CC BY
59
2003
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2, вып. 1 (Л"'2)
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
М. Б. Попов
НОВАЯ ГЛАСНАЯ ФОНЕМА В РУССКОМ ЯЗЫКЕ?
Исследователи уже обращали внимание на такое явление русской спонтанной речи, как перенос дополнительного ударения на первый слог в сложных словах: в[ы]сокопоставленный: вн\у\т,ривидовдй. [э]лектропередачо,. ж[э]лезобетбн. сЩбаководсгпво и др. Подобный перенос факультативен, однако, он не ограничивается лишь сложными словами. Недавно многие из этих фактов обобщила в специальной статье Р. Ф. Касаткина1. Во-первых, она подтвердила известный факт, что слова с оценочным значением типа замечательно, великолепию, потрясающе и т. п. в экспрессивной речи часто получают дополнительное ударение на первом слоге, а во-зторых, привела многочисленные примеры того, что в спонтанной речи подобная постановка дополнительного ударения на первом слоге наблюдается и в любых других многосложных словах: ср. Всю жизнь он посвятил п[ъ]пуляризйции дешевых изданий; Следующая станция — М[ъ]якбвская и т.п.
Статья Р. Ф. Касаткиной имеет подзаголовок «Новые энклиномены?». Отрицательно отвечая на этот вопрос, автор тем не менее видит некоторое сходство между акцентологическими отношениями, реконструируемыми для древнерусского языка, и приведенными фактами современного русского. «Энклиноменами» в древнерусской акцентологической системе Р.О.Якобсон назвал акцентно самостоятельные словоформы, у которых все слоги фонологически безударны2. Предполагается, что в раннем древнерусском языке фонологически ударные слоги были противопоставлены фонологически безударным: «Фонологическая ударность фонетически реализуется в каком-то виде просодического усиления. Фонологическая безударность реализуется двумя способами, в зависимости от позиции: 1) в начальном слоге энклиноменной тактовой группы — некоторым просодическим усилением, отличным, однако, от того, которым реализуется фонологическая ударность; 2) во всех прочих позициях— отсутствием какого бы то ни было усиления»3.
Таким образом, действительно можно провести некоторую аналогию между- древнерусским просодическим усилением первого слога энклиномена, реализующим фонологическую безударность (А. А. Зализняк назвал такое усиление «автоматическим ударением» в отличие от «автономного ударения», т.е. фонологического), и современным просодическим усилением первого слога многосложных слов в спонтанной речи, которое называют «дополнительным ударением» и которое можно трактовать как «фонологическую безударность». Но на этом сходство в общем-то и заканчивается, поскольку в древнерусском автоматическое ударение могло появляться в словоформах, которые
© М. Б. Попов, '2003
вообще не имели пи одного фонологически ударного слога, а в современном языке дополнительное ударение является вторым ударением словоформы. Более того, в современном русском литературном (разговорном) языке дополнительное ударение —это второе ударение слова, оно в известном смысле так же «фонологично», как и основное ударение словоформы, т.е. позиция под дополнительным ударением — это с точки зрения противопоставления гласных фонем такая же позиция, как и под основным ударением. Однако здесь и возникают новые вопросы.
В данной статье нас будет интересовать не столько факт постановки или переноса ударения на первый слог многосложных слов, сколько одно обстоятельство, сопровождающее данное явление. Имеется в виду возможность постановки дополнительного ударения на так называемый редуцированный гласный [ъ], который фонологически является аллофоном фонемы /а/. Приводя результаты своих наблюдений, Р.Ф.Касаткина отмечает: «Акцентное выделение первого-слога может не менять качества гласного, и пол ударением может оказаться редуцированный гласный [ъ]. . . В современной русской речи это приводит к неожиданному для вокалической системы русского языка эффекту: под ударением оказываются редуцированный гласный —[ъ] (после твердых согласных) и [и] (после мягких). Ср. следующие примеры: к[ъ]ноплевбдстбо, кораблекрушение, м[ъ\локозавбд, п[ъ]пуляризация, с[ъ]баковбдство. в['и]леколёпный, д[к\вятилётний, з^Щленоглазый и др. Причем если в некоторых из приведенных примеров и возможно "прояснение" гласного первого слога, т.е. произношение нередуцированного гласного (м[ъ]локозавбд и м[о\локозавбд. з['и]леноглазый и з[е]леноглйзый), то в других словах "прояснение" первого гласного представляется почти невозможным (коноплеводство. кораблестроение, дборииоспосббностъ. собаководство, пятидюймбвка, тяжелоатлетика — только с редуцированным гласным) »4.
Следуя традиции Московской фонологической школы (МФШ), Р.Ф.Касаткина в своей исследовательской практике предпочитает работать не столько с фонемами, сколько с гак называемыми «звуками языка»0, поэтому возникновение подударных [ъ] и [й] — это для нее повод отметить, какие звуки возможны, а какие невозможны в той или иной позиции под ударением. Вопрос о фонематической принадлежности данных звуков даже не ставится, видимо, как несущественный для целей работы и при необходимости решаемый в рамках обычных процедур МФШ, причем [ъ] и [й] в этом контексте рассматриваются как явления одного порядка. Перед фонологом, однако, сразу встает вопрос, который- может быть переведен в диахроническую плоскость: не меняется ли фонематический статус [ъ] вследствие того, что этот звук оказывается возможным под )дарением6? И если относительно [й] ответ более или менее ясен: этот звук представляет собой аллофон фонемы и , то появление подударного [ъ] позволяет, кажется, поставить вопрос о возникновении нового противопоставления и соответственно условий для зарождения новой фонемы в системе русского вокализма. Рассмотрим некоторые аспекты такой постановки проблемы.
Может показаться, что ничего нового в фонологическом статусе [ъ] в связи с его «попаданием» под ударение не происходит, поскольку [ъ] оказывается не под основным ударением, а под дополнительным, которое само позиционно обусловленно. Действительно, дополнительное ударение, о котором идет речь, в значительной степени обусловлено позиционно. Условия появления дополнительного ударения следующие: 1) это должен быть непременно первый слог словоформы и 2) это не должен быть непосредственно предударный слог. Подобная фонетическая позиционная обусловленность опять-таки сближает данный случай с древнерусским просодическим усилени-
ем первого слога энклиноменов. Более того, наше современное дополнительное ударение начального слога многосложных слов может служить иллюстрацией реальной возможности «нефонологического» просодического усиления наряду с наличием фонологического ударения (типа того, что реконструируется для древнерусского периода): просодическое усиление есть, но носитель языка, его нормально не замечает, поскольку оно реализует фонологическую «безударность»7. Обычно такое нефонологическое просодическое усиление относится к интонационному уровню и находится в ведении суперсегментной фонетики8, однако специфика нашего случая в том, что он является пограничным, затрагивая как сегментный, так и суперсегментный уровни звукового строя. Это позволяет предположить, что отмеченное фонетическое явление оказывается своеобразной точкой пересечения синхронии и диахронии.
Модель фонологической безударности дополнительного ударения несомненно присутствует в звуковом строе современного русского языка. Однако, с другой стороны, ударение — пусть и дополнительное — это все-таки ударение. И носители языка хорошо чувствуют различие фонологической ударности и безударности, причем отнюдь не благодаря набору гласных фонем, противопоставляемых в той и другой позициях: очевидно. например, что в таких словоформах, как тр\,о]хсбт, четыр[о]хсбт /о/ после мягкого согласного безударное, а в в['й]леколёпный, <?['й] вятилетний /и/ — под ударением. Естественно поэтом}' предположить, что модель «фонологической ударности дополнительного ударения» также (со)присутствует в современной фонологической системе. Таким образом, дополнительное ударение постоянно балансирует на грани фонологической ударности-безударности. Из этого положения вытекает один любопытный вывод, а именно: звук [ъ] постоянно балансирует на грани аллофонного и фонемного статуса. Смена модели дополнительного ударения может способствовать фонологиза-ции [ъ] /а/ > /ъ/.
Таким образом, перед нами фонологическое изменение. Становится понятным тогда и тот факт, что именно в экспрессивной речи (в словах с экспрессивным значением) раньше всего было замечено факультативное дополнительное ударение и соответственно произношение подударного [ъ] (з[ъ\мечат,елъно, п{ъ]тпрясающе. ¿[ъ]ловокружителъны-й и т.п.), поскольку именно стремление к экспрессивности часто приводит к изменениям в языке. Замечательно и то, что отмеченные исследователями слова, которые не доп)гскают «прояснения» подударного [ъ] (коноплеводство, кораблестроение, дбороноспосббностъ, собаководство: думаю, что сюда следует присоединить и м\ъ\локозавбсР, популяризация), это слова, в которых подударное [ъ] находится в морфологически изолированной позиции. Известно, что фонетические изменения часто (а может быть, обычно) начинаются с морфологически изолированных позиций (ср. абсолютно слабые, не чередующиеся с сильными редуцированные, с которых началось падение редуцированных в древнерусском)10. Итак мы, возможно, являемся свидетелями довольно редкого феномена в истории фонологической системы — фонологизации аллофона.
Материал, приведенный и рассмотренный Р.Ф.Касаткиной, позволяет сделать еще один интересный вывод относительно состояния современного русского вокализма. «Представляется невозможным, — отмечает она,— в указанных условиях произношение гласного нижнего подъема после мягких согласных: в словах пятидюймбвка, пятисотлетие. прямолинейный,.тяжеловесный и т. п. гласный первого слога под дополнительным ударением может'"проясняться" только до степени открытости [е]. но не более. Можно предположить, что здесь происходит как бы скрытое отталкивание от яркой диалектной черты — яканья. По отношению к двум другим чертам диалектного
вокализма — оканью и эканъю, как видно из приведенных примеров, система вокализма литературного языка оказывается более, терпимой. При этом экающее произношение, как кажется, занимает более сильные позиции, в то время как примеры с ''прояснением" [о] сравнительно редки»11.
С нашей точки зрения, из приведенных фактов вытекает вывод о сохранении в современном русском языке позиций экающего произношения, что подтверждается частым «прояснением» гласного первого слога под дополнительным ударением в [е], происходящим значительно чаще, чем «прояснение» в [о]. Скорее всего, это говорит о том, что процесс изменения , е > /и/ в безударной позиции, в отличие от изменения безударного /о/> /а/, еще не завершился. Вряд ли эти явления имеют отношение к отталкиванию литературного произношения от диалектного яканья и его «терпимости» к оканью и особенно к эканъю. как полагает Р.Ф.Касаткина. Просто изменения /о/ > /а/ и /'а/ > /е/, давно завершенные и переработанные фонологической системой, изменение /е/ > /и/ — живое (так называемое «sound change in progress»), поэтому и природа «прояснения» здесь совсем другая (это не столько «прояснение», сколько фонологическая неопределенность). В случаях с «прояснением» в ['а] играет роль морфо-нологический фактор: кл[' к]твопреступник — клятва (постоянное ударение на корне), [ja]йцеааготовйтелъ— яйцо/яйца (подвижное ударение). Представляется, что именно вследствие того, что / е/ > и/ — незавершенное изменение, отсутствует фонологизация [ь], аналогичная фонологизации [ъ}.
Итак, если описанные факты действительно указывают на процесс образования новой фонемы, то перед нами парадигматическое фонемное изменение — фонологизация аллофона [ъ| фонемы /а/. Последним изменением такого типа в области гласных в истории русского языка было, видимо, возникновение фонемы ! о / - закрытое (или /6/-напряженное)— процесс, который, кстати, тоже был связан с преобразованиями акцентологических отношений в системе.
Напомним вкратце, о чем идет речь. В древнерусском языке (условно до завершения падения редуцированных) фонема /о/ выступала, видимо, в двух аллофонах, которые находились в дополнительном распределении: [б] — в положении под ударением (фонологическим; традиционно—под акутовой интонацией), [о] — в безударном положении (в том числе под так называемым нефонологическим ударением —в начальном слоге некоторых словоформ; традиционно — под циркумфлексной интонацией). Фонологизация этих аллофонов произошла в связи с тем, что нефонологическое ударение в начальных слогах некоторых словоформ совпало с фонологическим ударением12. Таким образом, различие между начальными слогами, содержавшими «фонологически ударное» о и «фонологически безударное* /о , сохранилось, но перешло с суперсегментного на сегментный уровень, поскольку и в том и в другом случае слог стал фонологически ударным: ср. /ногу/ < *nogu —/кожа < *koza. После завершения падения редуцированных, поскольку /ъ/ > о/, противопоставление /о/ и /б распространилось и на неначальные слоги: ср. /высок/ < высока —/носок/ < нос'ыгь. Последующие фонетические изменения (например, оглушения согласных) могли привести и к образованию так называемых «минимальных пар»: ср. 'мок/ < *moglB 'мог (мочь)'— мок < *тък1ъ 'мок (мокнуть)'. Три пересекающихся изменения — фонологизация ударения, падение редуцированных и образование 'б/— оказались связанными во времени, что затрудняет установление относительной хронологии этих процессов.
М. И. Стеблин-Каменский описывает процесс превращения аллофонов фонемы в самостоятельные фонемы так: «Парадигматическому фонемному изменению обычно предшествует аллофонное изменение. Когда аллофон фонемы превращается в само-
сгоятельную фонему, то этот аллофон должен был предварительно возникнуть. Его возникновение и было физическим изменением. Превращение аллофона в самостоятельную фонему —это лишь функциональное, но не физическое изменение. Сущность этого изменения чаше всего заключается в следующем. Два аллофона одной фонемы, обусловленные двумя разными окружениями (например, ассимилирующим воздействием двух разных фонем), оказываются в одинаковом окружении в результате того, что ассимилирующие фонемы перестают различаться в данных положениях. Тем самым эти аллофоны уже не аллофоны, а самостоятельные фонемы, хотя физически они сами не претерпели никакого изменения. Обе возникшие таким образом фонемы новые, поскольку их различительные признаки не те, что были у фонемы, из аллофонов которой они возникли. Произошло парадигматическое расщепление фонемы. Следовательно, исчезновение различия между двумя окружениями, или их парадигматическое слияние —это как бы обратная сторона парадигматического расщепления фонем»13.
М И Стебл1!н-К>монгкт*т* птлнррф чт° -то иргкп 11ък<~> \гт~п"><~>щеннор описание ппо-цесса (описание «по результатам» изменения), сам же процесс становления в языке новых фонем может быть длительным и сложным. Диахроническая фонология изобилует такими упрощенными («по результатам») описаниями фонемных парадигматических изменений (ср., например, описание праславянских палатализации или древнерусского «вторичного смягчения согласных»), что особенно удобно по отношению уже к давно завершенных) изменениям. Но в схеме М. И. Стеблин-Каменского есть еще одно упрощение. Оно предполагает, что парадигматическое расщепление фонемы (превращение аллофонов в самостоятельные фонемы) и парадигматическое слияние контекстов (исчезновение различия между двумя окружениями, обусловливающими аллофонное различие) одновременны и суть две стороны одного явления. Представляется, однако, что парадигматическое расщепление, еущнос.тно должно предшествовать парадигматическому слиянию контекстов14, т.е. новая фонема возникает в условиях и при сохранении дополнительной дистрибуции между двумя новымр! фонемами, бывшими ранее аллофонами одной фонемы. Точно так же как возникновение дополнительной дистрибуции между фонемами не превращает их автоматически в аллофоны одной фонемы (ср. историю фонем . и/ и /ы в русском языке10 или «толстого 1» и «тонкого 1» в шведском и норвежском16). Таким образом, возникновение новой фонемы происходит в условиях парадигматически неизменного окружения, само же парадигматическое слияние двух окружений может рассматриваться в известном смысле как следствие парадигматического расщепления изменяющейся фонемы.
Учитывая эти упрощения, вернемся к приведенной схеме фопологизаиии аллофона и рассмотрим, как наш случай — фонологизация [ъ] — соотносится с данной схемой. В широком смысле аллофонным изменением, предшествовавшим предполагаемому парадигматическому изменению, очевидно, была редукция безударных гласных, в данном конкретном случае — редукция а/ не в первом предударном слоге (оставляем в стороне фонологическую интерпретацию возникновения аканья). Два аллофона фонемы а - [а] и [ъ] — контекстно (позиционно) обусловлены: первый находится под ударением, второй - в безударной позиции. Ключевым изменением, которое усложняет, по не подрывает эту контекстную обусловленность, было возникновение дополнительного (факультативного) ударения на [ъ]. Это дополнительное ударение тоже позиционно обусловлено: оно появляется на первом безударном (но не непосредственно предударном) слоге словоформы. Таким образом, на начальном этапе дополнительное ударение в известном смысле не является фонологическим («ударение» на «безударном» слоге!), т.е. это дополнительное ударение функционально есть некая разновидность безударно-
сти (носителями языка оно первоначально не замечалось, что подтверждало его нефо-нологичность). Соответственно попадающий под такое дополнительное ударение [ъ], остается аллофоном фонемы /а/, но это уже новый аллофон данной фонемы, которого раньше не было, а именно такой, который реализует фонему /а/ в первом (непредударном) слоге словоформы под дополнительным ударением (т. е. в случае некоего синтагматического просодического усиления этого слога). Это и есть аллофонное изменение, предшествующее парадигматическому фонемному — фонологизации [ъ].
Для того чтобы произошла фонологизация [ъ], необходимо выравнять фонологический контекст между [а] под главным (фонологическим) ударением и [ъ] под дополнительным (пефонологическим) ударением. Но, как было отмечено, фонологизация происходит еще в условиях дополнительной дистрибуции, а выравнивание контекста лишь констатирует произошедшую фонологизацию, закрепляет ее и сопровождает становление новой фонемы в языке. Значит, нужен «внутренний прорыв» дополнительной дистрибуции, т. е. преобразование ее в позиционное ограничение. На наш взгляд, для современного русского литературного языка уже можно говорить о таком прорыве, т. е. о частичном выравнивании контекста, которое выражалось в фонологизации дополнительного ударения. Характерно, что подударное [ъ] возникает в сложных словах именно при переносе дополнительного ударения (ср. к[ъ]раблестроёние < * кораблестроение — корабль, корабли, но ш[а \рикоподшйпник — шарик, шарики), т.е. не [а] > [ъ], а [ъ] > [ъ]. Это говорит о том, что фонологизация и возникновение противопоставления предшествуют выравниванию контекста, из чего вытекает, что изменение фонетического контекста не было причиной фонологизации аллофона и появления новой фонемы /ъ/, а лишь сопровождало это парадигматическое изменение, которое было вызвано, видимо, какими-то внутренними потребностями системы фонем-и особенностями ее функционирования. Таким образом, сначала происходит фонологизация [ъ] > /ъ;, а затем фонологизация дополнительного ударения. Сама фонологизация дополнительного ударения, т.е. смена модели, также в принципе не устраняет дополнительной дистрибуции между [ъ] и [й], поскольку внешне [ъ] остается позиционно обусловленным: он появляется всегда только в первом слоге многосложного слова при наличии второго ударения. Следовательно, необходимы какие-то внешние проявления нарушения дополнительной дистрибуции, чтобы более определенно можно было говорить о появлении новой фонемы.
Обычно роль таких индикаторов выполняют заимствования или формы, возникшие по аналогии. В нашем случае таких форм пока нет. Кое-что, впрочем, можно интерпретировать как проявление фонологизации /ъ/. Следствием идущего процесса образования новой фонемы /ъ/, возможно, является возникновение таких на первый взгляд диковинных форм, как, например, произношение [штъ] 'что'. Это, естественно, не нормативное произношение (пока!), но здесь подударное [ъ] как бы прорывает дополнительную дистрибуцию, появляясь в односложном слове. Ср. также часто встречающееся разговорное словечко [дък], видимо, восходящее к «так» и на письме иногда передающееся как «дык»17. Появление таких форм уже говорит о принципиальной возможности квазифункционального использования [ъ].
Поскольку фонологизация аллофона и соответственно возникновение новой фонемы — изменения парадигматические, интересно взглянуть на наше изменение в контексте парадигматической системы, т.е. со стороны различительных признаков фонем. Это может (хотя и не обязательно) дать нам некоторые факты, проливающие свет на причины данного изменения и на его, так сказать, перспективы, поскольку часто новые фонемы не «вписываются» в систему и сливаются с уже существующими. Для того
чтобы поставить процесс возникновения /ъ/ в контекст различительных признаков, необходимо реконструировать парадигматическую систему гласных фонем современного русского языка до предполагаемого изменения. Как ни странно, эта проблема — не из легких, поскольку среди фонологов нет единства взглядов не только на систему, но даже на состав гласных фонем русского языка. Для одних фонологов в русском языке 5 гласных фонем, для других —б (проблема фонематического статуса [ы]); одни фонологи считают релевантным признаком /о/ и /у/ лабиализованность, другие — задний ряд, третьи — комплексный признак, сочетающий оба параметра; разные фонологи по-разному определяют место фонемы /а/ с точки зрения ряда и подъема и т. д. В интересующем нас аспекте любопытна интерпретация русского вокализма, недавно предложенная С. В. Кодзасовым и О. Ф. Кривновой. Приведя в главе, посвященной типологии вокалических систем, в качестве примера болгарского и чукотско-камчатского вокализма следующий треугольник гласных фонем —
I и
е д о а
— они полагают, что такая единица, как /д/, «с некоторыми оговорками... может рассматриваться и как фонема русского языка (учитывая ее позиционную невыводимость в некоторых частицах: Так [а] было и так будет!, но Так[ъ] было это или нет?)»18. Представляется несколько парадоксальным, что авторы отказывают в фонематическом статусе /ы/, но на основании очень сомнительного примера готовы признать таковой статус за парафонетическим «эканьем-меканьем» говорящего в момент обдумывания продолжения фразы, т. е. за своего рода фонетическим жестом. Такими же жестами являются, например, и неразложимые «звучания», передаваемые на письме как Гм! или Угу! или Тпру! или Брр/, однако обычно никто не придает им статуса фонем русского .языка. Справедливости ради следует отметить, что Кодзасов и Кривнова отказывают /ы/ в фонематическом статусе тоже с оговорками19.
Мы исходим из того, что сначала определяется количественный состав фонем, а затем выявляется система различительных признаков, характеризующих выделенные фонемы. С нашей точки зрения, русский вокализм насчитывает б фонем, включая /ы/, и хорошо описывается при помощи трех различительных признаков: подъем (верхний—неверхний), ряд (передний — непередний) и лабиализованность (лабиализованные нелабиализованные). Подобная реконструкция соответствует существующим фонетическим описаниям и не противоречит языковому сознанию носителей русского языка. Будучи изображена графически, система гласных фонем предстает следующим образом:
Передний ряд Непередний ряд Верхний подъем и ы у
Неверхний подъем е а о
Нелабиализованные Лабиализованные
Для фонемы /а/ признак нижнего подъема не может быть различительным, поскольку'из фонетических описаний мы знаем, что некоторые аллофоны этой фонемы, например [а] и [ъ], не могут рассматриваться как гласные нижнего подъема, а значит, нижний подъем не может рассматриваться как ДП фонемы а/. Признаки заднего ряда и лабиализованности не могут рассматриваться как элементы комплексного признака, поскольку /ы/ -- /у/, /а/ — /о/ не противопоставлены по признаку ряда, но противопоставлены по признаку лабиализованности. Надо отметить довольно высокую
степень интегрированное™ русских гласных фонем в систему. Эта интегрированное™ подчеркивается соответствующими регулярными морфологизованными чередованиями. Чередование /о.-л/а/ после твердых согласных отражает древнюю нейтрализацию по признаку лабиализованное™. Фонема /и/ в соответствии с икающей нормой чередуется со всеми гласными неверхнего подъема, но единственным живым чередованием, отражающим действующее (незавершенное) фонетическое изменение, является чередование /и/:/е/, которое указывает на нейтрализацию по признаку подъема. В это чередование включены и рефлексы древних изменений после мягких согласных /е/ > /о/ и /а/ > /е/. Фонемы /и/ и /ы/ регулярно чередуются во внутреннем и внешнем сандхи, как бы воспроизводя древнюю нейтрализацию по признаку ряда.
Известно, что возникновение новой фонемы может как сопровождаться, так и не сопровождаться появлением нового различительного признака, В последнем случае говорят о заполнении «пустой клетки»: новая фонема может представлять собой лишь новое сочетание различительных признаков, уже имевшихся в системе. В нашем случае как будто нет условий для заполнения «пустой клетки» за неимением таковой и фо-нологизация аллофона должна сопровождаться появлением нового различительного признака.
Как считают многие фонологи, слабым звеном русской системы гласных, возможно, является противопоставление фонем /и/ и /ы/, поскольку в русском языке издавна существует явная тенденция к дополнительному распределению этих фонем, рассматриваемая многими фонологами как свидетельство их происходящего или даже уже завершившегося слияния в одну фонему. Если бы это действительно было так и фонема /ы/ уже утратила или утрачивает свое место в парадигматической системе фонем (с чем мы категорически не согласны20), то соблазнительно было бы усмотреть в этом изменении процесс освобождения «пустой клетки», которую благополучно могла бы занять новая фонема, возникающая или уже возникшая в результате фонологизации ударного аллофона [ъ] фонемы /а/. В таком случае перспективы новой фонемы были бы не столь уж плохи. Проблема, однако, в том. что никакой «пустой клетки» не образуется фонетически (с нашей точки зрения, все изменения, связанные с установлением квазидополнительной дистрибуции между /и/ и /ы/ — это изменения синтагматические, изменения в фонемном составе отдельных слов, никак не затрагивавшие парадигматическую систему фонем). Звук [ы] остается на своем прежнем месте, и новая фонема обречена слиться с [ы], даже если считать его аллофоном /и/. Соответствующая нейтрализация— /ы/ > [ъ] < /а/ (когда носителю языка затруднительно фонематически идентифицировать [ъ])—широко распространена в современном произношении. Нам представляется, что наличие такой нейтрализации21 и могло послужить толчком или одним из факторов (причин) фонологизации [ъ] > /ъ/. Но если это действительно так, то каково же может быть место новой фонемы в системе? Каково ее место в конфигурации различительных признаков?
Приходится признать, что место этой новой фонемы весьма проблематично. Один из возможных сценариев развития следующий: фонема /а/ вытесняется в нижний подъем, что меняет всю систему различительных признаков, которая приобретает следующий вид: ,
Верхний подъем Средний подъем Нижний подъем
Передний ряд Непередний ряд
и ы у
е ъ о
а
Нелабиализованные Лабиализованные
Такое развитие маловероятно. Другая возможность — слияние новой фонемы с /е/ и /ы\ которые чередуются после твердых согласных. На наш взгляд, этот путь наиболее перспективен.
Summary
The author analyzes appearance of [ъ] (antepretonic allophone of /a/) under secondary stress in the first syllable of mon.osyllabic words in colloquia] Russian as evidence of phonologization of the allophone and considers the possibility of consolidation of new phoneme /ъ/ which inay appear as a conséquence of this sound change.
1 Касаткина P. Ф. Некоторые наблюдения над особенностями словесного ударения в современном русском языке. Новые энклиномены? // Русистика. Славистика. Индоевропеистика. М., 1996. С. 406.
2 Якобсон Р. О. Опыт фонологического подхода к историческим вопросам славянской акцентологии // American Contributions t.o the Fifth international Congress of Slavists. The Hague. 1963. P. 9.
3 Зализняк A. A. От праславянской акцентуации к русской. M., 1985. С. 119-120.
4 Касаткина Р. Ф. Некоторые наблюдения над особенностями словесного ударения в современном русском языке. С. 406-407.
5 Кузнецов П. С. Об основных положениях фонологии /'/' ВЯ. 1959. .Л"® 2.
6 Строго говоря, [ъ] и [ъ] — это, конечно, разные «звуки», но фонетист-экспериментатор их не без основания идентифицирует, причем не столько на основании фонетического сходства, сколько на основании их непротивопоставленности. Нас интересует здесь факт появления под ударением звука, который был невозможен в такой позиции раньше, т. е. фактически возникновение противопоставления [âj-[i,]:
' Надо сказать, что некоторая «глухость» (или «тупость») носителя языка проявляется и по отношению к основному ударению, в случае нарушения нормативной постановки этого ударения. Я был, в частности, свидетелем такого диалога между взрослым («нарушителем») и 8-летним ребенком («пуристом»): — Он мне позвонит. — Позвонит! (исправляя). — Я и говорю, позвонит!
8 Р. Ф. Касаткина считает, что «дополнительное ударение - явление не словесной, а фразовой просодии, и возникает оно лишь в тех случаях, когда этого требуют просодико-семантические условия оформления фразы» (с. 402) (см.: Каленчук М.Л., Касаткина Р.Ф. Побочное ударение и ритмическая структура русского слова на словесном и фразовом уровне /, ВЯ. 4.1993).
9 Обнаруженный Р. Ф. Касаткиной пример с «прояснением» в [о] в слове молокозавод представляется неожиданным и странным именно вследствие отсутствия у исходного слова молоко форм с ударением на первом гласном. В появлении такого «прояснения» может играть роль орфография или качество согласных, окружающих [о] — губно-губной [м] и лабиовелярный [л], которые могли создать эффект огубленности гласного.
10 Эта проблема разрабатывалась в отечественной лингвистике начиная с работы И.А.Фалева «О редуцированных гласных в древнерусском языке // Язык и литература» (Вып. 1. Т. 2. Л., 1927. С. 111—122). Ряд примеров такого рода из истории славянских языков приведен в работе: Timberlake А. l'niforrn and alternating environments in phonoiogical change // Folia Slavica 2. Nos. 1-3. 1978. P. 312-327.
11 Касаткина P. Ф. Некоторые наблюдения над особенностями словесного ударения в современном русском языке... С. 407.
12 Этот процесс, традиционно понимаемый как утрата интонационных различий, В.В.Колесов рассматривает как обобщение новоакутовой интонации, или совмещение новоакутовой интонации и ударения; П. Гард назвал этот процесс «реакцентуацией», т.е. приобретением фонологически безударными словоформами самостоятельного ударения; А.А.Зализняк — совпадением так называемых «автоматического» и «автономного» ударения; традиционно же этот процесс понимается как утрата интонационных различий.
13 Стеблин-Каменский М. И. Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков. Л., 1966. С. 14-15.
14 Эта проблема широко обсуждалась в отечественной диахронической фонологии в 50-х годах XX в., особенно в германистике. В последнее время об этом писал Л.Л.Касаткин (Касаткин Л. Л. Латентный период в истории фонемы // Metody formalne w opisie jçzykôw slovviariskich. Biatostok. 1990 (повторено в: Касаткин Л. Л. Современная русская диалектная и литературная фонетика как источник для истории русского литературного языка. М., 1999. С. 86-100).
15 Попов М. Б. Некоторые соображения относительно фонематической самостоятельности [ы] в русском языке /,; Вес.тн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2. Вып.З. 1999.
16 Стеблин-Каменский М. И. Очерки по диахронической фонологии скандинавских языков. С.137-145.
J' Например, у В. Набокова в «Подвиге»: «Дык пойдемте ко мне,— предложил Грузинов».
18 Кодзасов С. В., Кривнова О. Ф. Общая фонетика. М., 2001. С. 411.
19 В частности, они признают, что «споры вокруг фонематического статуса [ы] имеют определенное основание: степень фонетического расхождения [и] и [ы] приближается к тому порогу, который определяет для носителя языка тождество или нетождество звуковых единиц» (там же. С. 364). При этом, правда, они в значительной степени искажают точку зрения Петербургской школы (что. к сожалению, не редко в работах представителей МФШ), в частности, приписывая последней свои собственные взгляды на фонетическое сходство как на критерий отождествления аллофонов.
20 Попов М. Б. Некоторые соображения. .. С. 40-51.
21 Разумеется, если понимать нейтрализацию не по Трубецкому, а как действительное в определенных позициях неразличение носителем языка двух противопоставленных в языке фонем, выражающееся в невозможности провести фонемную идентификацию звукового сегмента (ср., кроме указанного случая, также неразличение /т/ и /ц/ в позиции перед /т/). Это не надуманные нейтрализации, а реальные нейтрализации фонем, которые ставят в тупик не только фонолога, но даже носителя языка.
Статья поступила в редакцию 21 октября 2002 г.
