CC BY
5
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Surveys and Reviews
DOI 10.54770/20729316-2023-3-365
А.Е. Ефименко (Ланьчжоу)
НОВАЯ ПОПЫТКА СОЗДАНИЯ ТИПОЛОГИИ НАРРАТИВНЫХ МОТИВИРОВОК
Рецензия на книгу: Farnlof H. Motivation littéraire. Du formalisme russe au constructivisme.
Paris: Garnier, 2022. 273 p.
Аннотация
В рецензии анализируется книга Ханса Фэрнлёфа «Motivation littéraire. Du formalisme russe au constructivisme» («Литературная мотивировка. От русского формализма к конструктивизму»), посвященная рассмотрению участия в синтагматике нарративе различных типов литературной мотивировки. Отмечается, что монография написана на материале произведений французских писателей-реалистов XIX в.: О. де Бальзака, Г. Флобера, Г. де Мопассана и др., а в качестве основополагающих идей взяты представления русских формалистов В.Б. Шкловского, Р.О. Якобсона, Ю.Н. Тынянова и Б.В. Томашевского о мотивировках. Указывается на прекрасную техническую оснащенность издания: книга содержит не только богатую библиографию, но и 3 указателя: указатель названий цитируемых художественных произведений, указатель имен, терминологический указатель, а также список схем и таблиц. Наиболее интересным в книге Фэрнлёфа представляется предложенное им понимание диегетической мотивировки как одновременно и «бытовой» (по определению Шкловского), и телеодиегетической. Однако данная концепция несколько дискредитируется использованием связанных с ней терминов композиция и ме-талитературный уровень: оба они применяются автором или откровенно неправильно, или крайне нечетко. По мнению рецензента, эти недостатки объясняются тем, что Фэрнлёф не использует базовое понятие наррато-логического анализа - понятие об уровнях нарратива, созданное Ж. Же-неттом (и скорректированное В.И. Тюпой, чего Фэрнлёф, к сожалению, не может знать). Кроме того, рецензия содержит упрек автору монографии за отсутствие в ней концепции недиегетических мотивировок.
Ключевые слова
Типы мотивировок; Фэрнлёф; французский реализм XIX в.; русские формалисты; диегетические мотивировки; телеодиегетические мотивировки; композиция; металитературный уровень; уровни нарратива; недие-гетические мотивировки.
А.Е. Efimenko (Lanzhou)
A NEW ATTEMPT TO CREATE A TYPOLOGY OF NARRATIVE MOTIVATIONS Book Review: Farnlof H. Motivation littéraire.
Du formalisme russe au constructivisme.
Paris: Garnier, 2022. 273 p.
The review examines a book by Hans Fàrnlôf Motivation littéraire. Du formalisme russe au constructivisme (Literary Motivation. From Russian formalisme to Constructivisme) devoted to the consideration of the participation of different types of literary motivations in narrative syntagmatics. It is noted that the monograph is written on the material of the works of French realist writers of the XIX century: O. de Balzac, G. Flaubert, G. de Maupassant, etc., and the views of Russian formalists V.B. Shklovsky, R. Jacobson, Yu.M. Tynyanov and B.V. Tomashevsky about motivations are taken as the fundamental ideas. The excellent technical equipment of the publication is indicated: the book contains not only a rich bibliography, but also 3 indexes: an index of the names of the cited literary works, an index of names, an index of notions, as well as a list of diagrams and tables. The most interesting thing in Fàrnlôf's book is his proposed understanding of diegetic motivation as both "everyday" (according to Shklovsky's definition) and teleodiegetic. However, this concept is somewhat discredited by the use of the terms composition and metaliterary level related to it: both of them are used by the author either frankly incorrectly or extremely indistinctly. According to the reviewer, these shortcomings are explained by the fact that Fàrnlôf does not use the basic concept of narratological analysis, the concept of narrative levels created by G. Genette (and corrected by V.I. Tyupa, which, unfortunately, Fàrnlôf cannot know). In addition, the review reproaches the author of the monograph for the lack of the concept of nondiegetic motivations in it.
IKey words
Motivations types; H. Fàrnlôf; French realism of XIX centure; Russian formalists; diegetic motivations; teleodiegetic motivations; composition; metalit-erary level; levels of narrative; nondiegetic motivations.
В истории изучения нарративных мотивировок едва ли не главной проблемой стал вопрос о разграничении типов этих мотивировок,
предложенном в работах Б.М. Эйхенбаума, В.Б. Шкловского, Б.В. Тома-шевского, А.П. Чудакова, М. Баль, Д. Принса, М. Штернберга, А.Е. Ефименко, В. Шмида. При этом в последние десятилетия чаще всего говорят не о трех, как у Томашевского, а о двух основных типах мотивировок. Например, Чудаков разделяет мотивировки на два типа: мотивировки «реальные, имеющие аналоги в эмпирической действительности» и мотивировки «чисто художественные» [Чудаков 1967, 995]. В статье «О нарративной мотивировке» Шмид также говорит о двух типах мотивировок: «Мотивировка может быть как причинно-следственной (т.е. "реальной" - А.Е.), так и художественной» [Шмид 2020]. Но, в отличие от Чудакова, говорившего о реальных и художественных мотивировках как о двух непересекающихся классах, в концепции Шмида диегетическая (реальная) мотивировка может быть одновременно и реальной, и художественной.
Последней по времени работой, разбирающей природу нарративной мотивировки и ее типологию, является монография шведского исследователя Ханса Фэрнлёфа (на французском языке) «Motivation littéraire. Du formalisme russe au constructivisme» («Литературная мотивировка. От русского формализма к конструктивизму»). Ее анализу и посвящена данная рецензия (с обращением также к небольшой обобщающей статье Фэрнлёфа на французском языке «Motivation littéraire / Literary Motivation» («Литературная мотивировка»), помещенной на сайте Сети франкоязычных нарратологов).
Книга Фэрнлёфа написана на хорошо известном материале - это литература классического французского реализма XIX в. (условно включая сюда и натурализм), от Стендаля и Бальзака до Золя и Мопассана, что, разумеется, облегчает чтение, потому что точно соответствует требованию к исследованиям по теории литературы, согласно которому удобнее рассматривать новые подходы к теоретическим проблемам на «старом» (в смысле общеизвестном) литературном материале. Здесь уместно также вспомнить, что «такой подход <...> для теоретических исследований в целом закономерен» [Филонов 2014, 69], поскольку для них «реалистическая литература XIX века в некотором отношении <...> оказывается логическим фокусом, центром истории всей литературы» [Михайлов 2008, 13-14].
Обширный библиографический аппарат книги включает более 400 наименований научных работ, включая самые свежие, в том числе расположенные на франкоязычных электронных ресурсах, благодаря чему она дает достаточно полное представление о новейших исследованиях по проблеме мотивировки у французских и других западных нарратологов. С удовлетворением надо отметить, что наравне с ними с большей или меньшей степенью подробности рассматриваются или упоминаются работы многих российских авторов. Это - прежде всего (и в наибольшей степени) все русские формалисты, на идеях которых, собственно говоря, и построена концепция книги: В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Б.В. То-машевский, Ю.Н. Тынянов, Р.О. Якобсон (упоминаются О.М. Брик и Л.П. Якубинский), а также и В.Я. Пропп (по западной традиции при-
числяемый к формалистам). Более бегло представлены их оппоненты: Л.Д. Троцкий, В.М. Жирмунский, В.В. Виноградов, П.Н. Медведев и М.М. Бахтин (рассматриваемые как соавторы труда «Формальный метод в литературоведении»). Кроме того, называются, с одной стороны, А.Н. Веселовский, Андрей Белый, Д. Чижевский (D. Tschizevskij); с другой стороны - Ю.М. Лотман как главный представитель российского литературоведения 2-й половины XX в. и В.И. Тюпа как единственный представитель науки России XXI в.
Необходимо отметить прекрасную техническую оснащенность издания: книга содержит не только богатую библиографию, но и 3 указателя: указатель названий цитируемых художественных произведений, указатель имен, терминологический указатель, а также список схем и таблиц.
Замысел монографии прост и прозрачен: за введением и теоретической главой под названием «Отправные пункты» (Points de départ) следуют четыре главы «Шкловский», «Якобсон», «Тынянов», «Томашевский», каждая из которых посвящена подходам к мотивировке одного русского формалиста: соответственно, Шкловского (по мнению Фэрнлёфа, создателя термина мотивировка [Färnlöf 2022a, 17]), Якобсона, Тынянова, Томашевского. Построение каждой из этих четырех глав задумано единообразно. В первом, «теоретическом», разделе главы излагаются «фундаментальные принципы теоретизации» [Färnlöf 2022а, 16] мотивировки, изложенные тем русским формалистом, именем которого названа глава. Во втором разделе, также «теоретическом», характеризуются работы 3-4 ведущих «постформалистов» [Färnlöf 2022а, 15] - французских (например, Ф. Амона, Ph. Hamon), американских (например, Каллера, J. Culler), а также славянских (например, хорвата А. Флакера, A. Flaker) исследователей-продолжателей этих идей. В третьем, «практическом», разделе дается разбор двух-трех произведений французской классической литературы по методике анализируемого формалиста и его последователей.
Глава, посвященная Шкловскому, занята детальным разбором мотивировок, которые используются как «предлог» (prétexte) для ввода в нар-рацию различных описаний (см. далее удачный пример такого «предлога» из Эмиля Золя, приведенный Фэрнлёфом в его вышеназванной статье). В главе, посвященной Якобсону, в первом, «якобсоновском», разделе с опорой на раннюю, еще на русском языке, статью Якобсона «О художественном реализме» [Якобсон 1987, 387-393] анализируется якобсонов-ская концепция метонимии как принципа в первую очередь реализма, то есть такого литературного направления, которое по самой своей сущности требует постоянного употребления литературных мотивировок.
В главе о Тынянове в продолжение его идей о литературной эволюции указывается, что «анализ мотивировки в произведении может <...> судить о его (произведения - А.Е.) принадлежности к литературному направлению или к историческому периоду» [Färnlöf 2022а, 139]. Например, мотивировка наследственностью выступает как признак натурализма [Färnlöf 2022а, 145]. Наконец, глава о Томашевском разбирает его тернарную типологию мотивировок с особым упором на вопрос о «правдоподобии» мотивировок.
Обратимся, однако, к самой важной части книги - концептуальным идеям, высказанным в исходной главе «Отправные пункты». Как уже было сказано, источником методологического подхода Фэрнлёфа являются основополагающие идеи формалистов, особенно Томашевского с его весьма спорным тезисом о том, что на уровне фабулы и на уровне сюжета действуют одни и те же единицы - мотивы, но лишь в разном порядке: «фабулой является совокупность мотивов в их логической причинно-временной связи, сюжетом - совокупность тех же мотивов в той же последовательности и связи, в какой они даны в произведении» [Томашевский 1996, 182-183]. Надо сразу отметить, что Фэрнлёф безоговорочно применяет эти парные термины, фабула и сюжет, как кажется, не подозревая, что в современной нарратологии они уже не используются. К этому важному вопросу мы еще вернемся в конце рецензии.
Вследствие этого и фабулу, и сюжет Фэрнлёф считает явлениями одного и того же уровня - диегетического уровня: «термин диегетический <...> относится одновременно и к фабуле, и к сюжету (terme diégétique <...> se raporte à la fois à la fabula at au sjuzet)» [Fàrnlôf 2022а, 55].
Поскольку «употребление мотивировки касается всех диегетических элементов» [Fàrnlôf 2022а, 177], то и вопрос о двух типах мотивировок решается однозначно: все мотивировки для Фэрнлёфа - только диегетиче-ские. Но внутри них он выделяет мотивировки собственно диегетические и мотивировки телеодиегетические, которые и являются, по его мнению, «художественными».
Для примера показа различия между диегетическими и телеодиегети-ческими («художественными») мотивировками Фэрнлёф берет зачинный эпизод (incipit) романа Золя «Человек-зверь», где один из персонажей - помощник начальника станции Рубо - из-за жары в комнате открывает окно и рассматривает сверху привокзальный железнодорожный пейзаж. На уровне диегетической мотивировки жара в комнате «объясняет, почему персонаж переместился к окну» [Fàrnlôf 2022b]. На уровне телеодиегетической мотивировки это же действие Рубо «служит целью <...> мягко ввести описание» привокзального пейзажа [Fàrnlôf 2022b]. Попутно отметим, что перспективную классификацию подобных типов мотивировок-«предлогов» (prétextes), схожим образом вводящих в наррацию различного рода описания, ранее разработал Ф. Амон, а вслед за ним М. Баль [см. об этом: Ефименко 2022a, 78-79].
Другой, более развернутый пример различия между диегетическими и телеодиегетическими мотивировками (или диегетическим и телеодие-гетическим уровнем одной и той же мотивировки) Фэрнлёф показывает на материале событий романа Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» (ч. 2, гл. XIV-XV): муж Эммы Бовари Шарль, желая ее развлечь, везет Эмму (удрученную своим разрывом с любовником Родольфом) в театр в Руане на оперу. Там она неожиданно встречает своего старого знакомого Леона - Леон вскоре становится ее новым любовником. Фэрнлёф совершенно справедливо указывает, что каждое следующее из этих событий связано с предшествующим причинно-следственными отношениями. Поскольку «это объяснение устанавливает каузальную связь между двумя элементами в истории» [Fàrnlôf 2022а, 37], то перед нами диегетическая мотивиров-
ка, «целиком основанная на каузальности, которая управляет диететическим миром» [Fàrnlôf 2022а, 38].
О телеодиегетическом уровне той же мотивировки Фэрнлёф говорит следующее (полужирным шрифтом нами выделены термины, которые ниже мы подробно комментируем): «Этот (телеодиегетический - А.Е.) уровень указывает на композиционный эффект мотивировки в перспективе композиции всего нарратива как поворот нарративной истории "Госпожи Бовари" (comme le tournant de l'intrigue dans "Madame Bovary"), достигнутый благодаря встрече Эммы с Леоном» [Fàrnlôf 2022а, 43]. Фэрнлёф подчеркивает, что это «вторая композиционная перспектива, которую Шкловский называет "оправданием художественной структуры"» (неточная цитата из статьи Шкловского «Сюжет в кинематографе» - А.Е.) и которая добавляется, если так можно сказать, к объяснению, представленному в рассказываемой истории; она представляет собой производную от нее функцию, анализируемую только на металитературном уровне (в нашем примере из «Госпожи Бовари» - как элемент, который «движет вперед нарративную историю (fait progresser l'intrigue)» [Fàrnlôf 2022а, 38].
Т. о., считает Фэрнлёф, «возможно описывать употребление мотивировки в рассказываемой истории и по отношению к рассказываемой истории (dans l'histoire racontée où par rapport à l'histoire racontée). В первом случае отыскивают причинность и связи, установленные в истории; во втором случае описывают в металитературных терминах (разрешение конфликта, санкция на испытание, создание завязки, движение к развязке, ввод того или иного описания, оправдание рассказа в виде обрамленного повествования и т.д.) произведенный художественный эффект» [Fàrnlôf 2022а, 39]. И далее, поменяв мотивировки местами: «Чтобы очертить эти две функции мотивировки, формалисты используют прилагательное художественная, служащее для обозначения перспективы в развертывании нарратива, и (чаще всего) прилагательное бытовая, служащее для описания причинных объяснений в истории» [Fàrnlôf 2022а, 39].
Здесь мы хотим прокомментировать несколько концептуальных положений этой теории Фэрнлёфа, а именно, термины: телеодиегетическая мотивировка, композиция, металитературный уровень, сцепленные Фэр-нлёфом, как мы увидим, в некое нерасторжимое единство.
Во-первых, представляется необходимым обсудить главную идейную новацию Фэрнлёфа - термин телеодиегетический, образованный от сложения двух слов: телеологический и диегетический. Разумеется, сами по себе термины телеология, телеологический (исходно от греч. télos, род. п. tékos - цель) далеко не новы. Так, их активно использовал Эйхенбаум, подчеркивая их наличием базовое, принципиальное отличие поэтики от лингвистики: «Поэтика начинается с выделения поэтического языка из ряда языковых явлений вообще, как деятельности, направленной к особой цели. <...> Таким образом, поэтика строится на основе телеологического (курсив наш - А.Е.) принципа и потому исходит из понятия приема; лингвистика же <... > имеет дело с категорией причинности и потому исходит из явления как такового» [Эйхенбаум 1969, 336-337].
Обращаясь к проблематике мотивировки, Шмид также упоминает телеологию, но очень бегло, намеком: «С точки зрения мотивировки возникает прежде всего вопрос о телеологии» [Шмид 2020]. Напротив, у Фэр-нлёфа эта категория относится к числу базовых, вследствие чего ему приходится весьма подробно и в основном убедительно раскрывать это новое для нарратологии понятие.
Разъясняя телеологический аспект мотивировки, Фэрнлёф подчеркивает, что «всегда есть "финальная" телеодиегетическая идея, которая обусловливает присутствие и природу диегетической мотивировки, даже если эта последняя появляется в нарративе раньше» [Fàrnlôf 2022а, 39]. И далее: «Верно, что Эмма сначала хочет пойти в театр и что затем она встречает там Леона, но эта нарративная последовательность, конечно, обусловлена логикой наперекор композиции, которая определяет "детерминацию средств через конец", согласно Женетту, использующему поэтому иллюстративное выражение ретроспективные детерминации (déterminations rétrogrades)» [Fàrnlôf 2022а, 44].
Здесь для большей ясности представляется уместным напомнить эти слова Ж. Женетта, сказанные им в цитируемой Фэрнлёфом статье «Правдоподобие и мотивация» [Женетт 1998а] в связи с разбором романа мадам де Лафайет «Принцесса Клевская». Женетт говорит о том, что при анализе мотивировки требуется определять «каждую единицу повествования (зд.: нар-ратива. - А.Е.) <...> через ее соотношение с некоторой другой единицей и интерпретировать первую <... > через вторую, так что последняя управляет всеми остальными и сама не управляется ничем» [Женетт 1998a, 318]. Эта подчиненность всей цепи нарративных единиц (в данном случае, событийных, т.е. на уровне нарративной истории) ее последнему звену суммируется Женеттом в слове télos: «В соответствии с этой схемой вот чему все подчиняется в "Принцессе Клевской", вот в чем ее télos» [Женетт 1998a, 318].
Интересно, что схожую идею о «финальной мотивировке», или «мотивировке с конца» [Шмид 2020], высказывает и Шмид, опирающийся на наблюдения своих предшественников - немецких германистов Лугов-ски (Lugowski) и Мартинеса (Martinez). Однако в его интерпретации этот особый тип «мотивировки с конца» присущ лишь мифическим наррати-вам или, в литературе XX в., произведениям «неомифологического модернизма» [Шмид 2020], например, блистательно проанализированному Шмидом рассказу Е.И. Замятина «Наводнение» [Шмид 1992], где Шмид показывает, что все действия главной героини рассказа немолодой женщины Софьи (убийство ею молодой соперницы Ганьки, сокрытие ее тела, затем признание в этом преступлении), «представляющие собой <...> в плане мифического мышления исполнение закона жизни, являются предопределенными» [Шмид 1992, 60]. В отличие от Шмида, Женетт находит «мотивировку с конца» в нарративе еще раннего европейского романа, Фэрнлёф, как видим, обнаруживает ее и в структуре реалистического нар-ратива XIX в., а нам она напоминает тезис Г.К. Косикова о нарративопо-рождающем потенциале развязки: «Подобно путешественнику, стремящемуся к цели своего пути, всякий сюжет стремится к своему абсолютному
и безусловному концу. <...> Семантическая концовка <...> диктует такое построение предшествующих событий, которое непременно должно привести к искомому финалу» [Косиков 2012, 357-358].
Во-вторых, во всех приведенных цитатах нельзя не заметить частое употребление Фэрнлёфом терминов композиция, композиционный, которым, однако, автор не дает никакого толкования. Эта приверженность к ним тем более странна, что столь уважаемые Фэрнлёфом формалисты этого термина избегали, поскольку, как объясняет И.Н. Сухих, у формалистов «понятие сюжета как конструкции оказывалось настолько широким, что почти покрывало и вытесняло понятие композиции (специальная глава о композиции в "Поэтике" Томашевского отсутствует)» [Сухих 2014, 164]. Впрочем, утверждение Сухих чрезмерно категорично: формалисты неоднократно применяли этот термин. Так, Тынянов отмечает «"кусковую композицию" (курсив наш - А.Е) в повести и романе, строящую сюжет на намеренно несвязанных отрезках (возможно, как в "Голом годе" Б. Пильняка - А.Е.)» [Тынянов 1977, 268]; Томашевский, рассуждая об участии мотивов в построении мотивировок, говорит о «законах сюжетной композиции» (курсив наш - А.Е.) [Томашевский 1996, 193].
Если же говорить о современной теории литературы (восходящей в этом вопросе к «Поэтике композиции» Б.А. Успенского), то в ней категория композиции занимает весьма скромное место - прежде всего, как понятие, передающее смену «точек зрения». В современной теории фик-ционального нарратива, разработанной В.И. Тюпой, о сути композиции сказано: «В компоновке разного рода монологов и диалогов и состоит композиция литературного произведения в собственно литературоведческом ее понимании» ¡Тюпа 2009, 48-49]. Этот тезис затем существенно уточняется благодаря использованию понятия «дискурс» в его точной текстово-речевой трактовке: «Композиция <...> представляет собой систему внутритекстовых дискурсов, т.е. участков текста, характеризующихся единством субъекта и способа высказывания» [Тюпа 2009, 49].
Выскажем предположение, что Фэрнлёф понимает композицию, вероятно, не так, а гораздо шире и в результате значительно более расплывчато, как, например, один из отечественных исследователей, который пишет, что «композиционный уровень значения <...> имеет отношение к тому, что может быть обозначено словом строение» [Савинков 2017, 136] (хочется, однако, спросить: строение чего?). В любом случае в «Терминологическом указателе» к монографии Фэрнлёфа термина композиция мы не находим.
В-третьих, еще большего комментария требует понятие металитера-турного уровня. Оно используется Фэрнлёфом всегда вскользь, словно нечто общеизвестное. Так, в одном месте своей работы он приводит следующие «эффекты композиции, которые передаются металитературными терминами (завязка, перипетия, остранение и т. д.)» [Farnlof 2022а, 43], т. е. в одну группу «металитературных» понятий попадают и категории уровня нарративной истории (завязка, перипетия), и категория уровня вербализации наррации (остранение). Для Фэрнлёфа все это - явления композиции. При этом именно для достижения этих столь различных по своей
природе «металитературных» целей и используется телеодиегетическая мотивировка. Как видим, каждое ключевое понятие концепции Фэрнлёфа: телеодиегетическая мотивировка, композиция, металитературный уровень - опирается одно на другое. Таким образом, если категория телеодие-гетической мотивировки представляется нам нужной и перспективной, то два следующих термина не проясняют концепцию, а скорее ее запутывают.
Вообще об используемом в книге терминологическом аппарате следует поговорить отдельно. Главная особенность терминологического аппарата Фэрнлёфа - эклектичность: здесь и взятые у формалистов категории фабулы и сюжета, т.е. категории теоретической поэтики, и собственно нарратологические категории: категория диегесиса и многочисленные производные от них, к которым относятся не только диегетическая и теле-одиегетическая мотивировки, но и такие изобретенные Фэрнлёфом мотивировки, как эндодиегетическая (внутренняя, в пределах изображаемого диегесиса) и экзодиегетическая (внешняя, за его пределами), а также аук-ториальная мотивировка (при необъяснимом отсутствии в его аппарате парной ей акториальной мотивировки).
Глубинная причина этой эклектичности видится в том, что Фэрнлёф совершенно не осознает различий между поэтикой и нарратологией, в результате чего его книга переполнена «информационным шумом», как говорил Лотман в «Структуре художественного текста». Однако сама концепция телеодиегетической мотивировки, или, вернее сказать, концепция телеологической функции диегетической мотивировки задает осмысление мотивировки в верном направлении.
Например, применим эту категорию к хорошо известному русскому материале - «Доктору Живаго» Б.Л. Пастернака, приняв также и женеттовское разграничение функций мотивировок на непосредственную (синтагматически ближайшую) и отсроченную (синтагматически отдаленную) (Женетт 1998а: 314). Зададим вопрос: для чего Живаго в конце 14-й части романа в сущности без всякой психологической необходимости сам вынуждает свою любимую Лару уехать от него с ее бывшим любовником Комаровским, обрекая этим ее - на вечную разлуку и тоску, а себя - на прозябание и в конечном счете на преждевременную смерть? В чем этого диегетического поворота? Он в том, чтобы этой неожиданной перипетией позволить очень скоро появиться в наррации романа одному из самых пронзительных ее эпизодов -эпизоду «Живаго последний раз в жизни видит уезжающую Лару (с ее дочкой и Комаровским)». Это непосредственная телеодиегетическая функция этой мотивировки. Одновременно такая перипетия придает и всему последующему диегесису остро-драматическую и даже трагическую тональность, выступая как ее отсроченная телеодиегетическая мотивировка.
Итак, концепция диегетической мотивировки как одновременно и ди-егетической, и «художественной», понимаемой как телеодиегетическая, несомненно, позволяет сделать еще один шаг вперед в анализе феномена мотивировки. Однако было бы полезно подробнее разработать типологию проявлений телеодиегетической мотивировки, чего Фэрнлёф не делает -он ограничивается лишь беглым и недифференцированным перечнем
«металитературных элементов композиции», причем рассмотрение этих последних дается крайне скупо. Эта недоработанность в целом вполне здравой концепции телеодиегетической мотивировки относится к числу заметных недостатков анализируемой работы.
С другой стороны, на наш взгляд, не менее важно то, что концепция диегетических, а внутри них «художественных» телеодиегетических мотивировок оставляет вне поля рассмотрения другие «художественные» мотивировки, а именно недиегетические мотивировки. Очевидно, сама мысль о возможности недиегетических мотивировок глубоко чужда Фэрнлёфу.
Эта неполнота исследования объясняется тем, что Фэрнлёф слишком доверился дефинициям мотивировки, предложенным формалистами, прежде всего, Шкловским и Томашевским, тогда как гораздо полезнее и содержательнее были бы не эти «не очень убедительные» [Шмид 2020] дефиниции, а конкретные литературные примеры мотивировок, разбросанные формалистами по разным их работам. Проделанный нами их совокупный обзор показал, что под мотивировками формалисты понимали далеко не только «бытовое объяснение сюжетного построения» [Шкловский 1985, 19], т. е. диегетические мотивировки на уровне нарративной истории, но и недиегетические мотивировки на других уровнях нарратива, а именно, на уровне наррации, где нами был описан тип медиальных мотивировок, которые, в свою очердь, состоят из металептических и диспозиционных мотивировок, отнюдь не сводимых к диегетическим [Ефименко 2022а, 167-200; Ефименко 2022Ь, 14-16].
В свою очередь, эта ограниченность объекта исследования является следствием того, что Фэрнлёф избегает решения вопроса, который нам представляется базовым в любом нарратологическом анализе, - вопроса об уровнях нарратива (хотя термин уровень в его разных значениях появляется почти на каждой странице книги). Полагаем, что этим автор демонстрирует свое недопонимание и недооценку важнейших открытий Ж. Женетта, а именно, выделения в нарративе трех уровней: уровня истории, уровня дискурса и уровня наррации [Женетт 1998Ь, 64]. Приходится высказать глубокое сожаление, что Фэрнлёфу из-за незнания им русского языка неизвестны ни корректировка этого понимания Тюпой, при которой уровнями нарратива признаются уровень истории [Тюпа 2018, 37-38], уровень наррации [Тюпа 2018, 47] и уровень вербализации наррации [Тюпа 2018, 52], ни, что еще более важно, трактовка Тюпой наррации как эпизодизации: «наррация - это эпизодизация истории» [Тюпа 2018, 47]. Разумеется, такие категории, как синтагматика истории (фактически рассматриваемая Фэрнлёфом в примере из «Госпожи Бовари» Флобера) и синтагматика наррации (его пример из «Человека-зверя» Золя) автором монографии не только не разграничиваются, но и очень часто смешиваются, что было показано выше в перечне «металитературных» терминов.
В результате понимание Фэрнлёфом мотивировки в известной мере остается на позициях лишь самого раннего этапа развития научной теории литературы - формалистского (однако с сильным уклоном в рецептивную эстетику) и учитывает далеко не все достижения более поздних эта-
пов, т.е. структуралистского, а затем нарратологического. Например, если посчитать, что телеодиегетическая мотивировка Фэрнлёфа (в примере из «Госпожи Бовари») служит «элементом, который движет вперед нарративную историю», то ее можно было бы рассматривать как один из аспектов порождения синтагматики нарративной истории, возможно, напоминающий структуру из динамических мотивов Томашевского. Однако самого Фэр-нлёфа этот порождающий аспект мотивировки совершенно не интересует, поскольку категория порождения так же не входит в его исследовательский аппарат, как и различение синтагматики истории и синтагматики наррации.
В свете всего сказанного обратимся наконец к подзаголовку книги Фэрнлёфа. Там значится: «От русского формализма к конструктивизму». О каком же конструктивизме идет здесь речь?
Мы знаем, что о «конструктивистском подходе формалистов» [Джей-мисон 2014, 104] к литературе, или о «литературном конструктивизме» [Джеймисон 2014, 104], говорил Ф. Джеймисон. Показателен приводимый Эйхенбаумом в одной из работ список «основных теоретических проблем» [Эйхенбаум 2007, 6] литературной науки: «стиль, материал, конструкция, сюжет, жанр и пр. (курсив наш - А.Е.)» [Эйхенбаум 2007, 6]. Термин конструкция является базовым в концепции «конструктивного фактора» Тынянова: «конструктивный фактор прозы - сюжетная динамика - становится главным принципом конструкции» [Тынянов 1977, 267] произведения. Причем Чудаков считает, что категория «конструкции» у Тынянова представляет собой синоним термина построение у Шкловского [Чудаков 1977, 502]. Отметим, что и название статьи Шкловского «Строение рассказа и романа» было переведено на французский Ц. Тодоровым как «La construction de la nouvelle et du roman» [Fàrnlôf 2022a, 238].
Однако, как выясняется, «конструктивизм» Фэрнлёфа не имеет с этим ничего общего: у него под категорией конструктивизма понимается одно из направлений постструктуралистской нарратологии - «современная конструктивистская нарратология» [Fàrnlôf 2022a, 18] и родственная ей «когнитивная нарратология» [Fàrnlôf 2022a, 205], которая, по словам Фэрнлёфа, «сводит мотивировку к психологии персонажа» [Fàrnlôf 2022a, 18-19], «действующего внутри диегетического мира (или возможного мира)» [Fàrnlôf 2022a, 221]. При этом ранее Фэрнлёф напоминал о различении двух близких понятий: мотивировка и мотивация. О них же говорил в своей статье и Шмид: «О мотивировке следует говорить, если речь идет о созидательной деятельности автора, который стремится придать своему произведению убедительность и художественное единство. Следует же говорить о мотивации в отношении героя и его побуждений, его психической и эмоциональной активности» [Шмид 2020] (курсив Шмида - А.Е). Получается, что концепция «конструктивистской нарратологии» одним махом перечеркивает это четкое различие мотивировки и мотивации и отбрасывает теорию мотивировки далеко назад.
Однако при этом Фэрнлёф усиленно пытается доказать (как кажется, прежде всего, самому себе), что подходы формалистов и постструктуралистов не чужды друг другу, что они дополняют друг друга: «В приципе по-
зиции конструктивистской нарратологии противопоставлены объективистскому подходу (объективистский подход - эвфемистический синоним формализма и структурализма - А.Е.); на практике различия между двумя подходами не всегда столь категоричны» [Farnlof 2022a, 202]. Но ясно, что это не так, о чем временами он сам проговаривается: «В финале (обзора -А.Е.) мы пришли к теоретической позиции, очень далекой, почти противоположной нашему исходному пункту» [Farnlof 2022a, 221].
Таким образом, приходится признать, что методологическая эклектичность Фэрнлёфа, о который мы только что так много говорили, есть закономерное следствие его, как нам представляется, чрезмерного мировоззренческого плюрализма. Сам он, однако, полагает, что его книга просто «подводит некий итог, учитывая все теоретические варианты литературной мотивировки» [Farnlof 2022b].
ЛИТЕРАТУРА
1. Джеймисон Ф. Проект формалистов // Джеймисон Ф. Марксизм и интерпретация культуры. М.; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2014. С. 67-115.
2. (а) Ефименко А. Е. Фигура аналепсиса и порождение наррации: дис. ... к. фи-лол. н.: 10.01.08. М., 2022. 239 с.
3. (b) Ефименко А.Е. Фигура аналепсиса и порождение наррации: автореф. дис. ... к. филол. н.: 10.01.08. М., 2022. 28 с.
4. (а) Женетт Ж. Правдоподобие и мотивация // Женетт Ж. Фигуры. В 2 т. Т. 1. М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1998. С. 299-321.
5. (b) Женетт Ж. Повествовательный дискурс // Женетт Ж.. Фигуры. В 2 т.. Т. 2. М.: Изд-во имени Сабашниковых, 1998. С. 60-281.
6. Косиков Г.К. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии) // Косиков Г. К. Собрание сочинений. В 2 т. Т. 2: Теория литературы. Методология гуманитарных наук / Сост., науч. ред., автор комментариев Е.Л. Крепкова. М.: Центр книги Рудомино, 2012. С. 243-436.
7. Михайлов А.В. Методы и стили литературы. М.: ИМЛИ РАН имени А.М. Горького, 2008. 176 с.
8. Савинков С.В. Семиотика как инструмент анализа литературного текста: опыт практического приложения // Культура и текст. 2017. № 1(28). С. 125-142.
9. Сухих И.Н. Теория литературы. Практическая поэтика: Учебник. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2014. 352 с.
10. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: учеб. пособие. М.: Аспект Пресс, 1996. 334 с.
11. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 255-270.
12. Тюпа В.И. Анализ художественного текста: учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений. 3-е изд., стер. М.: Издательский центр «Академия», 2009. 336 с.
13. Тюпа В.И. Лекции по неклассической нарратологии. Torun: Wydawnictwo Naukowe Universytetu Mikolaja Kopеrnika, 2018. 194 с.
14. Филонов Е.А. Художественное повествование как объект нарратологии и исторической поэзии // Наука и бизнес: пути развития. 2014. № 8(38). С. 67-71.
15. Чудаков А.П. Мотивировка // Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. М.: Сов. энциклопедия, 1967. Стлб. 995.
16. Чудаков А.П. Комментарий к «Предисловию к книге "Проблемы стиховой семантики"» Ю.Н. Тынянова // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 501-507.
17. Шкловский В.Б. Сюжет в кинематографе // Шкловский В.Б. За 60 лет: Работы о кино. М.: Искусство, 1985. С. 16-20.
18. Шмид В. Орнаментальный текст и мифическое мышление в рассказе Е. Замятина «Наводнение» // Русская литература. 1992. № 2. С. 56-67.
19. Шмид В. О нарративной мотивировке // Narratorium. 2020. № 13. URL: https://narratorium.ru/2020/11/02/вoльф-шмид-o-нарративной-мотивировке/ (дата обращения: 19.03.2023).
20. Эйхенбаум Б.М. Мелодика русского лирического стиха // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.: Советский писатель, 1969. С. 327-511.
21. Эйхенбаум Б.М. Теория «формального метода» // Эйхенбаум Б.М. О литературе: Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987. С. 375-408.
22. Эйхенбаум Б.М. Предисловие // «Младоформалисты»: Русская проза / Сост. Я. Левченко. СПб.: ИД «Петрополис», 2007. С. 5-7.
23. Якобсон Р.О. О художественном реализме // Якобсон Р.О. Работы по поэтике: Переводы. М.: Прогресс, 1987. С. 387-393.
24. (a) Fàrnlôf H. Motivation littéraire. Du formalisme russe au constructivisme. Paris, Garnier, 2022. 273 p.
25. (b) Fàrnlôf H. Motivation littéraire / Literary Motivation. URL: https:// wp.unil.ch/narratologie/2022/09/motivation-litteraire-literary motivation/_(дата обращения: 19.03.2023).
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Filonov E.A. Khudozhestvennoye povestvovaniye kak ob'yekt narratologii i is-toricheskoy poezii [Fictional Narrative as an Object of Narratology and Historical Poetry]. Nauka i biznes:puti razvitiya, 2014, no. 8(38), pp. 67-71. (In Russian).
2. Savinkov S.V. Semiotika kak instrument analiza literaturnogo teksta: opyt praktich-eskogo prilozheniya [Semiotics as an Instrument of the Analysis of the Fictional Text: an Essay of Practical Application]. Kul'tura i tekst, 2017, no. 1(28), pp. 125-142. (In Russian).
3. Schmid W. Ornamental'nyy tekst i mificheskoye myshleniye v rasskaze E. Zamyatina "Navodneniye" [Ornamental Text and Mythic Mentality in a Short Story by E. Zamiatin Inundation]. Russkaya literatura, 1992, no. 2, pp. 56-67. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collection of Research Papers)
4. Chudakov A.P. Motivirovka [Motivation]. Kratkaya literaturnaya entsiklopedi-ya [A Short Literary Encyclopedia]. Vol. 4. Moscow, Sovetskaya entsiklopediya Publ., 1967, column 995. (In Russian).
5. Chudakov A.P. Kommentariy k "Predisloviyu k knige Problemy stikhovoy se-mantiki" Yu. N. Tynyanova. [Commentary on the "Preface to the Book Problems of Verse Semantics" by Yu.N. Tynyanov]. Tynyanov Yu.N. Poetika. Istoriya literatury. Kino [Poetics. History of Literature. Cinema]. Moscow, Nauka Publ., 1977, pp. 501-507. (In Russian).
6. Eykhenbaum B.M. Melodika russkogo liricheskogo stikha [Melodics of Russian Lyrical Verse]. Eykhenbaum B.M. O poezii [On Poetry]. Leningrad, Sovetskiy pisatel' Publ., 1969, pp. 327-511. (In Russian).
7. Eykhenbaum B.M. Teoriya "formal'nogo metoda" [Theory of "Formal Method"]. Eykhenbaum B.M. O literature [On Literature]. Moscow, Sovetskiy pisatel' Publ.,1987, pp. 375-408. (In Russian).
8. Eykhenbaum B.M. Predisloviye [Preface]."Mladoformalisty" :Russkayaproza ["Young Formalists". Russian Prose]. St. Petersburg, Petropolis Publ., 2007, pp. 5-7. (In Russian).
9. (a) Genette G. Pravdopodobiye i motivatsiya [Plausibility and Motivation]. Genette G. Figury [Figures]. V 2 t [In 2 volumes]. Vol. 1. Moscow, Izdatel'stvo imeni Sabashnikovykh Publ., pp. 299-321. (In Russian).
10. (b) Genette G. Povestvovatel'nyy diskurs [Narrative Discourse]. Genette G. Figury [Figures]. V 2 t [In 2 volumes]. Vol. 2. Moscow, Izdatel'stvo imeni Sabashnikovykh Publ., pp. 60-281. (In Russian).
11. Jameson F. Proyekt formalistov [Formalist Projection]. Jameson F. Marksizm i interpretatsiya kul'tury [Marxism and Interpretation of Culture]. Moscow, Yekaterinburg, Kabinetnyy uchenyy Publ., 2014, pp. 67-115. (In Russian).
12. Kosikov G.K. Ot strukturalizma k poststrukturalizmu (problemy metodologii) [From Structuralism to Poststructuralism (Problems of Methodology)]. Kosikov G.K. Sobranie sochinenij. T. 2: Teoriya literatury. Metodologiya gumanitarnyh nauk [Collected Works. Vol. 2: Theory of Literature. Methodology of the Humanities]. Moscow, Tsentr Knigi Rudomino Publ., 2012, pp. 243-436. (In Russian).
13. Tynyanov Yu. N. Literaturnyy fakt [Literary Fact]. Tynyanov Yu.N. Poetika. Istoriya literatury. Kino [Poetics. History of Literature. Cinema]. Moscow, Nauka Publ., 1977, pp. 255-270. (In Russian).
14. Shklovskiy V.B. Syuzhet v kinematografe [The Plot in Cinema]. Shklovskiy V.B. Za 60 let: Raboty o kino [During 60 Years. Works on Cinema]. Moscow, Iskusstvo Publ., pp. 16-20. (In Russian).
15. Yakobson R.O. O khudozhestvennom realizme [Realism in Art]. Yakobson R.O. Raboty po poetike: Perevody [Works on Poetics: Translations]. Moscow, Progress Publ., pp. 387-393. (In Russian).
(Monographs)
16. (a) Fârnlôf H. Motivation littéraire. Du formalisme russe au constructivisme. Paris, Garnier, 2022. 273 p. (In French).
17. Mikhaylov A.V. Metody i stili literatury [Methods and Styles of Literature]. Moscow, IMLI RAN imeni A.M. Gor'kogo Publ., 2008. 176 p. (In Russian).
18. Sukhikh I.N. Teoriya literatury. Prakticheskaya poetika [Theory of Literature. Practical Poetics]. St. Petersburg, Filologicheskiy fakultet Sankt-Peterburgskogo Uni-versiteta Publ., 2014. 352 p. (In Russian).
19. Tomashevskiy B.V. Teoriya literatury. Poetika [Theory of Literature. Poetics]. Moscow, Aspekt Press Publ. 334 p. (In Russian).
20. Tyupa V.I. Analiz khudozhestvennogo teksta [Analysis of the Fictional Text]. Moscow. Izdatel'skiy tsentr "Akademiya" Publ. 336 p. (In Russian).
21. Tyupa V.I. Lektsiipo neklassicheskoy narratologii [Lectures on Nonclassical Nar-ratology]. Torun, Wydawnictwo Naukowe Universytetu Mikolaja Kopcrnika Publ., 2018. 194 p. (In Russian).
(Electronic Resources)
22. (b) Fàrnlôf H. Motivation littéraire / Literary Motivation. [Literary Motivation] Available at: https://wp.unil.ch/narratologie/2022/09/motivation-litteraire-liter-ary-motivation/ (accessed 19.03.23). (In French).
23. Schmid W. О narrativnoy motivirovke [Of Narrative Motivation]. Available at: https://narratorium.ru/2020/11/02/вoльф-шмид-o-нарративной-мотивировке/ (accessed 19.03.23). (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
24. (a) Efimenko A.E. Figura analepsisa i porozhdenie narratsii [The Figure of Ana-lepsis and the Generation of Narration]. PhD Thesis. Moscow, 2022. 239 p. (In Russian).
25. (b) Efimenko A.E. Figura analepsisa iporozhdenie narratsii [The Figure of Ana-lepsis and the Generation of Narration]. PhD Thesis Abstract. Moscow, 2022. 28 p. (In Russian).
Ефименко Александр Евгеньевич, Ланьчжоуский университет (КНР).
Кандидат филологических наук, преподаватель русского языка института иностранных языков. Научные интересы: теория литературы, теоретическая поэтика, нарратология, русский формализм, советский и французский структурализм, нарративные фигуры, нарративная мотивировка.
E-mail: yalishanda1966@vk.com ORCID ID: 0000-0002-1922-7833
Alexander E. Efimenko, Lanzhou University (China).
Candidate of Philology, lecturer of Russian at the School of Foreign Languages. Research interests: theory of literature, theoretical poetics, narratology, Russian formalism, French and Soviet structuralism, narrative figures, narrative motivation. E-mail: yalishanda1966@vk.com ORCID ID: 0000-0002-1922-7833
