CC BY
124
Вестник Челябинского государственногоуниверситета. 2015. № 27 (382). Филологические науки. Вып. 98. С. 85-90.
УДК 80
ББК 83.3(2)
Н.Л. Зыховская
НОСТАЛЬГИЯ ПО ПРОШЛОМУ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ОЛЬФАКТОРНОЙ ОБРАЗНОСТИ
(на материале русской прозы XIX в.)
Исследуется проблема осмысления тоски по прошлому, переданной на основе ольфактор-ной образности, понимания запаха как стимула перехода героя к воспоминаниям. На ключевых линиях творчества выдающихся русских писателей (Гоголя, Герцена, Толстого, Достоевского, Тургенева и др.) показан механизм воссоздания ассоциативных образов, обусловленных темой запаха. На материале конкретных примеров показано, что позитивная ольфакторная картина в большинстве случаев относится к «прошлому» (детство героев), в то время как настоящее, напротив, отмечено негативными репрезентациями запахов.
Ключевые слова: ностальгия, русская литература, одоризм, олъфакторика, семантика, поэтика запахов.
Существует типичная для новых ответвлений филологического знания терминологическая синонимия, которую уместно было бы снять в самом начале исследования.
Под ольфакцией (лат. olfaction) обычно понимается процесс обоняния (принюхивания, вдыхания запаха, распознавания запаха). В отечественной гуманитарной науке распространено определение, данное в работе Г. Е. Крейд-лина «Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык» (2002): «ольфакция (наука о языке запахов, смыслах, передаваемых с помощью запахов, и роли запахов в коммуникации)» [5. С. 22]. Однако определение это дано без указаний источников; в западном литературоведении термин в таком значении не используется (в англоязычной литературе употребляется понятие "studies of olfaction", но применительно к естественнонаучным знаниям).
Однако в настоящей статье используется словарное значение слова «ольфакция» (по семантике термин близок понятию «обоняние», рассматриваемому не только как чувство восприятия запахов, но шире - как совокупность различных феноменов окружающего мира, связанных с продуцированием, качеством, динамикой возникновения, распространения и восприятия запахов). Таким образом, ольфакция - феномен действительности, связанный с любыми проявлениями запахов и их восприятием.
Применительно к литературному тексту исследователи используют понятия, включающие в свой состав определение «ольфак-торный» (англ. olfactory). Так, Н. А. Рогачева
озаглавила свое исследование «Ольфакторное пространство русской поэзии конца XIX - начала XX вв.: проблемы поэтики» [6], используя в работе само понятие «ольфакторное пространство», а также его синонимы: «обонятельное пространство» [6. С. 19], «одорическое пространство» [6. С. 146] и др.
В данной статье прилагательное «ольфак-торный» употребляется в значении «имеющий отношение к запаху». Равноправным синонимом этого определения принято считать прилагательное «одорический» (лат. odor - запах). Очевидно, что перед нами два разных феномена: все, имеющее отношение к обонянию, восприятию запахов («ольфакторный»), и все, имеющее отношение к самим запахам, их существованию и «бытию» («одорический»). Однако в рамках литературного текста мы не можем точно провести грань между самим феноменом запаха и его восприятием, поскольку художественный текст, связанный с вербализацией запахов, уже являет нам результат восприятия (автора, героя), то есть запахи в словесном искусстве всегда будут иметь антропологическое измерение. В таком случае конкретно для литературоведения синонимия понятий «ольфакторный» и «одорический» оправдана.
Под ольфакторностью в исследовании понимается качественная характеристика художественного текста, определяемая степенью значимости (интенсивности) и модальностью ольфакторных включений.
В работе мы также используем понятие «ольфакторий», введенное нами для обозна-
чения совокупности всех элементов текста, содержащих отсылки к миру запахов, их качества, особенностей восприятия, а также символического поля, образуемого с их помощью либо вокруг них.
Тема ностальгии и тоски по прошлому в литературе часто реализуется с помощью оль-факторной образности, что свидетельствует о возможном переозначивании основных оль-факторных тем в отечественной словесности, их содержательной динамики.
В классическом примере из романа Марселя Пруста процесс принюхивания становится триггером перехода героя в состояние воспоминания, которое и организует прозаический текст. Точное и упрощенное, приближенное к нехудожественному описание запаха оказывается значимым, поскольку возникает необходимость вербализации точки перехода от ню-хания к воспоминанию. Следует отметить, что в определенном смысле само описание запаха может быть подменено ассоциативным следствием принюхивания (такова художественная логика рассказа И. А. Бунина «Антоновские яблоки»),
В данной статье мы в общих чертах (на наиболее характерных примерах) обозначим ключевые линии воссоздания запаха памяти и памяти как хранилища запахов, сформированных в русской литературе XVIII в.
Тема благоухания как «благого духа» в литературе XIX в. остается как знак предшествующих эпох, но само понятие «благой дух» несколько меняется. Теперь это «дух времени», дух прошедшей поры, «золотого века». Авторы предполагают, что когда-то было такое «благоуханное время», но по отношению к современности оно ушло в прошлое. Стоит обратить внимание на родство в этом аспекте истории Юлии у Карамзина [4] и параллели цветов как характеристики «должного» и «нынешнего» у Сумарокова. Получается, что уже в литературе XVIII в. в эпоху сентиментализма формируются предпосылки для художественного осознания запахов как вместилища памяти, возникают условия создания «ассоциативных цепочек».
С другой стороны, линия эта только начинает прочерчиваться пунктиром, ее развитие произойдет позже. Ностальгией окрашена традиционная для русской литературы тема благоухания садов. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки» в «Майской ночи» тема благоухания садов выражена крайне ярко: «Знаете ли
вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь!» [2. Т. I. С. 159]. В большинстве случаев эти описания выполняют функцию сюжетного контраста: каждый раз такое идиллическое описание предшествует какой-либо катастрофе. Хотя подобное назначение «благоухания садов» мы могли встретить и в предшествующий период, именно Гоголь придает этой функции статус приема.
Воссоздание ольфакторной темы цветущих садов, цветов решается у Герцена в соответствии с предшествующей литературной традицией: ольфакторные впечатления сопровождают пейзажные фрагменты и включены в широкую, пролонгированную пространственную картину часто панорамного типа, когда большое пространство полей, лугов, лесов дает ощущение того простора и той широты, которой так не хватало Герцену-узнику или Герцену-эмигранту [1].
В повести Гоголя «Рим» находим «двойное» ольфакторное включение: «Живописные кружевные покрывала женщин, чуть волнуемые теплым сирокко; их твердые походки, звонкий говор в улицах; отворенные двери церквей, кадильный запах, несшийся оттуда, - все это дунуло на него чем-то далеким, минувшим. Он вспомнил, что уже много лет не был в церкви, потерявшей свое чистое высокое значение в тех умных землях Европы» [2. Т. III. С. 230]. Здесь прямое ольфакторное указание (запах кадильного дыма) ведет за собой метафорическое: «дунуло на него минувшим». Именно запах церкви и вызывает ностальгический приступ.
Подобный по самой конструкции фрагмент находим и в «Старосветских помещиках» Гоголя: «Я знаю, что многим очень не нравится этот звук; но я его очень люблю, и если мне случится иногда здесь услышать скрып дверей, тогда мне вдруг так и запахнет деревнею, низенькой комнаткой, озаренной свечкой в старинном подсвечнике, ужином, уже стоящим на столе, майскою темною ночью, глядящею из сада, сквозь растворенное окно, на стол, уставленный приборами, соловьем, обдающим сад, дом и дальнюю реку своими раскатами, страхом и шорохом ветвей... и боже, какая длин-
ная навевается мне тогда вереница воспоминаний!» [2. Т. I. С. 237].
Несомненно, что речь здесь идет не о запахах всего этого ряда ассоциаций, а о самом их появлении в сознании. Механизм построения ассоциативных цепочек по памяти, спровоцированной запахом, показан здесь полновесно.
Прошлое в ольфакторной картине может так же предстать в виде могильного запаха. Для Герцена свойственно усматривать в любых ностальгических обращениях к историческому прошлому именно разновидность некрофилии: «Прочно ли все это? Небо не без туч, временами веет холодный ветер из могильных склепов, нанося запах трупа, запах прошедшего» [1. Т. X. С. 18] («Былое и думы»); «Одним словом, XVIII век... грандиозен своей мишур-ностью. Все это, прибавим, сломано, криво, почернело, облито дождями, съедено молью, веет запахом тления; все это прошедшее, все это живет в памяти тех, которые помнят век».
Включая в «Былое и думы» некоторые отсылки к «народному ольфакторию», Герцен подчеркивает его резкость, грубость: «"Пусть, мол, барин не трогает кутьи, коли не хочет, чтоб от рук воняло". Ответ этот, и в особенности последнее замечание, Савелий Гаврилов передавал с большим удовольствием»; «Клопы на том только основании и могут жить счастливо, что они не догадываются о своем запахе» [1. Т. XI. С. 279]. С этим связана и ольфактор-ная оценка родины: «...комом отечественной грязи с таким народным запахом передней, с такой постной отрыжкой православной семинарии и с таким нахальством холопа, защищенного от палки». Но в то же время мы найдем и такую сентенцию: «Россия государство совершенно новое - неконченное здание, где все еще пахнет свежей известью, где все работает и вырабатывается, где ничто еще не достигло цели» [1. Т. VII. С. 308] («Русский народ и социализм»),
В особенностях ольфакторных фрагментов «Маленького героя» можно усмотреть и особенности ольфактория Достоевского в целом. Прекрасные запахи природы, цветов, всякое благоухание здесь отнесены к сфере умирания: либо к сфере воспоминаний о навсегда утраченном прошлом, либо к сюжетным поворотам, предвещающим трагедию, утрату, либо непосредственно к сюжетам смерти. Так, например, тревожность можно усмотреть в, казалось бы, совершенно позитивном пейзаже «Сна смешного человека»: «Высокие, прекрас-
ные деревья стояли во всей роскоши своего цвета, а бесчисленные листочки их, я убежден в том, приветствовали меня тихим, ласковым своим шумом и как бы выговаривали какие-то слова любви. Мурава горела яркими ароматными цветами. Птички стадами перелетали в воз-духе...»[З.Т. XIV. С. 244].
В диалоге героев романа Достоевского «Подросток» усматриваются ноты ностальгии: «Но ничего нет прелестнее, Татьяна Павловна, как иногда невзначай, между детских воспоминаний, воображать себя мгновениями в лесу, в кустарнике, когда сам рвешь орехи... Дни уже почти осенние, но ясные, иногда так свежо, затаишься в глуши, забредешь в лес, пахнет листьями... Я вижу что-то симпатическое в вашем взгляде, Аркадий Макарович? - Первые годы детства моего прошли тоже в деревне» [3. Т. VIII. С. 239]. «Благоуханные» дни наступают под Пасху перед самой смертью брата Зосимы. О прекрасных ароматах рассуждают герои «Бедных людей», находясь в то же время в беспросветном смраде своего убогого существования: «Встал я сегодня таким ясным соколом - любо-весело! Что это какое утро сегодня хорошее, маточка! У нас растворили окошко; солнышко светит, птички чирикают, воздух дышит весенними ароматами, и вся природа оживляется - ну, и остальное там все было тоже соответственное; все в порядке, по-весеннему» [3. Т. I. С. 32]; «И право, я сейчас же по письму угадала, что у вас что-нибудь да не так - и рай, и весна, и благоухания летают, и птички чирикают. Что это, я думаю, уж нет ли тут и стихов? Ведь, право, одних стихов и недостает в письме вашем, Макар Алексеевич!»; «...вопреки ожиданий, чем и весьма доволен; хотя на новых квартирах, с новоселья, и всегда как-то не спится; все что-то так, да не так! Да из чего это вышло-то все? Что солнышко проглянуло да небо полазоревело! от этого, что ли? Да и что за ароматы такие.. .»[3. Т. I. С. 37].
В романах Тургенева особенно часто встречаются ольфакторные указания на рожь, гречиху, полынь. Эти три запаха для Тургенева образуют особый запах родины: «Расставаясь с жизнью, я к вам одним простираю мои руки. Я бы хотел еще раз надышаться горькой свежестью полыни, сладким запахом сжатой гречихи на полях моей родины; я бы хотел еще раз услышать издали скромное тяканье надтреснутого колокола в приходской нашей церкви; еще раз полежать в прохладной тени под дубовым кустом на скате знакомого овра-
га; еще раз проводить глазами подвижный след ветра, темной струей бегущего по золотистой траве нашего луга...» («Дневник лишнего человека») [8. Т. IV. С. 172]; «В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба...» («Записки охотника», «Бе-жин луг») [8. Т. III. С. 87]; «Ночь шла оттуда. Перепела сотнями гремели кругом, взапуски перекрикивались коростели... Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушуканья деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги, но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу - ветер с родины» («Муму») [8. Т. IV. С. 271].
Детализирован запах-воспоминание и в «Асе» Тургенева: «Помнится, я шел домой, ни о чем не размышляя, но с странной тяжестью на сердце, как вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах. Я остановился и увидал возле дороги небольшую грядку конопли. Ее степной запах мгновенно напомнил мне родину и возбудил в душе страстную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским воздухом, ходить по русской земле. «Что я здесь делаю, зачем таскаюсь в чужой стороне, между чужими?» - воскликнул я, и мертвенная тяжесть, которую я ощущал на сердце, разрешилась внезапно в горькое и жгучее волнение. Я пришел домой совсем в другом настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассерженным и долго не мог успокоиться» («Ася») [8. Т. V. С. 162]. Эти подробности не часты у Тургенева, но функционально перегружены. В последнем из приведенных примеров именно запах становится «объектом ностальгии» - он остро напоминает о родине и «вгоняет» героя в тоску.
Природные запахи прочно впечатываются в память героев Л. Толстого - но никогда не живут сами по себе отдельно от всех остальных впечатлений, они не выделены из общего воспоминания: «Я вспомнил луг перед домом, высокие липы сада, чистый пруд, над которым вьются ласточки, синее небо, на котором остановились белые прозрачные тучи, пахучие копны свежего сена, и еще много спокойных радужных воспоминаний носилось в моем расстроенном воображении» («Детство») [7. Т. I. С. 83]; «Мне стало досадно на нее, но, несмотря на это, серенькие с полинявшей кра-
ской перильца мостика, на которые она оперлась, отражение в темном пруде опустившегося сука перекинутой березы, которое, казалось, хотело соединиться с висящими ветками, болотный запах, чувство на лбу раздавленного комара и ее внимательный взгляд и величавая поза - часто потом совершенно неожиданно являлись вдруг в моем воображении» («Юность») [7. Т. I. С. 270].
Если в «детском» воспоминании присутствует яркий и однозначно приятный запах свежего сена, то в воспоминании «юном» мы обнаруживаем «болотный запах» - очевидно, не благоухание, но резкий природный запах застоявшейся воды, тяжелой сырости, разложения. Этот запах соединен с прекрасным и волнующим воспоминанием. Так обнаруживается новаторство Толстого в изображении событий памяти - здесь есть место комару, раздавленному на лбу, болотному запаху - и одновременно «величавой позе» и внимательному взгляду.
Близость между сыном и матерью также физиологична: «Всякая женщина полная, грациозная, с темными волосами, была его мать. При виде такой женщины в душе его поднималось чувство нежности, такое, что он задыхался, и слезы выступали на глаза. И он вот-вот ждал, что она подойдет к нему, поднимет вуаль. Все лицо ее будет видно, она улыбнется, обнимет его, он услышит ее запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо, как он раз вечером лег ей в ноги и она щекотала его, а он хохотал и кусал ее белую с кольцами руку» («АннаКаренина») [7. Т. IX. С. 102].
Здесь Толстой фиксирует значимость этого «физического контакта» - щекотки, кусания руки, прижимания к груди матери - как выражения переполняющих душу ребенка чувств. Есть и обратный пример - мать ощущает запах и тепло ребенка: «Сонно улыбаясь, все с закрытыми глазами, он перехватился пухлыми ручонками от спинки кровати за ее плечи, привалился к ней, обдавая ее тем милым сонным запахом и теплотой, которые бывают только у детей, и стал тереться лицом об ее шею и плечи» («АннаКаренина») [7. Т. IX. С. 113].
Ольфакторий Толстого оказывается значимой частью художественного пространства именно тогда, когда создается картина тревоги, опасности, депрессии настоящего. «Субъектный» принцип (вычленения и оценки запаха конкретным персонажем, находящимся в конкретном состоянии) сочетается с принципом «всеобщности», распространенности запаха.
При этом в большинстве случаев негативные запахи всеобщи, а позитивное «извлекается» героем из пространства его памяти, ностальгического переживания.
Обобщая указанные примеры, становится заметным, что позитивная ольфакторная картина складывается в детстве, то есть в боль-
шинстве случаев относится к «прошлому». Настоящее, напротив, отмечено больше негативными репрезентациями запахов. Пространственные же характеристики оказываются связаны с категорией времени. «Приятный» запах есть где-то в ином «измерении».
Список литературы
1. Герцен, А. И. Собрание сочинений :в30 т./А. И. Герцен. - М., 1954-1964.
2. Гоголь, Н. В. Полное собрание сочинений : в 14 т. / Н. В. Гоголь. - М.; Л.: АН СССР, 1937-1952.
3. Достоевский, Ф. М. Собрание сочинений : в 15 т. / Ф. М. Достоевский. - Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1989-1996.
4. Карамзин, Н. М. Евгений и Юлия / Н. М. Карамзин // Русская сентиментальная повесть. -М., 1979.- 336 с.
5. Крейдлин, Г. Е. Невербальная семиотика: язык тела и естественный язык / Г. Е. Крейдлин. -М., 2002. - 592 с.
6. Рогачева, Н. А. Ольфакторное пространство русской поэзии конца XIX - начала XX в.: проблемы поэтики / Н. А. Рогачева. - Тюмень, 2010. - 404 с.
7. Толстой, Л. Н. Собрание сочинений :в22 т. / Л. Н. Толстой. - М., 1978-1985.
8. Тургенев, И. С. Полное собрание сочинений и писем : в 30 т. / И. С. Тургенев. - М., 19781982.
Сведения об авторе
Зыховская Наталья Львовна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и литературы Южно-Уральского государственного университета (национальный исследовательский университет), г. Челябинск.
Bulletin ofChelyabinskState University. 2015. No. 27 (382). Philology Sciences. Issue 98. Pp. 85-90.
NOSTALGIA THROUGH THE OLFACTORY SHAPED (based on nineteenth century Russian prose)
N. L. Zykhovskaya
Southern Ural state university (national research university), [email protected]
The article is devoted to the problem of nostalgia transmitted by olfactory imagery, comprehension of smell as an incentive to move toward the character's memories. Basing on the key lines of works of prominent Russian writers (Gogol, Herzen, Tolstoy, Dostoevsky, Turgenev and others), author shows the mechanism of reconstruction of associative images caused by the smell. In specific examples of the material author shows that the positive olfactory picture in most cases refers to the "past" (childhood of characters), while present marked by negative representations of odors.
Keywords: nostalgia, Russian literature, odourism, olfactronics, semantics, poetics odors.
References
1. Gercen A.I. Sobranie sochinenij : v 30 tomah [Collected works in 30 volumes]. Moscow, 1954— 1964. (InRuss.).
90
H. 3uxo6ckqh
2. Gogol' N.V. Polnoe sobranie sochinenij : v 14 tomah [Collected works in 14 volumes]. Moscow, 1937-1952. (In Russ.).
3. Dostoevskij F. M. Sobranie sochinenij : v 15 tomah [Collected works in 15 volumes]. Leningrad, 1989-1996. (In Russ.).
4. Karamzin N.M. Evgenij i Yuliya [Eugene and Julia]. Russkaya sentimental'nayapovest' [Russian sentimental novel]. Moscow, 1979. 336 p. (In Russ.).
5. Krejdlin G.E. Neverbal'naya semiotika: yazyk tela i estestvennyj yazyk [Non-verbal semiotics: body language and natural language]. Novoe literaturnoe obozrenie [New Literary Review]. Moscow, 2002. 592 p. (In Russ.).
6. Rogacheva N.A. Ol'faktornoe prostranstvo russkojpoehzii konca XIX- nachala XX w.: prob-lemy poehtiki [Olfactory space Russian poetry of the end of XIX - early XX centuries .: issues of poetics], Tyumen', 2010. 404 p. (In Russ.).
7. Tolstoj L.N. Sobranie sochinenij : v 22 tomah [Collected works in 22 volumes]. Moscow, 19781985. (InRuss.).
8. Turgenev I.S. Polnoe sobranie sochinenij : v 30 tomah [Collected works in 30 volumes]. Moscow, 1978-1982. (InRuss.).
