и усиливает меры, направленные на снижение уровня взяточничества, но результаты этой деятельности пока не оправдывают ожидания. Во многом это объясняется недостаточным учетом криминологических особенностей коррупции и отсутствием четких параметров ее мониторинга и анализа.
Не случайно в Национальном плане противодействия коррупции на 2016—2017 гг., утвержденном Указом Президента РФ от 1 апреля 2016 г. № 147, в качестве одного из важнейших условий профилактики взяточничества названо обеспечение социологических исследований для оценки уровня коррупции [1].
Современная система предупреждения взяточничества больше не может основываться на однолинейном анализе уровня и динамики преступлений коррупционной направленности, а должна развиваться в русле разработки и анализа новых показателей (параметров), позволяющих определить «зоны корруп-
ционного риска» и составить криминологическую карту коррупции.
В пользу данного вывода говорит и тот факт, что на фоне снижения количества сообщений о коррупционных преступлениях и сокращения числа возбужденных уголовных дел, увеличивается латенизация коррупции за счет так называемых «непреступных» форм подкупа. Как правило, речь идет о даче вознаграждения лицам, не обладающим статусом специального субъекта преступления, за осуществление ими действий, облегчающих доступ к социальным услугам (постановка на учет, ускорение процедуры подачи или получения документов и др.).
Широкое распространение этого явления предопределяет необходимость оценки такого нового количественного параметра коррупции, как индекс дисциплинарной коррупции.
По аналогии с индексом преступности (англ. index of criminality), он может быть рассмотрен как статистический показатель масштабов коррупционного поведения лиц, не обладающих соответствующим управленческим статусом, отражающий соотношение количества зарегистрированных дисциплинарных на-
Табл. 1. Динамика привлечения к дисциплинарной ответственности в рамках прокурорского надзора
за исполнением законодательства о противодействии коррупции
2012 2013 2014 2015 2016
Представительные органы субъектов РФ 14 23 12 11 15
Органы исполнительной власти субъектов РФ 2023 1889 2045 2147 2050
Представительные органы местного самоуправления 1992 1435 1668 1743 2231
Исполнительные органы местного самоуправления 36 386 36 034 38 980 40 471 42 224
Государственные и муниципальные учреждения 7615 12 251 19 084 17 972 13 810
Государственные корпорации 3 25 29 20 9
Региональные представительства федеральных министерств и ведомств 11 070 13 711 12 023 13 182 12 828
рушений антикоррупционного законодательства к определенному количеству лиц.
Общие представления о состоянии дисциплинарной коррупции дают результаты прокурорского надзора за исполнением законодательства о противодействии коррупции и динамика привлечения к дисциплинарной ответственности за нарушение антикоррупционного законодательства (табл. 1).
Как показывают результаты прокурорского надзора, за последние пять лет сохранено соотношение показателей привлечения к дисциплинарной ответственности чиновников и представителей государственных (муниципальных) учреждений.
Высокие коррупционные риски отмечаются в исполнительных органах местного самоуправления и органах исполнительной власти субъектов РФ. Если пик числа зарегистрированных преступлений коррупционной направленности пришелся на 2014 г., то наибольшее количество дисциплинарных производств по нарушению антикоррупционного законодательства было отмечено в 2015 г., что может свидетельствовать о некотором статистическом отставании вследствие
продолжительности прокурорских проверок и поздней фиксации их результатов.
Особый интерес вызывает соотношение фактов привлечения к дисциплинарной и уголовной ответственности за нарушение антикоррупционного законодательства в социальной сфере. Так, согласно результатам прокурорских проверок (ф. К (501)) о выявленных коррупционных факторах и количестве возбужденных дисциплинарных и уголовных дел, самым высоким уровнем латентности обладает коррупция в органах представительной власти субъектов РФ и местного самоуправления.
В первом случае показатель соотношения выявленных коррупционных факторов и дисциплинарной ответственности находится в границах 1 к 7, а в соотношении с уголовной ответственностью — 1 к 100. На муниципальном уровне соотношение коррупционных факторов с дисциплинарной ответственностью составляет 1 к 8, а к преступлениям — 1 к 2000 (табл. 2).
Приведенные цифры позволяют оценить уровень латентности взяточничества. По нашим подсчетам, он может составлять в среднем 50/1. В криминологи-
Табл. 2. Соотношение численности коррупционных факторов и фактов привлечения к административной и уголовной ответственности, 2016 г.
Привлечение к дисциплинарной ответственности Выявлено коррупционных факторов Возбуждено уголовных дел по материалам, направленным прокурором
Представительные органы субъектов РФ 15 102 1
Органы исполнительной власти субъектов РФ 2020 1863 45
Представительные органы местного самоуправления 2231 18 273 9
Исполнительные органы местного самоуправления 32 224 35 284 389
Региональные представительства федеральных министерств и ведомств 12 828 13 482 1454
ческой литературе называются и иные показатели ла-тентности, построенные преимущественно на основе анализа общественного мнения. В одних работах утверждается, что средний коэффициент латентности коррупционных преступлений находится в границах 10 [2, с. 13], в других работах — 100 [3, с. 16]; в третьих — в пределах 2000 [4, с. 45].
Не менее информативным является и такой перспективный криминологический показатель, как индекс коррупционной пораженности. Он выражает отношение числа лиц, выявленных в течение определенного времени в связи с получением взятки (коммерческого подкупа) к общей численности служащих этого органа или организации.
Как показало проведенное исследование, самым высоким индексом криминальной пораженности отмечены (в порядке убывания) правоохранительные органы, государственные и муниципальные учреждения, муниципальные органы исполнительной власти, органы исполнительной власти субъектов РФ и др.
В основу анализа были положены данные о привлечении лиц как к уголовной, так и к административной ответственности. Так, в 2016 г. дисциплинарное производство в связи с нарушением антикоррупционного законодательства было возбуждено в отношении лиц из представительных органов власти субъектов РФ (15), исполнительных органов власти субъектов РФ (2020), представительных органов местного самоуправления (32 224), исполнительных органов местного самоуправления (32 224), государственных и муниципальных учреждений (13 810), государственных корпораций (9), федеральных министерств и ведомств (12 828).
К уголовной ответственности за коррупционные преступления по представлениям прокуроров были привлечены представители законодательных органов власти субъектов РФ (1); органов исполнительной власти (45), представительных органов местного самоуправления (9), муниципальных исполнительных органов (389), государственных и муниципальных учреждений (897), федеральных министерств и ведомств (1454).
Показателен дисбаланс привлеченных к дисциплинарной и уголовной ответственности представителей муниципальных исполнительных органов и государственных и муниципальных учреждений.
Многие из выявленных нами закономерностей находят подтверждение в независимых социологических работах. Так, по данным М.В. Новоконова и
А.А. Русановой, рейтинг «нечестности» работы органов власти и социальных учреждений в глазах респондентов выглядит следующим образом: служба безопасности дорожного движения — 62,4%; коммунальные службы — 60%; муниципальная власть — 58%; правоохранительные органы (полиция, прокуратура) — 50%; высшие учебные заведения — 40,4%; районные и окружные суды — 36,8%; поликлиники и больницы — 32%; собесы, службы занятости, другие социальные учреждения — 30,8%; средние школы, училища, техникумы — 26% и др. Как отмечают авторы, каждый третий респондент затруднился оценить органы власти, но при этом 49% из них признали, что «время от времени» попадают в потенциально коррупционную ситуацию [5, с. 255].
Одним из наиболее стабильных качественных показателей современной российской коррупции является типичность коррупционных проявлений, т.е. соотношение видов выявляемых преступлений к структуре преступлений коррупционной направленности в целом.
К сожалению, существующая статистика дает отрывочные сведения о типовом коррупционном поведении. Вместе с тем, некоторые из показателей позволяют заключить, что наиболее распространенными преступлениями коррупционной направленности являются основные индексные преступления: злоупотребление должностным положением, превышение должностного положения, получение взятки и служебный подлог [6, 423—437; 7, с. 4, 5; 8, с. 797—826].
Согласно полученным данным, наибольший уровень бытовой коррупции отмечается среди представителей органов внутренних дел. Данный вывод подтверждается и данными о количестве сотрудников полиции, привлеченных к дисциплинарной ответственности за нарушение антикоррупционного законодательства (6864 человек).
Посредничество во взяточничестве было выявлено только среди представителей МВД и ФСБ, что свидетельствует в первом случае — о выработке устойчивых форм коррупционного поведения, а во втором, — о высокой степени организованности преступных схем. Однако, наиболее информативным представляются данные о преступлениях, предусмотренных ст. 285, 286 и 287 УК РФ. Понимая условность предлагаемой конструкции, тем не менее, считаем возможным предположить, что при совершении коррупционных преступлений к злоупотреблению должностными полномочиями прибегают сотрудники полиции, ФСИН, ФСБ и по-
жарной службы. Для сотрудников Следственного комитета, органов Прокуратуры и ФСКН России характерна коррупционная схема, основанная на превышении должностных полномочий, а для судебных приставов и таможенных органов — служебный подлог. Устойчивость распределения правоохранительных органов в зависимости от частоты совершения их сотрудниками коррупционных преступлений дает основание для вывода о наличии устойчивых моделей оказания коррупционных услуг населению в зависимости от деятельности отдельных правоохранительных структур. Так, устойчивой коррупционной моделью у органов, обеспечивающих безопасность, является злоупотребление должностными полномочиями, а у органов, осуществляющих контрольные функции — служебный подлог.
Нельзя не обратить внимания и на типичность форм экономической коррупции, развивающейся в рамках отношений «чиновник — бизнес».
В отличие от бытовой, экономическая коррупция имеет преимущественно организованный характер; затрагивает представительные органы власти и причиняет значительный материальный ущерб. Кроме того, она, как правило, сопряжена с коммерческим подкупом, легализацией преступных доходов и мошенничеством, предполагает развитие посреднических услуг и имеет некоторые закрытые зоны, недоступные бытовой коррупции (сфера государственных закупок, внеэкономическая деятельность, оборона и др.).
Знание типовых качеств экономического взяточничества позволяет с высокой долей точности говорить о его динамике. Так, согласно данным официальной статистики, в 2016 г. по сравнению с 2015 г. были отмечены следующие тенденции: на 15,6% увеличилась доля преступлений, совершенных в крупном и особо крупном размере; на 16,3% возросла организованная коррупция; на 80,4% увеличилась доля представителей законодательной ветви власти при одновременном сокращении на 43% представителей органов исполнительной власти.
В то же время, была отмечена положительная динамика мошенничества коррупционной направленности (+12,3%), легализации преступных доходов (+43%) и посредничества во взяточничестве (+23,4%). Однако, наибольшую тревогу вызывает тот факт, что на фоне относительно стабильной динамики регистрации коррупционных преступлений на 79,5% увеличился размер причиненного ими материального вреда.
Интересной представляется и географии коррупции. Исследование динамических рядов зарегистрированных преступлений и выявленных лиц в период с 2008 г. по 2016 г. показало, что коррупция в дотационных регионах имеет потребительский характер и развивается в рамках отношений «чиновник — гражданин», в то время как в инвестиционного привлекательных и экономически развитых субъектах РФ развивается экономическая коррупция.
Косвенным подтверждением данного вывода является соотношение регионов по показателям коррупционной и экономической преступности. Например, Центральный федеральный орган, являющийся лидером по темпам экономического роста и вкладываемых инвестиций, занимает 3-е место по удельному весу преступлений экономической направленности и только 7-е место по уровню коррупции. В качестве примера можно привести и такие инвестиционно привлекательные регионы, как Москва, Московская область и Краснодарский край, где большой объем частных инвестиций привел к стремительному развитию бизнес-коррупции и сокращению бытового взяточничества. Не случайно основная доля преступных доходов в этих регионах приходится на сферы государственных закупок.
Нельзя обойти вниманием и такие качественные показатели бытовой коррупции, как транзакцион-ные издержки. Показатель транзакционных издержек основывается на экономической концепции коррупции. Согласно данной теории, коррупция — это экономические отношения, возникающие как результат несбалансированной реализации экономических интересов акторов, при котором один из них, используя свое положение в виде потенциальной статусной ренты, принуждает другого к передаче ему всей или части материальной или нематериальной выгоды [9, с. 160].
В предлагаемом контексте оценка состояния коррупции может быть осуществлена на основе анализа ее экономической «выгодности», т.е. соотношения пользы и издержек коррупционного поведения. На макроуровне это соотношение может быть представлено в виде индекса транзакционных издержек, представляющего собой соотношение объемов причиненного и возмещенного вреда.
В 2016 г. размер причиненного ущерба в результате совершения преступлений коррупционной направленности составил 22 393 205 тыс. руб., тогда как размер
возмещенного ущерба был равен 2 761 841 тыс. руб., т.е. одной десятой от объема причиненного вреда.
В 2014 г. соотношение причиненного и возмещенного вреда составляло 1/3, а в 2015 г. — 1/8. На фоне заметного сокращения объемов причиненного вреда, растет разрыв между причиненным и возмещенным вредом, что говорит о высокой привлекательности коррупционного поведения со стороны государственных и муниципальных служащих. А принимая в расчет высокий уровень латентности взяточничества, этот показатель может быть умножен в десятки раз.
К интересным заключениям приводит и оценка криминологических рисков бытовой коррупции. Под ними понимается соотношение зарегистрированных преступлений и выявленных лиц, совершивших преступления коррупционной направленности.
По данным официальной статистики (форма 1-Корр ГИАЦ МВД РФ), за преступления, предусмотренные ст. 290 УК РФ, ежегодно регистрируется в среднем 7900 деяний, но выявляется только 2000 лиц, получивших взятку. Таким образом, риск быть осужденным за получение подкупа составляет в России 1/4, что является самым низким показателей результативности выявления коррупции по сравнению с европейскими странами.
Заметно лучше показатели риска быть выявленным за дачу взятки. Среднегодовой показатель регистрации преступлений, предусмотренных ст. 291 УК РФ, составляет 5300 деяний, а показатель выявляемости лиц — 3800. Таким образом, риск быть выявленным по данной категории преступлений составляет 2/3.
Приведенные выше данные свидетельствуют о высоком уровне искусственной латентности коррупции и указывают на то, что коррупционное поведение по-прежнему сохраняет свои позиции как экономически выгодная модель поведения, которая должна измеряться в рамках системного учета как традиционных, так и новых криминологических показателей.
Литература
1. Указ Президента РФ от 1 апреля 2016 г. № 147 «О Национальном плане противодействия коррупции на 2016—2017 годы» // URL: http://www.pravo.gov.ru
2. Бородин С.В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. М., 2014.
3. Воронин Ю.А. Коррупционная преступность в системе государственной и муниципальной службы // Чиновник. 2006. № 2 (42).
4. Преступность в России. Аналитическое обозрение. М., 2007
5. Номоконов М.В., Русанова А.А. Бытовая коррупция в ракурсе социологического анализа: региональный аспект / Бизнес. Образование. Право // Вестник Волгоградского института бизнеса. 2014. № 2 (27).
6. Уголовное право Российской Федерации: Учебник / Под общ. ред. И.А. Бобракова, А.А. Телегина. Брянск, 2008.
7. Осокин Р.Б., Феркалюк Ю.И. Уголовно-правовая охрана интересов службы в органах местного самоуправления от коррупционных преступлений совершаемых муниципальными служащими: Мо-ногр. Тамбов, 2010.
8. Уголовное право России. Общая часть. Особенная часть: Учебник / Под общ. ред. Н.Г. Кадни-кова. М.: Юриспруденция, 2013.
9. Сидоренко Э.Л. Мониторинг коррупции в России: первые итоги и перспективы // Библиотека уголовного права и криминологии. 2015. № 2 (10).
References
1. Ukaz Prezidenta RF ot 1 aprelia 2016 g. № 147 «O Natsionalnom plane protivodeistviia korruptsii na 2016—2017 gody» // URL: http://www.pravo.gov.ru
2. Borodin S.V. Borba s prestupnostiu: teoretiches-kaia model kompleksnoi programmy. M., 2014.
3. Voronin Iu.A. Korruptsionnaia prestupnost v sisteme gosudarstvennoi i munitsipalnoi sluzhby // Chi-novnik. 2006. № 2 (42).
4. Prestupnost v Rossii. Analiticheskoe obozrenie. M., 2007
5. NomokonovM.V., Rusanova A.A. Bytovaia kor-ruptsiia v rakurse sotsiologicheskogo analiza: regionalnyi aspekt / Biznes. Obrazovanie. Pravo // Vestnik Volgo-gradskogo instituta biznesa. 2014. № 2 (27).
6. Ugolovnoe pravo Rossiiskoi Federatsii: Ucheb-nik / Pod obshch. red. I.A. Bobrakova, A.A. Telegina. Briansk, 2008.
7. Osokin R.B., Ferkaliuk Iu.I. Ugolovno-pravovaia okhrana interesov sluzhby v organakh mestnogo samoup-ravleniia ot korruptsionnykh prestuplenii sovershaemykh munitsipalnymi sluzhashchimi: Monogr. Tambov, 2010.
8. Ugolovnoe pravo Rossii. Obshchaia chast. Oso-bennaia chast: Uchebnik / Pod obshch. red. N.G. Kad-nikova. M.: Iurisprudentsiia, 2013.
9. Sidorenko E.L. Monitoring korruptsii v Rossii: pervye itogi i perspektivy // Biblioteka ugolovnogo prava i kriminologii. 2015. № 2 (10).
