CC BY
84
В. И. Кабрин
НОЭТИЧЕСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ: НА ПУТИ
К РЕЛЕВАНТНОМУ ИССЛЕДОВАНИЮ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ОПЫТА*
Источник проблемы релевантного проживания и представления психологического опыта наиболее рельефно обнаруживается в метаисторическом контексте. Нераз-решенность проблемы двуединства психологического знания с одной стороны уходит вглубь веков и поэтому, возможно, имеет доисторические корни, а с другой стороны, анализ современных ее разработок, включая причудливые вариации постмодерна, трансперсональной и холистической психологии, позволяет предположить, что она сохранится и на рубеже «конца истории» [10; 35]. И это несмотря на то, что суть проблемы исходно выглядит довольно простой. Чисто интроспективный (субъективный) анализ душевной жизни до сих пор представляется неубедительным в рамках современных научных парадигм, хотя и претендует на максимальную релевантность, «близость к объекту». В то же время, вся история изощренных попыток объективации душевного мира человека остается неудовлетворительной (слабо релевантной) с точки зрения даже самих психологов, не говоря уже о заинтересованных исследователях смежных областей (от биологии до теологии).
Даже убедительно показанные в свое время С. Л. Рубинштейном принципиальная субъектность, латентность, сокровенность и недоступность душевной жизни внешнему наблюдению и анализу не привели к прекращению настойчивого поиска экспликаций психологических интенций, диспозиций и качеств, особенно на уровне вербальных проявлений [33; 43]. Это так естественно, если учесть, что человек сам этого очень хочет, не зависимо от намерений исследователя.
К сожалению, мне не встретилось ни одного фундаментального исследования очень давно сформулированной максимы Ф. И. Тютчева: «мысль изреченная есть ложь». Тем более трудно представить, чтобы сами психологи попробовали найти способы реанимирования тысяч «вербальных трупиков» в сотнях опросников, с которыми по-прежнему производят многозначительные операции сложения, умножения и деления, получая так называемые количественные показатели.
Экспериментируя с динамикой, ритмикой, эротикой... текста, художники издревле работают со значительно более живыми отображениями душевной жизни, что в свое время с грустью отметил Г. Олпорт [29]. Конечно, проективные методики и трансперсональные практики, кажется, существенно приближают нас к «выражению» собственно душевных движений. Однако они тут же попадают в известные наукообразные парадигмы, ни одна из которых не решает вышеозначенную базовую онтологическую проблему и ограничивается «условным решением» в меру своей специфики — от физиологической до трансперсональной. Наиболее честную интерпретацию субъективного опыта мы обнаруживаем именно в последней (по сути самой масштабной), где главной чертой истинно духовного опыта является невыразимость (в духе многих восточных традиций).
* Статья впервые опубликована: Методология и история психологии. 2009. Т. 4. Вып. 3. С. 5-24. © В. И. Кабрин, 2011
К метаистории ноэтической коммуникации
В таком контексте возможно представить исторический и стратегический смыслы коммуникативной парадигмы в понимании и проявлении удивительной онтологии душевной жизни человека.
Прежде всего, важно отметить осмысление доисторических следов человеческой жизни. И наскальные пещерные изображения «потусторонних ладоней», и ритуальные символы, амулеты, коллективные обряды общения с «высшими силами» (жертвоприношения, захоронения, мистерии) говорят об изначальном трансцендентальном векторе коммуникации древних (вопреки дарвинистской парадигме).
Еще более важное следствие этого — пракоммуникация — уже была метакоммуникацией, т. е. наполненной, заряженной сверхидеей, таинственной для ее искателей и последователей. Мы не будем глубоко погружаться в этот завораживающий мир первичного целомудренного единства человека и космоса, хотя, может быть, именно там находятся ответы на ключевые вопросы антропологии. Возвратимся к «осевому времени» начала истории (К. Ясперс), чтобы увидеть, что здесь еще не произошла фрагментация коммуникативного и трансцендентального (эйдетического) в человеке [49].
Если выразить это намеренно фигурально, то здесь Сократ и Платон образуют вершину культурно-исторического «конуса» (имею в виду Диалоги), лучи которого постепенно в истории расходились все дальше друг от друга, так, что все более уплощенные (технократические) представления о коммуникации стали упираться в утилитарную проблематику, а живые коммуникабельные эйдосы-идеи Платона превратились в абстрактные «ноумены» И. Канта, «ноэмы» и «ноэзы» Э. Гуссерля, т. е. в понятия, категории [30]. При этом приписывать ответственность Платону за выхолощенные категориальные абстракции немецкой философии по меньшей мере наивно (Хабермас) [38]. А представлять Сократа чудаком, спутавшим идею и жизнь и принявшим глупую смерть, было бы уже пошлостью.
В этот ключевой период истории западного мировоззрения, не противопоставлявшего себя восточному, в «Диалогах» Платона обрела жизнь и развитие идея ноэзиса [30].
Строго говоря, образ идеи (или идея образа) Нуса (ноуса) возник у Анаксагора, одного из первых по настоящему опальных западных философов. Подразумевая под ноусом источник активного интуитивного ума, организующего материальные процессы и пронизывающего их, он отметил его принципиальное качество несмешиваемости с этой материальной стороной жизни.
Это единство проникающей активности и несмешиваемости ноэтического в физическом оказалось крепким орешком для всей классической философии и уже постне-классической физики (Д. Бом) [6]. Многим здесь виделись, с одной стороны, дуализм, разграниченность материи и духа, которых на самом деле нет (К. Уилбер), с другой, как следствие, невозможность холистического единства, которая на самом деле есть (Р. Шелдрейк) [35; 42].
Проблема заостряется еще тем, что феноменология душевной, психологической динамики эйдосов показывает ее удивительную свободу относительно фундаментальных свойств физического мира — транстемпоральность, гиперпространственность, сокровенность (информации) и «преэнергетичность» (отмеченная в идеомоторных актах и аутотренинге) [17]. И здесь самое время вспомнить о свободе выбора Сократа
в его диалогах в отношении к жизни в целом, свободе жертвования древних в отношении «высших сил» в мистической, трансцендентной коммуникации.
Свобода смыслообразования в ноэтическом процессе и свобода вхождения в коммуникацию (вплоть до вхождения в мир иной) оказываются очень соразмерны и синхро-нистичны (К. Юнг) [47]. Можно предположить, что это две стороны, два плана единой душевной жизни в ноэзисе.
Эту «совестную», ответственную или отзывчивую свободу целостной душевной жизни в ноэзисе осознавали и отмечали очень разные мыслители многих эпох. Я назову лишь последних и тех, к кому не могу не апеллировать в этой работе в психолого-ан-тропологическом аспекте. В ноэтическом смысле они синхроничны и соразмерны, поэтому напишу их в алфавитном порядке: Р. Ассаждиоли, М. М. Бахтин, Л. С. Выготский, Г. Бейтсон, В. И. Вернадский, А. Ван Каам, З. Луиджи, А. Маслоу, В. В. Налимов, П. Тиллих, П. Т. де Шарден, В. Франкл, Р. Шелдрейк, Дж. Уайт, К. Уилбер, К. Юнг, Ст. Гроф, К. Ясперс [1; 3; 4; 7; 11; 12; 24; 25; 27; 28; 34; 35; 37; 40; 41; 47; 49].
Если я кого-то забыл или еще не знаю — это не так важно, поскольку каждый из них является входом в голографическую ноэтическую вселенную.
Коммуникативный подход и коммуникативный универсум исследования ноодинамики душевной жизни человека
Выше были очерчены самые общие контуры метаисторической вертикали развития в понимании масштаба и глубины коммуникативной природы проявления ноэ-тического процесса на уровне душевной жизни человека. При этом пришлось избежать множества напрашивающихся детализаций, поскольку основная задача данной работы — раскрытие основных аспектов коммуникативного подхода (А. А. Бодалёв, Б. Ф. Ломов) как постметодологической перспективы антропологической психологии [14; 19].
Замечу, что также вынужденно выпускаю из рассмотрения горизонтальный план уже многочисленных работ, в которых человеческая коммуникация выступает как предмет исследования в различных междисциплинарных ракурсах. В ситуации «пара-дигмального сдвига» возникает необходимость очертить многомерный и многоуровневый «коммуникативный экран», точнее «коммуникативный универсум», в котором бы непосредственно проживалось и выражалось все многообразие нооодинамики душевной жизни, определяющее ее качество, полноценность и эффективность.
И здесь настало время заострить специфику проблемы. Ноодинамика, эйдетика воображаемого — это неочевидная сторона коммуникации, синхронистичная ее особым степеням свободы, т. е. неочевидным, отличающимся от степеней свободы физического мира [1; 31; 45]. Свобода смыслообразования от непосредственных и любых опосредованных дистантных детерминант физической ситуации и возможность смыслообразования по соответствию с высшими ценностями (В. Франкл) или в глубине совести (К. Ясперс) — это иной ракурс той же принципиальной свободы коммуникативной ноодинамики человека. В этом суть специфики коммуникативного подхода в психологии (и смежных науках) в отличие от деятельностного, системного, синергетического и холодинамического подходов, не замечающих принципиального значения коммуникативно-ноэтической свободы человека. Позволю себе несколько афористических комментариев к этому.
• Душевность не закована в отражательность. Если микроскопом можно забивать гвозди, то это не значит, что он не обладает существенно более важными возможностями. Если в эйдосах-образах отражаются предметы физического мира, это не значит, что они не обладают более важными свойствами — выходить за рамки очевидности.
• Высокоорганизованные (нетривиальные) свойства систем (саморазвитие, целеустремленность, самопотенциализация) невозможно объяснить даже во множестве петель обратных связей (Ф. Капра) без ноокоммуникативного выхода в новые степени свободы, предлагающего транссубъективные отношения более высокого порядка [21].
• Приписывание самой материи (физическому) сверхъестественных холодина-мических возможностей на основе постулирования «скрытого порядка» или «сома-значимости» (Д. Бом) выглядит новой антропоморфизацией материи (неоанимизм, неооматериализм) [6].
• Слепая случайность бифуркации просто не соотносима с принципиально новыми степенями свободы ноокоммуникабельности, переживаемыми и понимаемыми человеком в виде транстемпоральности, гиперпространственности, сокровенно-значимости и преэнергетичности.
• Если в деятельностном подходе коммуникация (общение) рассматривается как вид деятельности, то в коммуникативном подходе сама деятельность является лишь одним из видов общения с миром или человеком, причем недеяние (поступок) может стать высшей формой «деятельного» общения. «Истинный джентельмен тот, кто умеет играть на саксофоне, но никогда этого не делает» (Б. Шоу).
Теперь рассмотрим более систематично осноные уровни и планы коммуникативного универсума, в котором реализуется, выражается неочевидная ноодинамика душевной жизни человека с ее неординарными степенями свободы (воображаемого).
Базовое допущение о существовании и существенности коммуникативного
универсума
Свобода встречи. В физическом мире мы находимся в пучине взаимодействий с их соответствующими детерминациями — это фатально. Коммуникация в отличие от взаимодействия всегда может быть свободна от этих физических детерминаций. Поэтому наши встречи возможны, но не гарантированы. Ноэтический смысл встречи сам порождает так называемые случаи, которые могут стать главными событиями нашей жизни. Смыслообразование в коммуникации соответствует ноодинамике, которая неочевидна, но доступна вашему воображению как ее внутреннему фактору. Однако необузданность и безосновательность ваших фантазий о партнере может встретиться с аналогичными фантазиями партнера о себе и о вас. Только в таком коммуникативном процессе встречи возможна взаимная со-организация и синергия эйдосов.
Таким образом, коммуникативный процесс встречи организует смыслонапол-нение эйдетики отношений, которое и определяет неочевидное, но переживаемое их качество полноценности как новое измерение — коммуникативно-ноэтический универсум [18].
Базовая коммуникативная ситуация
Развитию теории коммуникации и теории ноэзиса не везло во многих отношениях. Возникновение письменности постепенно породило фетиш языка как самостоятельной сущности, при всей очевидности, что он может жить лишь в коммуникации. (Сейчас видятся и вытекающие из этого посыла «извраты» сознания.) Общая лингвистика, «Генеральная семантика», психо- и социолингвистика в лучшем случае ссылались на «субъекта», интерпретатора языка, но не коммуникации. При чтении «монблана» литературы такого плана у меня возникало двойственное ощущение относительно такого абстрагирования: важно или выгодно? Все классические абстракции относительно семантической сущности языка обобщались по-разному. В одном из классических определений Ч. Морриса «семиозис» включает: знак (что указывает), десигнат (на что указывается), интерпретанту (значение) и, может быть, говорит Ч. Моррис, интерпретатор [26].
В скрупулезном анализе уже коммуникативных функций и действий в известных моделях Р. Якобсона, Р. Барта, Ю. Хабермаса, Г. Бейтсона и даже в «оцифрованном» их варианте П. Вацлавика не артикулируется «базовый квадрат» самой коммуникативной ситуации в целом, где не столько компоненты, сколько их активные взаимоотношения имеют значение для сути происходящего. Добавляя к семантическому «треугольнику» четвертый компонент (адресат, согласно модели Р. Якобсона), мы увидим интерактивную синхронизацию уже удвоенных компонентов по всем направлениям [2; 4; 8; 48].
В нескольких работах я пытался выразить этот «крест коммуникативных отношений». Здесь необходимо сделать из него основные методологические и постметодоло-гические следствия (рис. 1).
Рис. 1. Базовая коммуникативная ситуация
(А) и (В) — условные, функционально или виртуально дифференцированные «коммуниканты» (поскольку вся драма К-ситуации может развертываться в одном человеке);
С — субъект, П — партнер — основные функциональные К-позиции коммуникантов (здесь субъект-объектная парадигма уже не адекватна, а «партнер» далеко не равнозначен «объекту»);
Ха и Хв — предметы, а точнее разные «денотаты» (может быть одного объекта) общения соответственно в коммуникативных субъект-партнерских системах (А) и (В) коммуникантов.
YА и Yв — семиотические означивания (коды) (А) и (В) коммуникантов.
В схеме развернуты, как минимум удвоены, известные интерактивная (горизонтальная) и информативная (вертикальная) оси коммуникативной ситуации, без любой из которых невозможна элементарная коммуникация. Попытки изучать их отдельно стратегически наивны, так как оси очень взаимозависимы и взаимопроницаемы (это не декартова абстрактная система координат). Иными словами, в дальнейшем приближении (анализе) будет очень трудно (если невозможно) реабилитировать выхваченные абстракции.
Представим: субъект (А), обращаясь к «партнеру» (В) (такому, каким он видится в его глазах), понимает, что он как субъект (В) в его же глазах (субъекта А) воспринимает по-своему его, субъекта (А) как партнера и в зависимости от этого эксплицирует или нет свойства предмета и его языковые интерпретации.
На этой схеме нет «зеркального» отображения этой же ситуации глазами коммуниканта (В), так как это показалось бы нереально сложным. Однако это кажется сложным Разуму (когда Ум зашел за Разум), требующему рассуждения, Рассудка. Ноэтиче-ски эта проблема разрешается не так уж трудно, на уровне Интуитивного Ума, актуализируя у участников «чувство такта» (интерактивная ось) и «чувство стиля, языка» (информативная ось).
Кроме того в целом эта коммуникативная ситуация представляет собой голограмму, «систему зеркал», где каждый компонент реально, психосемантически отражается во всех остальных, влияя на всех таким образом. Так, например, потенциально, виртуально и фактически любой компонент коммуникативной ситуации может стать предметом разговора или же средством означивания любого из компонентов, включая себя. Такая эквилибристика виртуозно получалась у Ф. М. Достоевского, чем он и вошел в историю.
Учитывая непроговоренность большинства из этих аспектов, даже в силу просто дефицита времени, мы вынуждены жить, тем не менее, в такой неочевидной реальности. Из таких не проявленных «точек» состоит «имплицитное» коммуникативное пространство основных форм общения.
В то же время они указывают не только на свободу коммуникативных инициатив, но и на сверхдинамизм этого коммуникативного пространства смыслообразования. В процессе общения постоянно меняется смысл всех компонентов и связей в коммуникативной ситуации. При этом явно ощущается общий смысл происходящего, центрирующий все указанные процессы.
Эта иная ось (как иное измерение в схеме коммуникативной ситуации), этот динамизирующий и трансформирующий коммуникативную ситуацию процесс с сохранением преемственности смыслообразования мы называем транскоммуникацией.
Транскоммуникативный универсум
В разное время (начиная с 1992 года) я дал множество различных интерпретаций универсального феномена транскоммуникации в тех или иных контекстах и задачах [20]. Здесь я это делаю в контексте базовой коммуникативной ситуации, чтобы развеять иллюзию ее стабильности в силовом поле структурирования (рис. 2).
Динамизм смыслообразования задан базовыми противоречиями между всеми компонентами коммуникативной ситуации, которые, стремясь к взаимозамещению или соответствию, конституированы взаимными оппозициями и различиями. Если
при этом мы помним, что коммуникативная ситуация — это схема процесса, то динамизм внутренних трансформаций может выглядеть весьма драматичным.
Приведу пример феномена одновременной обратной связи в общении, который вовсе не обсуждается в соответствующей литературе, и напрасно. Наше общение, как правило, «визуально-аудиальное». Если я обращаюсь к партнеру вербально, внешне вроде бы произнося длинный монолог, то партнер уже в качестве субъекта (коммуникатора) обязательно выдает мне множество посланий по визуальному каналу (с помощью мимики, жестов, паузы, пантомимы, дистанции и т. п.), управляя, по сути, моим монологом (если я не слеп к обратной связи) и тем самым превращая его в настоящий диалог. Трансмодальные (аудиально-визуальные) трансформации внутри каждого коммуниканта и между ними, меняющие смысл коммуникативной ситуации, я называю здесь транскоммуникацией, возможно в самом простом, почти очевидном проявлении.
Если же мы в этом контексте осмыслим, поймем, что, когда при общении с «автором книги» нас как-то по-особому осенило новое движение души, на глаза навернулись слезы, возник ком в горле, изменилось сердцебиение, прошиб озноб, т. е. фактически изменился метаболизм на субклеточном и прочих уровнях, — мы поймем, что такая транскоммуникабельность может быть основой целостности жизни ее здоровья, гармонии или дисгармонии от метаболизма до мировоззрения. Поэтому транскоммуникабельность есть возможность общения с другими людьми как с инаковыми, иными мирами, значит и с разнопорядковыми мирами братьев наших меньших и сущностей более высокого порядка — культурными ментальными эгрегорами, ноосферой...
Транскоммуникация, высвобождающаяся из пут традиционной нормативной коммуникации, становится созвучнее, синхронистичнее гипердинамике ноэтического процесса жизни эйдосов. А транскоммуникабельность — соразмернее высоким, светлым эйдосам; она вызывает к жизни интуитивный ум человека, преображая его в самых разных направлениях, в том числе с указанными уровнями гармонизации души и тела. Если эти процессы переходят в план неочевидной повседневности, то внутренний свет (энергия) души может засиять ровно, устойчиво, согревая других и себя.
Простейшие проявления ноэтических преображений, движений души известны давно. В предыдущих работах я показал их соответствия основным лучам транском-муникаци [17]. Здесь уместно обратить на это внимание как на ключевой пример ноэ-тического смыслообразования в транскоммуникативном процессе.
A. Катарсис — ноэтическое очищение проявляется и осуществляется в рассмотренном ранее примере телесно нисходящей транскоммуникации (НТК).
B. Импринтинг — таинственное ноэтическое запечатление воспринятого, осуществляется с определенной долей завораживания в открытой проникновению им-прессивной транскоммуникации (ИТК).
C. Экстаз — желание выразить невыразимое, ощущение наполненного чувствоз-нанием и мыслеформой эйдоса как гештальта толкает выйти за рамки обычного и показать необычное в экспессивной транскоммуникации (ЭТК).
D. Инсайт — озарение, просветляющее ранее невидимое, открывающее новое, более высокое, происходит в восходящей транскоммуникации (ВТК).
Ноэтическое духовное соприкасается с душевным именно в пиковых переживаниях, связанных с процессом расширения сознания в область неочевидного «великого».
Именно это имел в виду А. Маслоу, говоря, что обычно люди пугаются собственного величия [25].
Транскоммуникация как динамическая синхронизация разнопорядкового (духовно-душевно-телесного) позволяет реально работать с этим неочевидным опытом. Транс, расширяющий границы переживания, опыта, осознания в транскоммуникации обнаруживает позитивно преображающий эффект базовых структур собственно личностного опыта.
Психиатрам пришлось в свое время дать сугубо патологическую интерпретацию феноменам транса, экстаза, импринтинга, паранойи. Однако, в контексте данной работы должно стать понятно, что мы восстанавливаем их позитивные и потенциальные аспекты. Таким образом, базисное пространство транскоммуникативного универсума ноэзиса (аналогично базисной коммуникативной ситуации) можно представить также в виде «транскоммуникативного креста», только более цельного.
Рис. 2. Транскоммуникативный универсум динамики базовой коммуникатвиной ситуации
Здесь четырехмерная восьмерка показывает голографичность (или фрактальность) единого но-этического транскоммуникативного процесса.
Таким образом, видим, что иное измерение элементарной коммуникативной ситуации открывает иной транскоммуникативный мир пиковых ноэтических переживаний, доступных интуитивному уму, т. е. собственно ноэтическому процессу. Он легко доступен открытому для него человеку, на основе чего исчезают все сложные переплетения базовой уникальной ситуации. Например, на основе удивительно нового чувства МЫ. Однако, смысл свободы коммуникативной интенции (инициативы) продолжается здесь в том, что это ноэтическое транскоммуникативное движение-открытие не гарантированно. Человек может остаться глух к динамике этих процессов и будет отрицать их существование. Заметьте, это логично и естественно, если мы остаемся в нормативной коммуникативной ситуации, не выходя в иное измерение неочевидного.
Инсайт
ВТК
Импринтинг
итк
Экстаз
этк
НТК
Катарсис
Мы рассмотрели по сути транс — ноэтические аспекты возникновения, развития и умирания любого коммуникативного отношения человека, в котором развертывается, реализуется его духовно-душевно-телесная жизнь. Без транскоммуникативного процесса и потенциала такое отношение обречено на формализацию, выхолащивание, омертвление.
Хотя сама жизнь показывает нам неизбежные причуды транзитивности, транс-формативности, преображаемости основных человеческих отношений. Этот процесс обозначим как потенциализация (депотенциализация), если он связан с переходом от обычных коммуникаций к транскоммуникациям [13].
Транскоммуникативная потенциализации жизненных событий в контексте ноодинамики
Переходы, «вылеты» из обычных коммуникативных процессов в транскоммуникативные связаны с открытием или освоением нового потенциала жизни. Однако такие события мы могли наблюдать «экспериментально» лишь в кульминационные моменты недирективных групп интерперсонального (групп Встреч) и экзистенциального опыта. Это же можно наблюдать в отношениях, когда взрываются нормативные ожидания (измена, грабеж, соблазн, смерть и т. п.), и человек оказывается на пороге неопределенности.
Сложность традиционного анализа таких событий в том, что сам наблюдатель-интерпретатор должен оказаться внутри этого процесса. Иначе и видение, и интерпретация будут неизменно искаженными. Здесь обнаруживается необходимость постмето-дологической парадигмы гуманитарного исследования*.
Если войти в классический цикл коммуникативного такта (Б. Ф. Ломов), то обнаружим взаимную а) аттракцию, Ь) эмпатию, с) синтонность, ф) аффилиацию. Нужно найти тот уровень «выхода из себя», тот уровень децентрации, когда процесс становится транскоммуникативным. И тогда эти же фазы цикла будут выглядеть иначе:
а) стресс-мобилизация открытости;
б) реориентация и расширение взаимного принятия;
с) метаморфоза — трансформация синтонности — синхронистичности отношения;
ф) осуществление потенциала новой формы жизни.
Ранее этот потенциал мы называли потенциалом стресс-транс-формации, исследования которого подтвердили его существенные связи с характеристиками личностного роста, в том числе и в рамках тренинговых программ [22; 32].
В данной модели транскоммуникативной потенциализации мы имеем следующее приближение к пониманию коммуникативной реализации ноодинамики, актуализации собственного ноэтического потенциала неочевидной повседневности. Даже наблюдая за игрой, например теннисистов (волейболистов и пр.) высокого класса, не трудно понять, что борьба и «победа» совершаются не в момент судейского решения, а в момент контакта ожиданий, намерений и предвосхищений как ноодинамических
* Кстати напомним, что само понятие «парадигма», которым озаботились ученые в связи с работами Р. Куна, восходит к Платону, который под ним понимал «организующий эйдос».
процессов в транскоммуникациях игроков. Речь идет о моментальных потенциализа-циях удачи, победы, любви.
Но потенциализация отношения может оказаться главной целью или ценностью всей жизни. Не случайно в большинстве волшебных сказок, хранителей архетипов, можно увидеть бесконечные вариации описанного выше сюжета — цикла потенциализации (стресс-мобилизация — реориентация — метаморфоза — новая форма — потенция). Симптоматично, что последняя фаза таких сказок часто удостаивается одной фразы (после всех-то приключений): «с тех пор они жили долго и счастливо и умерли в один день» [39]. Не менее поучительны психологические персонажи таких легенд, мифов, сказок, «застрявшие», «забуксовавшие» в одной из этих фаз.
Застревание на каждой из четырех фаз само по себе настолько символично, что кристаллизовалось в ярких сказочных персонажах.
Стресс-персонажи — «застрявшие в стрессе, фиксирующем защитные границы», т. е. в зерне, в яйце, в стереотипе, шаблоне и т. п., в общем «сухофрукты». В сказках это «Гадкий утенок» — жертва чужих ожиданий; «Лиса и виноград» — жертва самомнения или самооценки; «Свинья под дубом» — жертва наивного интеллекта; «Кощей» — парадоксальное ожидание смерти; и даже «Снегурочка» — фатальная жертва неудачного творения. Сюда относятся все типы «оранжерейных индивидуумов».
Транс-персонажи — «заигравшиеся в переходе». В сказках это «Лиса и колобок», «Лиса и петух», «Лиса и ворона», «Лиса и заяц», «Лиса и волк», «Волк и ягненок», «Медведь и теремок» и даже Сизиф, обреченный катить камень в гору (или современный горнолыжник).
Метаморфные персонажи — «скрывающие до поры немыслимый потенциал новой формы». В сказках это «Илья Муромец», «Царевна-лягушка», «Спящая красавица», «Золушка», «Чудовище».
Персонажи свободной потенции — «обладающие неограниченными возможностями». Это добрые и злые «Феи», «Джины», «Волшебники» и их помощники, «Боги» и даже парадоксальный «Иван-дурак».
Базовые коммуникативные отношения человека и их транскоммуникативная потенциализация
Базовые отношения жизнетворчества унаследованы как плод многовековой эволюции и в этом смысле проявляют себя как неизбежные, даже фатальные. Поэтому их осознание также является неизбежным условием полноценного существования современного человека. По-сути, они отражают четыре основных пласта эволюционного развития человека как существа растительного, животного, социального и культурного.
Можно сказать, что потенциал трансформации этих отношений в образовании лежит в основе определения системы коммуникативных и личностных компетенций участников образовательного процесса.
А. Паразитарные отношения (творчество выживания), в которых мы существуем за счет других, точнее, поглощая других, ассимилируя их в собственный жизненный мир. В контексте образования, например, ученики в учителе неизбежно ожидают и видят «материнское или отцовское начало». Чтобы не быть ханжой, учитель должен понимать, что паразитарные отношения пронизывают нашу жизнь не только экспан-
сивно, «горизонтально» (по сферам), но и вертикально, «снизу до верху». Зачатый плод почти насильственно присасывается к материнскому чреву и заставляет женщину становиться матерью. В дальнейшем разрастающийся материнский инстинкт (как другая сторона паразитарного отношения) не выпускает из своих объятий своего отпрыска, который уже давно созрел для автономной жизни. В свою очередь, материнское начало учителя, преподавателя не менее 10-15 лет провоцирует уже достаточно автономного школьника на сохранение этих паразитарных отношений, вплоть до получения аттестата зрелости и даже диплома специалиста. Поэтому не стоит удивляться, если школьники и студенты ожидают продолжения такого типа отношений.
Этот тип первичной идентификации человека со сферой выживания, в котором реализуется паразитарный эгоизм, обозначается нами как интракоммуникативные отношения (еще замкнутые, но уже децентрированные). Этот уровень отношений определяется исходными внутренними свойствами индивидов, и интерсубъективный контекст еще не сформирован.
Трансформация паразитарных отношений в плане служения возможна при актуализации общего мировоззренческого контекста, где позитивное отношение к миру и к эволюции является ключевым. Жизнь фатально паразитарна, поскольку все более высокие формы жизни существуют за счет поглощения или ассимиляции более простых форм. Ноэтическая потенциализация отношений на этом уровне может рассматриваться как переход от исходно агрессивных отношений взаимопоглощения и взаимоистребления (дидактический диктат и эксплуатация) к конструктивным отношениям взаимного служения, обеспечивающего социальную преемственность организаторов и исполнителей (они существуют в одной лодке и взаимноответственны за качество жизни).
B. Симбиотические отношения (полезное творчество), в которых мы терпим других в той мере, в какой они нам выгодны в самом широком смысле — от источника пищи до источника высоких наслаждений. Важно на этой основе управлять формированием взаимовыгодных отношений по возможности с каждым партнером. Здесь открывается возможность учитывать и оптимально задействовать сильные и слабые стороны партнеров, их индивидуальные особенности. Важно понимать глубинную укорененность этого типа отношений, проявляющихся уже на ранних этапах развития животного царства. Можно найти тысячу примеров гениального симбиоза, обеспечивающего взаимное выживание животных разных ступеней эволюции. Например, союз птички и бегемота, одинокой домохозяйки и кота. Этот тип адаптивных, ситуативноориентированных на внешние свойства среды отношений обозначается как экстра-коммуникативные.
«Эволюционная обязанность» — научиться договариваться с очень разными существами. Трансформация симбиотических (инстинктивно-корыстных) отношений возможна в ноэтические отношения согласия, договоренности и контракта.
C. Социальные отношения (достойное творчество) — плод истории социума. Жизнь человека в социуме с доисторических времен оформляется в виде отношений «социальной иерархии», «социального порядка», «социального долга» и, в конечном счете, власти. Социум живет в несоразмерно больших пространственно-временных масштабах, чем отдельная особь. Поэтому неизбежный процесс социализации индивида заключается в приобщении его к исторически оформленным ритуальным, статусным, ролевым отношениям долженствования. Они часто отягощены взаимным
недоверием и подозрительностью в несправедливости и фальши, прикрытой изощренной идеологией.
Статусно-ролевые отношения «организатор — исполнитель» развиваются как взаимное принятие своих прав и обязанностей в отношении друг друга и формирование соответствующих взаимных ожиданий. Поэтому такие отношения обозначаются как интеркоммуникативные. В этом контексте образуется множество представлений людей друг о друге в разных ситуациях взаимодействия, называемых персонификациями. Эта множественность и противоречивость персонификаций в отношении друг друга раскрывает сложности такого типа отношений.
Ноэтическая трансформация деперсонализированных властных отношений возможна в личностные достойные отношения взаимной порядочности, честной игры, прозрачности и справедливости. Они кристаллизуются в традиционной культуре в виде справедливого долга и связанных с ним чести и достоинства (гражданин — отечество, учитель — ученик). Этот тип отношений до сих пор далек от совершенства и является горячей точкой культуры вообще и культуры образования в частности. Поэтому эффективное понимание долга и справедливости чаще всего является и проблемой образовательного процесса.
D. Автономные отношения (свободное творчество). Стремления к автономии, самодетерминации, самореализации современные психологи относят к базовым врожденным потребностям человека, определяющим его общий потенциал развития и потенциал достижений. Они являются основой альтруистических отношений, бескорыстность которых рождается из глубинных потребностей или внутренней мотивации к исследованию, новизне как таковой, коммуникабельности и компетентности в отношениях. В социальном контексте нужна особая отвага вступления в бескорыстные отношения.
Разговоры о бескорыстных альтруистических отношениях часто выглядят ханжескими, лицемерными, поскольку большинство людей имеют горький опыт открытия в них тех же замаскированных корыстных и паразитарных отношений. Ощущение несбыточности надежд построения таких хрустальных чистых отношений базируется на плохом понимании природы собственно человеческого общения.
До сих пор в специальной литературе, посвященной психологии общения, наиболее распространенными являются «концепции обмена» информацией, чувствами и т. п. При этом не осознается и не раскрывается главный специфический фактор общения, отличающий его от простого обмена. В обмене партнерами контролируется соотношение затрат и вознаграждений, т. е. уже знакомый принцип выгоды. Понятно, что при этом человеческое общение низводится до описанных выше симбиотических отношений. Однако, говоря о человеческом общении, принципиально важно понять, что бескорыстный альтруистический его аспект заключен в самой его природе. Подумайте о принципиальном различии двух простейших ситуаций.
1) Вы спонтанно решили обменяться с коллегой фруктами; Вы отдали ему свое яблоко, а он Вам свой апельсин. Дети при этом открыто бы начали раздумывать и рассуждать, что вкуснее и что больше, и кто в выигрыше. Мазохизм ситуации в том, что чувство обретения апельсина не стирает чувства утраты яблока. Это как в интермедии Р. Карцева с раками: за пять, но большие, за три, но маленькие. Как часто азарт обмена загоняет людей в тупик...
2) Вы узнали об удивительном благотворном действии на здоровье человека простого яблока и поделились этим с коллегой, а он по ассоциации рассказал Вам об уникальных свойствах цитрусовых. В этом диалоге никто ничего не утратил, но обрел каждый. Даже более простые разделенные знания оказываются в диалоге удвоенными.
Этот тип отношений, содержащий чудо самовозрастания, мы называем транскоммуникативным (в соответствии с концепцией транскоммуникации).
Поэтому в моих работах подчеркивается, что коммуникативный альтруизм как транскоммуникация является базовым принципом свободного жизнетворчества, конституирующим атрибутом человеческой природы.
Таким образом, трансформация и потенциализация автономных комплиментарно-уважительных отношений возможна в отношения доверия, доброты, милосердия, симпатии и любви. Этот высокий тип отношений строится на взаимной эмпатии, выходящей за рамки исполняемого долга. Это отношения, открывающие чудо человеческого общения в виде взаимного дара. В них общение лишено утрат и делает человека щедрым и великодушным в силу естественного преодоления проблем корысти и долга. Здесь взаимная доброта является бескорыстной наградой каждого и каждому. Но именно в этом типе отношений может полноценно раскрываться и реализовываться творческий потенциал достижений созидательного жизненного процесса.
Метакоммуникация и метаноэзис: коммуникативный мир человека ноэтического
Возвращаемся к понятию метакоммуникации как универсальному потенциалу коммуникации человека на протяжении всей его истории, предистории и будущего. Об этом говорилось в начале работы, сейчас можно сделать важные уточнения и углубления перспектив этого самого человеческого феномена.
Метакоммуникация не сводится просто к «двойному сообщению (по Г. Бейтсону)», или к «коммуникации о коммуникации (П. Вацлавика)», или к «магическим» «поэтическим», «метаязыковым» функциям языка (в системе Р. Якобсона), или к семиоло-гической истории метаязыка (Р. Барта) и, даже, не к «социальному действию» в теории Ю. Хабермаса [2; 8; 38; 48].
Древний человек вздымал руки к высшим силам, затем к богам, затем к Единому, чувствуя несоразмерность масштаба этого призыва ни прагматической, ни социальной, ни исторической ситуациям. И сегодня этот метакоммуникативный призыв превосходит любые критические, нигилистические, циничные интерпретации цивилизации и культуры.
Это переживание или предчувствование трансцендентного присутствия, точнее со-присутствия (В. Франкл) как «высшего единого третьего» делает любую коммуникативную встеречу метакоммуникативной (очень часто «знаки» этого осознаются) [37].
Транскоммуникация в этом контексте является сверхдинамичным фактором межуровневой сообщаемости разнопорядковых миров в едином метакоммуникатив-ном универсуме, соразмерном ноэтическому универсуму высших порядков.
Уточним базовую парадигму метаноэзиса человеческой жизни в целом (в отличие от рассмотренного выше «микроноэзиса» момента). В свое время мною была высказана гипотеза о возможности постижения и описания целостного метаноэтического цикла жизни человека, опираясь на идеи мистической практики средневекового христианства [40]. Дж. Уайт создал афористическую формулу ноэтической трансформа-
ции (путь от ортонойи к метанойе лежит через паранойю), обобщающей и древние мистические, и современные трансперсональные практики (Ст. Гроф и пр.) [11; 12; 35].
Для понимания полноты и трансцендентности этого цикла я ввел понятие «про-тонойи», указывающее на изначальный духовный источник, одаренность, предназначение, «духовный кокон» ребенка как предпосылку духовного соприсутствия (христианство) или кармической сопричастности (буддизм). Эта первичная, диффузная, пеластичная, доличностная протонойяльность переживаний ребенка была отмечена З. Фрейдом как «океаническое чувство», К. Юнгом, Ст. Грофом как «вселенское томление», «вселенская тоска», «вселенский ужас или безмятежность».
Без учета этого феномена сохраняется безответственная установка взрослых на механическую дрессировку ума-разума ребенка, школьника, характеризующаяся не только «бездушностью», но и жестокостью. Так искаженно формируемая ортонойя («правильный», конвенциальный, социализированный ум — разум), может существенно замедлить, исказить процесс ноэтического развития, поскольку на выходе и без того болезненную паранойю молодого человека уже ждут психиатры с готовым медицинским диагнозом. Поэтому при современном высоком уровне цивилизации процесс инициации, «второго рождения в духе» (христианство, трансперсональная психология), т. е. прохождение паранойи на пути к метанойе (покаянному, просветленному, благоговейному принятию жизни), оказывается весьма затрудненным. Чем активнее насаждаются социокультурные иллюзии, которыми пропитана наша информационно-коммуникативная среда, тем труднее и болезненнее их развенчивание. Поскольку культура духовной инициации в «период паранойи» утрачена, а современные ростки мизерны, то в молодом и зрелом возрасте человек оказывается в классической пустыне, где к тому же его поджидают различные «пауки аддикций».
Поэтому проблема ноэтического сопровождения с детских лет не только в религиозном плане, но и на современном светском уровне обретает особую актуальность. При этом акмеологические модели, ориентированные на социокультурную эффективность, здесь обнаруживают свою относительность. Живыми остаются идея Христа, идея Тибетской книги мертвых: возможность предельной духовной трансформации вплоть до последнего мига жизни. Имея в виду метафору «стрелы духа», можно представить схему Ноэтического развития человека как «экспоненциальную функцию» ускоряющегося духовного самовозрастания в контексте соответствующих духовных встреч. Эти встречи могут быть маркированы согласно базовым коммуникативным отношениям, о которых шла речь в предыдущем разделе. Их потенциализация в простейшем традиционном виде может быть представлена как уровневая (последовательная) и меж-уровневая с учетом обратных влияний. А если приблизиться к многомерному холистическому пониманию соответствий коммуникативного и ноэтического в жизненном мире человека, их можно представить в форме своеобразного цветка (метакоммуника-тивное простанство) с уникальной аурой (метаноэзис). Это может выглядеть, например, в виде двойного фрактала (рис. 3).
Таким образом, в коммуникативном мире личности, который эмпирически мы исследовали на достаточно поверхностном уровне (темы, партнеры, переживания, стресс-транс), в этой схеме обнаруживает универсальную глубину и полноту, сохраняя, однако, уже свою неочевидность [17].
Рис. 3. Коммуникативный мир личности Сплошной контур — метакоммуникативное пространство.
Пунктирный контур — метаноэзис.
Интра — интракоммуникативное отношение.
Экстра — экстракоммуникативное отношение Интер — интеркоммуникативное отношение.
Транс — транскоммуникативное отношение.
PrN — протонойя.
ON — ортонойя.
ParN — паранойя.
MN — метанойя.
В этом контексте коммуникативный мир личности представляет сооой «микроноосферу», в которой человек как личность находит оптимум самореализации индивидуальности не только в дифференциально-психологическом смысле, но и в высших смыслах своего духовного предназначения. Конечно, это потребует принципиального пересмотра базового метода моделирования коммуникативного мира (ММКМ) с непосредственным выходом на собственно его ноодинамику. Об этом мы уже писали в работах, посвященных постметодологии исследования, ориентированной на снятие грубых ограничений традиционных психологических методик, в которых всё более изощренное опосредование приводит лишь к изощренной деформации результатов [16]. А релевантный опыт остается в сфере неочевидного.
К постметодологии исследования и потенциализации неочевидной повседневности жизни
Проблема постметодологической ориентации психологического и гуманитарного исследования не так давно была мною поставлена в связи с постоянно усиливающимся ощущением принципиальной нерелевантности методов, которые строятся в психологии на основе парадигмы естественных наук [17-20]. Тогда я говорил о принципиальной невозможности объективации «предмета» психологии. Последние заимствования психологии из области гуманитарных наук (семантика, феноменология, интерпретация, герменевтика и т. п.) выглядят курьезными, так как классики этих направлений сами пытались обосновать эти методы на базе психологии, что логично, имея в виду место психологии в системе естественных и гуманитарных наук.
Если понимать, что в этом «пробеле» не просто неопределенность, а иное измерение бытия, тогда и проблему приходится ставить значительно серьезнее.
Положим, неочевидность (латентность, сокровенность, непостижимость) душевного как такового вряд ли кого-то удивит, как и бесчисленное множество преодолеть этот барьер.
Мы предлагаем ввести всего лишь временный мораторий на методологизм в отношении этой особой реальности и опробовать более непосредственные — комму-
\
\ РгЫ /
ч /
никативные, транскоммуникативные, метакоммуникативные практики, в которых можно искать реальные пути расширения, углубления и возвышения для осознавания собственно душевного опыта.
Может быть, тогда мы действительно научимся мерить «подобное подобным». Движению души одного человека может быть релевантно только движение души какого-то еще человека и во Встрече. Кроме того, мы помним, что транскоммуникативный процесс обладает удивительным «морфическим резонансом» (Р. Шелдрейк) соответствия на разных уровнях бытия [36; 42]. Если в улыбке и слезах жизнь клетки приходит в соответствие с жизнью чувства-мысли на ноэтическом уровне, можно предположить и обратное — чувствознание и мыслеформа человека вдруг начинают соответствовать высшему источнику. Он непостижим и может ощущаться лишь символически (К. Юнг) или резонансно (Р. Шелдрейк). Тот метакоммуникативный зов и метаноэтический отклик в коммуникативном мире личности может существовать постоянно. «Человек действует спонтанно (творчески), пристально вслушиваясь в то, что зреет в планетарном сознании... Это платонизм. Человек не механически считывает, а творчески распаковывает континуум смыслов» — писал один из уникальных первых отечественных трансперсонологов В. В. Налимов [28].
Литература
1. Ассаджиоли Р. Психосинтез: теория и практика. М.: «REFL — book», 1994. 314 с.
2. Барт Р. Основы семиологии // Структурализм: «за» и «против» / под ред. Е. Я. Басина, М. Я. Полякова. М.: Прогресс, 1975. С. 114-164.
3. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Ф. М. Достоевского. М.: Советская Россия, 1979. 326 с.
4. Бейтсон Г Экология разума. Избранные статьи по антропологии, психиатрии и эпистемологии. М.: Смысл, 2000. 476 с.
5. Бодалев А. А. Личность и общение. М.: Педагогика, 1983. 272 с.
6. Бом Д. Развертывающееся значение. Три дня диалогов с Дэвидом Бомом. М., 1992.
7. Ван Каам А. Трансцендентальная терапия // Журнал практического психолога. 1998. № 6. С. 28-46.
8. Вацлавик П., Бивин Дж., Джексон Д. Психология межличностных коммуникаций. СПб.: Речь, 2000. 300 с.
9. Вернадский В. И. Автотрофность человечества // Русский космизм. М.: Педагогика-Пресс, 1998. С. 282-302.
10. Вульф В., Ректор К. Холодинамика вашей жизни. М.: ЛАС, 1994. 176 с.
11. Гроф Ст. Духовный кризис. Статьи и исследования. М.: МТМ, 1995. 256 с.
12. Гроф Ст. Путешествие в поисках себя. М.: Изд-во Трансперсонального ин-та, 1994. 342 с.
13. Дергачева О. Е. Автономия и самодетерминация в психологии мотивации: теория Э. Дес-си и Р. Райана // Современная психология мотивации. М.: Смысл, 2002. С. 165-190.
14. Кабрин В. И. Транскоммуникативный мир человека в постметодологической перспективе психологической антропологии // Коммуникативное измерение в психологической антропологии. Томск: Изд-во ТГУ, Иван Федоров, 2007. С. 290-334.
15. Кабрин В. И. Транскоммуникативные основания анализа ценностного мира человека // Теория и методология психологии. Постнеклассическая перспектива / под ред. А. А. Журавлева, А. В. Юревича. М.: ИП РАН, 2007.
16. Кабрин В. И. «Химеры объяснения» и постметодо логическая перспектива психологии // Методология и история психологии. Т. 3. Вып. 1. С. 153-165.
17. Кабрин В. И. Коммуникативный мир и транскоммуникативный потенциал жизни личности: теория, методы, исследования. М.: Смысл, 2005. 248 с.
18. Кабрин В. И. Личность как встреча // Личность в парадигмах и метафорах: ментальность, коммуникация, толерантность. Томск, 2002. С. 73-103.
19. Кабрин В. И. Коммуникативный подход в психологии и многомерная метрическая модель общения // Психолого-педагогические вопросы в организации учебно-воспитательного процесса. Томск: Изд-во ТГУ, 1982. С. 75-99.
20. Кабрин В. И. Транскоммуникация и личностное развитие. Томск, 1992.
21. Капра Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем. М., 2003.
22. Лебединская С. В. «Метафора в коммуникативной самореализации личности (на примере психологического тренинга): дис. ... канд. психол. наук. Томск, 2008. 188 с.
23. Ломов Б. Ф. Методологические и теоретические проблемы психололгии. М.: Наука, 1984. 444 с.
24. Луиджи З. Созидание души / пер. с итал. М.: ПЕРСЭ, 2004. 208 с.
25. Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. СПб.: Издат. Группа «Евразия», 1997. 430 с.
26. Моррис Ч. У. Основания теории знаков // Семиотика / под ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983. С. 37-90.
27. Налимов В. В. Разбрасываю мысли. В пути и на перепутье. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 344 с.
28. Налимов В. В. Спонтанность сознания. М.: Прометей, 1989. 288 с.
29. Олпорт Г Становление личности: Избранные труды / [пер. с англ. Л. В. Трубицыной и Д. А. Леонтьева]; под общ. ред. Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2002. 468 с.
30. Платон Диалоги. Харьков, Фолио. 1999. 442 с.
31. Полборн Р. Образ и предвкушение. М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта, 2003. 496 с.
32. Пяткова О. А. Динамика транскоммуникативных состояний личности в социально-психологическом тренинге: дис. ... канд. психол. наук. Томск, 2007. 196 с.
33. Рубинштейн Л. С. Основы общей психологии. СПб.: Питер, 2006. 464 с.
34. Тиллих П. Мужество быть // Избранное: теология культуры. М.: ЮРИСТЪ, 1995. С. 7-132.
35. Уибер К. Интегральная психология: Сознание, Дух, Психология, Терапия / пер. с англ. М.: ООО «Издательство АСТ», 2004. 412 с.
36. Фокс М., Шелдрейк Р. Там, где встречаются наука и Дух. Физика ангелов. М.: София, 2003. 256 с.
37. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. 368 с.
38. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. М.: Наука, 2006. 312 с.
39. Хиллман Дж. Архетипическая психология. СПб, 1996.
40. Что такое просветление? Исследование цели духовного пути / под ред. Дж. Уайта. М., 1996.
41. Шарден Т.-Ш. Феномен человека. М.: Наука, 1987. 239 с.
42. Шелдрейк Р. Новая наука о жизни. М.: РИПОЛ классик, 2005. 352 с.
43. ШертокЛ. Непознанное в психике человека. М., 1982.
44. Шибутани Т. Социальная психология. Ростов н/Д.: Феникс, 1999. 554 с.
45. Штайнер Р. Порог духовного мира. Афористические рассуждения. М.: Кокон, 1991. 62 с.
46. Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. Киев, Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. 384 с.
47. Юнг К. Г. Синхронистичность. М., 1997.
48. Якобсон Р. В поисках сущности языка // Семиотика / под ред. Ю. С. Степанова. М.: Радуга, 1983. С. 102-118.
49. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1994. 527 с.
