CC BY
19
написанные Кларендоном по большей части в годы второй эмиграции во Франции (лорд являлся убежденным сторонником англиканской церкви). Эти труды автор характеризует, как «часть сокровищницы мировой культуры и огромное достояние человеческого интеллекта» (с. 240). Также автор исследовал мемуары и дневники современников Кларендона - например, дневники поначалу его близкого друга, а впоследствии сторонника Кромвеля Балстрода Уайтлока, записи жены противника Кларендона, полковника Хатчинсона, или же мемуары друга Кларендона, чиновника Адмиралтейства во время его канцлерства Сэмюэля Пеписа. Помимо личных автор привлек большой круг государственных документов, например таких, как материалы парламентских дебатов и пр.
А. Б. Соколов пишет, что понять мотивы, двигавшие поступками его героя, задача вполне выполнимая, поскольку историческое, философское и теологическое наследие лорда Кларендона огромно, и «во всех произведениях отчетливо проявляется его собственное Я» (с. 7).
И.Е. Эман
2019.01.017. О.В. БАБЕНКО. НОВОЕ ИЗ ОБЛАСТИ СЛАВИСТИКИ НА СТРАНИЦАХ ЖУРНАЛА «STUDIA SLAVICA ET BALCANICA PETROPOLITANA». (Обзор).
Ключевые слова: славянская идентичность; чешская национальная идентичность; Ливонская война; Русское царство и Священная Римская империя; библиотека Ивана Грозного.
В обзоре представлены избранные новейшие исследования отечественных и зарубежных славистов, опубликованные в журнале «Studia Slavica et Balcanica Petropolitana» за 2017-2018 гг. Темы статей касаются общих проблем славянской идентичности, истории зарубежных славян, восточнославянских вопросов. Авторы статей - исследователи из России, Австрии, Италии, Польши, Словакии, США, Черногории.
Сразу три публикации посвящены проблемам славянской идентичности. Доктор истории, профессор М. Хомза (университет им. Я.А. Коменского, г. Братислава, Словакия) (9) посвятил свою статью происхождению славян, славянской идентичности, вопросу
о постримской социальной самоидентификации. Как пишет автор, «никому в Европе, кроме славян, не удалось создать концепцию самоидентификации с отправной точкой и центром тяжести в собственном названии» (9, с. 3). Он отмечает, что глубокого понимания того, как появилась и распространилась славянская идентичность, у исследователей так и не сложилось. По мнению Хомзы, успех славянской идентичности был обусловлен привлекательностью славянской культурной памяти. Одним из первых событий, зафиксированных исторической памятью, было решение воинского сообщества, образовавшегося на Нижнем и Среднем Дунае, принять имя славян. На основе литературной традиции и устной передаче преданий, повествовавших о славных деяниях сообщества и его элиты, формировались последующие фазы развития славянской идентичности, которые автор относит к периоду существования Великой Моравии (IX в.). Масштабная территориальная экспансия дунайских славян в правление Святополка I привела к образованию «Славянского королевства», признанного Римом и Византийской империей. Королевством правила династия Мойми-ровичей, но их политические успехи были менее значимыми, чем культурные достижения св. Константина Философа (в монашестве Кирилла) и его брата Мефодия. Они создали славянскую азбуку и славянский литургический язык, перевели Священное Писание, оставили собственные литературные произведения. Хомза рассматривает также христианскую концепцию самоидентификации славян св. Кирилла, основанную на сближении названия «словене» с понятием «Логос» («Слово»). Деятельность просветителей, по мнению автора, наполнила славянскую идентичность «необычайно привлекательным христианским религиозным и культурным содержанием» (9, с. 33).
В публикации канд. ист. наук Г.П. Мельникова (Институт славяноведения РАН) (5) рассматриваются проблемы чешской национальной идентичности. Автор упоминает дискуссию о термине «нация» применительно к Средневековью и раннему Новому времени, которая активно ведется в современной отечественной исторической науке. Он полагает, что в ходе дискуссии «плодотворным будет обращение к исследованию такой категории, как идентичность» (5, с. 6). «Идентичность» в статье рассматривается в основном на примере чешской нации. Идеологема чешской этно-
государственной идентичности формируется несколько раньше, чем у других средневековых этносов, считает исследователь, - в XI-XII вв. Об этом свидетельствуют «Чешская хроника» Козьмы Пражского и «Легенда Кристиана». Чешский социум понимается как единый этно-государственный организм, о чем свидетельствует национальное предание «Призвание Пршемысла-пахаря», не имеющее аналогов в мифологии других этносов Европы. В нем имеются четкие представления о своем языке и происхождении (легенда о приходе праотца Чеха на территорию современной Чехии). А сакрально-государственный аспект чешской идентичности придал культ святого князя Вацлава.
Автор полагает, что в XIV в. при Карле IV Чехия становится новым сакральным центром Европы, формируется идеологема чешской богоизбранности. Гуситское движение XV в. трансформирует эту идеологему в этноконфессиональную. Гусизм расколол чешское общество, вследствие чего возник, как пишет автор, «раздвоенный народ». В XVII в. произошла рекатолизация Чехии и чешская идентичность возродилась в виде идеологемы «возвращение блудного сына» от Реформации в лоно католицизма, что привело к формированию особого типа чешского самосознания. Оно определяется утратой суверенной государственности, барочной религиозностью («народным католицизмом»), земляческим патриотизмом и стремлением сохранить этнокультурную идентичность в универсуме империи Габсбургов. В эпоху барокко роль носителя чешской идентичности переходит от шляхты, гуситского духовенства и бюргерства «к интеллигенции, состоящей из образованного католического духовенства, городских и сельских канторов - школьных учителей, руководителей музыкантов и хоров в костелах и школах, иногда композиторов и поэтов в одном лице, провинциальных "письмаков "- полународных литераторов, служащих городских и панских канцелярий» (5, с. 18).
Профессор Университета Черногории, научный советник Р. Распопович (г. Подгорица, Черногория) написал статью о современном состоянии славянской идентичности (7). Автор исходит из того, что «индивидуальная и коллективная идентичности являются основополагающими ценностями славянского этноса» (7, с. 77). Однако изменения, произошедшие в славянских государствах в последние годы, ставят это утверждение под сомнение. Рас-
попович полагает, что окончание холодной войны и победа модели либеральной демократии и рыночной экономики негативно отразились на ценностях идентичности славянской культуры в процессе создания новых государств после распада СССР и СФРЮ, в чем сыграл свою роль и процесс глобализации. В новых государствах идентичность построена на принципах, противоречащих их прежним историческим традициям, сформировавшимся на основании ценностей славянской культуры. На смену восточной православной славянской культуре пришел новый образец цивилизации -западной, и содержание политики современных славянских стран -«вхождение в Европу» и удаление от традиционных славянских ценностей. Автор анализирует данную политику на примере Черногории и приходит к выводу, что страна, «поворачиваясь к Европе, становясь членом НАТО и принимая западные ценности идентичности, впервые в своей истории выбрала новый политический курс, разрывающий с ее историческим прошлым» (7, с. 82).
Профессор Люблинского университета им. М. Склодовской-Кюри, доктор истории (РЬ.Б) А. Плешчиньски (6) посвятил свою публикацию образам славян в немецкой литературе XIII в. Он отмечает, что «вплоть до времен позднего Средневековья или, по крайней мере, до XIII в., во многих произведениях западноевропейской историографии, художественной и квазинаучной литературы славяне описывались как единый народ, пользующийся одним и тем же языком, либо похожими языками, понятными для всех славян» (6, с. 42). Тексты, как считает автор, отражали реальность в виде действительного сходства славянских народов и общеславянского осознания их общности.
В немецкой литературе образ славян создавался под влиянием двух традиций. Первая из них, согласно еще античным представлениям, сводилась к тому, что все народы северной части Европы считались варварами. Когда же немецкие историографы восприняли традиции Римской империи, в официальных сочинениях, особенно созданных при императорском дворе, утверждалось, что все народы Центральной и Восточной Европы, не попавшие под власть Империи, являются «худшими» по сравнению с «имперскими» народами, что и приводило к враждебному отношению к славянам. Однако труды немецких авторов, побывавших в славянских землях, и научные сочинения энциклопедического
характера содержали и другие оценки славян в зависимости от опыта взаимных контактов. Также в немецких эпических текстах эпохи зрелого Средневековья нет «такой границы между немцами и славянами, которая бы четко... делила европейскую ойкумену на часть "цивилизованную "и часть "дикую", исполненную хаосом и злом» (6, с. 64).
В статье профессора д-ра ист. наук К.Ю. Ерусалимского (РГГУ) и профессора д-ра филос. наук И. Шварц (Венский университет) (2) рассматриваются сюжеты из истории отношений Русского царства и Священной Римской империи в XVI в. В августе 1577 г. Иван Грозный достиг успехов в Ливонской войне, в которой, как он предполагал, «должна была участвовать и Священная Римская империя» (2, с. 71). Сближение Москвы с Веной произошло на почве обострения отношений правителей обоих государств с Речью Посполитой. Избрание Стефана Батория на польский и литовский престолы вызвало гнев Ивана Грозного и императора Священной Римской империи Максимилиана II. Москва видела в Стефане Батории ставленника турецкого султана, поскольку Речь Посполитая состояла тогда в антироссийском союзе с Турцией. Документы свидетельствуют о том, что роль Батория была осмысленной позицией Стамбула и Варшавы в борьбе против усиления Москвы и Вены. В условиях противостояния Ивана IV с Польшей началась подготовка миссии Ждана Ивановича Квашнина к новому императору Священной Римской империи Рудольфу II, которая состоялась в 1577 г.
Ждан (Матвей) Квашнин происходил из древнего боярского рода. В 1570-е годы он занимал высокий пост юрьевского воеводы, а также воеводские посты в Гдове и Куконойсе. Квашнин был отправлен к императору в достаточно высоком статусе посланника. Его сопровождали «опытные товарищи, уже принимавшие участие в дипломатических миссиях» (2, с. 77). Так, например, обязанности толмача выполнял Федко Филиппов (Федор Филиппович), который в 1575 г. был направлен гонцом к Максимилиану II. Посольство сопровождал ганзейский купец и посредник императора Магнус Паулус.
Перед миссией были поставлены задачи, в том числе и тайные, которые сводились к поддержанию мирных отношений Ивана Грозного с императором Рудольфом II и втягиванию его в войну
против Речи Посполитой. Кроме того, представители Московии должны были нанять в Европе на государеву службу мастеров и ратных людей. Посланники наладили тайные контакты с сирадз-ским воеводой Альбрехтом Ласким и угорским воеводой Хансом Рубером. Об этом посольстве свидетельствуют многочисленные источники, из которых, вопреки негативной оценке историографов, можно сделать вывод о том, что цели посольства были отчасти выполнены. В феврале 1578 г. Рудольф II отправил в Москву миссию с грамотой, в которой заверял Ивана IV в своей дружбе. Русские посланники добились нейтралитета Империи, благодаря которому Москве «удалось достичь определенных успехов в Ливонии» (2, с. 90). К тому же Стефану Баторию пришлось вести изнурительную войну против имперского лена - Данцига, которая оттянула его силы и отсрочила вооруженное противостояние с Москвой. В приложениях к статье опубликованы документы из Государственного архива Вены: столбец с речью Квашнина, верительная и опасная грамоты Ивана Грозного, рекомендательная грамота Рудольфа II Иоганну Паулусу.
В статье доктора истории Ч.Дж. Галперина (Университет Индианы, г. Блумингтон, США) (8) анализируются образы Ивана Грозного и московитов в хрониках времен Ливонской войны. Авторы хроник - ливонские немцы Иоганн Реннер («Ливонская история»), Бальтазар Руссов («Хроника») и Соломон Геннинг («Хроника Курляндии и Ливонии»). Эти хронисты происходили из разных слоев общества, имели разные политические взгляды, но сходились во мнении о московитах, представляя их в крайне негативном свете. Автор пишет, что военная пропаганда, которую вели против московитов во время Ливонской войны, «оказала серьезное влияние на формирование негативного образа царя Ивана как тирана и русофобских стереотипов русских как варваров... » (8, с. 126). Использованные стереотипы были заимствованы из османского дискурса XV в., негативно изображавшего турок. Военные преступления («зверства») московитов описываются в хрониках часто, а аналогичные преступления ливонцев практически не упоминаются. Совершенно очевидно, что позитивные изображения Ивана Грозного и московитов были бы несовместимы с дискурсом, определявшим создание негативного образа Московии. Война между ливонцами и московитами определялась авторами как
борьба «между цивилизацией и варварством, добром и злом» (8, с. 144). Тем не менее хронисты включили в свои труды небольшое количество эпизодов, представляющих Ивана Грозного и русских «в благоприятном свете» (там же).
В публикации д-ра ист. наук, профессора М.Ю. Крапивина и д-ра ист. наук, профессора В.В. Шапошника (СПбГУ) (4) рассматриваются неизвестные факты, касающиеся поисков библиотеки Ивана Грозного. В существовании этой библиотеки были убеждены многие исследователи, которые к тому же полагали, что она могла сохраниться до нашего времени. В советское время был опубликован перечень принадлежавших Ивану Грозному книг -славянских, греческих и латинских рукописей, предположительно содержавших неизвестные науке труды античных авторов. По одной версии, библиотека погибла в одном из московских пожаров второй половины XVI в. или в период Смуты. По другой версии, она была спрятана в тайнике, который «пытаются найти уже полтора столетия» (4, с. 116).
Авторы описывают историю разысканий библиотеки, которые велись в основном на территории Московского Кремля. В XIX в. соответствующими исследованиями занимались Э. Тремер и Н.С. Щербатов, в 1933-1934 гг. - И.Я. Стеллецкий. Однако им не удалось обнаружить ничего, связанного с царской библиотекой. В статье особо выделяются события лета 1937 г., когда на имя И.В. Сталина поступило письмо некоего И.Е. Майорова с указанием на возможное место нахождения библиотеки - подземные ходы, начинавшиеся в подвалах бывшего дома князей Юсуповых в Москве (современный дом № 21, строение 4 по Большому Харитоньевскому переулку). Дело было передано в Главное управление государственной безопасности НКВД СССР. Действия органов «продолжались не более месяца (июль-август 1937 г.) и закончились, судя по всему, безрезультатно» (4, с. 117). Авторы опубликовали в приложении архивные документы. Среди них - письмо И.Е. Майорова, председателя Построечного комитета Центрального театра Красной армии (обнаружено в ГАРФе), который, работая с неким 70-летним стариком, услышал от него информацию о местонахождении библиотеки Ивана Грозного. Старик, в свою очередь, «сведения получил от Подседлевича, который имел очень большую дружбу с князем Юсуповым...» (цит. по: 4, с. 119). Дру-
гие материалы интересны с точки зрения реакции властей на сигнал о местонахождении библиотеки Ивана Грозного. Так, 8 августа 1937 г. начальнику 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР Н. Залпете-ру была направлена служебная записка начальника ГУГБ НКВД СССР М.П. Фриновского, в которой содержались слова: «Вам дается возможность открыть библиотеку Ивана Грозного» (цит. по: 4, с. 121).
Статья канд. ист. наук Ю.Ф. Игиной (журнал «Лгш1 ЛийсЬе», г. Турин, Италия) (3) посвящена передаче Польше из Эрмитажа в 1928 г. польского коронационного меча, известного под названием «Щербец». Этот меч хранится сейчас в Королевском замке на Вавеле в Кракове. В коллекцию Эрмитажа он поступил в 1884 г. в составе собрания коллекционера князя А.П. Ба-зилевского (1829-1899). Меч был приобретен Базилевским в 1870 г. на аукционе, где распродавалось имущество князя А.Н. Демидова (1812-1870), унаследовавшего меч от своих предков. Демидовы приобрели меч у князя Д.И. Лобанова-Ростовского (1758-1838), который, в свою очередь, купил клинок в 1811 г. у неизвестного прусского чиновника. История этой сделки окутана тайной, но принято считать, что это тот самый коронационный меч, который исчез из королевской сокровищницы в 1795 г. после разграбления ее пруссаками.
Передача эрмитажного меча Польше была следствием Рижского мирного договора 1921 г. По статье IX Россия и Украина должны были вернуть Польше трофеи и культурные ценности, вывезенные за период с 1 января 1772 г. с территории Речи Посполи-той. Автор приводит неопубликованный документ из архива Государственного Эрмитажа, представляющий собой черновик ответа эрмитажного хранителя, крупного специалиста по оружию А.А. Автономова на статьи Польского Меморандума. Документ отражает мнение Автономова о подлинности эрмитажного «Щер-беца». Суть его мнения сводится к тому, что эрмитажный меч «не имеет никакого отношения к знаменитому Щербецу из сокровищницы польских королей, равно как и к копии этого меча из Несвижского замка Радзивиллов» (3, с. 107). В конечном итоге поляки согласились с выводом Автономова, но это никак не повлияло на решение о передаче меча Польше.
В статье канд. ист. наук Н.Б. Городецкой (Уральский федеративный университет) (1) рассматриваются вопросы национального самоопределения народов социалистической Югославии. Конфликты между народами, входившими в югославскую федерацию, уходят корнями в прошлое. Так, Вторая мировая война в Югославии «фактически превратилась в гражданскую войну между сербами и хорватами» (1, с. 63), хорватов поддерживали жители Боснии и Герцеговины. И это не единственный пример межнациональных конфликтов на Балканах в XX в.
Автор отмечает, что в 1960-е годы одним из важнейших направлений внутренней политики Югославии стала целенаправленная гомогенизация общества. Началась реализация проекта по стиранию национальных различий, превращения всех народов страны в единую «югославскую нацию», новую идентичность пропагандировал в официальных выступлениях Иосип Броз Тито. Однако в 1980-е годы из-за активизации деятельности сербской национально-ориентированной интеллигенции и из-за многолетней борьбы с «великосербским национализмом и шовинизмом» этот проект провалился. В республиках, входивших в состав СФРЮ, возобладало движение за национальное самоопределение, что, по мнению автора, стало одной из основных причин войн на территории бывшей Югославии в 1990-е годы. Автор считает, что «путь замалчивания межнациональных противоречий и построения единой наднациональной общности оказался ошибочным» (1, с. 74).
Список литературы
1. Городецкая Н.Б. «Сербы» или «югославы»: К вопросу о национальном самоопределении в социалистической Югославии // БШ&а Б1ау1са е! Ва1сатса Ре^ороШпа. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 63-76.
2. Ерусалимский К.Ю., Шварц И. Миссия Ждана Квашнина в Священной Римской империи: К истории российско-имперских отношений // БШ&а Б1ау1са е! Ва1сашса Ре^ороШпа. - СПб., 2018. - № 1 (23). - С. 71-104.
3. Игина Ю.Ф. К истории передачи эрмитажного «Щербеца» Польше в 1928 г. // БШ&а Б1ау1са е! Ва1сашса Ре^ороШпа. - СПб., 2018. - № 1 (23). - С. 105-114.
4. Крапивин М.Ю., Шапошник В.В. «Вам дается возможность открыть библиотеку Ивана Грозного»: Оперативные материалы главного управления государственной безопасности НКВД СССР об очередной попытке обнаружения легендарного библотечного собрания (июль-август 1937 г.) // БШ&а Б1ау1са е! Ва1сашса Ре^ороШпа. - СПб., 2018. - № 1 (23). - С. 115-125.
5. Мельников Г.П. Исторические трансформации чешской идентичности: От Средневековья к Новому времени // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 5-21.
6. Плешчиньски А. Славяне в немецкой литературе XIII века: Проблемы восприятия // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2018. - № 1 (23). -С. 42-70.
7. Распопович Р. Возможности сохранения и укрепления славянской идентичности в условиях распада славянских государств (на примере получения независимости Черногорией) // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. -№ 2 (22). - С. 77-84.
8. Halperin Ch.J. The double standard: Livonian chronicles and muscovite barbarity during the livonian war (1558-1582) // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. -СПб., 2018. - N 1 (23). - P. 126-147.
9. Homza M. A few words about the identity of the slavs, yesterday, today and tomorrow // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2018. - № 1 (23). - P. 341.
2019.01.018. БРИАН Ч. ИСТОРИЯ ГАБСБУРГОВ, ИСТОРИЯ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ... ИСТОРИЯ ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ?
BRYANT Ch. Habsburg history, Eastern european history. Central european history? // Сentral European history. - Cambridge, 2018. -Vol. 51. - P. 56-65.
Ключевые слова: история Габсбургской монархии; история Восточной Европы; история Центральной Европы.
Ч. Бриан (университет Северной Каролины) - член общества центральноевропейской истории Американской ассоциации историков и сотрудник его журнала, намечает географические и временные рамки изучаемого региона и их изменения. История Габсбургов и история Восточной Европы отличаются от собственно германской истории, или истории немецкоговорящей Центральной Европы, пишет автор. В межвоенный период историков Габсбургской монархии занимали вопросы - была ли она обречена или распалась в результате саморазрушительной внутренней политики, не выдержавшей напряжения Первой мировой войны. Возобладало мнение, что скорее поражает жизнеспособность монархии в период до 1914 г. После Второй мировой войны встает ряд вопросов, которые относятся к проблемам подъема наций и росту национализма, что противоречило прежней интерпретации Габсбургской
