НОВГОРОДСКАЯ ПЕРВАЯ ЛЕТОПИСЬ И ЕЕ ИЗВОДЫ Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

А. Л. Никитин

НОВГОРОДСКАЯ ПЕРВАЯ ЛЕТОПИСЬ И ЕЕ ИЗВОДЫ

Одной из загадок русского летописания до сих пор остается вопрос о времени сложения «Новгородской первой летописи» (далее — Н1Л), о содержании и даже самом существовании которой мы можем говорить лишь на основании двух ее списков. Древнейший из них, пергаменный Синодальный (далее — Н1Л-С), сохранил ее текст только в статьях 1016—1272 и 1299—1352 гг. Второй список, Комиссионный (далее — Н1Л-К), датируемый по филиграням началом 50-х гг. XV в., заканчивается описанием событий 1447 г., причем, если исключить вставные повести в ШЛ-К и потерю листов в Н1Л-С, тексты обоих списков в интервале 6583/1075 и 6841/1333 гг. отличаются друг от друга не только стилистически, но и наличием «избыточных» известий, которые в Н1Л-С нельзя отнести на счет переписчика, а в Н1Л-К — к числу безусловных позднейших вставок.

Вот почему, несмотря на большое количество работ, посвященных этим проблемам1, среди которых необходимо отметить последние по времени исследования В.Л.Янина2 и А. А. Гиппиуса окончательного и однозначного ответа на поставленные вопросы до сих пор не получено, хотя исследователями выдвинуто много остроумных гипотез. И в первую очередь это относится к выяснению истории рукописи древнейшего, Синодального списка и его роли в новгородском летописании.

Как известно, каждый исследователь имеет право как на собственное видение предмета своего исследования, так и на собственную систему доказательств, прочность которой за-

висит от заложенного в ней фундамента, т. е. от соответствия выдвигаемых утверждений тем реалиям, которые безусловно являются научным фактом. Здесь же мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, когда исследователи списков/изводов Н1Л при, казалось бы, скрупулезном анализе разночтений, в одном случае игнорируют существование их общего протографа, а в другом прямо отрицают его существование, рассматривая Синодальный список в качестве курьезного конволюта, разрыв между частями которого оценивая чуть ли не в сто лет1 Объяснить подобную ситуацию можно только отсутствием до сих пор полноценного кодикологического рассмотрения рукописи Синодального списка и специального текстологического анализа параллельных текстов обоих списков/изводов по отношению к их реальному протографу

Вот почему, не вступая в спор со своими предшественниками по частным вопросам, в настоящей работе я хочу показать возможность другого подхода к решению этих же проблем, опираясь не на догадки и домыслы, а исходя из конкретных особенностей рукописи Н1Л-С и содержащегося в ней текста"', доступных проверке любым заинтересованным в этом исследователем.

1

Как известно, Синодальный список Н1Л представляет собой рукопись на пергамене, выполненную уставным письмом несколькими почерками, количество которых разные исследователи определяют по-разному. Рукопись из 169 листов в четверку является всего только сохранившейся частью первоначального кодекса объемом в 37 тетрадей, в среднем по 8 листов в каждой, как то можно установить по общей нумерации тетрадей, сделанной почерком XIV—XV вв. внизу на обороте последнего листа каждой из сохранившейся тетради (начиная с 19-й). Если следовать этой нумерации, то утрачены первые 16 тетрадей, содержание которых (до середины рассказа о Любечской битве 1016 г.) предположительно считается идентичным соответствующей части Н1Л-К. На самом деле до проставления этих колонцифр Н1Л-С успела потерять еще одну, не учтенную при нумерации тетрадь, находившуюся между нынешними 35-й и Зб-й тетрадями и содержавшую статьи за 6781/1273 — 6807/1299 гг., которые вое-

станавливаются по тексту Н1Л-К, а также, возможно, еще одну или две завершающие тетради, поскольку в настоящее время окончанием сохранившегося кодекса служат три листа пергамена с текстом (лл. 167—169), которые подшиты к 37-й тетрадке, причем нижняя треть последнего листа (169) и его оборот остались свободным от записей.

Следует сразу отметить, что для большей части всего сохранившегося кодекса Н1Л-С характерна как плохая выделка пергамена, что отмечали предыдущие исследователи, так и изначальная дефектность многих листов: дыры, оставшиеся при выделке, вырезки, неполная (до 2/3) поверхность листа и т. д. (см. лл. 2, 4, 7, 12, 14, 15, 19, 36, 44, 45, 46, 47, 50, 52, 66, 72, 78, 80, 89, 92, 104, 108, 110, 113, 119, 146, 169)". Изначальность этих дефектов не отмечена в описаниях рукописи, между тем она явственно проступает в обтекании текстом края ущербных листов, а также в использовании иногда не двойного, а одинарного листа, вставленного в тетрадь с загибом по фальцу внутреннего края, которые в описаниях рукописи ошибочно фигурируют как следы «вырезанного листа.»1 Использование такого недоброкачественного (бракованного) материала свидетельствует, что данный кодекс предназначался не для состоятельного заказчика, не для вклада в то или иное книжное собрание, а для частного пользователя, довольствовавшегося второсортным пергаменом, так сказать «отходами производства».

Такое заключение подтверждает и оформление рукописи, лишенной каких-либо украшений, кроме весьма скромных начальных инициалов годовых статей, обведенных (для 1-го почерка) или прямо написанных (для 2-го почерка) киноварью, что дало некоторым исследователям основание говорить о разновременности составления сохранившейся части первоначального кодекса. И здесь мы подходим к одному из важнейших вопросов истории ШЛ-С, которую традиционно пытаются решать, исходя из различия почерков писцов и датирования работы каждого по их палеографическим особенностям, в оценке которых мнения исследователей весьма существенно расходятся.

Суть проблемы заключается в следующем.

Начиная с л. 1 и до середины л. 62 Н1Л-С, т. е. до начала статьи 6708/1200 г. включительно, рукопись выполнена уставом одного

почерка буквами средней высоты. На листе 62 после полутора начальных строк статьи 6708/1200 г. произошла смена чернил, а буквы стали примерно в полтора раза выше, линии их — толще, и, хотя начертание их практически не отличается от начертаний в предыдущем тексте, возникает впечатление смены почерка, хотя и тот и другой вариант палеографы весьма согласно датируют от середины XIII до середины XIV в., причем большинство из них склонны считать оба эти почерка принадлежащими одному лицу, объясняя изменения сменой писцом орудия письма, ставшего более грубым и потому потребовавшего для четкости начертаний большей величины литер. Другими словами, можно полагать, что от сохранившегося начала рукописи и по л. 118 об. включительно (почти до конца статьи 6742/1234 г.) над нею работал один писец, что находит подтверждение в рисунке киноварных инициалов, структурные элементы которых практически идентичны на этом пространстве текста.

Таким образом, первая кардинальная смена почерков происходит нал. 119, и этот второй (по классификации А. Н. Насонова — третий) почерк продолжается до л. 156 об. включительно, доводя рукопись до 6838/1330 г. Второй, резко отличный от первого почерк начинается с первой строки указанного листа продолжением фразы середины статьи 6742/1234 г., оборванной на предыдущем листе рукописи, «А новгородьцъ ту убита 11 10 мужь...» без каких-либо потерь или изменений текста, читающегося в соответственном месте Н1Л-К. С изменением почерка связано некоторое изменение параметров трафаретной рамки-карамсы — увеличение количества строк с 18—21 до 21—23 на странице при одновременном уменьшении длины строки, а также несколько лучшей выделке пергамена. Такие изменения в характере письма, в особенности в начертании литер, вопреки устоявшемуся мнению предыдущих исследователей, привели А. А. Гиппиуса к заключению, что «различия между двумя частями Синодального списка в качестве пергамена, структуре, тетрадей (? — А. Н.), разлиновке листов, не говоря уже об огромной палеографической и лингвистической дистанции, проанализированной Б. М. Ляпуновым (? — А. II.), свидетельствует о разновременности их создания и заставляет рассматривать Синодальну ю рукопись как у никальный в своем роде список. Речь может идти, таким образом, лишь

об использовании или неиспользовании составителем младшего извода ЩЛ самого Синодального списка, а не старшего извода как определенного типа текста, никогда, по-видимому, не существовавшего»8.

Насколько исследователь прав, мы увидим позднее, пока же хочу напомнить, что полтора века назад, точно так же опираясь на характер почерка и чернил первых 40 листов Лаврентьевской летописи, резко отличных от последующего текста, и завершающего рукопись колофона монаха Лаврентия, Р. Ф. Тимковский, а за ним М. П. Погодин и А. X. Востоков, достаточно опытные палеографы, пытались объявить весь кодекс конволютом, состоящим из разновременных тетрадок, что, как известно, не подтвердилось"

Но вернемся к Синодальному списку. Как было уже отмечено, второй почерк Н1Л-С доходит до конца л. 156 об., завершающего последнюю, 37-ю пронумерованную тетрадь кодекса, к которой подшиты еще три листа пергамена, на которых расположены записи почерками первой половины — середины XIV в. о событиях последующих лет в таком порядке:

1) третьим почерком на лл. 167—167 об. записаны — а) кратко резюмирующая события 6838/1330 г. строка о постав-лении Василия новгородским архиепископом «того же лета»; б) ст. 6839/1331 г. о затмении солнца (опущенная в Н1Л-К, но имеющаяся в Новгородской IV летописи); в) ст. 6840/1332 г., идентичная Н1Л-К; г) ст. 6841/1333 г., представляющая первую часть соответствующей ст. Н1Л-К;

2) четвертым почерком на л. 167 об. — ст. 6845/1337 г., идентичная первой части соответствующей ст. в Н1Л-К за исключением опущенного в Н1Л-К весьма существенного уточнения о роли «старого архимандрита Лаврентия» в гонении на его будущего преемника;

3) пятым почерком («классическим уставом») нал. 168 — ст. «В лёто 6853-ее...», близкая по содержанию соответствующей статье Н1Л-К, но имеющая другое происхождение и значение, и тем же почерком на лл. 168 об. — 169 ст. 6860/ 1352 г. — рассказ о деятельности архиепископа Василия в год его смерти, текстологически никак не связанный с соответствующей статьей в Н1Л-К.

На этом текст Н1Л-С заканчивается, поскольку оборот ltjc) листа в XIV в. для продолжения хроникальных записей испо; зован не был.

Теперь вернемся к вопросу о пропавшей до нумерации тетрадке, содержавшей статьи за 6781/1273 - 6807/1299 гг. Объяснить столь компактную лакуну в тексте можно трояким способом: 1) отсутствием этих текстов в протографе; 2) механическим пропуском одной тетрадки или 3) утратой данной тетрадки из уже написанного, но не пронумерованного кодекса Н1Л-С.

Первая из указанных возможностей маловероятна, как потому что тексты за этот период присутствуют в более позднем списке ШЛ-К, безусловно восходящем к их общему протографу с Н1Л-С, так и потому, что в составе Синодального списка отсутствующая тетрадка должна начинаться со вступительной синтагмы «В лето 6781...» на новой странице, а заканчиваться оставленной на обороте последнего листа синтагмой «В лето 6807», за которой в Н1Л-С на новом листе следует продолжение «месяца априля 18, в суботу великую...», аналогичное имеющемуся в Н1Л-К: «месяца априля в 18 день, в суботу великую...» Подобная идентичность списков абсолютно исключает возможность отсутствия соединяющего их текста в протографе и предположение о восполнении лакуны в Н1Л-К по какому-то другому списку.

Столь же маловероятно и второе предположение, поскольку перед нами довольно редкий случай для Н1Л-С сохранения на последней строке предыдущей страницы копии следующей годовой даты. Как правило, оба писца, работавших над кодексом Н1Л-С, стремились очередной годовой датой начинать новую страницу, оставляя неиспользованной до полустроки на предыдущей; в том же случае, если они оказывались перед необходимостью переноса на новую страницу части длинного слова или одного-двух коротких, они предпочитали опускать их на нижнее поле законченной страницы (лл. 12 об., 23, 35 об., 62 об., 108, 138, 141 об., 166 об.), но не переносить на новую, норою обрамляя такой спуск фигурной полурамкой, как то можно видеть на лл. 12 об., 23, 35 об.1,1

Из этого следует, что наиболее вероятен третий вариант, т. е. утрата тетрадки из 8 листов, находившейся первоначально

между лл. 150 и 151 по нынешнему счету, что произошло до того как: 1) все тетрадки были пронумерованы и 2) к рукописи были присоединены лл. 167—169, не имеющие нумерации.

В свою очередь это означает, во-первых, что на всем протяжении создания списка HIJI-C и вплоть до записи о смерти архиепископа Василия летом 6860/1352 г., сделанной, как можно полагать, в то же лето, рукопись HIJI-C существовала в сброшюрованном, но безусловно, в непереплетенном виде. Во-вторых, опираясь на наличие четкой последовательной нумерации последних трех тетрадок (35, 36, 37) и на имеющемся на л. 166 об. спуске части последнего слова рассказа о приглашении избранного на кафедру Василия послами митрополита «(на поста)вле-ние» (в Н1Л-К вся эта фраза перешла из ст. 6838/1330 г. Н1Л-С в начало ст. 6839/1331 г.), можно предположить, что отсутствие в Н1Л-С весьма важного для последующей новгородской истории рассказа о перипетиях путешествия Василия с новгородцами к митрополиту (пленение их Гедимином и вынужденная уступка его сыну ряда новгородских «пригородов», попытка псковичей получить независимого от Новгорода собственного епископа, нападение на новгородского владыку киевского князя Федора с татарами), как, впрочем, и почти обо всей бурной строительной деятельности Василия в последующие годы, лишь пунктирно обозначенной отдельными эпизодами на дополнительных листах, объясняется не завершением рукописи Н1Л-С в 1330 г., а утратой по меньшей мере еще одной или двух конечных тетрадок (38 и 39), содержание которых, как я покажу ниже, могло доходить до 6858/1350 г.

Так это или не так, с безусловной уверенностью я утверждать не могу, прямых доказательств этому нет хотя бы потому, что, в отличие от Н1Л-К, мы не знаем сколько-нибудь достоверного отражения текста Н1Л-С в других летописных сводах. Тем не менее содержание годовых статей 6840/1332 и 6841/1333 гг. на л. 167—167 об., выполненных третьим почерком и во многом сходных с таковыми же статьями Н1Л-К, свидетельствует о попытке частично восполнить возникшую лакуну. С этой стороны интересна запись на л. 167 об. 6845/1337 г., воспроизводящая только часть соответствующей годовой статьи Н1Л-К, однако более полная по своему содержанию и позволяющая датиро-

вать ее написание более поздним, чем указанное в заголовке временем.

Напомню, что речь идет о каком-то возмущении «простор чади» против «архимандрита Есифа», тогда еще не ставшего юрьевским архимандритом, которая, по интриге «старого архимандрита Лаврентия», заперла его на ночь в церкви «святого Николы», причем текст завершается многозначительным замечанием: «А оже кто под другом копает яму, сам впадется в ню». В 6845/1337 г. архимандритом Юрьева монастыря был именно Лаврентий, умерший через год после описанного события, после чего Есиф/Иосиф, по-видимому, и заступил на его место. Таким образом, эта запись была сделана много позже указанного события, о чем свидетельствует наименование Лаврентия «старым» архимандритом, а Есифа/Иосифа — действующим. Кроме того, столь необычная по почерку (он более нигде не повторяется) и по злорадству летописная заметка дает основание полагать, во-первых, что запись могла быть сделана самим Есифом/Иосифом и, во-вторых, что к середине 40-х гг. XIV в. все еще не переплетенный список Н1Л-С мог находиться именно в этой обители.

Такое заключение подтверждает следующая по порядку запись нал. 168, отличающаяся своей вводной синтагмой «В лето 6853-ее...» не только от остальных годовых статей Н1Л-С, но и от вводной части аналогичной статьи Н1Л-К, на что обращали внимание и предыдущие исследователи:

«В л'Ъто 6853-ее, индикта л'Ъто 3-ее, поновлена бысть церки си святыи Георгии покровомь, при великомъ княз"Ь СеменЪ Иванович^, при архиепископ'Ь новъгородьскомь Василии, при посаднице Еустафьи, при тысячьскомь Аврам'Ъ, промыс-ломь Божиимь, поспЪшениемь святого мученика Христова Георгия, повелЪниемь боголюбиваго архимандрита новъго-родьского Есифа».

На первый взгляд, этот текст мало отличается от обычном годовой статьи, хотя он и вызывает удивление своей краткостью по сравнению с аналогичной статьей Н1Л-К, сообщающей о гораздо большем количестве событий за это лето. Перебирая варианты объяснений, можно предположить, что автор этой заметки, как и в случае с предыдущей, принадлежал к инокам

Юрьева монастыря и верным сторонникам Есифа/Иосифа, деятельность которого он и пытался столь торжественно увековечить, или, например, что его интересовала строительная деятельность архиепископа Василия. Однако все эти предположения отводит знакомство, во-первых, с графическим воплощением этой заметки на л. 168 рукописи, а во-вторых, ее жесткий формуляр с упоминанием не только духовных лиц, но, в первую очередь, имени великого князя Московского, а после архиепископа— имен посадника и тысяцкого, тогда как в соответствующей годовой статье Н1Л-К это сообщение введено в последовательность летописных заметок традиционной синтагмой «Того же лета... и в нем опущено упоминание имен новгородского посадника и тысяцкого.

Разница между текстами станет понятна, если мы обратим внимание на содержание вводной синтагмы («В лЪто 6853-ее...», а не «В лЪто 6853.») и на каллиграфически торжественный характер записи в ШЛ-С, который можно объяснить лишь возможно более точным воспроизведением оригинала «закладной доски» или надписи в Георгиевском соборе. Крупные по размеру буквы здесь тщательно выписаны, почти вырисованы, и сам листок мог бы служить образцом для художника-писца или для каменотеса, если бы не ошибка в указании индикта, в котором при копировании надписи пропущено «и десятеричное», поскольку в данном случае должен быть указан 13-й индикт, а не 3-й, как в ШЛ-С.

Однако главный интерес этой записи, связанной с архитектурными работами в Юрьевом монастыре, заключается в том, что на обороте этого же листа тем же почерком (использование характерного «якорного е») под 6860/1352 г. записан рассказ о последних месяцах жизни владыки Василия. Автор сообщает о поездке архиепископа летом в Орехов в связи с постройкой крепостной башни, о приезде псковских послов с просьбой посетить Псков, перечисляет места, где совершал во Пскове богослужение архиепископ (собор Троицы, монастырь на Снетной горе, у св. Михаила, у Ивана Богослова, обход города с крестами), пишет о выезде из Пскова владыки «здоровым», его внезапной смерти в монастыре св. Михаила на Шелони и о

последующем его погребении в Софии, которое совершал его предшественник, давно ушедший «на покой» владыка Моисей

Этот завершающий Н1Л-С рассказ оказывается весьма важен для выяснения истории Синодального списка, поскольку текстологически он, во-первых, независим от соответствующего текста Н1Л-К, с которым до сих пор Н1Л-С отражал общий протограф, а во-вторых, не обнаруживается в других летописных сводах XV в. новгородского происхождения (НГУЛ, «Летопись Авраамки» и др.), где этот сюжет представлен текстом, близким Н1Л-К. Внимание привлекает и другое: молчание автора рассказа о причине, повлекшей за собой не только смерть новгородского архиепископа, но и саму его поездку во'Псков, инспирированную специальным посольством жителей этого города.

Между тем в синхронной статье 6860/1352 г. Н1Л-К называет эту причину, хотя и весьма кратко: «Бысть моръ силенъ вель-ми въ Плесков'Ъ». Как выясняется, эпидемия легочной чумы, свирепствовавшая в Пскове и Псковской области на протяжении всей весны и лета 1352 г., послужила причиной поездки новгородского архиепископа во Псков и вскоре стала сюжетом особой повести «О псковском море», написанной, по-видимому, в 1353 г. неизвестным псковичем, пережившим эпидемию. Позднее эта повесть, будучи дополнена краткими сведениями, почерпнутыми из Н1Л-К, о переходе эпидемии в Новгород, где она косила людей последующую осень и зиму, вошла в новгородские и псковские летописные своды XV—XVI вв. под соответствующим годом. В такой ситуации молчание автора рассказа Н1Л-С о причинах смерти архиепископа Василия можно расценить в качестве свидетельства того, что сама запись была сделана после 3 июля 1352 г., но до начала эпидемии в Новгороде, т. е. еще летом, в то время как отсутствие каких-либо более поздних записей на обороте последнего листа Н1Л-С следует объяснить смертью владельца списка и поступлением не переплетенной рукописи в библиотеку Юрьевского монастыря — в том случае если справедлива догадка, что автором последних записей был один из его иноков или сам архимандрит Есиф/Иосиф, о котором, к слову сказать, ни в Н1Л-К, ни в других новгородских летописях мы не находим более никаких упоминаний.

Такая догадка находит косвенное подтверждение в затер-тости оборота последнего листа Н1Л-С, свидетельствующего, что после записи о смерти Василия рукопись существовала без переплета, в связке, теряя начальные тетради. С другой стороны, такое состояние рукописи в монастырском книгохранилище, безусловно, способствовало «выпадению» ее из обращения и препятствовало использованию ее текстов в последующем новгородском летописании, о чем свидетельствует отсутствие сколько-нибудь опознаваемых характерных текстологических заимствований в известных нам более поздних летописных сводах, сведения которых о внутренней жизни Новгорода за вторую половину XII — первую половину XIV в. восходят исключительно к текстам Н1Л-К.

Итак, результаты краткого кодикологического обзора Н1Л-С в данный момент могут быть сформулированы следующим образом: 1) безусловно установленным можно считать тот факт, что к концу 1352 г. рукопись все еще не была переплетена и находилась в виде связки отдельных тетрадок; 2) этот факт полностью дезавуирует основанное на разнице почерков предположение о разновременном создании двух частей Н1Л-С, разделенных чуть ли не столетним интервалом (в 30-х гг. XIII в. и в 30-х гг. XIV в.), тем более что листы рукописи на рубеже смены переписчиков (л. 118 об.) не обнаруживают следов механических повреждений (затертость последней страницы, грязь), неизбежно появляющихся при беспереплетном существовании рукописи в гораздо более короткие сроки, чем столетие; 3) все вышеизложенное позволяет утверждать, что работа над созданием Синодального списка Н1Л в его первоначальном объеме происходила одномоментно в первой половине XIV в. и была закончена, вероятнее всего, не в 6841/1333 г., а в интервале между 6845/1337 и 6853/1345 гг., если принять за terminus ante quem копию надписи в Юрьевском монастыре 6853/1345 г.; 4) разницу между первым и вторым почерком основного массива текста Н1Л-С следует объяснять не хронологически, а стилистически, как и в Лаврентьевском списке.

Однако насколько согласуются с такими выводами данные текстологического анализа?

27 - 5536

Попытки сопоставления текстов Синодального и Комиссионного списков Н1Л, как правило, ограничивались выявлением имеющихся между ними разночтений и «избыточной» информации, содержащейся в каждом из них. Поскольку же целью такой работы было определение состава их общего протографа то наличие разночтений и «избытков» пытались объяснить дополнениями, принадлежащими переписчикам и редакторам.

По отношению к Н1Л-К в ряде случаев такая позиция не вызывала сомнений, тем более если речь заходила о больших вставных новеллах и повестях, представленных как в изводах Н1Л, так и в составе других летописных сводов. Такими общими для обоих списков вставками являются «Повесть о взятии Царьграда фрягами» под 6711/1203 г., «Повесть о Калкской битве» под 6732/1224 г., «Повесть о Батыевом нашествии» под 6746/1238 г., однако уже «Повесть о убиении Михаила Черниговского» под 6753/1245 г. оказывается представленной только в Н1Л-К, точно так же как только в этом списке мы обнаруживаем соединение текста «Повести о князе Александре Ярославиче Невском» с годовыми статьями летописи, начиная с 6748/1240 г. и кончая 6759/1251 г. включительно, где описано чудо при его погребении, хотя вплоть до 1263 г. «усопший» князь продолжает жить на ее страницах. И наоборот, только в Н1Л-С под 6726/1218 г. можно найти рассказ об избиении братьев рязанским князем Глебом Владимировичем.

Гораздо чаще асимметричные пропуски и «избыточные» тексты встречаются в годовых статьях. Они появляются с конца 30-х гг. XI в., когда исследователь впервые сталкивается с уникальными хронографическими заметками о новгородских событиях, которые позволили А. А. Шахматову и его последователям представить их остатками Новгородского начального свода XI в., и далее, на всем протяжении Н1Л-С, причем сопоставление двух изводов убеждает, что в большинстве случаев мы имеем дело не с дополнениями, а с редакторскими сокращениями одного и того же прототекста. Это хорошо видно, например, в текстах под 6631, 6644, 6678, 6685, 6687, 6688,6689,6690,6691. 6692, 6697, 6701, 6706, 6713, 6726, 6735, 6740, 6769, 6671, 6673. 6808, 6809, 6818, 6841 гг., где можно обнаружить перестановки

тдельных внутригодовых заметок, как если бы переписчик сначала такую заметку пропустил (случайно или намеренно), а затем, обнаружив ошибку (или переменив решение), ввел это с00бщение в уже измененную последовательность событий.

В целом же следует констатировать, что эти сокращения и «избытки» не укладываются в какую-либо систему, т. е. не позволяют говорить о какой-либо заданности отбора. Последнее особенно рельефно показал в своей работе В.Л.Янин". Это означает, что те или иные сокращения протографа целиком зависели от произвола переписчиков, для которых основной интерес, особенно в диапазоне XI—XII вв., представляли не киевские, а новгородские события, хотя при этом нельзя не учитывать, применительно к Н1Л-С, еще и желание по возможности сократить объем рукописи.

Другими словами, «избыточные» тексты Н1Л-С оказываются сокращениями, сделанными писцами Н1Л-К при передаче их общего протографа, и касаются преимущественно сведений о храмовом строительстве (6692/1184, 6703/1195, 6746/1238, 6808/1300, 6811/1303, 6835/1327 гг.) и «кадровых» изменениях в новгородской епархии почти двухвековой (для них) давности (6652/1144, 6675/1167, 6687/1179, 6700/1192, 6701/1193, 6702/ 1194, 6703/1195 гг.), тогда как сокращения этого же текста переписчиками Н1Л-С в статьях 6701/1193, 6711/1203 и 6833/1325 гг. скорее случайны и связаны с экономией места. В целом же именно изучение этих разночтений приводит к заключению о более полной и точной передаче общего текста Н1Л в Н1Л-С, чем в Н1Л-К, а их общее использование дает исследователю надежную базу для воссоздания текста Н1Л, несущего в себе не только тексты, но также индивидуальные приметы их авторов и переписчиков. Па это прямо указывает в своей работе А. А. Гиппиус, по словам которого выделенные им «в тексте погодной новгородской летописи XII— первой трети XIV в. сегменты могут бытъ{...) атрибуированы одному княжескому и одиннадцати (или десяти, в зависимости от неясной интерпретации самого последнего участка) владычным летописцам»

Будучи подтверждено фактами, такое замечательное открытие молодого исследователя могло раз и навсегда решить все загадки Н1Л и ее изводов; однако поскольку сам автор позабыл

27«

сообщить читателям, на основании каких именно признаков ему удалось сделать столь важные наблюдения, последнее обстоятельство вынудило меня предпринять заново первичное текстологическое обследование списков, заключающееся в том, чтобы на протяжении всего текста Н1Л-С попытаться выделить повторяющиеся синтагмы, общие с Н1Л-К, а потому способные служить объективными признаками характеристики автора/ составителя их общего протографа, проследив их распределение по годовым статьям.

Подобных устойчивых синтагм оказалось менее десятка, однако представлены они достаточно репрезентативно. Таковы патетические обращения: «О, велика бяша беда в час тыи...», или «О, горе тогда, братье, бяше...», или «О, горе, братие, лют бяше пожар...»; характерное заключение при сообщении о построении церкви или монастыря: «...и бысть крестьяном прибежище», «...и бысть прибежище всем крестианом»; не менее характерное завершение рассказа о каком-либо походе, путешествии или военной экспедиции: «...и придоша вси сторови/здорови», «...асами придошасторови», «...и приидоша вси здрави»; формула завершения переговоров о мире, что он был заключен «...на всей воли новгородской» и т. п.

В результате мною была составлена таблица, показывающая распределение таких синтагм по годам не только на отрезке совпадения текстов Н1Л-С и Н1Л-К. но и на всем пространстве Комиссионного списка, что исключает возможность случайных совпадений и тем самым намечает хронологические границы протографа Н1Л-С, общего с Н1Л-К. Вот как эти синтагмы распределяются по годам в текстах:

«...и придоша/приехаша/воротишася вси сдорови/ здрави»: 6688/1180, 6694/1186, 6699/1191, 6700/1192, 6705/1197, 6720/1212, 6722/1214, 6724/1216, 6725/1217, 6727/1219, 6731/ 1223, 6741/1233, 6744/1236, 6748/1240, 6753/1245, 6764/1256, 6774/1266, 6776/1268, 6800/1292, 6819/1311, 6826/1318, 6832/ 1324, 6856/1348, 6858/1350 (1180-1350 гг., 24 раза);

«А покой, Господи... // А дай Бог ему...»: 6696/1188, 6715/ 1207, 6719/1211, 6735/1227, 6738/1230, 6742/1234, 6770/1262, 6771/1263, 6776/1268, 6782/1274, 6809/1301, 6818/1310, 6819/ 1311, 6841/1333, 6850/1342, 6851/1343 (1188-1343 гг., 16 раз);

«О, ...братие...»: 6574/1066, 6577/1070, 6632/1124, 6669/1161, 6723/1215, 6724/1216, 6726/1218, 6738/1230, 6775/1267, 6801/ 1293, 6819/1311 (1066-1311 гг., 11 раз);

«...единБогвесть/единБогто весть»: 6717/1209,6732/1224, 6735/1227,6736/1228,6746/1238,6748/1240,6770/1262,6776/1268, 6823/1315, 6824/1316, 6843/1335 (1209-1335 гг., 11 раз);

«...на всей воли своей/новгородской»: 6678/1170, 6737/ 1229, 6738/1230, 6763/1255, 6777/1269, 6791/1283, 6822/1314 (1170—1314 гг., 7 раз);

«...и бысть крестьяном прибежище»: 6661/1153, 6687/1179, 6700/1192, 6703/1195, 6821/1313, 6845/1337 (1153-1337 гг., 6 раз);

«...и рады быша новгородци своему хотению»: 6676/1168, 6713/1205, 6737/1229, 6822/1314 (1168 -1314 гг., 4 раза);

«...аше кто под другомъ яму копаеть, самъ ся в ню впадет/ въвалить»: 6765/1257, 6845/1337 (1257, 1337 гг., 2 раза);

«Мню бо, яко... / Мню, яко...»: 6664/1156, 6860/1352 (1156, 1352 гг., 2 раза)13

Итог, как можно убедиться, достаточно интересен: если отбросить два случая, приходящихся на тексты XI в., то на сплошной массив текстов с 1153 по 1352 г., т. е. на двести годовых статей. приходится 65 случаев использования устойчивых синтагм, характерных только для HIJI-C и Н1Л-К и отсутствующих в предшествующих HIJI-C летописных сводах, а во всех последующих без исключения встречающихся только в заимствованных из них текстах. При этом особенно важно отметить, что использование этих синтагм никак не реагирует на смену почерков писцов на лл. 117 об. — 118, демонстрируя монолитность текста статьи 6742/1234 г. и подтверждая происхождение Синодального списка как копии/извода Н1Л, существование которой не может быть поставлено под сомнение. И это при том, что в данный перечень не включены характерные для составителя протографа Н1Л-С благочестивые реплики и поучения.

Первая хронологически выделяемая группа состоит из двух синтагм, присутствие которых в текстах хорошо согласуется Друг с другом, — «...рады быша новгородцы своему хотению» и «...на всей воли новгородской», поскольку обе они использованы в интервале 1168/1170—1314 гг., причем начальная дата сопоставима с рубежом начала собственного новгородского лето-

писания, традиционно связываемого с именем Германа Вояты Примечательно, что ряд основных синтагм, появляющихся на отрезке времени с 1153 г. («...и бысть крестьянам прибежище») по 1188 г. («А покой, Господи... / А дай Бог ему...») прослеживаются в первом случае до 1337-го, а во втором — д0 1343 г., т. е. характерны для протографа обоих списков на всем пространстве собственно новгородского летописания этого периода. Там же, в 1335 г. заканчивается использование синтагмы ...един Бог весть/един Бог то весть», которая впервые отмечена в тексте под 1209 г. К этому перечню можно добавить дважды, под 6765/1257 и 6845/1337 гг., использованную сентенцию «а оже кто подъ другомъ копаеть яму, самъ впадется в ню /сам в ню въвалитъ».

Однако самой устойчивой синтагмой оказывается формула благополучного возвращения новгородцев домой «и придоша/ приехаша вси сдорови/здорови», проходящая от 1180 г. до 1350 г. и тем самым «покрывающая» все включенные в список тексты. Ее отсутствие в последующих статьях Н1Л-К дает возможность впервые с уверенностью отнести эту синтагму на счет не гипотетических авторов отдельных записей, а редактора-составителя протографа рассматриваемых списков, т. е. собственно текста HUI. Другой столь же безусловной редакторской синтагмой следует признать патетическое обращение к читателям/слушателям «О, ... братие...». Оно впервые встречается в текстах Н1Л-С 1066 г. и 1070 г., дополняющих соответственные тексты Киево-Печерской летописи, а в последний раз отмечено под 1311 г., что, естественно, не является безусловной гарантией ее отсутствия в протографе исследуемых списков и в последующее время до 1352 г., если только ее употребление не ограничивалось отношением автора/составителя Н1Л исключительно к событиям прошлого".

Насколько велика вероятность подобного предположения, подтверждает пример третьей аналогичной синтагмы, представленной в текстах 6664/1156 и 6860/1352 гг. более нигде в летописании не встретившимся мне оборотом «мню, яко...». которым упомянутый редактор-составитель вводил в текст свою оценку происходившего — первый раз в отношении событий двухсотлетней давности (о владыке Неофите и его

значении для Новгорода и новгородцев: «Мьню бо, яко не хотя Богъ, по грЪхомъ нашимъ, дати намъ на утеху гроба еГо, отведе А Кыеву, и тамо прЪставися; и положиша А въ Печерьскемь манастыри, у святЪи Богородици въ печере»)

и вторично по поводу эпидемии легочной чумы, разразившейся в Новгороде после смерти владыки Василия («Не токмо же въ едином Нов'Ьград'Ь бысть сиа смерть, мню, яко по лицю всея земъля походи»). И в том и в другом случае при внимательном изучении текстов не остается сомнения, что их обрабатывал один и тот же человек, живший, конечно же, не в XII, а в первой половине и середине XIV в. Подобное заключение, отнюдь не столь неожиданное, как может показаться на первый взгляд, позволяет думать, что и весь основной массив выделенных синтагм, имеющих эмоциональный оттенок и доходящих до 40-х гг. XIV в., принадлежит человеку, который собирал и обрабатывал тексты новгородских летописцев XII—XIII вв., составляя «Новгородскую Первую летопись».

Таков единственно возможный вывод, который нельзя опровергнуть так же, как нельзя опровергнуть устойчивое употребление данных синтагм, тем более что он не противоречит ранее представленным предварительным выводам кодикологи-ческого анализа Н1Л-С. Действительно, никакими гипотетическими перемещениями текстов в пространстве и во времени невозможно подвергнуть сомнению факт, что внести в тексты, описывающие события трех веков и последовательно возникавшие на протяжении этого периода, один и тот же набор характерных синтагм мог только человек, который сводил воедино и обрабатывал эти тексты. И если его последнюю характерную синтагму мы находим в тексте 1352 г., после которого ни одна из составляющих этого набора не появляется в Н1Л-К, то время прекращения его работы и последующей смерти надо искать вскоре после этой даты.

Вывод этот можно еще более укрепить, обратившись к событиям 6860/1352 г. и к их последствиям, отразившимся как в Н1Л-К, так и в других новгородских летописях.

Напомню, что речь идет об эпидемии легочной чумы, начавшейся весной 1352 г. во Пскове и затем перекинувшейся на Новгород, причем если во Пскове оказался переживший

чуму очевидец, составившей об этом времени повесть-отчет содержащий рассказ о приезде к псковичам архиепископа Василия и о его последующей смерти, то в Новгороде краткую запись о гибели многих «добрых людей» оставил составитель Н1Л, которая в последующем новгородском летописании XV в. («Новгородская IV летопись», «Летопись Авраамки») следовала за сокращенным текстом псковской «Повести». Вот эта запись в передаче Н1Л-К:

«В л'Ъто 6860. Бысть моръ силенъ велми въ Плесков'Ъ.

Того же л*Ьта приихаша послове плесковьскыи в Новъгород, зовуще владыку Василья к соб'Ь, дабы их бла-гословилъ, и владыка послуша молбы их, поиха к нимъ, и, приихавши, благослови их; и идя изо Пьскова в Новъгород, преставися на пути, на рЪцЪ на Уз'Ь, месяца июля въ 3 день, на память святого мученика Акинфа, вторник въ 9 час дни.

Того же л4та постави владыка Моиси церковь камену въ имя святыя Богородица Успение на Волотов'Ъ.

Того же лЪта пакы с молбою введоша Моисия архиепископа на свои ему столъ къ святЪи СофЪи.

Того же я^Ьта бысть морь силенъ в НовЪградЬ, прилучися приити на ны, по человеколюбию Божию, праведному суду его; вниде смерть в люди тяжка и напрасна, от Госпожина дни почалося нолыгЬ и до Велика дни, множество бещисле-но людии добрых помре тогда. Сице же бысть знамение тоя смерти: хракнеть кровью челов'Ъкъ и до треи день бывъ да умрет.

Не токмо же въ едином Нов'Ьград'Ь бысть сиа смерть, мню, яко по лицю всея земъля походи; и ему же Богъ повелЬ, тъ умре, а его же снабди, сего кажа наказует; да прочее дни о ГосподЬ цЪломудрено и безъгр'Ъшно поживемъ» [Н1ЛТ950, с. 362-363].

Как можно видеть из тональности заключения этой статьи, ее автор не подозревал, что она окажется последней в составленном им летописном своде, хотя это именно так и произошло. Основанием для такого утверждения служит следующая за ней годовая статья в Н1Л-К, сообщающая о смерти великого князя московского Симеона Ивановича, о посольстве от новгородского архиепископа в Царьград и о посольстве новгородца Семена Судокова в Орду:

«В лЬто 6861 (1353/1354). Преставися князь велшсыи Семеонъ Иванович всея Руси, и два сына его.

Того же л'Ьта послаша послы свои архиепископъ новго-родчкыи Моиси въ Ц'Ьсарьгородкъ цесарю и к патриарху, прося от них благословения и исправления о неподобных вещех, приходящих с насилиемъ от митрополита.

Того же л'Ьта послаша новгородци свои посол Смена Судокова ко цесарю в Орду, прося великого княжениа Костянтину князю [Васильевичу] Суздальскому; и не по-слуша их цесарь и дашеть Ивану князю Ивановичю великое княжение.

И пребыша без мира новгородци с велнкимъ княземъ полтора года, нь зла не бысть никакого же» [Н1Л-1950, с. 363].

Подобным образом, следуя хронологии Н1Л-К, об этом событии рассказывает «Софийская Первая летопись» старшего извода, возможно, используя (прямо или опосредованно) текст одного из протографов Комиссионного списка15

С точки зрения общей последовательности событий и «генеральной хронологии» здесь нет никаких ошибок. Более того, на первый взгляд эта запись позволяет думать (как это делает большинство исследователей данных текстов), что она является непосредственным продолжением предыдущих записей в Н1Л, будучи сделана если не той же рукой, то, несомненно, на тех же листах. Такова магия единого текста, заставляющая забыть, что на страницы Комиссионного списка это сообщение попало почти сто лет спустя после описываемых здесь событий, и у нас нет никаких оснований считать, что данный текст был скопирован непосредственно с Н1Л. Скорее наоборот: у нас есть все основания полагать, что Н1Л-К является копией/изводом не оригинала Н1Л, завершенного в начале 50-х гг. XV в., а всего лишь одной из последующих копий, близких, но не тождественных общему их с Н1Л-С протографу.

На чем базируется такое утверждение?

Одним из самых убедительных доказательств того, что между Н1Л и Н1Л-К стояли промежуточные списки, могут служить многочисленные мелкие ошибки в написании личных имен и топонимов, стилистические разночтения и изменения структуры фраз, выявляемые при сличении Н1Л-С и Н1Л-К, совершенно невозможные при непосредственном использовании одного

и того же списка-протографа, а также характер сокращений которые, как и сокращения в Н1Л-С, можно объяснить только освобождением текста от уже излишних, потерявших значение и интерес подробностей в общих для обоих списков текстах, например (в квадратных скобках курсивом восстанавливается отсутствующий текст):

Комиссионный список Синодальный список

6676/1168. Прииде князь Романъ Мьстиславиць, вънукъ Изяславль, Новугороду на столъ [жЬсяци] априля въ 14 день [ев въторую недЪлю по Велице дни, индикта пьрваго], и ради быша новгородци своему хотЪнию. 6676/1168. Приде князь Романъ Мьстиславиць, вънукъ Изяславль, Новугороду на столъ мЪсяци априля въ 14, въ въторую недЪлю по Велице дни, индикта пьрваго, и ради быша новгородь-ци своему хотению.

6687/1179. Заложи архиепи-скопъ новгородчкыи владыка Илья [съ братомъ] церковь каме-ну святыа Богородица Благовещение, а начата ю дЬлати мая [мЬсяця] 21 [на святую цесарю Костянтина и Елены], а концаша [мЬсяця] августа въ 25 [на святого апостола Тита], а всего дЪла церковнаго [зъдашя] днии 70; и бысть крестияномъ прибежище. 6687/1179. Заложи архиепископъ [новгородчкыи владыка] Илия съ братомь церковь камя-ну святыя Богородиця Благовещение, и начя здати церковь майя мЪсяця въ 21, на святую цесарю Костянтина и Елены, а коньцяша мЪсяця августа въ 25, на святого апостола Тита, а всЪго дЪла церковьнаго зьдания днии 70; и бысть крестьяномъ прибежище.

6695/1187. Поставленъ бысть архиепископом новгородчкымъ Гаврила въ 29 марта [мЪсяця на, святого Варихисия], а прииде к Новугороду [мЬсяця] мая въ 31 [на святого мученика Ермиа], и ради быша новгородци своему владыцЬ. 6595/1187. Поставленъ бысть архиепископъ новгородьскыи Гаврила мЪсяця марта въ 29, на святого Варихисия, и приде Новугороду мЪсяця майя въ 31. на святого мученика Ермиа, и ради быша новъгородьци [своему владыцЪ].

6704/1196. Того же лЪта исписа церковь на воротех архиепископъ Мартурии святыя Богородица [я писець Грьцинъ Петровиць]. 6704/1196. Томь же лЪтЬ испьса црковь на воротехъ архепископь Мартурии святыя Богородиця, а писець Грьцинъ Петровиць.

6735/1227. И того же лЪта ис-писа церковь Святых мученикъ 40 Вячеславъ Прокъшиниць, внукъ Малышевъ; а дай ему Богъ спасение и отпущение грЪховъ, иже много трудися о святых мученицах, и устрой собЪ память до вЪка вЪчнаго. 6735/1227. Въ то же лЪто ис-писа церковь Святых 40 Вячеславъ [Прокошинич], Малышев вънукъ; а и [ дай] Богъ ему спасение [и отпущение грЪховъ, иже много трудися о святых мученицах, и устрой собЪ память до вЪка вЪчнаго].

6771/1263. А дай, Господи милосердый, вид'Ьти ему лице твое в будущии в'Ькъ съ всими угодившими, сице же и за Новъград и за всю Рускую землю живот свои отдавая. 6771/1263. Дай, Господи милостивыи, вид'Ьти ему лице твое в будущии в'Ькъ, [съ всими угодившими] иже потрудися за Новъгородъ и за всю Русьскую землю [ живот свои отдавая].

6809/1301. А покои, Господи, душа въ царствии небесномъ тЬх, иже у города [того] главы своя по-ложиша за святую СофЪю; а князю великому АндрЪю умножи, Господи, много л%т съ своими мужи съ суздалци и съ своими мужи с новгородци и с ладожаны. 6809/1301. А покои, Господи, въ царствии своем душа тЬхъ, иже у города того головы своя положиша за святую Софью [а князю великому АндрЬю умножи, Господи, много лЪт съ своими мужи съ суздалци и съ своими мужи с новгородци и с ладожаны].

6818/1310. Того же лЪта, на зиму, преставися блаженыи архи-епископъ новгородчкыи Феок-тистъ, месяца декабря въ 23, на память святых мученикъ 10, иже въ КригЬ; много пострада Бого-ви въ болезни, святая душа его возиде на небеса, а лице его про-свЪтися яко свЪтъ, яко всЪмъ видящим дивитися и славити Бога; и положено бысть тЬло его честное всЬмъ иер'Ьискымъ чиномъ в манастыр'Ь святыя Богородица Благо вЪщениа. 6818/1310. Той же зимы преставися архиепископъ новгородский Фектистъ, месяца декабря 23, на память святыхъ мученик 10, иже въ КритЬ, [много пострада Богови въ болезни, святая душа его возиде на небеса, а лице его просвЪтися яко свЪтъ, яко всЬмъ видящим дивитися и славити Бога; ] и положенъ бысть [ тЬло его] въ церкви, в манастыри святыя Богородица Благовещения, честно всЬмь ерЪискым чиномь.

6824/1316. Князь же Михаиле, не дошед города, ста въ Устьянехъ; и тако мира не воз-мя, поиде прочь, не успЪвъ ни-чтоже.

Нь болшюю рану въсприимъ: възвратися назадъ и заблудиша во озерехъ, в болотех; и начата измирати гладом, и ядяху конину, а инии, съ щитовъ кожю сди-рающе, ядяху, а снасть свою всю пожгоша [а иное пометаша]; при-идоша иЪши в домы своя, при-имше рану, якоже древле иеруса-лимлянЪ, внегда предасть я Богъ в руцЪ цесарю Титу Римъску.

6824/1316. Князь же Михаиле, не дошедъ города, ста въ УстьянЪхъ; и тако мира не воз-ма, поиде проче, не усп'Ьвъ ни-чтоже.

Но болшюю рану въсприимъ, възвративше бо ся въспять: заблудиша въ озерЪхъ и в боло-тЪхъ; и начата мерети гладомь, ядяху же и конину, [а инии, съ щитовъ кожю сдирающе, ядяху] а снасть свою [всю] пожгоша, а иное пометаша; и придоша пЬши в домы своя, приимше рану немалу [якоже древле иеруса-лимлян-Ъ, внегда предасть я Богъ в руц-Ь цесарю Титу Римъску].

Этими же, а отнюдь не какими-либо иными обстоятельствами объясняется отсутствие в Комиссионном списке тех «избыточных» сведений Н1Л-С о новгородцах XII—XIII вв., которые уже не вызывали интереса у читателей последующего времени (имя Германа Вояты, имена настоятельниц женских монастырей, даже упоминание архимандрита Есифа, выпавшего из некоторых списков новгородских архимандритов XV в. и др.).

Наконец, и это, может быть, наиболее существенный факт, в тексте Н1Л-К, параллельном Н1Л-С, мы обнаруживаем обширные вставные повести, отсутствовавшие в первоначальном архетипе изводов.

Первой и самой показательной такой вставкой является «Повесть о взятии Царьграда фрягами», в обеих списках стоящая под 6712/1204 г. В литературе принято считать, что «Повесть» попала на свое теперешнее место между 1204 и 1211 г., когда из Константинополя в Новгород вернулся Добрыня Ядрейкович, вскоре возглавивший новгородскую архиепископскую кафедру под именем Антония. Логически так оно быть могло, но было ли? И для сомнений здесь есть серьезные основания, в первую очередь из-за того места, которое эта «Повесть» занимает в обеих списках.

Дело в том, что и там, и там статье 6712/1204 г. с «Повестью» предшествует статья 6711/1203 г. В Н1Л-С она состоит из 1) сообщения о взятии и разорении Киева Рюриком Ростиславичем, 2) сообщения о победе Ольговичей над Литвой, 3) смене новгородских посадников (умер Мирошка, стал Михалко) и 4) о конском море в Новгороде и области. В Н1Л-К статья 6711/1203 г. точно так же начинается 1) сообщением о взятии и разорении Киева, но далее следует 2) сообщение о походе русских князей на половцев, затем следует статья 6712/1204 г. с «Повестью», к которой «подверстаны» сообщения 1) о походе Ольговичей на Литву, 2) о смене посадников в Новгороде, 3) о конском море в Новгородской области, а потом — краткое летописное сообщение о взятии Латинами Царьграда, отсутствующее в Н1Л-С. На первый взгляд, разница здесь только в том, что в Н1Л-С выпущен поход на половцев и летописная заметка о падении Царьграда, да сдвинут ряд летописных заметок из 6711/1203 г. в 6712/1204 г., хотя В.Л.Янин полагает, что здесь перед нами безусловный «шов», указывающий на заимствование из неизвестной нам летописи17.

В действительности дело куда интересней.

Такое передвижение текстов вокруг «Повести» было бы совершенно невозможно, если бы она вошла до или во время написания Н1Л, т. е. в первой половине XIV в. или ранее. Иное дело, если «Повесть» была вставлена в рукопись Н1Л после ее завершения, разорвав текст годовой статьи, в которой уже находилось известие о взятии Царьграда латинами, но до снятия первой копии, которую мы знаем под именем Синодального списка. Переписчик Н1Л-С, столкнувшись с текстом «Повести» и рассудив, что краткое сообщение о данном событии уже имеется в конце статьи 6712/1204 г., решил заменить его «Повестью» и, сократив объем предыдущей статьи путем исключения рассказа о походе русских князей на половцев, передвинул на его место в 1203 г. ряд событий 1204 г., предшествовавшие заметке о Царьграде. Наоборот, создатель протографа Н1Л-К переписал текст «Повести» так, как она и была вставлена между листами Н1Л, однако при этом забыл опустить дублирующую ее заметку о Латинах, внеся разнобой в отраженную изводами структуру Н1Л.

Но если перемещение текста в указанных пределах списка Н1Л-К связано с созданием первой копии Н1Л извода К (К,), то наложение на ее текст «Повести о житии Александра Ярославича», включивший в себя отдельные фрагменты летописи статей 6748/1240 — 6759/1252 гг., можно было произвести только при работе над одним из последующих копийных списков, каким мог стать непосредственный протограф Н1Л-К (К ,, К.() или даже собственно Н1Л-К, когда в распоряжении переписчика был не пергамен, а бумага, причем в достаточно больших количествах, что стало возможно только в XV в. Существование такого промежуточного протографа извода Н1Л-К находит подтверждение в особенностях Академического списка, происходящего от одного из общих с ним протографов, на что указывает, в частности, статья 6738/1230 г., где, в отличие от Н1Л-К, сохранилась адекватная Н1Л-С фраза «и дай Богъ молитвами его всЪм христианомъ и мн%, грешному Иоанну понови» с заменой имени пономаря Тимофея — попом Иоанном [Н1Л-1950, с. 70, 278].

Теперь, располагая вескими доказательствами о прекращении записей в Н1Л в 1352/1353 г., о чем свидетельствуют данные текстологического анализа, с одной стороны, и следы безусловной вторичности списка Н1Л-К, лишь опосредованно, через промежуточные копии/копию восходящего к собственно Н1Л, — с другой, мы можем возвратиться к заключительным для Н1Л статьям 6860 и 6861 гг. в Н1Л-К, чтобы рассмотреть высказанное предположение с точки зрения других новгородских летописных сводов.

И здесь мы сталкиваемся с любопытной ситуацией.

Начать следует с того, что в «Софийской Первой летописи» (старшего извода) (далее — С1Л) нет вообще упоминания об эпидемии 1352 г., а статья 6860/1352 г. занята так называемым «Рукописанием Магнуша, короля свейского», после которого очень кратко, следуя Н1Л-К, сообщается о смерти архиепископа Василия на реке Узе1", тогда как следующая статья 6861/1353 г. воспроизводит соответствующую статью Н1Л-К, открывающуюся сообщением о преставлении московского князя и отправкой новгородских послов в Орду.

Однако существуют новгородские летописи того же времени («Новгородская IV» и «Летопись Авраамки»), в которых этот «пакет» известий (смерть Симеона, отправка в Орду Семена Судокова, получение великого княжения Иваном Московским и отправка Моисеем посольства к патриарху) воспроизводится дважды — под 6860/1352 и 6861/1353 гг., будучи разделеным «Рукописанием Магнуша» и объединенным рассказом об эпидемии в Пскове, обстоятельствах смерти Василия и эпидемии в Новгороде, причем все это в пределах одного свода1'1 Объяснить столь парадоксальную ситуацию можно только предположив, что в данном случае перед нами последствия временного разрыва летописания в Новгороде в результате эпидемии легочной чумы 1352 г., которая вывела из жизни не только летописцев, но на какое-то время и их труды, как это случилось с Н1Л-С. Однако если Синодальный список Н1Л все же сохранился до наших дней, чего нельзя сказать о его возможных изводах, поскольку мы их не знаем, то его протограф, список Н1Л, вероятнее всего, не дожил до начала XV в., если не погиб вскоре после эпидемии в одном из новгородских пожаров.

Действительно, анализируя тексты последующих новгородских сводов, можно заметить, что за исключением московско-владимирского летописания, все шире используемого в Новгороде уже во второй половине XIV в., в распоряжении новгородских сводчиков было два основных местных источника — один из протографов Комиссионного списка, который заканчивался статьей 6860/1352 г., и другой, близкий по содержанию, текст которого заканчивался статьей 6859/1351 г. Об этом нам известно потому, что одна из линий новгородского летописания XV в., представленная «Новгородской IV летописью» и «Летописью Авраамки», содержит в своем составе два варианта статьи 6861/1353 г., причем сокращенный вариант открывает статью 6860/1352 г., в которой далее следует рассказ о «псковском море», о смерти архиепископа Василия, об эпидемии в Новгороде (в НГУЛ добавлено еще и «рукописание Магнуша»), а более полный представлен под своим, 6861/1353 г.

В л"Ъто 6860. Преставися князь великим Семион Ивано-

Послаша Новгородци свои посолъ къ Татарьскому царю Смена Судокова, просяще вели-каго княжениа князю Суздальскому Костянтину, и не послуша ихь царь и дашеть великое княжение Ивану Ивановичу.

И пребыша Новгородци без мира с великимъ княземь полтора году, но зла не бысть ни коего же. (...)

В л"Ьто 6861. Преставися князь Семионъ Ивановичь, кня-живъ 13 лЪтъ.

Исходящи сорочины смире-наго Семиона, преставися братъ его ОндрЪи. По немь родися на четыредесятины сын Володи-мерь.

Преставися Фегнастъ митро-фолитъ, наставникъ всеа Руси, и положенъ бысть на МосквЪ, въ церкви святыя Богородица.

Того же л^та князи в Орду пошли, сперся о великомъ княжении.

А Новгородци послаша свои посолъ Семиона Судокова ко То-тарьскому царю, прося великого княжениа Костянтину Васильевичи), князю Суздальскому; и не послуша ихъ царь и дасть великое княжение князю Ивану Ивановичю.

И Новгородци пребыша с нимъ без миру полтора года, но зла не бысть ни коего же. (...)

Стоит отметить, что в статье 6860 г. в Н1УЛ, открывающейся сообщением о смерти Симеона, далее говорится о встрече в Москве этого же Симеона с Константином Васильевичем Суздальским.

Объяснить такую ситуацию, тиражируемую в последующих списках, можно только предположив, что каждый из них был дополнен во второй половине XIV в. по одному и тому же источнику известиями, начинавшимися статьей 6861/1353 г. протографа Н1Л-К. В процессе дальнейшей работы сводчиков, объединивших в конце XIV в. две эти ветви новгородского летописания, дублирование одной и той же статьи осталось не замеченным, тем более что в «порубежной» статье 6860/1352 г.

оказались слиты как новгородские, так и псковские тексты, рассказывающие об эпидемии, тем самым еще раз подтверждая прСдположение о перерыве в летописании Новгорода, который и обозначил конец собственно текста Н1Л в 1352 г.

Вместе с тем, опираясь на дублирующие статьи о смерти московского князя, посольстве Семена Судокова и пр., можно думать, что продолжение новгородского летописания после 1352 г. не было связано с уже имевшимися сводами, а, как обычно, явилось проявлением частной инициативы после естественной гибели книг и летописей в пожарах и в результате уничтожения движимого имущества умерших от эпидемии, которое становилось переносчиком заразы. На это прямо указывал псковский очевидец, писавший, что «аще кто кому отда-ваху статокъ свои живота или дЪти, то и ти тако же мнози, на борзЪ разболевшеся, умираху»2(1 О том же истреблении старых летописей пожарами и эпидемиями упоминает и Краткий летописец новгородских владык под 1429 г., что «отъ многыхъ лЪтъ и многихъ повЪтриевъ старые памятухи извелися »21.

К сказанному можно добавить, что в тексте Н1Л-К внутренняя «замятия», вызванная в Новгороде эпидемией, возможно, отмечена пропуском 6859/1351 г., под которым в сводах XV в. повсеместно читается один и тот же рассказ о походе все того же князя Симеона Ивановича к Смоленску, последующем его стоянии на Протве и на Угре22, заимствованный из московской летописи и только дополненный местным новгородским известием о поновлении церкви Бориса и Глеба «ореховским серебром»2:

Таким образом, опираясь на результаты всестороннего текстологического анализа обоих списков/изводов Н1Л, сейчас можно утверждать, что 1) не дошедшая до нас рукопись Н1Л не только существовала, но была создана на основе предшествующих летописных сводов разного происхождения в результате работы человека, оставившего в ее тексте яркие отпечатки своего стиля и тем самым обозначившего объем своей работы; 2) обработка всего использованного материала была им закончена, вероятнее всего, в середине 40-х гг. XIV в., после чего с Н1Л была снята копия, известная нам как Н1Л-С; 3) поскольку характерные общие с Н1Л-С авторские приметы устойчиво прослежи-28-5536

ваются в тексте HIJI-K с 6632/1124 по 6860/1352 г. включительно можно полагать, что этот же человек продолжал пополнять созданный им текст Н1Л годовыми заметками до 6861/1353 г., каковым годом можно предположительно датировать его смерть; 4) спустя время после этой даты с пополненного текста Н1Л была снята новая копия, которая явилась общим протографом (архетипом) для всего извода Н1Л-К; 5) в последующем тексты этого извода были использованы в новгородском летописании, тогда как оригинальный список HDI, скорее всего, погиб в одном из новгородских пожаров второй половины XIV в., не дав другого «потомства»; во всяком случае, оно нам не известно.

3

Теперь, когда восстановлена непротиворечивая картина соотношения списка Н1Л со списками ее старшего и младшего изводов во времени и пространстве, можно попытаться определить место, которое занимала эта летопись в общей истории новгородского летописания как по своему содержанию, так и по своей социальной обусловленности, иначе говоря, в какой категории письменных источников ее следует рассматривать — как памятник частного или официального новгородского летописания?

Оставляя в стороне историографические подробности рассмотрения этой темы, можно сказать, что, несмотря на многообразие мнений исследователей, большинство из них было склонно рассматривать Н1Л как памятник официального новгородского летописания, связанный традицией и текстами с Начальным сводом XI в., но впоследствии вобравший в себя и частные новгородские летописцы второй половины XII — летопись Германа Вояты и первой половины XIII в. — летописный свод пономаря Тимофея. И то и другое вытекало из наблюдении над текстами обоих изводов Н1Л, однако в последних по времени работах было с предельной четкостью заявлено, что 1) Н1Л-С-является отражением «владычной» летописи, т. е. безусловно официального, а не частного документа; 2) она велась непрерывно и постоянно из года в год с 1115 г. одним княжеским и одиннадцатью (или десятью) архиепископскими летописцами, каковыми были пономарь Тимофей и священник Герман Воята,

а также юрьевский архимандрит Кирик, сменявшими друг друга одновременно со сменой новгородских архиепископов; 3) эта летопись содержит в своей начальной части остатки новгородского летописания XI в., как то предполагал следом за И. П. Сениговым и Д. И. Прозоровским А. А. Шахматов и его

последователи-1.

Начнем с того, что в таких широко употребляемых историками терминах, как «владычное летописание / владычный летописец / владычная летопись», совершенно так же как «княжеская летопись / княжеский летописец», отсутствует какое-либо реальное содержание, поскольку еще никто не смог указать конкретное отличие «княжеской» летописи от «митрополичьей», «монастырский» и т. д., уже потому, что таких отличий нет, как не было специально «княжеских», «владычных» и прочих летописцев. Не случайно и А. А. Гиппиус, перечислив годы работы каждого из десяти безымянных летописцев новгородских архиепископов, позабыл объяснить, как происходил их подбор и последующая смена, а главное — зачем все это было нужно.

Впрочем, на последний вопрос как раз можно ответить: чтобы утвердить идею о «непрерывно ведущейся владычной летописи», что, как мы знаем, не соответствует результатам текстологического анализа. Более того, именно эти данные лучше всего подтверждают несколько неуклюжее предположение, высказанное в свое время еще И. П. Сениговым, что Синодальный список представляет собою соединение нескольких летописей, аргументируя свой взгляд наблюдениями над палеографией, лингвистикой и историческими реалиями текста. Этот вывод позднее объяснил Б. М. Ляпунов, исследовавший язык Н1Л-С, который писал, что «непоследовательность в правописании и палеографических приемах части 1—118л. обуславливается тем, что писец или писцы имели перед собой подлинники, написанные разными руками и с различными правописаниями, и что, с другой стороны, последовательность в палеографическом и орфографическом отношениях части 119—166 л. указывает на однородный подлинник, исключая, м- б., некоторых мест», и с прозорливостью указывал на последние страницы рукописи, которые, как мы теперь доподлинно Знаем, были «написаны; впервые, а не списаны, тотчас после описанных на них событий»25. 28«

Действительно, даже если ограничиться рассмотрением только сохранившегося в Синодальном списке текста Щд можно увидеть, что он состоит из 1) переработанной и сокращенной заключительной части «Повести об убиении Бориса и Глеба»; 2) Киево-Печерской летописи Илариона за 6527/ 1019— 6623/1115 гг., представленной отдельными заметками, в том числе и краткими упоминаниями о событиях в Новгороде (6553/1045, 6574/1066, 6577/1069, 6605/1097 гг.); и 3) собственно новгородской летописи, состоящей поначалу из кратких фактографических записей, поначалу присоединяемых к статьям Киево-Печерской летописи (6611/1103, 6613/1105, 6616/1108, 6618/1110, 6619/1111, 6621/1113, 6623/1115 гг.), а уже к концу 20-х гг. XII в. полностью вытесняющих их собственно новгородскими записями.

Можно ли считать их свидетельством «непрерывно ведущейся летописи»? Нет, потому что, как бы ни относиться к гипотезе о том, что текст до 1188 г. написан рукою Германа Вояты, священника церкви Якова, чья кончина описана под этим годом, terminus post quem для начала собственно новгородских записей является не 6611/1103 г. и даже не 6623/1115 г., а 6675/ 1167 г., под которым записано, что «на ту же весну заложи Съдко Сытиниць церковь камяну святую мученику Бориса и Г/гЪба», которая упомянута в Н1Л-К под 6557/1049 г. как уже построенная им же «ныне (...) над Волховомъ», из чего можно понять что обработка текста XI в. происходила во второй половине XII в. после указанной верхней даты.

Другой такой же временной вехой, от которой можно отсчитывать время составления летописи «Германа Вояты». может служить перечень киевских князей «по крещении», находящийся среди статей Н1Л-К, предшествующих собственно летописному тексту. Этот перечень заканчивается вокняжени-ем в Киеве Ростислава Мстиславича, прогнавшего Изяслава Давыдовича 12 апреля 1159 г. Поскольку княжение Ростислава продолжалось по 1167 г., а его преемник, Мстислав Изяславич. вступивший на киевский стол 15 мая 1167 г., не назван, естественно полагать, что данный список составлен до этого события. Таким образом, эти два независимых показания, сходящиеся на 1167 г., достаточно точно определяют начало работы

над первой частью протографа Н1Л, которая основывается на 1) сокращенной выборке фактов из Киево-Печерской летописи Илариона и 2) собственно новгородских известиях, записанных post factum в последней трети XII в. Германом Воятой или его новгородским alter ego, в ранней своей части 3) дополненных разрозненными хронографическими заметками новгородского происхождения, в которых А. А. Шахматов хотел видеть следы новгородского летописания первой половины XI в.

В связи с этим стоит напомнить, что и усвоение Герману Вояте роли летописца основано исключительно на припоминании автора этой части летописи под 6652/1144 г. о поставлении его Нифонтом «в то же лето» попом, что позволило позднейшим исследователям соспоставить этот факт с указанием на продолжительность служения Германа «в полпятьдесят» лет под 1188 г., тем самым отождествив автора заметки с персонажем некролога. Однако кем бы ни был этот человек, отметивший свою причастность начальному периоду новгородского летописания, отождествить его с фигурой «владычного летописца» без сколько-нибудь убедительных аргументов, как это делает А. А. Гиппиус, чрезвычайно трудно, особенно если учитывать содержание его записей за период с 6627/1119 по 6696/1188 г., во-первых, потому, что они отражают не столько церковно-по-литическую, сколько бытовую сторону новгородской жизни, а во-вторых, потому, что эти же интересы и стилистические особенности их отражения можно наблюдать в текстах на протяжении последующих полутора-двух десятилетий после статьи 6696 г., сообщающей о смерти Вояты.

Более того, выделенные в тексте HDI устойчивые синтагмы, в ряде случаев позволяющие соотнести их употребление не с автором-составителем HDI второй четверти XIV в., а с авторами использованных им промежуточных сводов или частных летописцев, никоим образом не сигнализируют о какой-либо смене стиля в указанный период.

Оставляя на будущее специалистам-филологам, безусловно, самую сложную и ответственную сторону исследования Н1Л со стороны языка объединяемых ею текстов, в том числе и в динамике их изменений на протяжении трех с половиной веков, что требует одновременно проведения разносторонних тексто-

логических исследований всего круга памятников, содержащих эти же тексты, поскольку заявленная работами А. А. Гиппиуса программа не только не была, но по вполне объективной оценке не могла быть выполнена ни со стороны языка, ни со стороны текстологии, попытаемся, насколько это возможно выяснить если не личность, то социальную фигуру возможного заказчика Н1Л с тем, чтобы представить себе назначение данного летописного свода.

Проблема эта, насколько мне помнится, ни разу не поднималась в работах исследователей отечественного летописеве-дения, как не рассматривался никем из них специально вопрос о роли и значении летописей в общественной и культурной жизни средневековой Руси, их бытовании, хранении, продуцировании и, наконец, конвое. Между тем эти вопросы не только правомочны, но и весьма функциональны, потому что летописи, а в особенности летописные своды, охватывающие события за несколько столетий, являли собой не столько «четьи» книги, сколько справочники, содержащие самые разнообразные сведения — прецеденты по обычному, гражданскому, церковному, государственному праву во взаимодействии разных ветвей власти, регулировании отношений различных слоев и групп населения, дипломатического протокола, норм внутренней и внешней торговли и многого другого. Летописи оказывались нужны представителям княжеской администрации, приказному аппарат)', духовенству, начиная от приходских священников и кончая владычными дьяками, представителям городской администрации, судейскому сословию, торговым людям с большим оборотом капиталов и далекими торговыми экспедициями. Наконец, можно полагать, что летописи (хронографы) использовались при воспитании молодого поколения боярской и княжеской аристократии в качестве источника сведений по генеалогии, родственным связям, территориальным отношениям, взаимным обязанностям, географии и пр.

Насколько эти обстоятельства существенны при изучении именно новгородского летописания, показывает тот факт, что подавляющее большинство летописей новгородского происхождения или новгородской традиции известны нам, как правило, исключительно в составе сборников историко-юридическо-

го характера. В полной мере это относится и к Н1Л, представление о которой у нас складывается на основании Синодального и, в особенности, Комиссионного списка, дающего представление о так называемом «конвое» его протографа.

Сразу же оговорюсь — возможной части «конвоя». Как я показал выше, сейчас можно с уверенностью говорить, что рукопись Н1Л обрывалась на записи о событиях 6860/1352 г. и не получила своего естественного завершения, а затем вскоре и погибла «при невыясненных обстоятельствах», не дождавшись своего переплета. Принимая во внимание, что без переплета на протяжении 10—15 (если не более) лет оставалась и ранее снятая с Н1Л копия Н1Л-С, а также наблюдения над другими летописями (напр., история Радзивиловского списка)21', можно считать, что рукописи летописных сводов оставались в тетрадках до тех пор, пока не получали своего завершения при составлении сборника определенного содержания. Насколько такое утверждение правомерно в отношении Н1Л и Н1Л-С, показывает состав сборника историко-юридического характера середины XV в., написанный тремя перемежающимися почерками, в котором находится текст Н1Л-К.

Напомню состав рукописи, содержащей текст Н1Л-К и хранящейся в собрании быв. Археографической комиссии в СПб. отделении ИРИ РАН под № 240, по публикации А. Н. Насонова: л. 7 «Сице родословятся велицеи князи русьстии»; л. 7 об. «Родословие тех же князей»; л. 9. «Кто колико княжил»; л. 9 об. «А се князи русьстии»; л. 13. «А се, по святемь крещении, о княжении киевьстем»; л. 13 об. «А се князи великаго Новагорода»; л. 16. «А се посадници новгородьстии»; л. 18. «А се тысячьскыи новгородскыи»; л. 19. «А се русьстии митрополити»; л. 19 об. «А се новгородскыи епископы»; л. 19 об. «А се архиепископи»; л. 22. «А се архимандриты новгородскыи»; л. 22 об. «А се имена всем градом рускым, далним и ближним»; л. 25. «Летопись Акима епископа новгородскаго»; л. 28—264. Текст Новгородской летописи (Н1Л-К); л. 265—267. Церковный устав Владимира; л. 267. «Правило святых отець 165 5-го събора о обидящих Церкви Божиа...»; л. 268. Церковный устав Владимира в другой Редакции; л. 269. «А се уставъ Ярославль суды святительскыа»; л. 274. «О женитьве»; л. 274 об. «Устав великого князя Всеволода

о церковныхъ судехъ...»; л. 278 об. Устав великого князя Ярослава; л. 279. «Правда русьская»; л. 284. «Устав Володимерь Всеволодичя»; л. 291 об. «Закон Судный людям с дополнительными русскими статьями»; л. 302 об. «А се уставъ Ярослава князя о мостехъ»; л. 303 об. «Асе рукописание князя Всеволода» [Н1Л-1950, с. 8-9].

Кроме такого «конвоя» в самом тексте Н1Л-К на л. 68 об. находятся перечни: «А се по святом крещении, о княжении Киевстемъ», повторяющий тот, что вынесен на л. 13 и точно так же заканчивающийся именем Ростислава Мстиславича; «А се в Новегороде первый князь по крещении Вышеслав...»; на л. 71 — «А се рустеи митрополиты» и «А се новгорочскыи архиепископы...»; на л. 71 об. — «А се число колко есть епискупии в Русе...» и «А се посаднице новгорочьскые...»; далее на л. 79 об. находится «Правда Руская», а на л. 81 — «Правда Ярославичей».

Важно отметить, что за исключением списка киевских князей «по святом крещении», в обоих вариантах завершающегося именем Ростислава Мстиславича, все остальные перечни — князей, епископов, митрополитов, архимандритов — в сборнике XV в. доведены до года его создания, тем самым делая его для заказчика/пользователя ценным справочником универсального политико-юридического характера с учетом истории и специфики Новгорода. В то же время, учитывая подбор статей, можно с уверенностью говорить, что он был рассчитан в первую очередь на нужды среднего звена белого новгородского духовенства и муниципального чиновничества, но никак не на духовную аристократию Новгорода в лице ее архиепископа и его ведомства хотя бы потому, что вопросы, возникавшие на этом уровне, решались на основе более авторитетных документов — грамот, договоров, собраний узаконений с комментариями и т. п.

Между тем данный сборник — единственный документ, позволяющий исследователю говорить об изначальном составе как Н1Л-С с ее утраченными 16 первыми тетрадками текста, так и собственно Н1Л. И если сейчас не вызывает сомнении тот факт, что ни Н1Л, ни Н1Л-С так и не получили своего структурного, арьергардного завершения, которое представлено в сборнике с Н1Л-К на лл. 256—303 об., то у них, безусловно, суще-

ствовала часть авангардная, состав и содержание которой можно предположительно реконструировать, опираясь на тексты Комиссионного сборника в целом. К сожалению, этого материала слишком мало для восстановления их общего протографа. Однако даже имеющиеся в нашем распоряжении тексты позволяют утверждать, что составитель Н1Л использовал для начальной части свода не только сокращенный, но еще и дефектный текст Киево-Печерской летописи Илариона за 1015—1115 гг., судя по списку киевских князей до Ростислава Мстиславича включительно, полученный им в составе одного из предшествующих сводов списков XIII в. (в свою очередь подвергнутый еще большему сокращению одним из составителей Синодального списка), что окончательно снимает вопрос о самой возможности рассматривать один из протографов HUI в качестве «непрерывно ведущейся владычной летописи с 1115 г.».

Можно предположить, что в своем незавершенном виде Н1Л, вобравшая в себя, похоже, все сохранившиеся предшествующие тексты частного новгородского летописания, будучи создана после вступления на кафедру архиепископа Василия Калики, могла рассматриваться своим составителем в качестве первой собственно новгородской летописи, гораздо большей по своему объему, чем то отразили списки Н1Л-С и Н1Л-К. На такую ее функциональную предназначенность указывают два факта — продолжение погодных записей, отразившихся в Комиссионном списке, и, соответственно, ее существование без переплета, оставляющее возможность прирастания последующими текстами.

В связи с изложенным возникает неизбежный вопрос об авторе-составителе HUI и его месте в социальной структуре Новгорода XIV в., хотя совершенно очевидно, что высказываемые на этот счет предположения не выходят за рамки вероятной гипотезы. Так, исходя из особенностей многочисленных реплик морального и религиозного характера, которыми насыщен текст Н1Л-С, а также сентиментальной патетики и поучений, обращенных к читателям-слушателям, можно заключить, что их автор, во-первых, являлся лицом духовным, хотя и невысокого чина; во-вторых, он был уже весьма преклонного возраста, для которого характерна подобная сентименталь-

ность и патетика, редко встречающаяся в летописных текстах но обычная в старческих поучениях; в третьих, человек обладал блестящим литературным талантом, проявившимся й обработке использованного материала. Свидетельством этому является устойчивый литературный стиль, отразившийся в ШЛ-С, который с особенной силой проявляется в описании ряда бедствий, выпавших на долю новгородцев, поскольку разделяющие их временные интервалы не позволяют связывать эти тексты только с творчеством авторов-современников, в первую очередь того из них, кто оставил нам незабываемые картины голода «горькой и бедной весны» 1230 г. в Новгороде.

И здесь с неизбежностью встает вопрос о личности «пономаря Тимофея», его роли в новгородском летописании и его месте в общественной структуре средневекового Новгорода. Разрешение этих вопросов тем более необходимо, что самоупоминание имени Тимофея в статье 6738/1230 г. Н1Л-С «а дай Богъ молитва его [архимандрита Саввы. — А.Н.] святая всЪмъ крестьяномъ и мн1> гр'Ьшному Тимоф'Ью понаманарю» [Н1Л-1950, 70] отсутствует в списке Н1Л-К, а в списках Академическом и Толстовском заменено на «и дай Богъ молитвами его твоим христианомъ и мн"Ъ, грешному Иоанну попови» [Н1Л-1950, 278], поскольку одинаково вероятными могут быть три объяснения этого факта: 1) изначальность в тексте ПВЛ имени Тимофея; 2) изначальность в тексте ПВЛ имени Ивана, замененного Тимофеем на свое; 3) наличие в тексте ПВЛ какого-то третьего имени, замененного на свое Тимофеем.

Как известно, личность новгородца Тимофея, пономаря Яковлевской церкви, привлекла особое внимание А. А. Гиппиуса, который в результате изучения почерков ряда новгородских документов второй половины XIII в. идентифицировал его почерк, известный по выходной записи так называемого Лобковского Пролога27, с почерками писцов еще пяти рукописей — Апокалипсиса Никольского, второй части Софийского Пролога и трех пергаменных актов: договоров Новгорода с князем Ярославом Ярославичем 1264 и 1268 гг. Результатом такой идентификации стало утверждение исследователя, что пономарь Яковлевской церкви не только прирабатывал перепиской книг, но был «одним из авторов владычной летописи», а

также выполнял «роль секретаря владычного новгородского архиепископа или, иначе говоры, владычного нотария»2Н. Соответственно, в этом случае пономарь Тимофей оказывался автором не только статьи 6738/1230 г. в Н1Л, но и всего летописного текста, начиная с 6737 по 6782/1274 г.2!1

Однако так ли все просто и верно, как объявил автор сенсационных открытий? Опытные палеографы знают, сколь ненадежна идентификация почерков писцов одного времени и школы, особенно если это касается древнерусского устава, где в очень малой степени возможно проявление индивидуальных начертаний. Сам факт написания пономарем Тимофеем других книг, кроме Лобковского Пролога, безусловно, возможен, если он работал на заказчиков, и здесь я могу допустить, что Гиппиус прав, говоря о Софийском Прологе и Апокалипсисе Никольского, хотя в каждом случае, безусловно, требуется сравнительная публикация образцов начертаний всех указанных текстов, чего до сих пор сделано не было.

Вместе с тем Гиппиус делает совершенно невероятное с точки зрения историка допущение, что заурядный пономарь Яковлевской церкви, стоящий на первой, самой низкой ступени церковного клира, мог быть одновременно нотарием Новгородской республики и Дома святой Софии. Как известно, пономарь, а точнее — парамонарь, был низшим клириком, «на обязанности которого в древней церкви лежала обязанность неотлучно охранять священные места, наблюдать за храмом, возжигать и гасить светильники, просфоры, вино, воду, фимиам и огонь вносить в алтарь, возжигать и гасить свечи, кадильницу разжигать, алтарь мести и чистить от земли, пыли и паутины», а также исполнять прочие хозяйственные службы Он происходил, как правило, из «простой чади», в лучшем случае — из поповских детей, и Между ним и владычным нотарием, являвшимся по существу своему канцлером Новгородской республики и Дома святой Софии, выбиравшимся из «лучших людей» и принимавшим самое непосредственное участие в управлении государством и составлении актов государственного значения, лежала ничем Не восполнимая социальная пропасть.

Наконец, стоит напомнить, что новгородский архиепископ имел своих бояр, детей боярских, своих дьяков («софьян»),

свой полк, свои волости и даже городки в Новгородских землях, а тем более собственных писцов, в ряде случаев даже известных по именам31, почему не имел никакой нужды прибегать к услугам пономаря заурядной приходской церкви.

Сложность решения вопроса о времени и содержании вклада «пономаря Тимофея» в новгородское летописание заключается в том, что, несмотря на упоминание его имени в Н1Л-С пот 1230 г. и в Лобковском прологе, у нас нет ни одной точной даты на которую с уверенностью можно опереться при построении его биографии, как нет безусловной идентификации его почерков и личности. Как я показал выше, связь его имени с текстом 1230 г. оказывается сомнительной при отсутствии его имени в Н1Л-К и замене имени в Академическом и Толстовском списках, восходящих к общему с Комиссионным списком протографу, поскольку легко допустить, что имя Тимофея в Н1Л точно так же могло заместить в этом тексте имя действительного автора данного текста. Что же касается даты написания Лобковского Пролога, то, как известно, из-за стертости цифр ее прочитывали по-разному, в основном выбирая между 1262 и 1282 г.

В своей работе А. А. Гиппиус остановился на первой дате, по-видимому, для того, чтобы теснее увязать запись 1230 г. в Синодальном списке с Прологом 1262 г., а затем и с договорами 1264 и 1268 гг., предполагая смерть Тимофея вскоре после 1275 г., что вполне укладывается в вероятные рамки человеческой жизни. Между тем, изучив Лобковский Пролог, Л. В. Столярова признала верной только 1282 г.- что сразу поставило под сомнение причастность этого пономаря Тимофея к статье 1230 г., если только не допустить, что указанная годовая статья была написана им много позже, возможно, в тех же 60-х гг. XIII в. Однако здесь мы сталкиваемся с другим затруднением: при той яркости и образности литературного стиля Тимофея, которые мы находим в статье 1230 г., у него должны были быть и свои специфические обороты речи, индивидуальные синтагмы, повторяющиеся в принадлежащих ему текстах и обрывающиеся вместе с концом его творчества.

Но где они? В представленном списке устойчивых синтагм мы не находим ни одной, кроме отмеченного ранее оборота «мы же...», которая могла соответствовать данному временно-

гипоте-

зу интервалу между 1230 и 1255 г. Конечные рубежи тИческих сводов XIII—XIV вв., прекращением использования отдельных синтагм, приходятся на 1311 — 1314, 1335—1343 и 2350—1352 гг. (причем начальные даты всех их укладываются 70—80-е гг. XII в.), но поскольку личностная синтагма «мню, яко... читается в статье 6860/1352 г., возможность объяснения имени пономаря Тимофея в Н1Л/Н1Л-С ограничивается тремя версиями.

Версия первая: пономарь Яковлевской церкви Тимофей, живший в XIII в. в Новгороде, переписывал книги, в том числе Лобковский Пролог, а также занимался перепиской и составлением летописей, в которых по случаю упоминал и свое имя; таким образом оно попало в текст Н1Л.

Версия вторая: в Новгороде на протяжении XIII — первой половины XIV в. было два пономаря с одним и тем же именем «Тимофей», один из которых написал Лобковский Пролог, а другой, живший ранее, — статьи 1230 и 1255 гг.

Версия третья: тексты 1230 г. и последующих лет не принадлежат тому пономарю Тимофею, который в своей молодости переписал Лобковский Пролог 1282 г., а в 40-х гг. XIV в. вписал свое имя в составленную им HUI, которая стала протографом для Синодального списка, а затем была продолжена автором до 1352 г. Версия объясняет всю сумму имеющихся фактов, однако при этом требуется допустить возможность для Тимофея достаточно долгой жизни (около 90 лет), что не противоречит наблюдениям над эмоциональной дидактикой, отмечаемой в тексте Н1Л-С.

Как можно убедиться, ни одна из предлагаемых версий объяснения имени Тимофея не имеет абсолютной доказательности, как, впрочем, и внутренней противоречивости, что делает бесперспективными какие-либо дальнейшие изыскания в направлении связей яковлевского пономаря Тимофея с HUI.

Что же касается заказчика Синодального списка, то им мог быть Никольский поп Есиф/Иосиф, избранный впоследствии архимандритом Юрьева монастыря. Во всяком случае не исключено, что последние записи на лл. 168—169 Н1Л-С были сделаны его рукою, хотя этому на первый взгляд противоречит запись нал. 167 об. под 6845/1337 г. о гонении «простой чади» на

этого самого Есифа, сделанная другим почерком и содержащая сентенцию «а оже кто подъ другомъ копаеть яму, самъ впадстся в ню/сам в ню въвалитъ», сентенцию, записанную на л. 136 об почерком второго писца и находившуюся в протографе HIJI-C

т. е. в продолжающейся Н1Л, как об этом свидетельствует Н1Л-К

*

Итак, опираясь на результаты кодикологического и текстологического анализа Синодального списка HUI, можно утверждать, что его протограф, «Новгородская первая летопись», как это полагали А. И. Соболевский и А. А. Шахматов не только существовала, в чем сомневался А. А. Гиппиус, но была создана в конце 30-х или в первой половине 40-х гг. XIV в. (сам Шахматов в работах разного времени датировал ее то 1330 г., то 1333 г.) и прирастала текстами вплоть до 1353 г., о чем можно судить по содержанию Комиссионного списка Н1Л. Дальнейшая судьба рукописи Н1Л неизвестна, однако пока у нас нет никаких данных, что она была использована в последующее время при формировании позднейших летописных сводов, возможно, потому, что до сих пор не сделана попытка реконструкции его текста.

Из сопоставления Синодального списка с Комиссионным можно заключить, что первый является слегка сокращенной копией HUI, сделанной не позднее середины тех же 40-х гг.

XIV в., которая пополнялась отдельными, несистематическими записями вплоть до 1352 г. Индивидуальные особенности текста Н1Л-С, отсутствующие в Н1Л-К и в других известных сводах

XV в., заставляют думать, что, подобно своему протографу, этот список по неизвестным нам причинам также не участвовал в последующем процессе новгородского летописания. Таким образом, единственной продуктивной ветвью HUI оказывается та его копия, которая послужила протографом для извода, представленного Комиссионным и Академическим списками, отразившись также в текстах «Софийской Первой», «Новгородской Четвертой летописи» и «Летописи Авраамки».

ПРИМЕЧАНИЯ

Литературу см.: [КлоссБ. М.] Летопись Новгородская первая СККДР. Вып. 1. (XI - первая половина XIV в.). Л., 1987. С. 245-247.

чдниц В. Л. К вопросу о роли Синодального списка Новгородской I тописи в русском летописании XV в. // Летописи и хроники. 1980; р6^ Татищев и изучение русского летописания. М., 1981. С. 153—181. * Гиппиус А. А. Лингво-текстологическое исследование Синодально-списка Новгородской первой летописи: Автореф. дис. канд. фи-лол наук. М., 1996; Он ж,е. К истории сложения текста Новгородской первой летописи. // Новгородский исторический сборник. 6 (16). СПб., 1997. С. 3—72; Гимон Т. В., Гиппиус А. А. Новые данные по истории текста Новгородской первой летописи // Новгородский исторический сборник. 7 (17). СПб., 1999. С. 18-47 и др.

' Гиппиус А. А. К истории сложения текста... С. 15—16, 69. г> В последующем ссылки даются по изданию: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950 (далее — [Н1Л-1950]).

6 Новгородская хартейная летопись: Фотографическое воспроизведение. М., 1964.

[Насонов А. Н.] Предисловие // Н1Л-1950. С. 5; Летопись Новгородская первая // Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI—XIII вв. М„ 1984. С. 261.

я Гиппиус А. А. К истории сложения текста... С. 15—16.

Иконников В. С. Опыт русской историографии. Т. II, кн. 1. Киев, 1908. С. 358.

10 См. указанные листы в: Новгородская хартейная летопись. М., 1964.

" Янин В. Л. К вопросу о роли Синодального списка... С. 162—179.

Гиппиус А. А. Лингво-текстологическое исследование Синодального списка... С. 22.

14 Кроме указанных синтагм, позволяющих использовать их для стилистической характеристики автора/составителя протографа Н1Л-Си Н1Л-К, в статьях 6738/1230 и 6763/1255 гг. отмечено неоднократное употребление местоимения «мы», «нам» («...Мы же на прЪднее възвра-тимъся, на горкую и бЪдную память тоя весны. (...) Тоже бы намъ все видяще предъ очима, лучыпимъ быти, мы же быхомъ пущыци: брат брату не съжаляшеться, ни отечь сынови, ни мати дъчери, ни сусЪдъ сусЪду не уламляше хлЪба; не бысть милости межи нами, нъ бяше туга и печаль, на уличи скърбь другъ съ другомъ, дома тъска, зряще дЪтии плачюще хлЪба, а другая умирающа»; «6763/1255. ...Мы же ту страсть видЪвъше, ни худЪ покаемся грЪхъ своихъ»), что позволяет видеть в авторе этих текстов очевидца описываемых событий, невольно идентифицируемого с «пономарем Тимофеем», назвавшим себя в статье 6738/1230 г. Однако ввиду столь ограниченного употребления этих признаков (1230 и 1255 гг.) они не могут быть использованы для характеристики всего текста.

" В этом плане характерна аналогичная смена синтагмы «и до СеГо дни», использованная Иларионом в Киево-Печерской летописи дЛя описания событий прошедшего времени, оборотом «...и ныне», начи ная с событий 1074 г. (Никитин А. Л. Инок Иларион и начало русского летописания. М., 2003. С. 55).

|г' ПСРЛ. Т. VI, вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода М„ 2000. Стб. 431-432.

"' ПСРЛ. Т. IV, ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000 С. 627.

17 Янин В. Л. К вопросу о роли Синодального списка... С. 174—175.

18 ПСРЛ. Т. VI, вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М„ 2000. Стб. 429-431.

ПСРЛ. Т. IV, ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. С. 280—286; ПСРЛ. Т. XVI. Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки. М., 2000. Стб. 83-86.

-" Псковская 1-я летопись//ПСРЛ. Т. V, вып. 1. Псковские летописи. М., 2003. С. 22.

21 Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 138—139. ~ ПСРЛ. Т. VI, вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000. Стб. 429.

23 ПСРЛ. Т. IV, ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. С. 280; ПСРЛ. Т. XVI. Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки. М„ 2000. Стб. 83.

Гиппиус А. А. К истории сложения текста... С. 3—72. Ляпунов Б. М. Исследование о языке Синодального списка 1-й Новгородской летописи. СПб., 1900. С. 17.

Никитин А. Л. О Радзивиловской рукописи // ГДРЛ. Сб. 11. М.,

2004.

Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI—XIII вв. М„ 1984. С. 199-200; СтоляроваЛ. В. Свод записей писцов, художников и переплетчиков древнерусских пергаменных кодексов Х1-Х1У веков. М„ 2000. С. 132-135.

Гиппиус А. А. К истории сложения текста... С. 8—9. «'Там же. С. 10-11.

Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. М., 1899. С. 408; Никольский К. Пособие к изучению устава богослужения православной церкви. СПб., 1900. С. 704.

41 Иконников В. С. Опыт русской историографии. Т. II, кн. 1. Киев, 1908. С. 651.

Столярова Л. В. Свод записей писцов... С. 133. Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV— XVI вв. // Шахматов А. А. Разыскания о русских летописях. М., 2001 -С. 630-631.